Почему Салим — мужик

      И как его, достопочтенного, вообще определить сюда смогли — не понимаю. Конечно, не полковник, но и не тупой же я, не мог не удивиться, что такую растрату организовали. В кутузку бы идиотов.       Не много в армии настоящих мужиков сыщешь, таких, как Салим: кто не знал, куда идти, в отряд попёрся, кто не знал, что такое «отряд», и всё равно туда попёрся. Салим настолько не кретин, что умнее… Да вот не знаю, с собой сравнивать — эгоизм, начальство унижать — база. Умнее, умнее и круче, потому что мужик. Потому что за задницы чужие свою порвёт, потому что не брыкается, когда к стене прижимают: идёт, обняв лом, бормочет всё про сына, Зейна, а как заваривается что… Не пятерых, Semper Fi, армии стоит. Один Салим, если повезёт наткнуться на мирного солдата, на Джоуи, например, или на такого криворукого, как Ник… Ладно, ладно, я упустил. Армии подружит.       Так и вижу: война идёт, его кудесник-урод-начальник отдаёт приказ «Американцам смерть!», размахивает своей начищеной АК-ашкой (а лучше б мордой) и палит без жалости, орёт, и мой кудесник орёт, как на зеркало. А вон бежит светлый луч — Салим. Светлый, потому что своей головушкой чернявой солнце слепит, бежит и глаголит на двух языках сразу: «Будет вам! Война никому добра не принесёт, опустите оружие, братья!». И тут все вокруг замирают, в осознании трепещут и смотрят на посланника Его распахнутыми в благоговении…       Да стреляют в него сразу. С двух сторон перевоплащают по секретной военной технике голову с жалостливо вскинутыми чёрными бровями в корзинку для фруктов — это если повезёт, или в старую-добрую кашицу со свекольным уклоном — это если начальство стрелять умеет. Так и палят: один во врага, другой в предателя.       Не в соплежуйке снимаемся.       Понятно мне, что в кутузку отправляю из-за злости, потому что привязался пиздец. Где я ещё такого друга найду? Последний на свете такой мужик остался, одинокий папаша, наверняка тоже «бездрузейный»: «вот вам моя почка, вторая почка и ещё, если хотите, печень… А, вы уже забрали, не спросив? Ничего, ничего. Тогда я подарю вам лёгкое».       Слов даже не подобрать, какой Салим крутой. Он врать не умеет, и когда это понимаешь — нахер психологов, деньги ещё тратить на этих неблагословлённых. Салим же как скажет, так и всё, балдеешь: самооценка в штаны упирается. И говорит, главное, сразу мысль озвучивая:       — Джейсон, мат тебе не к лицу. Ты такой симпатичный мужчина, зачем пачкаешь губы в грязи?       И что такого сказал, да? А он понемногу подмазывается: там глаза блестят у меня красиво, там улыбка «женщины говорят «горячая», — я чуть не сдох, когда он это выдал. Тяжеловато Османам с языками разбираться, это я уже потом понял, когда с Зейном познакомился. Воспитание, наследственность… Никак забыть не могу, что мне Салим сказал, когда мы в углу от тварей ныкались. Сказал, что дети у меня будут красивые, капец, что я… Отцом буду хорошим. На своего оглядываюсь, вот это навряд ли. Был бы рядом такой товарищ, как Салим, стал бы я хорошим батей, и пусть никого не смущает история сына идеального папани.       Зейн, мне, конечно, про «горячую» улыбку ничего не ляпнул, но тоже кадр. Ввязался в какую-то группировку «Карателей», они Салиму столько дерьма сделали… И пацана заставили, мол «у тебя есть слабости, ты нас не достоин, ввали отцу». Нормально голову промыли, я сквозь эту щёлочь едва продрался. Убил бы нахер, если бы не то, как дорог мне его отец.       Впрочем, что они Салиму там сделали — уже не важно, он сам просил так мыслить (это всё из-за Зейна, отец бы ему смерть свою простил). Попортили нам всем — я про выживших — жизнь СМИ конкретно, пока твари не вырвались, но это уже тем более похуй, нас хоть не били…       Важно то, что Зейну я мозги вправил, насколько мог, но эти их иракские замашки деления мира бесят меня жутко. Вот вроде Салим — сказать уже нечего, весь стол в слюнях, спокойный такой, терпимый, обаятельный и добрый. А вот сын его: критичный, хмурый и помешаный на религии своей, на серое у него красок не хватает. Хороший же пацан, пока рядом с отцом не появится…       Наверное, я себя вспоминаю. Конечно, разные у нас ситуации, но то, что отца не хватает — это да. Зейн не поймёт, если я ему стану объяснять то, как круто, когда единственная проблема в отношениях с отцом — то, что он редко дома. Вот когда бати нет, а вместо него в дом приходит какой-то мужик, упрекающий тебя в том, что он свой член куда-то сунул, при том ещё добавляет, что мать твою беременную по животу пинал, от того такая дрянь и уродилась…       Терпеть не могу слезы, фу и фу ещё раз на всё это. Я только один раз Салиму рассказал о семье и расплакался, как маленькая ущербная душонка, когда её приласкал, прижав к груди, тот, кто убивал людей, а любил их больше тех, кто, блять, спасал после его калаша.       На глаз из АКМ палил, хотя до весёлых догонялок под землёй я разглядывать его оружие как-то не горел желанием. А тут хера-се: Салим чертей кочергой к аккадцам отправляет. Месил, иначе и не скажешь, жёстко, меня мурашки крыли: а если бы дурной оказался? А мы его в плен?       Не столько от страха, сколько от разочарования: выберемся и не будет больше у меня счастья понаблюдать за тем, как горячий иракец показывает обнаглевшим мразям, кто тут настоящий abe .       Салима я ещё не раз встретил; не «бойся своих желаний», а «формулируй правильно». В гости к нему, родному, даже приезжал, жил две недели и уехал нехотя, да и Осман-старший не был очень рад, а вот младший… «Хоть бы свалил этот странный мужик, пытающаяся меня воспитывать», — понимаю, брат, понимаю. А потом доброго утра нам пожелали вурдалаки, и началось…       Журналюги, бессовестные гады, упорно делали вид, что не пытались разрушить наши жизни. Мы еле задницы унесли, а они добивали. И как доказать? Ничего не стали делать, а когда твари вылезли, стоит признать, я упивался этими обоссавшимися мордами. Разошёлся, бесят.       Надо признаться, иначе однажды придавит нахрен: я в то время сорвался. Проёб на пропускном пункте, прошлое, машущее ладошкой через поздравление от любимой семейки моральных уродцев — ладно, ладно, и не такое было, терпел, но вампиры… Пока мы с Салимом не общались (но я рвал свою многострадальческую задницу перед начальством, чтобы выбить его контакты), случился очередной почти нестерпимый тригер, а соблазн был ох как велик: поставщик кокса вернулся в мой штат. Я упарывался всем дерьмом, на которое слил всю зарплату, почти месяц. Если бы Эрик не стал выбивать дверь, я бы…       Да не сдох бы, конечно, говнюки долго живут. Сложно было в себя прийти, тем более, моя ненависть под ломкой творила чудеса. Угадайте, кто спас меня от Вальхаллы?       Вести пришли, что Салим нашёлся. Что там искать было, не понимаю: Салим Осман, иракец, сорок лет, имеет семнадцатилетнего сына Зейна… Скорее всего не хотели нашей встречи. Короче, новости меня спасли, пиздец стыдно было. Он, кстати, кроме истории за одиннадцатое (я о кепке) ничего о моей зависимости не знал. А ему и не надо! Нахер, нахер…       Я вот думаю, что весёлая жизнь начинается у человечества. И с этими ублюдками справимся, чего там… Мы же «выше» всей этой «шелухи», весло в руки и на убой, братья, «orah!», как робко повторял за мной Салим. Надо будет, кстати, в морпехи его посвятить. Там у нас в части ритуал особый… Главное, чтобы не перепугался, но ничего, гладкие ноги ещё ни одного мужика не убили. «Один раз» — вы знаете продолжение.       Я его подержу, если арабским матом не обойдётся.