Я думал, ты чудо

Окно на кухне, трещавшее под напором зимнего ветра, наконец сдалось и вот уже седьмой раз за последние два часа широко распахнулось, вновь запуская в помещение морозный воздух. Высокий, кудрявый парень вскочил из-за стола, попутно матеря сломавшуюся задвижку, подхватил деревянную створку и с усилием вернул её на место.  Как только ему это удалось, он мельком оглянулся на разлетевшиеся со стола листы бумаги, подхваченные прорывом ветра, что хозяйничал тут минуту назад, а потом снова вернул взгляд к пейзажу за окном.  Далеко не идеально освещенная улица открывала вид на голые ветки деревьев, грязные сугробы и редкие в такой час машины. Декабрь в этом году выдался совсем не предпраздничным, но вполне себе зимним — температура воздуха не поднималась выше -25°С с конца ноября. Сев за стол, Антон попытался погрузиться в учёбу — нужно было доделать ещё несколько заданий, а времени оставалось критически мало. Однако собраться с мыслями не получалось, они то и дело пытались ускользнуть куда-подальше, глаза слипались, и очень скоро молодой человек заснул, положив голову на реферат по экономике. Прошло ещё полчаса, прежде чем на кухне потрепанной хрущевки что-то изменилось. Скрежет ключа в замочной скважине и последующий скрип открывающейся входной двери заставили Антона мгновенно проснуться и попытаться создать вид усиленной учебы. В квартиру зашел высокий, крепко сложенный мужчина, одетый в заметно дорогую кожаную куртку и идеально подходящие к ней джинсы, и, не разуваясь, подошел к парню, что склонился над тетрадью.   — Я что-то не понял, Шастун, а здороваться со старшими уже не надо? — низким, прокуренным голосом произнес мужчина, толкая молодого человека в плечо.   — Простите, дядьСтас, заучился, сами понимаете, сессия скоро, — поспешил оправдаться Антон, мгновенно подскакивая.   — Это всё хорошо, конечно, но ты мне расскажи лучше, почему на тебя опять работодатель жалуется, говорит, ты на смены опаздываешь, причем уже систематически.   Услышав про работодателя и смены, парень вздрогнул, будто бы сжался под пристальным взглядом дяди и начал медленно отступать назад. Будучи почти два метра ростом и на целую голову выше своего собеседника, он, однако, казался сейчас маленьким мальчиком, загнанным в угол своими сильными и злыми ровесниками. Только вот перед ним стоят совсем не ровесник...   — Так я же после занятий сразу прибежал. Ну невозможно расстояние в семь станций метро и одну пересадку преодолеть за 15 минут! Даже если бежать всю дорогу, я пробовал.   — А не есть ты не пробовал? — сделав шаг и встав почти вплотную к молодому человеку, прошипел Стас. — Так вот попробуешь, если тебя с работы уволят, учти, я заступаться больше не буду.   Что-то щелкнуло внутри у Антона, он резко поднял голову, глядя прямо в глаза мужчине. У обоих взгляды полыхали недобрым огнем.   — Вообще-то, если вы забыли, мои родители каждый месяц присылают деньги, чтобы я нормально ел, одевался и платил за квартиру! И то, что они все еще присылают эти деньги вам, как когда я был несовершеннолетний, это всё просто недоразумение. И я завтра же позвоню им и попрошу, чтобы они присылали всё на мою карту.   — Мальчик мой, — Стас зло усмехнулся, выдыхая в нос племяннику запах сигарет и мятной жвачки, — ты забыл, чем обычно заканчиваются твои звонки?   Антон помнил. Почти с тех самых пор, как его родители уехали в США в пятилетнюю командировку и поручили заботу о нем маминому брату, жизнь тогда еще шестнадцатилетнего Шаста стала абсолютно невыносима. Разумеется, все деньги на содержание своего отпрыска мать с отцом регулярно переводили на карту... Стасу.   Сначала тот ответственно и исправно заботился о племяннике, но потом в один не самый прекрасный день он пришел домой с женщиной, которая и изменила их холостяцкую жизнь. Теперь из всех денег, что присылали родители, Антон получал 2000 в начале каждого месяца, и на жизнь приходилось зарабатывать самому.   Стас же, спуская все деньги на себя и свою пассию, лишь договорился со своим старым другом, который был владельцем ресторана неподалеку, чтобы парня взяли туда официантом. Успевать ходить в школу (а потом и в универ), делать домашку, готовиться к экзаменам и при всём этом работать было очень сложно. И если бы не строгий режим, который Антон установил сам себе, он бы вряд ли справился. В его графике не было лишь времени на отдых...   Пробовал ли Шаст говорить с родителями и просить переводить деньги ему? Разумеется. Только вот завершая разговор с ним, отец звонил Стасу, который рассказывал про прекрасную жизнь своего племянника:   — Да, ты не переживай, хорошо твой Тоха живет, в шоколаде купается, все у него есть, учится вон на отлично! А то, что он деньги просит ему переводить, так это нормально. Ну ты сам вспомни, разве тебе в 18 лет не хотелось быть самостоятельным? Только ты еще вспомни, на что тебе хотелось тратить появившиеся деньги... Ну вот, так-то! Так что, Андрюха, не давай пацану лишнего повода для соблазна, переводи деньги мне, я ими распоряжусь как надо!   После того, как подобный разговор случился в первый раз, Стас был вне себя от ярости. Встретив племянника с работы, он загнал его в дальний угол квартиры и, сопровождая каждое слово ударом в живот или лицо, тихо проговорил:   — Еще раз такое повторится, и я выставлю тебя на улицу.   Сползая по стене, слизывая кровь, текущую по разбитым губам, и глядя в след уходящему дяде, Антон поклялся себе не совершить такую ошибку еще раз. Однако всё плохое со временем забывается, а надежда остается. После второго раза Стас вошел в раж и с тех пор мог пройтись кулаком по лицу или телу племянника уже из-за более мелких проступков (таковыми являлись опоздания на работу и домой, случайно забытая на столе грязная чашка или неприготовленный ужин).   Так и сегодня, понимая, что в очередной раз облажался, Шастун хотел успеть укрыться в своей комнате до прихода дяди, однако не успел. Он снова опустил голову вниз, желая инстинктивно закрыть ее руками, чтобы смягчить удар, но он знал, что это приведет к еще более плачевным последствиям.   — Молчишь? — продолжил Стас, наклоняясь ближе к лицу парня. — Правильно делаешь. Да и чего тебе, такому никчемному остается? Придется снова учить тебя быть мужчиной.   Первый удар пришелся на бледную от волнения щеку, от чего на ней почти сразу появился красный, воспаленный след. Антон зажмурился, тихо вскрикнул, а потом закусил губу, чувствуя боль в области ребер и сгибаясь от нее пополам. Еще удар. И еще. На этот раз прямо в нос, от чего из него тут же начинает течь кровь.   — Беспомощный и безвольный ублюдок, — произносит Стас, разворачиваясь и уходя в их с Дариной комнату.   Спустя пять минут парень встает с пола, на который успел опуститься в момент особо сильного удара, и медленно, скуля от боли, идет в ванную. Смывает с лица кровь, вытирается полотенцем и оглядывает тело, которое на утро точно покроется багровыми синяками.   В такие моменты Шаст жалеет, что здесь, в этом городе, в этой стране, да просто в этом мире, у него нет близкого человека. Скажем, брата или настоящего друга, который смог бы оказаться рядом, положить руку на плечо и сказать такое простое, но необходимое: "Все это пройдет, Антон. Я обещаю." Но такого человека у него нет.  

*** 

Проснувшись ночью от невероятного холода (в его комнате, так же как и в кухне, проблемы с окном, поэтому ледяной ветер дует изо всех щелей), Антон вдруг чувствует странную тяжесть в правой руке, что свисает с кровати. Пошевелив ей, он понимает, что тяжесть исчезла, однако ладонь, пребывающая вне одеяла, оставалась теплой. Такое случалось с ним не в первый раз, однако менее удивительным от этого не становилось.   — Каких только возможностей нет у моего тела, — вслух пробормотал Шастун, тут же пряча конечность в тепло. — Нужно будет купить скотч и вату и заклеить это чёртово окно.   Последние слова он произнес, уже заново проваливаясь в сон.   Утро не принесло никаких изменений ни в мир вообще, ни в жизнь Антона в частности. Он проснулся в обычные 6:30 утра, наскоро позавтракал, выпив чаю с купленной вчера сладкой булкой, и выбежал в холод улицы навстречу своему учебному и трудовому дню.   Если быть честным, то Шастун искренне не понимал людей, которые не любят раннее утро. Как можно упускать возможность побыть одному? Хотя в его случае утренние часы были хороши отсутствием едких замечаний и упреков со стороны Стаса и постоянного, отвратительно-высокого, заполняющего собой всю квартиру смеха Дарины.   Нельзя сказать, что дядя и его любовница сильно мешали Антону жить (если не учитывать периодических побоев). За время, что они занимали соседние комнаты, у них успел установиться более или менее обычный порядок: утром кухню занимает Шастун, вечером — Стас.   Разумеется, негласное правило не заходить в чужую комнату, изначально соблюдалось лишь со стороны Шаста, поэтому, когда молодому человеку надоело возвращаться к взятым без спроса сигаретам, продуктам или канцелярии, он повесил на дверь замок. В тот же вечер Стас избил его сильнее обычного, однако право закрывать свое личное пространство осталось за Антоном.   День выдался на удивление удачным. С последней пары их отпустили аж на полчаса раньше, благодаря чему парень без проблем успел на работу, перед этим еще забежав в туалет, чтобы замазать появившийся со вчера синяк на лице. Но, видимо, сделать это качественно у него не получилось.   — Шастун, у тебя что с лицом? — поинтересовался у него менеджер, останавливая возле выхода из служебного помещения.   — Ничего, кажется.   — В том-то и дело, что тебе только кажется. Ну не умеешь синяки замазывать, ну попроси кого-то из знакомых девочек, у них точно опыта в нанесении макияжа больше.   — А что не так?   — Ты бы еще ведро тональника на себя вылил. Это же заметно, гений. Иди сегодня отсюда, я вечером проставлю тебе смену, как будто ты ее отработал, народу сегодня все равно мало. Учти, если хозяин приедет и случайно заметит, что тебя нет, я тебя выгораживать не буду.   До сих пор Шаст не переставал благодарить все возможные высшие силы за адекватного менеджера, который по-человечески общался с работниками и иногда даже прикрывал их перед владельцем ресторана. Вот и сейчас, несмотря на грубый тон, было понятно, что собеседник скорее сочувствует Антону, чем искренне ругает его.   Переодевшись и закинув униформу в рюкзак, Антон почти бегом направился домой: ему ужасно хотелось есть, так еще и погода не располагала к неспешным прогулкам. Температура на улице и не думала повышаться, а чтобы дойти до дома, нужно было преодолеть довольно обширный пустырь, подготовленный для строительства очередного ТЦ, но так до сих пор и не используемый по назначению.   Придя домой, Антон скинул куртку и прислушался. Тишина... Как же хорошо. Обычно Стас возвращается домой около 6 вечера, а Дарина и того позже, ибо, как успел понять Шастун, она была чрезвычайно деловой женщиной (если только походы по магазинам, маникюр, педикюр и посиделки с подружками в ресторанах можно было назвать делами). Огромным плюсом в проживании пассии Стаса в их квартире заключался в том, что раз в две недели она начинала скандалить, требуя вызвать клининговую команду и убрать "весь срач, который развел этот никчемный мальчишка". Дядя честно пытался заставить убираться самого "мальчишку", однако делалось это настолько плохо, что он со временем отчаялся и стал вызывать профессионалов. Зайдя на кухню, Антон поставил на плиту кастрюлю с водой, чтобы сварить купленные по дороге пельмени, и прошел в свою комнату, решив переодеться в домашнее. Однако до шкафа он не дошел, потому что на кровати у него кто-то лежал.