литературный клуб, пятница, пожалуйста, приходи?

джизасу он нравится — это с первого взгляда видно, как он ведёт себя, как смотрит, как общается. расправляет плечи и хлопает по спине на прощание, предлагает свои леденцы каждый раз, отвечает на вопросы первее всех. будто уведомления поставил особенно на него. джуд может позволить себе не приходить в кружок каждый раз — он так-то работает, вечером пятницы ходит в бар, в воскресенье заказывает доставку и тупит в идущие по телеку ситкомы. станет скучно — придёт. никаких гарантий. они там стишки пишут, типа того. читают заранее и разбирают на встрече прочитанное, вот мне понравилось, а мне нет, а тут он про свою жизнь говорит, вы уловили? джуд прочитал дай бог три из тридцати предложенных текстов, чисто в метро пока ехал. понравилось-не понравилось сказать сложно. странно, что джизас его не прогоняет, поток у них большой. поэтому джуд, не особенно думая, зовёт его вечером пятницы в бар. это что-то вроде конец ноября, во всём городе внеплановые выходные из-за какого-то политического события. джизас распахивает свои глаза со зрачками-булавками, втягивает носом воздух, как-то замирает. потом говорит: да, хорошо. спасибо за приглашение. краснеет кончиками ушей. его развозит с четверти рюмки; наверное, из-за страха, с которым он её заказывал. джуд говорит: я плачу. джизас будто пьёт в первый раз, от всего морщится и утыкается сначала во внутреннюю сторону запястья, а потом джуду в плечо. он слишком пьян, чтобы с ним переспать, но наутро весь наэлектризован. — иди поешь, голова пройдёт. джизас не отрывается от своего телефона, подтянув колени к подбородку, что-то усердно ищет; джуду даже кажется, что ничего у него не болит. избегает смотреть в глаза — это очень хорошо заметно на контрасте с их обычными встречами. между девятью и десятью утра он настойчиво и не слишком бодро просит вызвать ему такси, джуд даже открывает приложение, но тут же вспоминает — политическое событие, нет, sorry mate, ты никуда не доедешь. в двенадцать джизас звенит металлической ложкой о края стакана, размешивая сахар в чае до наночастиц, и допрашивает: — что я выпил? очень много? и буянил? а у нас что-то было? вообще что-нибудь? точно? а как мы заснули? я тебя не трогал? джуд ну, вряд ли может ему что-то доказать. вот мусорка, смотри сам. всю оставшуюся субботу джизас лежит на его плече, хихикая от глупых-глупых шуток идущих по телеку ситкомов. джуд отдаёт ему хозяйские футболку и штаны, раскошеливается на доставку, слушает короткую лекцию про гинзбурга, а потом длинную — про льюиса кэролла и христианство в его литературе. наверное, джизас засыпает, рассказывая об этом, впервые за их знакомство разговорившись. а наутро его нет. джуд сначала пугается — естественная реакция, когда накануне вы ничего не обговаривали, а на часах только воскресенье, — а потом вспоминает, что ни на что не надеялся. до обеда неприятное ощущение остаётся с ним, а потом начинается глупый ситком, и всё возвращается в рутину. в рутину возвращаются и прогулы собраний кружка: от них уходят сразу несколько кадров, джудовские пятницы теперь все рабочие. под рождество к нему едет сестра, под новый год он берёт отпуск и хочет уехать в восточную европу, но всё срывается в последний момент. даже не обидно, просто скучно торчать дома и напиваться, напиваться и торчать дома. литература ему всё ещё не нравится, но теперь он может чётко сказать почему. слишком сложно, заковыристо — вот эти христианские отсылки, они для кого? слишком частно — а если я никогда не влюблялся? джизас смотрит на него зрачками-булавками, осторожно-серьезно, чтобы не смущать. — совсем никогда? — спрашивает он. они сидят в кофейне возле центрального парка, потом пойдут кормить уточек и пить глинтвейн, язвит джуд, прячась за картонным стаканчиком. джизас не пытается читать ему лекции, просто ищет что-то в телефоне, а потом поворачивает к нему стишки. говорит: прочитай. говорит: это про тебя. говорит: это я написал. ну, джуд догадывался. вечером они правда идут кормить уточек и пить глинтвейн, но джизас как ошпаренный одергивает руку, когда джуд пытается еë дотронуться. сам всю дорогу костяшками мазал. исчезает так же быстро, как пришёл, даже в щечку не чмокнув. джуд смотрит на своё отражение в автобусном стекле и думает, в ком из них проблема. дома он падает на кровать и засыпает, отключив телефон и не сняв колючего свитера. джизас пытается пересечься с ним ещё пару раз, отправляя нарочито официальные сообщения в фейсбук, а потом замолкает. в начале апреля он стучится в дверь и, не особенно думая, зовёт джуда с ним. прямо сейчас, в чем есть. они едут около получаса в молчании — у джизаса маленький синий фиат, на лобовом плюшевый пацифик и деревяные бусины, на заднем пара подушек и одеяло. на тринадцатом светофоре он нервно перебирает каналы на радио, пока джуд не бьёт его по руке — голова ноет от бесконечного шума — и не выключает радио насовсем. в тишине джизас не знает куда себя деть, а джуд — джуд пересидел десятки рабочих заседаний. — прости, — говорит джизас спустя пять минут немого любования оштукатуренной церковью. джуд язвительно гнёт уголок губы и жмёт плечом. они стоят рядом, облокотившись на машину, джуд играет в молчанку. — это мой дом, — говорит джизас. — это сложнее, чем ты ду — что сложнее? — перебивает джуд. не лезть к другим, пока не разберешься в себе? говорить, а не стихи писать? ну да, наверное. верить в Бога, который запрещает любить? ну да, наверное, но решение простое, джиз. он не запрещает. джуд никуда не уйдёт хотя бы потому, что не знает где он находится, не следил за дорогой. джизас застывает (он всегда так делает, застывает, будто надеется, что реальность его не заметит), смотрит в одну точку не моргая. зрачки-булавки пригвождаются к месту. из церкви выходят женщины с пасхальными корзинами, крестятся, и слышится хор, а джизас берёт джуда за руку, крепко, переплетая пальцы. на него не смотрит. краснеет кончиками ушей. у джуда что-то щекочет в горле. единственное, что говорит джизас перед тем, как отпустить руку: прости. после смотрит прямо в глаза, и джуду в весенних сумерках кажется, что в зрачках-не-булавках кроется что-то сильнее, чем смятая симпатия. что-то больше, чем желание сдаться. и хотя он мысленно уже поставил крест на этом всём, от просьбы дать ещё один шанс отречься не может. в город они возвращаются под вечер. джизас, мастер неловких смолтоков, не говорит ни слова. джуд, вопреки своим привычкам, сохраняет его номер в мобильном.