oleander

      Минхао любил рисовать. Точнее писать картины. Выводить тонкие и толстые линии на свеженатянутом холсте, наслаивать масляные краски, тихо ругаться на китайском, когда парень макает кисточку в чай, а не в стеклянную банку с растворителем. Всегда на его коже оставались маленькие мазки краски во время написания. Большой палец обрамляло кольцо из смеси оттенков, потому что левая рука всегда держала мольберт, а правая легко касалась кисточкой белоснежного холста и лба второго парня, у которого начинало играть шило в заднице всякий раз, когда Минхао садился перед мольбертом.              — Нони-я, прошу тебя, перестань играть с красками. Они стоят, как крыло самолета, — приторно мило сказал Минхао, когда стукнул длинной кисточкой, покрытой темным лаком, по макушке любопытного Вернона, смешивающего краски на свободном месте палитры.              Нет, отвлекать от дела Вернон не любил, но любил Минхао и его золотые руки, которые творили просто невероятные вещи. Почти все картины, написанные им, висели на стенах в их квартире; некоторые оставались пока стоять на полу и ждать своей очереди украшать стену в спальне или кухне, или любую другую свободную стену.              — Я тоже хочу что-то написать! Хотя бы немного поучаствовать в процессе, — спокойно, но по-прежнему мило ответил Вернон, не обращая внимания на все попытки Минхао остановить его. Ну, не мог он его остановить. Рука не поднималась, вселенская любовь к этому мальчишке, или совесть не позволяла – Су пока не понял.              — Растворителя мало осталось, имей в виду, — буркнул Су, смешивая желтую и зеленую краску, чтобы, наконец, дописать ветви и листья олеандра. Парень мягко улыбнулся, украдкой наблюдая за Верноном, который успешно игнорировал все предостережения Минхао. Что-то глубоко в сердце отзывалось теплым весенним ветерком, обволакивающим своим одеялом с головой. Будто время и, правда, вокруг останавливалось каждый раз, когда стоило хотя бы немного понаблюдать за своим парнем во время рисования или любого другого занятия. Вернон всегда превращал любое времяпрепровождение будто то игра в бейсбол, рисование или ночные прогулки по шумным улицам в нечто спокойное. Тот баланс, который Вернон создавал своими действиями и своим присутствием в жизни Минхао, абсолютно точно ценились последним.              — А почему вдруг олеандр? — тихо спросил Вернон, рассматривая незаконченную картину. Были видны только листья и ветви олеандра, заполняющего почти весь холст. Фоном являлось голубое небо, на котором и будут выделяться цветы насыщенного пурпурно-розового оттенка. Услышав этот вопрос Минхао лишь коротко усмехнулся, предпочитая проигнорировать данный вопрос. — Почему!              — Потому что это то, что очень хорошо описывает тебя и моё отношение к тебе и в целом к миру, — желто-зеленая линия блестела на солнце, ярко выделяясь на фоне остальной картины, так как Минхао корпит над холстом второй день и предыдущие слои давно высохли и стали темнее. В комнате в принципе было тепло и даже уютно. Непонятно по какой причине точно: из-за осязаемого в воздухе тепла и любви, либо из-за поздней весны с запахом цветения вишни и горячего солнца, нагревающего комнату.              — Хм, — Вернон немного задумался, смешивая белила и красную краску. — Хрупкость и страсть?              — Нет, это азалия.              — Изящество и изысканность?              — Это астра.              — Господи, а что тогда? — тыкнув кисточкой в краску, Вернон ещё сильнее напряг свой мозг, думая, почему его партнер пишет в который раз именно эти цветы. А ведь они могли что-то значить и не значить ничего одновременно. Но Минхао очень нравилась эта игра в «угадай значение картины снова». Нравилось, как младший действительно задумывался и складывал все факты, которыми владел; как хмурил брови, задумчиво смешивая краску или рисуя ею что-то на тыльной стороне левой ладони.              — Узнаешь, когда допишу олеандр, — вновь одарив мягкой и немного игривой улыбкой Вернона, Минхао вернулся к процессу, нанося ранее смешанную пурпурно-розовую краску. Длинные, изящные пальцы были измазаны в краске, потому что у старшего не было желания искать тряпку, чтобы стереть лишнее, поэтому он применял именно такой метод. Потом, конечно, Су ругал самого себя за столь очевидную халатность, ибо масляная краска плохо оттиралась от кожи и одежды. Особенно от одежды. После подобного смелого поступка Минхао выкинул любимый джинсовый комбинезон, потому что слишком легкомысленно вытирал и капал краской на штаны. Но парней это по-прежнему не останавливало.              — Не хочу, чтобы эта картина снова стояла на полу, как остальные, — начал вдруг Вернон спустя минутное молчание как-то обиженно и с оттенком грусти. Парень передал кисточку, предварительно очищенную растворителем, Минхао, вздыхая.              — Почему? — Су немного нахмурился, ощущая тяжесть этой грусти на плечах, будто кто-то давил на них отвратительно медленно. Кисточка так и осталась не тронута краской.              — Потому что я хочу, чтобы это было главное картиной в доме, — тихо ответил Вернон, бездумно перекладывая тюбики с разными этикетками и разной формы в зависимости от частоты использования. — Но при этом хочется и другими любоваться. Потому что они от тебя, потому что ты их написал. Потому что это ты, в конце концов.              Оу.              Оу.              — Внимание, — спустя секунд пять раздался низкий и чуть хрипловатый голос Минхао, который все так же тепло и мягко улыбался, будто вспоминал что-то. Вернон поднял голову на юношу, недоумевая: его хотели предупредить или Минхао просто рассуждал сам с собой. Рыжие волнистые волосы очаровательно блестели на солнце, отливая золотом, напоминая о том тепле, когда ты понимаешь, что действительно счастлив. Су даже на секунду забыл с чего вообще начал свой монолог, смотря на восьмое чудо света. — Внимание – это то, что мне нравится в тебе. Баланс, который ты создаешь просто своим присутствием. То, как трепетно относишься ко всему, что я делаю, даже, когда я сам считаю, что что-то неудачно вышло. Это у тебя получается так просто, без драмы, что я до сих пор удивляюсь, как ты-..              Его перебили. Перебили поцелуем и прохладными пальцами на щеках. Вернон чуть не свернул стеклянную банку с разводами из разных оттенков краски пока вставал на ноги, чтобы утянуть старшего в поцелуй. Сердце трубило и кричало о том, что Чхве встретил правильного человека в своей жизни. Что вот он, прямо перед ним, сидит и говорит о том, как его любит и ценит. Как боится, но старается делиться чем-то сокровенным, потому что для него это важно и нужно, хоть по нему это и не всегда видно. Для Чхве все всегда имело значение, любую деталь волей не волей младший запоминал, а потом совершенно непринужденно воплощал в жизнь задумки, связанные с ними, смотря, как Минхао ворчит на китайском и легко стукает по лбу Вернона.              Прохладные ладони опустились чуть ниже, к шее, оставляя разноцветные линии из зеленой и розовой краски, а кисточка выпавшая из рук Минхао, присоединилась к обществу стеклянной банки – безучастно лежать на полу. Вернон целовал медленно, трепетно и влюблено, будто боялся, что это последняя возможность вот так провести время с самым близким человеком в его двадцать пять лет. Минхао же делал пометочку в мыслях о том, что масляные краски ни в коем случае не должны участвовать в поцелуях. Но даже это не помешало Су толкнуть на себя Чхве, чтобы усадить себе на бедра, продолжая отвечать на поцелуй с тем же трепетом и лаской, которую зачастую проявлял по отношению к нему. Все те же тонкие пальцы скользили по спине, ощущая под подушечками пальцев слегка выпирающие позвонки и пробираясь выше к золотистым волнистым волосам. Пушистые пряди ощущались так же мягко, как влажные следы в уголках губ, которые Вернон неловко оставил, после утыкаясь куда-то в шею. Минхао никогда не подумал бы, что улыбку можно услышать вот так просто: теплое дыхание на коже, хаотичные, будто бы дразнящие, поцелуи.              — Я тоже тебя люблю, Су Минхао, — парень улыбался, ожидая ответной реакции. Руки были обвиты вокруг шеи, а одна из них игралась с темными волосами на затылке Су. Возможно, таким образом, младший хотел расслабиться и больше не пытаться стесняться.              — Хах, милашка, — выдал старший, крепче обнимая юношу и довольно улыбаясь. И все-таки Минхао всегда нравился во всем баланс.