Наедине

Он снимает свой позитивно-жёлтый пиджак и вешает его на спинку стула. Устало вздыхает, потирая напряжённые глаза и опускается на мягкую седушку. Надоело. Надоело носить эту маску весельчака-затейника. Уже почти пять лет он показывает её на людях. Даже перед товарищами по сцене ему сложно проявлять свою холодную и прагматичную натуру. Вот и сейчас он обдумывает всё это в одиночестве, пока в гримёрке нет ни души, лишь сгустившаяся вокруг тишина и гнетущие мысли. Они роятся змеиным клубком в голове, а кажется, что раздаются звоном по всей этой комнатушке, то и дело рикошетя от тонких картонных стен. Взгляд отрывается от поверхности стола и ползёт выше. Парень смотрит перед собой, прямо в глаза своему отражению. Оно изучает его своими малахитовыми бусинками, а тот безэмоционально рассматривает фигуру в зеркале в ответ. Кажется, сейчас он выглядел хуже смерти: бледная, как мел, кожа, мешки под глазами и чуть впалые щёки. Однако, сценический грим спасал. Он всегда мог перекрыть плохое питание и нездоровый режим сна, которыми Бабъяк страдал уже долгое время. Несколько прядей волос, как всегда, выбились из пучка, создавая неряшливый вид. Надо поправить. Позже. Сейчас хочется просто немного отдышаться. Он сползает со стула так, чтобы его голова улеглась на спинке, и ненадолго прикрывает глаза. Длинные ноги расслабленно вытягиваются вперёд и почти достают до стены. Со всех сторон раздаются возгласы, наигранный смех и заученные слова. Они вылетают из уст КВНщиков, будто это набирают текст на древней печатной машинке. Тимуру же нет до них никакого дела. Их культовый "Конфетный вкус" уже сидит в глотке и упирается в мозг. И, кажется, не только ему, но и всем вокруг в принципе. За время проведённое здесь, успело сложиться ощущение, что ожидание длится вечно. Парень вскидывает левую руку и почти в упор смотрит на вырвиглазные жёлтые часы, прищурившись. Как же иногда не хватает очков. Иногда, но не сейчас. Говорят, жёлтый цвет не может раздражать, но это был обратный случай. Жёлтый уже настолько приелся, что порой казалось, будто он скоро начнёт прожигать сетчатку глаз при каждом мимолётном взгляде на него. Сосредоточившись на стрелках, парень вспоминает, что эти часы – обычная бутафория для пущего эффекта его образа на сцене. Они давно остановились, а чтобы завести их заново, нужно приложить немного усилий и немало денег, которых у Тимура и так почти не было. Дверь рывком распахивается и на пороге предстаёт Воронин: — Опа, а ты чё расселся? Нам выходить скоро, давай вставай. — Иду! – за несколько секунд до этого, долговязый успел снова спрятаться за маской задорного шутника и сейчас застёгивал пиджак. Он подошёл к напарнику, настраиваясь на игру. — У тебя волосы выбились, поправь. – строгий тон капитана несколько отрезвил и заставил подчиниться приказу. Фил проследил за тем, как товарищ по сцене возвратился к зеркалу и стал собирать пучок заново – И, Тим... — Да-да? – в шутливо-кокетливой манере отозвался тот и повернулся. Он заметил огромное сожаление во взгляде друга, но отчаянно постарался не измениться в лице. — По глазам всё видно. – тихо бросил сероглазый. Эта фраза разрезала пространство между ними, как раскалённый нож, направленный прямо в душу Тимура. Что-то сильно кольнуло в бок и перекрыло кислород. Дыхание тут же сбилось, но уголки натянутой улыбки лишь сильнее поползли вверх. — Что? – сделав вид, будто не расслышал, Бабъяк лишь наклонился и поднял брови. Это глупое выражение лица обычно срабатывало, но, видимо, не сегодня. — Хотя бы себе не ври. – с упрёком выдавил из себя Филипп и вышел, снова ненадолго оставляя длинноволосого наедине со съедающей изнутри тревогой.