A priori

      Аллен помнит соленый привкус моря на языке, охватывающее тело туманное, возбужденное беспокойство, запах лавра и винограда, щекотку травы на пятках, нагретую солнцем мостовую; маленькие домики, чьи крыши идеально подходят для гольфа-крокета (они же британцы, прости Господи) и открытые по ночам церкви, в чьих капеллах можно было найти запасы древнего вина — прямиком из Греции!       То было незабываемое лето в Палермо.       Как их занесло на Сицилию он уже не вспомнит — как и сам Учитель, и кредиторы, которые уже смогли приноровиться к темпу экзорцистов и сами спешили в перерывах между дракой спрашивать: «А куда дальше?».       Никто не знал, куда дальше, но Аллен уже давно понял, что это и не нужно. Путешествия и свободный воздух были в крови парня, и Мана лишь укрепил его дух.       Или, может, он просто не знает, где его место? Не может даже представить, где его дом или что он может появиться?       Рим они с Учителем обошли десятой дорогой, тем самым нарушая священное правило — правда на это потребовалось больше двух месяцев скитаний по Италии, из-за чего Аллен даже заподозрил, что сама судьба против такого грязного нарушения традиций. Но генерал с необыкновенной упертостью шел вперед, не оглядываясь и даже не думая возвращаться, скидывая через плечо все долги на Уолкера (хотя, как и всегда).       На Палермо, который находился на отдельном клочке земли, где никто и слыхом не слыхивал о генерале Кроссе и его легендарных долгах, им было легко обосноваться в съёмном домике около моря, где совсем недалеко находилось семейное поместье виноделов, а на несколько гектаров расстилались виноградники, запах которых доставал и до них.       Тогда он с нескрываемым подозрением глянул на Учителя, который со свойственной ему манерой закатил глаза и затянулся, махнув рукой на парня.       — Не стой столбом, глупый Ученик, и бегом собирать виноград!       — Это воровство, — монотонно проговорил Аллен, косясь на большую плетённую корзину, оказавшуюся подозрительно близко рядом с ним.       Корзина эта, собственно говоря, выделялась на фоне всего домика — и не только потому, что в ней, как кот, растекся Тим, ластясь к рукам. Слишком новая, сплетённая с явной любовью и трудолюбием, она стояла на грязном, пыльном полу, пока со стен медленно падали старые кусочки оливковой краски.       Кросс снова закатил глаза, но в этот раз с другой интонацией, которая явно говорила о том, что ещё немного, и тот достанет оружие и начнет снова стрелять в своего бедного — и очень голодного, кстати — Ученика.       — Пока тебя не поймали, ничто не является преступлением.       Иногда Аллен забывал о том, что его Учитель — священник.       Именно тогда, во время совершения очередного преступления по просьбе Учителя, Уолкер познакомился с владельцем виноградников, который чертовски хорошо (конечно, не так, как генерал) владел огнестрельным оружием и навыками стрельбы по убегающим целям (все ещё не так хорошо, как Учитель).       Иногда Аллен сам удивляется своим системам оценки.       Но виноград всё же достал — правда рубашка с брюками не оценили старания своего владельца, и превратились в то, что стыдно носить даже в любимом квартале Учителя.       — Прошу, — с усталостью произнес парень, ставя перед генералом корзину, полную спелого винограда, запах которого пробуждал из глубин ученического желудка монстров из самой Преисподней. — И когда уже завтрак?       Мужчина небрежно махнул рукой, указывая на стол, стоящий в дальнем углу. Аллен тут же подбежал к нему, совершенно забыв и про виноград, и про злющего владельца поместья — всё его внимание было сосредоточено на свежеиспеченном хлебе, от которого всё ещё шел пар, и на аккуратно нарезанном сыре и мясе.       Окончательно потеряв контроль над своим слюноотделением, Уолкер уже ощущал привкус жаренного масла на языке, как вдруг почувствовал, как всё его тело дернулось в противоположную сторону.       — …глупый Ученик!       Аллен моргнул. Под спиной он ощущал мягкость, игривое тепло — явно Тим снова увеличился до неприличных размеров. А чуть ли не под ухом раздавались крики Учителя, явно чем-то недовольного.       — Вы что-то говорили, Учитель? — протянул парень, полностью откидываясь на голема и скользя по нему, оказываясь вниз головой по отношению к комнате — и ногам генерала, явно нависающим над ним.       Над ним раздался раздраженный полурык-полувздох, а после Аллен почувствовал (и увидел), как мужчина заносит ногу для удара — и тут же вскочил, уворачиваясь.       — Если будешь думать только о еде и не слышать ничего вокруг себя, то быстро попрощаешься со своей карьерой экзорциста! — сказал Кросс, недовольно посверкивая глазом сквозь очки (половину очков? Аллен до сих пор не знал правильных названий всего того, что таскал Учитель на себе). — Немедленно идти переодеваться! Я не потерплю грязи на своем Ученике.       Аллен вздохнул, закатывая глаза.       — И кто же в этом виноват? — спросил он, позволяя язвительности, давно запрятанной в глубине его души, просочиться. Но всё же направился в ванну, по пути пытаясь снять рубашку (или точнее то, что от неё осталось), недовольно бурча себе под нос проклятья.       Но это не помешало услышать ему характерный металлический звук, который часто преследовал его во снах, и увернуться прежде, чем пуля пролетела даже полметра.       — Учитель! — возмущенно вскрикнул Аллен, бросаясь в сторону мужчины, застывшего около двери с характерной самодовольной улыбочкой, и сжимающим в руках Правосудие. Тим, вернувшись в свою маленькую форму, беспокойно хлопал крылышками, усевшись на голове Кросса.       — Я вижу, ты ещё не устал? Что ж, утренняя пробежка — это и правда недостаточно для моего Ученика. Поэтому небольшая разминка перед завтраком не помешает.       Теперь уже Аллен посылал генералу недовольные взгляды, и, сцепив зубы, ринулся ближе к пляжу. Ведь пули не развеются, пока не достигнут своей цели — или пока Кроссу не наскучит наблюдать за попытками Уолкера выжить.       Когда солнце начинает возвышаться на небе со всей своей мощью, а над островом появляется сонливая дымка, пули перестают преследовать Аллена. Италия — страна отдыха, где природа вечно-прекрасная, цветущая, дышащая жизнью; над всем витает то священное, трепещущее душу, заставляющее выбираться из маленьких, каменных домиков со стульями и бутылочками вина. И Аллен был уверен, что именно в таком положении застанет своего Учителя — и был удивлен, увидев его за поразительным делом — перебиранием винограда.       Раскрыв рот, парень застыл, позабыв о своем возмущении, злости и недовольстве. Почему-то в его картине мире Учитель — всегда чистый, ухоженный и брезгующий чуть ли не каждой пятой вещью — казался не тем человеком, кто будет заниматься чем-то таким… обычным?       — Учитель… что вы делайте? — решил всё же уточнить он, собравшись с мыслями.       Кросс лишь поднял голову, одарив его снисходительным взглядом, каким смотрят на маленьких, неразумных детей. И Аллен внезапно почувствовал себя неуютно в своём рваном и грязном куске ткани (ибо рубашку это уже давно не напоминало); его собственные белые волосы, испачканные в земле, хотелось пригладить, чтобы хоть как-то спасти положение; руки подергивались, желая сделать непонятно что. При виде красных, блестящих волос Учителя, его накрахмаленной рубашке, чистых брюк — знающих, темных глаз и тонких губах, сжимающих фильтр очередной сигареты — у Аллена сжалось сердце от странного чувства. Чувство, которое преследовало его, навязчиво и без всякого разрешения.       — Брысь мыться, — наконец произнёс Кросс, хрипло и низко, щурясь от палящего солнца. — И возвращайся — будешь помогать.       — Помогать с чем?.. — тихо произнес Аллен, сглатывая.       Мужчина его проигнорировал, и, махнув головой, вернулся к своему делу. Постояв ещё мгновение, Уолкер двинулся в дом, пытаясь справиться с мысленным видом шеи и завивающихся локонов Учителя, собранных в хвост.       Похоже, он всё-таки заработал солнечный удар — именно это билось в голове парня, когда он вылил на себя тазик теплой воды, смывая с себя последнюю грязь. Вздохнув, он покачал головой, давя на висок.       Или же они опять играли в эту дурацкую игру, название которой никто из них не озвучивал — ведь именно тогда, подсказывало сердце, она прекратиться. Ну что ж.       — Наконец-то! — со вздохом произнёс Кросс, услышав, как рядом с ним проскрипели ножки стула. — Тим уже начал беспокоиться, что ты утопился. Из-за этого страдают мои запасы сигарет, знаешь ли.       — А вы не думали, Учитель, что они страдают не из-за этого? — раздался насмешливый голос совсем рядом, а после очередной скрип кресла. Рядом с корзиной появилась ещё одна пара ног — голая, с отсутствием какой-либо обуви.       Кросс хмыкнул и поднял голову.       — На что ты намека…       Мужчина замолчал, с недоверием оглядывая своего Ученика, который с хитрой улыбкой развалился на соседнем кресле. В светлых бриджах, открывающих вид на симпатичные икры и наполовину застегнутой рубашке, прилегающей к мокрому телу и не скрывающей натренированное тело, Аллен Уолкер выглядел греховно. Соблазнительно. Сладко, как виноград, который Мариан сдавил в своих руках от напряжения.       — Говорю, может дело в том, что Тим просто не любит ваш характер, глупый Учитель?       Мужчина прищурился, и, сглотнув полный рот слюны, хрипло и мрачно произнёс:       — А ты, смотрю, не набегался от пуль, раз способен язвить.       — Я на многое что способен, — не прерывая зрительного контакта, произнёс Аллен, а после прижал одну ногу к груди и спросил: — Что мы делаем, Учитель?       Кросс медленно оглядел Уолкера ещё раз, а после хмыкнул, отворачиваясь.       — Вино!       Даже не смотря на Аллена, мужчина мог чувствовать его пристальный взгляд и не сдержал ухмылки. Каким же язвительным красавцем тот вырос!       Перебор винограда занял весь день — и потому закат они встречали на террасе, расположившись так, чтобы морской ветер дул прямо на них, перебирая красные волосы — у обоих, ведь Аллен был на самым аккуратным и добросовестным работником, перекладывая половину ягод к себе в рот и пачкая рубашку, лицу и волосы. Кросс, первое время давая ему подзатыльники, в конце концов смирился, а под конец сам, вместе с Тимом и Учеником, поедая оставшийся виноград.       Сладкий, немного отдающий кислинкой, он буквально таял во рту, оставляя горьковатое послевкусие. Идеальное — по мнению генерала и странное — по мнению Уолкера.       Ужин было решено устроить там же. Передвинув стол на улицу, Аллен зажёг фонари внутри дома и поспешил принести все оставшиеся у них продукты. Завтра он сходит на рынок — а сейчас хотелось устроить небольшой праздник, повод которого был неизвестно-известен Учителю и Ученику, но скрыт за знающим молчанием.       Откусывая уже терпкую булочку, Аллен смотрел на спокойное море, подперев рукой голову. Его мысли хотели улететь куда-то далеко, но сконцентрировались под столом. Именно там, где его собственная нога жила своей жизнью, играясь с длинными брюками Учителя, то приподнимая, то опуская их, выводя странный лабиринт узоров.       Раздался приглушенный хмык. Аллен повернул голову, отрываясь от пейзажа природы, и посмотрел на Кросса, что вертел в руке бокал с вином — не тем, что они пытались сделать сегодня весь день и в итоге кое-как закрыли в маленьких бочонках — и который, не отрываясь, и, казалось, не моргая, смотрел на Уолкера.       Тот, к своему собственному стыду, на мгновение растерялся, а после нацепил милую, невинную улыбочку и склонил голову в вопросе.       Мариан ещё раз хмыкнул, сделал глоток алкоголя, а после протянул бокал Аллену. Тот глупо хлопнул глазами, даже перестав пытаться проверить выдержку Кросса со своими подстольными извращениями.       Ещё пару лет назад генерал строго-настрого запретил Уолкеру прикасаться к алкоголю, помня тот случай бешенства, пришедший после конфет с коньяком. Сейчас же сам Мариан предлагал ему сделать глоток — нарушая собственные слова.       Мужчина чувствовал, как сердце, раньше отбивающее ненормальный ритм, успокаивалось. Он смотрел на эти серые глаза, полные неверия, разглядывал шрам, седые волосы, в которых кляксами были темные пятна. Смотрел и знал, что не пожалеет. Возможно, впервые за столько лет он ощутил, что всё это не зря. Весь этот путь, жертвы, и, черт её дери, его собственное слабое до любви сердце. И, наверное, именно этот вечер будет последним перед чередой боли, последующей за этим. Да и черт с ней, с этой болью!       Секунда, окрашенная размышлением на бледном лице, и Аллен с мягкой грацией принимает бокал, сжимая стеклянную ножку красными пальцами. Губы, к которым он подносит хрусталь, всё ещё розовые от винограда — и лишь сильнее краснеют с маленьким глотком вина.       Брошенный и забытый бокал ловит Тим — но никто этого не замечает, когда Мариан перехватывает юношескую ладонь, поднося к губам.       Кроткий поцелуй в красные костяшки не меняет мир. Всё так же слышен шум моря, шёпот травы и деревьев, болтающих с ветром. Сладкий запах винограда и пролившегося алкоголя всё так же витает на террасе, а солнце уже скрывается за горизонтом. Но Кросс чувствует, как что-то захлопнулось, какая-то загадка была решена, как кто-то открыл ящик, на дне которого маленьким котенком спит надежда.       В ту ночь не было пролито ни одной слезинки, не был слышен смех из занавесок, что колыхались над небольшой двуспальной кроватью. Тепло Палермо согревало даже после захода солнца, даже после часов, наполненных разговорами. Но это не мешало им делать вид, что лишь тепло другого способно их согреть.       Хотя, возможно, так оно и было.       И они откроют то вино спустя года, когда всё закончится — и их история тоже.