Вчера умрет твоя любовь. Драбблы

      Ее учили, что Основатели – величайшие маги, равные по силе и мудрости самому Мерлину. Ее растили в почитании их имен, в хранении наследия факультетов, в непогрешимости и святости образов…       – Пей-пей, – Хельга Хаффлпафф подлила медовухи. Эйслин Певерелл, младшая дочь рода Певереллов, робко кивнула и придвинула к себе чарку. Возражать Хельге было боязно, но отец строго-настрого запрещал употреблять горячительные напитки. – На чем я там остановилась? Ах да. В общем, посмотрели мы на свары англов, саксов и ютов и отправились к пиктам.       – Вы отправились, – поправил Хельгу пугающе массивный, похожий на викинга с гравюр и рыжий, как шотландец, Годрик Гриффиндор. – Я возражал.       – Верно, тебе, варвару, по нраву пришлись битвы простецов, – презрительно хмыкнул Салазар Слизерин, властный, но отталкивающе некрасивый. Эйслин всегда представляла его воплощением власти и красоты: высоким, статным, благообразным. Но легенды оказались жестоки, разбив девичьи мечтания и сердце – колдун из постыдных девичьих грез был похож на обезьяну.       – Я радел о будущем наших земель!       – Ты радел о благосклонности Этельфлед Мерсийской! Не ты ли убил ее законного мужа? Не тебя ли Эльфвинн назвала отцом?       Щеки Эйслин вспыхнули алым маком, и она спряталась за чаркой медовухи. Почему великие Основатели не дела магические обсуждают, а дев? И… Этельфлед Мерсийская? Эйслин по урокам истории припомнила, что после смерти мужа леди Мерсии Этельфлед Мерсийская успешно правила своими землями, обороняя их от соседей, – и покосилась на Основателя Годрика. Не в нем ли причина величия леди Этельфлед?       – Не обращай внимания, – шепнула Хельга, наклонилась вперед и вдруг спросила: – А англы и саксы все еще воюют?       Эйслин стушевалась.       – Простите, миледи, я не имею права говорить о будущем, леди Ровена запретила.       – И здесь успела, – Хельга покачала головой и отвернулась на пару секунд. Эйслин, почти не меняя позы, быстро выплеснула медовуху из чарки в ближайший горшок с цветком и испуганно подскочила, когда цветок рыгнул.       «Мама», – панически мелькнуло в голове. Быстрее бы домой, в родное время… В родной Хогвартс.       Хогвартс Основателей напоминал бург в период осады. Там, где в ее родном времени было поле для квиддича, располагался полигон для турниров, рядом стояли загоны для гиппогрифов и клетки с отловленными мантикорами. Теплиц тоже не было – были опасные заросли, в которые не рисковали соваться даже обитатели Запретного леса.       – Почему Запретный? – поразилась в один момент Хельга, подливая в опустевшую чарку опять медовухи. Эйслин вжала голову в плечи: Мерлин великий, неужели она похожа на ту, кто способен выпить двенадцать чарок подряд? – Черный – да. И озеро, и лес Черные. В лесу водится всякое отребье, но на нашу территорию они не лезут. Мои растения стерегут границы.       Эйслин с тихим ужасом в глазах посмотрела, как Хельга любовно погладила ствол какого-то дерева, а то защелкало листьями-зубами. Сотни и тысячи зубастых листьев – страшнее мухоловок. Как хорошо, что этот кошмар герболога не дожил до ее родных времен!       Гербологический сад новорожденного Хогвартса Хельга звала прекрасным местом для прогулок и разбила на его территории трапезную.       – Не бойся, мои цветы съели только двух студентов, – обнадежила Хельга и отлевитировала к дереву с зубастыми листьями подкопченную тушу вепря. Листья хищными пираньями облепили яство, чтобы через мгновение оставить пустоту.       Сидеть среди хищных растений словно в саду среди маков было неуютно, но Эйслин держалась храбро. Она не могла посрамить чести своего рода. Но не иначе Моргана нашептала во снах, навеяла пагубное любопытство. Обнаружив дар перемещаться во времени, Эйслин возжелала воочию лицезреть Основателей. И была за то проклята, обречена сопровождать самую жуткую из всей Четверки.       А ведь в ее родном времени над Хаффлпаффом посмеивались – барсучата.       Зверем Хельги был барсук-медоед, при виде которого тряслись даже мантикоры.       – Ты обесчестил Эльфвинн?! – взревел откуда-то из зарослей Годрик. – Василиск облезлый!       – Кого ты осмелился оскорбить, мантикора шелудивая! Я требую удовлетворения! За свои слова ты заплатишь кровью!       – Пожалуй, я слишком трезва для этого балагана, – пробормотала Хельга и опрокинула в себя чару. Какую-то волшебную чару – горячительное в ней не заканчивалось. Эйслин не успела обдумать эту мысль – сверху на нее упала гигантская тень. – Замри, деточка, зверушка Салазара пожаловала. Опять моих деток поломает.       Замри? Эйслин повнимательнее пригляделась к тени и застыла ни жива, ни мертва: тень принадлежала исполинской змее. Та поднималась прямо за спиной Эйслин. Рядом встрепенулся пьянствующий вместе с ней цветок, икнул и… зашипел, когда на него упала огромная капля чего-то зеленоватого и едкого. Яд василиска? Великая Нимуэ, сотвори чудо и верни ее, нерадивую дочь Певереллов, домой…       А потом зашипела уже змея – и задергалась как в припадке.       – Хельга! – прямо к дубовому столу, на котором сиротливо покоилось две чарки и утка в яблоках, аппарировал Салазар. – Мы договаривались, что твой сумасшедший барсук живет отдельно от моей Хшаас!       – Я предупреждала не раз, Одр не любит змей. И, Салазар, подите прочь из моего сада. Я буду раздосадована, если вы нарушите его гармонию. Одр, малыш, иди ко мне, зачем тебе эта рептилия? Обещаю отвести тебя к валлийским зеленым.       Эйслин едва успела прикусить язык, чтобы не сказать, что популяция этих драконов и так стремительно сократилась к четырнадцатому веку…       – Пей-пей, – вновь напомнила Хельга. – По Ровене знаю, вы маги крепкие, быстро не хмелеете… – под строгим взором холодных серых глаз Эйслин сделала маленький глоточек. Горло обожгло. – Итак, отправились мы к пиктам, и долог был наш путь через Мерсию и Нортумбрию…       – Милая Хельга, конкретно ты приплыла к нам из-за Северного моря вместе с завоевателями-викингами.       К столику подошла высокая и статная дева с длинными распущенными волосами, черными, как крыло ворона, в роскошном облачении и с тиарой, достойной королев. Эйслин проворно вскочила на ноги, чуть пошатнувшись от выпитого, и низко поклонилась. Леди Ровена величественно кивнула и сморщила благородный носик от царившего над столом амбре.       – Любопытно, какие сказки напишут о нас спустя века, – задумчиво продолжила Ровена, изысканным взмахом палочки очищая воздух в саду. Хельга нахмурилась. Грубый стул превратился в великолепное резное кресло, и Ровена села. – Итак, дитя, о чем бы ты хотела узнать? О нашей истории? О наших силах?       У Эйслин было много вопросов, очень много. Но задала она совершенно неуместный:       – Как вы пришли к тому, что по факультетам учеников начала сортировать шляпа?       Неуместный, но крайне важный: потому что отнюдь не умные учились в Рейвенкло, и не трудолюбивые – в Хаффлпаффе. Мерлин помоги, да ученики Хельги напоминали гриффиндорцев больше, чем сами гриффиндорцы!       – Шляпа? – на миг поразилась Ровена, а Хельга разразилась громким хохотом.       – Великий Один, Ровена, Годрик все же добьется своего!       Ровена чуть склонила коронованную голову и произнесла:       – Вот и замкнулась временная петля, дитя. Ведь не произнеси ты слов этих, не пошла бы я на уступки Годрику. В шляпе той Годрик хотел заключить дух нашего ученика Ательма, что сейчас призраком бродит в стенах нашего замка.       Эйслин приоткрыла рот. У Распределяющей шляпы было имя? И личность?       – Меня просили лично зачаровать шляпу, ибо чары мои не подвластны времени. Но глупым мне замысел казался – не столь велик умом Ательм, чтобы доверить ему распределение учеников. Талантлив в магии разума, читать умеет мысли, но не видит он глубины человеческих помыслов.       – Тебя послушать, сестра неродная, так никто не велик разумом, – проворчала Хельга. – Кроме тебя.       И вновь приникла к чаре с бесконечной медовухой. Ровена лишь вздохнула и изящно откинула черный локон с груди за плечо.       – Велик мой разум и проницателен. Именно я создала замок этот, именно мне покорились земли эти.       – Велико самомнение твое, сестра, – Хельга подняла чару как в тосте. – И магия твоя вечна и стремительна, как вечна и стремительна твоя гордыня. Не ошибется Ательм, самых честолюбивых отправив к тебе на факультет.       – Не ошибется Ательм, отправив к тебе всех воинственных и несдержанных в суждениях и выпивке, дочь варвара из Скандинавии.       «Напутает все ваш Ательм, – мысленно произнесла Эйслин и с тоской посмотрела на хмельной цветок. – Еще медовухи, болезный? Тяжко, наверное, после яда василиска приходить в себя».       И вылила остатки горячительного из чарки под корни. Листья вяло помахали Эйслин в благодарность, а стебель пьяно покачнулся и прилег на край горшка.       – Дитя, ты ведь на моем факультете учишься? – требовательно спросила Ровена, капризно изломив брови. – Исполнил ли Ательм мои указания отправлять всех tempus viator ко мне?       Эйслин неосознанно посмотрела на Хельгу и склонилась в полупоклоне.       – Разумеется, миледи, – вранье слетело с уст также легко, как листва с осеннего ясеня.       На Хаффлпаффе училась уже шесть лет Эйслин Певерелл. Шесть лет жила в заблуждениях о факультете своем.       Все напутала Шляпа-Ательм. И только времени было известно, к чему это приведет.