Мысли о...

      Ода подозревал, откуда у него появились такие мысли. Наверное, надо меньше общаться с Дазаем и позволять ему раз за разом упоминать своего одноклассника. Но если Осаму заводился на тему извечного заклятого друга, остановить его могло только чудо.       «Чуя как собачка, мелкий, визгливый и вредный». Ода мало слышал от Накахары фраз, однако ни одна из них не была сказана просто так. А мягкий, практически бархатный смех словно бы и не принадлежал подростку. У Одасаку словно в груди пружина сворачивалась от этого мягкого смеха. Он открывал учебник на уроке на нужной странице и тягуче, с лёгкой хрипотцой читал абзац, который Сакуноске как учитель литературы сказал прочитать. И иногда даже забывал останавливать ученика, все читавшего и читавшего, пока вопросительный взгляд не метнется к преподавателю. Лишь тогда Ода спешно останавливал и наугад просил другого читать дальше, не силах противостоять такому магическому, прекрасному голосу. Боже, если бы он был немного младше, наверное, был бы счастлив разговаривать часами со смышленым сверстником.       «Чуя странный. У него внешность… Господи, ты его видел?! Ужас». Сакуноске правда не хотел приглядываться, но у парня рыжие локоны медью отливали на солнечном свету. И золотом, от красного золота до почти платины в отдельных прядках. Внимательные синие глаза необычного льдистого оттенка казались кусочками океана, и Ода ловил себя на мысли, что не может долго смотреть в эту маленькую бездну. Персиковая, светлая кожа, будто покрытая лёгким пушком, и идеально очерченные губы, светлые и одновременно выделяющиеся. Невероятно красиво. Даже длина волос казалась в юноше идеальной. Этот красивый хвост, спадающий на одно плечо и слегка завивающийся на конце, подчеркивая видные в разрезе рубашки ключицы. И черная лента чокера, которую он должен был бы просить снять в учебном заведении, но как же она все-таки подходила ему! С другой стороны, кто заставит выпускника вообще соблюдать форму?       «Чуя глупее, а ещё пытается составить мне конкуренцию». И Одасаку едва не вступил в спор с Дазаем в тот момент, зная, сколько старается и как выкладывается Накахара, практически выше своей головы прыгая. Да, они с Осаму всегда соперничали во всём. Пусть баллы Чуи были немного ниже, чем у Дазая, этого мелкого гения, но все равно — на порядок выше любого другого ученика. Не вина Накахары, что Осаму настоящий вундеркинд, еще и такая заноза, что сложно что-то ему противопоставить. Одасаку не раз видел, как парень задерживается на дополнительных занятиях и сам разбирает сложные темы. Упорства, ума и рвения у него было с лихвой. Будучи их классным руководителем, Ода порой заглядывал в работы учеников и был приятно удивлен тем, как именно учится Накахара.       «Это же… Чуя!» И вся аргументация Осаму становилась невнятной, словно бы парень одним только именем Накахары мог объяснить все — от изменения климата до глобальных катастроф. А Одасаку порой не мог взгляда отвести — просто потому что это Чуя. Парень, который часто отлучался с уроков, помогал одноклассника и дрался так часто, что на нём практически не сходили синяки. С яркой, вздорной улыбкой и шальным блеском в глазах. С характером, одновременно мягким и покладистым, но становившимся жёстче и холоднее льдов Арктики, если зацепить юношу за живое. С внешностью, за которую в Европе его бы сожгли — красивого, рыжего, вздорного и чарующего одним движением несвойственно черных ресниц. Если бы можно было ангелам быть рыжими и с россыпью чуть заметных веснушек на носу и щеках, с Чуи бы писали иконы. В этом Одасаку был уверен на сто процентов.       — Если бы я тебя не знал, Дазай, я бы решил, что ты влюблен в Накахару, — озвучил в один из таких вечеров Ода, невольно высказав собственные чувства, пусть бы и совершенно неправильные и некорректные по отношению к ученику. Пусть рыжий и достиг возраста согласия, однако он все ещё оставался для Сакуноске ребенком — разница в годах сказывалась катастрофически. Даже эти пять лет, которые были между ними, ощущались едва ли не столетиями: несоизмеримость опыта и положения в обществе неприятно давила невидимой ледяной рукой, перекрывая кислород.       — Я?! В этого мелкого слизняка?! — тут же вскинулся Осаму и громко фыркнул, выражая весь спектр негатива, доступный ему. Оставалось лишь прокачать головой на эту отповедь: иногда эмоции Дазая были так же трудно расшифровать, как в целом самого подростка. Впрочем, не факт, что сам несоциальный гений вообще осознавал, что именно он ощущал к своему сопернику. Оставалось лишь со вздохом смириться с таким витиеватым детским ответом.       Однако когда Ода получил зеркальный вопрос, то немало опешил. Даже не от самого вопроса, а от того, как только что дурачащийся друг внезапно изменился. От веселья не осталось и следа, а обычно медово-карие глаза едва ли не почернели.       — А с чего ты… решил, что я могу быть влюблен в ученика? — мужчина отдельно сделал акцент на последнем слове, однако Осаму лишь усмехнулся на такое, и его медовые глаза стали похожи на провалы бездны, из которой смотрели демоны, достойные Данте и его кругов Ада.       — Ты уделяешь своему ученику, — парень едва ли не издевательски повторил акцент на статусе Накахары по отношению к Оде, — слишком много внимания. Практически глаз не сводишь. Хотя Чуя один из лучших в физкультуре и иногда в литературе, что наверняка ты отметил уже давно. Это даже я признаю. Не то беспокоишься, не то глазами его пожираешь. Уж не думал ли ты, друг, одежды завести его в хранилище со спортивными снарядами и там…?       — Дазай! — в этот раз проняло даже Одасаку, и он с гневом отставил стакан, чувствуя, как горят щеки и кончики ушей, а рука сжала стакан с напитком так сильно, что костяшки побелели. — Повторю, он мой ученик. И ничего больше.       — Как скажешь, я просто пошутил же, — на лицо Осаму вернулась глупая улыбка, и он, незатейливо мурлыча песню про суицид, отпил из своего стакана, игнорируя возмущенный взгляд старшего товарища, все еще не сводившего взгляда с нахального вундеркинда. Однако не так уж и не был прав проницательный мальчишка: пусть разум был категорически против подобных отношений с собственным подопечным, а по телу невольно становилось горячо от волн удовольствия, стоило только кинуть взгляд на тяжело дышащего после кросса Чую, вытирающего мокрое лицо краем футболки. Сразу было видно край белой, бархатной кожи на боку и животе, плоский живот и крепкие мышцы, которые в будущем могли стать весьма четким рельефом. Даже если Ода гнал от себя мысли о том, что могло бы быть между ним и учеником, с эстетической точки зрения Накахара оставался красивым, очень красивым юношей, который притягивал взгляд. И даже если он иногда захаживал на правах классного руководителя во время уроков физической подготовки, он не приближался к своим подопечным и лишь смотрел внимательно с трибун, порой ловя на себе мимолетный, но тяжелый взгляд лучшего друга. Который после этого разговора стал только темнее и ощутимее, стоило самому Оде обратить на Чую чуть больше внимания.       Если бы не один случай, то кто знает, возможно, Ода и решился бы заговорить с рыжим как со своим знакомым и сформировать связь хотя бы как друзей. Однако Этот же случай показал, насколько неплохим актером мог быть Дазай. Тот самый вундеркинд, для которого чужие эмоции — та еще проблема. Как и собственные.       Сложно было не заметить засосы на коже Чуи, покрывавшие шею и даже плечи, и каким только чудом тот прятал столь яркие следы принадлежности, Ода не знал. Сложно было не заметить чужие пальцы, сжимающие ягодицы и бедра парня с такой силой, что это должно было быть больно, но рыжий явно не возражал. Сложно не заметить, чем именно занимались два подростка, удобно расположившись на гимнастических матах в старой подсобке, особенно когда учитель заметил скинутую одежду Накахары недалеко от этих двоих, скомканную явно впопыхах. Сложно было не заметить, что глаза у Чуи были завязаны его же галстуком, как в какой-то странной порнографической короткометражке, которую недавно смотрели на перемене горстка озабоченных парней. Сложно было не заметить слишком знакомую курчавую шевелюру, белоснежные бинты и затянутые похотью глаза цвета виски и гречишного меда, практически сразу взметнувшиеся на гостя. Рысиные, дикие, ревнивые, демонстрирующие готовность разорвать вторженца за такую наглость, кем бы ни был этот чертов нарушитель.       Взгляды Оды и Дазая пересеклись, и Осаму победно оскалился, вскинув голову под ошарашенным взглядом друга, на мгновение замирая, однако совершенно не собираясь прекращать или останавливаться окончательно. Лишь легкая передышка на осознание и принятие решения. Перестройка стратегии, не больше. Сейчас от знакомого ему Дазая не было практически ничего, только оскалившийся зверь, почуявший опасность для своего партнера и их уединения. Впервые Оде стало настолько не по себе. Впервые захотелось сбежать от смотрящего на него зверя.       — Что случилось? — Чуя почувствовал, что что-то не так, и заерзал, потянувшись снять повязку с глаз, пусть даже координация ему изменяла. — Блять, что…?       — Ничего, все в порядке, Чиби, — быстро произнес шатен, аккуратно отталкивая руки рыжего от повязки, и нежно поцеловал у верхнего позвонка на шее, второй рукой прижимая запястья к мягкой поверхности, чтобы его визави не дергалсяя слишком активно. — Залюбовался.       — Дазай, я должен… — и в ту же секунду парень застонал, цепляясь пальцами за поверхность так, что пальцы побелели, когда Осаму снова принялся насаживать на свой член одноклассника, бросив последний, предупреждающий взгляд на Оду. Чуя в коленно-локтевой, проезжающийся грудью по мату, выгнувшийся так, что его поясница едва ли не в девяносто градусов согнулась, с красными локтями и коленями, растрепанными рыжими волосами, и разозленный, разгоряченный близостью Дазай, крепко и цепко удерживающий Чую так, чтобы тот и дернуться не мог, почти сразу срывающийся на быстрый темп, не давая и вздоха сделать, не то что подумать, что кто-то мог стать случайным свидетелем их развлечений.       Одасаку медленно закрыл дверь, выходя без единого слова и лишнего указания, а из-за двери все ещё доносились приглушённые, бархатистые, низкие стоны Чуи, который явно не в первый раз так «пропадал» с уроков. Еще и в компании Дазая, пусть тот был более незаметен в своих исчезновениях.       Дазай явно обозначил свою территорию. И Одасаку оставалось только принять этот факт. Особенно когда в очередной вечер Осаму снова пришел в их любимый бар и заказал свой излюбленный напиток, а на его шее там, где не было бинтов, багровело пятно засоса, при чем оставленного явно этим днем.       — Будешь меня осуждать? — без прелюдии пошел в атаку Осаму, делая глоток из стакана. Ода лишь пожал плечами, едва заметно нахмурившись. Он не мог осуждать Осаму.       — Не понимаю, чем ты мне столько жаловался и рассказывал о том, с кем…       — С кем занимаюсь сексом? — подсказал Дазай и улыбнулся. Правда, тепла в его улыбке было немногим меньше, чем в арктической пустыне, а в глазах проснулась уже знакомая холодная бездна, взиравшая на друга всеми демонами этого мира. — Отличный вопрос. Но запомни, Одасаку, что этот несносный рыжий слизняк принадлежит мне. И это все, что тебе стоит знать.       — И как давно? — не удержался от вопроса Сакуноске, чувствуя, как к горлу подступила едкая горечь — и это было совсем не от алкоголя, который он едва-едва пригубил этим вечером, не в силах выкинуть из головы бархатистые, охающие стоны Чуи и выгнутую спину с ровной линией позвонков и трогательными родинками, рассыпанными по светлой коже пополам с засосами.       — Почти… два года? — Осаму забавно нахмурился, будто бы ничего серьезного не происходило, однако через мгновение снова бросил острый взгляд, словно скальпелем полоснул, и слабо стукнул ногтем по стеклу стакана. — Не так важно. Я просто рассчитываю, что мы друг друга поняли.       — Ты его любишь? — Ода знал, что это вопрос, на который никогда не будет верного и тем более положительного ответа от Дазая, но все же решился его задать, наблюдая, как гречишный мед в глазах парня потемнел под наплывом мыслей.       — Кто знает, Одасаку. Смотря что мы вкладываем в эту вашу любовь, — меланхолично откликнулся юноша. — Если понадобится перегрызть за него горло кому-то — я готов.       Громкие слова для мальчишки из выпускного класса. Однако Одасаку отчего-то не сомневался, что даже если юный вундеркинд не понимал, что такое любовь, свою рыжую добычу он уже не оставит и не отпустит. Стоило ли посочувствовать Накахаре? Кажется, того все устраивало. И даже если это не устраивало самого Одасаку, считавшего такое проявление любви более чем ненормальным, он мог только отступить.       Дазай лишь улыбнулся уголками губ, будто видел насквозь метания друга, и слегка прищурился, как кот на солнце. Он был доволен результатом. Чуя мог принадлежать только ему, и никак иначе.