Сад и звезды

      Роковое лето ушло с богом, остался только шум Сены в ушах у Жавера… ледяная вода реки будто вышла из берегов и заморозила сад. Так неизбежно там вырос декабрь, в который ушла Козетта.       Жавер хотел было в третий раз окликнуть Жана Вальжана, но только смог приоткрыть дверь его комнаты. Первое, что можно было заметить в свете одной свечи, пустую постель и черное маленькое платьице на ней. Жавер не хотел этого понимать и сопротивлялся мыслям.       Это больно, твердит каменное сердце. Это патетично, для мужчины, который был когда-то прикован к Тулону. Через чур.       Самого Вальжана он находит около окна. Бесконечные звезды и уличный фонарь слабо освещают сад в подвенечном уборе. Сейчас даже ничего не посадишь и ничего не вырастишь в промерзшей земле. Что же он делал в монастырском саду все эти зимы?       Без слов, Жавер идет за дровами. Печь такая же холодная, как и воздух за окном. Бывший надзиратель уже знал, где лежат полена в этом гостеприимном доме на нелюдимой улице. По дороге назад он все же думает запереть дверь, чтобы ее не распахнул ветер, но решает этого не делать: через чур холодна ночь.       Кромешная тьма окружает комнату Вальжана, но Жавер идет к ней вслепую. Стены напротив наконец освещаются пламенем, но тень остается в верхней одежде. Надзиратель подходит к каторжнику. Звезды и зимний сад для них слишком патетичны.       — Вы пожалели, что не арестовали меня? — Жан Вальжан недавно спросил у него. Жавер вдруг страшно рассмеялся так, что, наверно, напугал прохожих вдалеке, да и самого Фошлевана.       Но ответил:       —Нет.       Не жалейте.       …думает он, смотря на Вальжана и берет его за плечи. А думать больно, Жан. Человек перед ним не слышит ничего, так крепко… Ностальгия, наверно. Так было бы легче.       В день свадьбы Козетты Жавер также внезапно появился в доме Жана Вальжана, как и сегодня. Приоткрытая дверь позволила взглянуть на человека, сидящего на полу перед черным платьем. Он видел, он был там и, как бы мало не понимал человеческих чувств, он не верил, что то была ностальгия. На следующее утро он насильно поднял Жана с пола, приговаривая, что в его возрасте так нельзя. Боже мой, да неужели он действительно просидел вот так всю ночь?       Жавер смотрел в пустоту, он едва мог различить в темноте холодный сад, когда прижался щекой к натруженной шее. Сена затихла в темноте. Он закрыл глаза, желая увидеть чужой сад. Прикосновение его жестких волос приводило Жана в чувство. Ледяное пространство едва-едва отступило.       Нищета, Тулон — они отобрали у двух мужчин возможность любить и их любовь увядала, не распустившись. Патетично, трудно; зато цепь и дубинка простые и прозаичные.       Жавер поворачивает мужчину за плечи к себе. Он не замечает в темноте влажности его глаз. Они стоят рядом, так близко. Жан кладет руки на грудь Жавера, и они тепло жмутся друг к другу. Жан Вальжан случайно всхлипывает и Жавер замечает, что тот плачет.       — Простите, я, наверно, с возрастом стал сентиментален…       — Вам не за что извиняться.       Сложносочинённые чувства вились у них. Это было через чур.       — Вас не смущает, что я без приглашения прихожу в любое время дня и ночи? — Жавер попытался перевести тему. Они действительно раньше не разговаривали о его визитах, а ведь для такого аккуратного человека было очень странно подобное поведение. Что ж, свято место пусто не бывает. Козетта ушла — пришел Жавер.       — Мои двери открыты для любого путника.       — По этой улице все равно никто не ходит, — улыбнулся Жавер.       — Вы ходите.       Улыбка как-то потухла.       Он кладет руку на затылок Жана Вальжана. Он хочет знать, любил ли он кого-то, кроме Козетты. С какими приятелями играл в детстве. За какими цветами ему нравится ухаживать. С их биографией, в обществе, в котором они живут, даже слово «любовь» слишком избито, с одной стороны, и слишком чувственно — с другой. В их случае, оно предано анафеме. И пускай любовь скрывает свое истинное лицо перед людьми, для них это не важно. Даже Тулон за их плечами не имеет власти им что-либо запрещать, что уж говорить про все остальное общество, связанное по рукам своим неведеньем.       Но если человеческого осуждения боятся не было нужды, то что делать с собственной совестью? Жавер ни раз задумывался, боится ли Вальжан Бога, и боится ли он сам. Думать было трудно, неприятно. Тем временем, перспектива совершить новые ошибки поджидала его, если он что-то предпримет не подумав.       По крайней мере, этот тихий вечер был освобожден от подобных драм. Жаверу сегодня не придется проявлять что-то, кроме заботы. По началу, это было сложно: понимать, каким образом заботятся о тебе и как нужно заботиться о других, пусть даже, благодаря матери, подобное не было ему чуждо. Его одеревеневшее сердце отличилось тем же трудолюбием, что и он сам, и вскоре научилось давно забытому ремеслу.       — Не жалейте, — в полголоса говорит Жавер.       — Я и не думал ни о чем жалеть, — ответил мужчина в его объятиях.       — Почему же Вы все еще живете здесь?       — Как же я могу? Они не знают моего прошлого…       — Не знают? — удивился Жавер. В то же мгновение, глубоко у него в душе появился порыв, — А про чудесное спасение жениха?       — Нет.       — И этого не знают… — повторил полицейский, разговаривая уже с собой. Порыв укрепился.       Каторжник стоял перед ним смиренно, как мученик. Хотелось проявить недружескую любовь и осторожно поцеловать Жана. И в саду за окном ветер перепутал со снегом тайну венчания.