***
Опустошение – вот что действительно встало на чашу весов с обеих сторон. Тьма, не та, что заполоняет демонических существ, иная, холодная и мрачная, поглащающая любой свет своим естеством. Разве этого хотело ангельское существо, покидая того, кто прежде заполнял это опустошение внутри? Напротив. Он отчаянно жаждал всё изменить, наконец получив ту возможность, кой не хватало, мечтал стать тем, кто снова вернёт гармонию в мир людской и мир ангельский. И, быть может, в мир адский. Жаждал всё изменить рука об руку со своим вечным попутчиком. Тем, кого трепетно хранил в закромах своего сердца. Они могли вместе творить чудо, которое от рук двоих становилось чересчур превосходным. Падший снова мог подняться, снова начать сиять. Неужели нужно продолжать отрицать своё нутро и изначальное существо. Идти наперерез любым словам о доброте своих действий. Ведь Падший – в действительности добрый. Ангел это прекрасно знал, он был уверен. Поэтому и не понимал, в чем же истиная причина отказа, почему он не хочет подняться с ним, быть с ним, ведь он так нужен там, наверху. Опустошение – то, что вернулось назад, давно утеренное и забытое чувство. Переставшее быть ощутимым и значимым, когда рядом с демоном, которому по пути с адом начал свою дорогу ангел, которому по пути с раем. Слепо верящий в своё божество и верность его действий, вечно светлый и любящий всех и вся. Кто бы мог подумать, что чувство, которое однажды изгнал ангел, вернётся назад, усиленное вдвойне, втройне, по той простой причине, что виновником этого и есть Ангел. Разве этого хотел Демон, когда отказывался от предложения, быть может, всей его прожитой жизни? Напротив. Он отчаянно хотел не зависеть от тягот адских и райских величий, больше не быть подвязанным на прозрачные ниточки "предначертанного". Хотел не зависеть вместе с ним. Вместе с его Ангелом. Тем, который когда-то заполнил то одиночество внутри, которое резало, разрывало изнутри и заставляло мёрзнуть. Неужели он действительно согласен на такой расклад? Послушным щенком следуя за предложенным правлением, снова возвращается в лапы тех, кто однажды заставил ступить в адское пламя, "заткнуться и сдохнуть". Как можно быть таким глупцом, что бы продолжать верить пустым, не имеющим даже веса пера, словам, которые лишь ласкают уши, но никак не греют сердце действительностью. Черт, да он отказался от грёбаного Ада, лишь бы рискнуть. Рискнуть на то, о чем страшно было задуматься. Он был готов на всё ради Ангела, даже войти в ту чёртову церковь, ощущавшуюся раскалённым металлом, лишь бы в очередной раз спасти наивность от лап лжи. Так почему ради него не отказались в ответ? Потому что ангел ещё не разочаровался в своих правителях? Что ж. Раз он хочет, он это получит. Рано или поздно, всё непостижимое вдруг станет ясным и понятным, не просто царапая розовые очки, давно засевшие на ангельских глазах, а вдребезги разрушая, без шанса на восстановление. Это случится. И тогда он поймёт, как сильно заблуждался в своих думах и пожалеет о выбранном когда-то решение, но будет уже поздно.***
В тот день соловьи не пели. Не заглушенные моторами мчащихся машин, не перекрытые гулом шагающих прохожих и кипящих жизнью, улиц. Пускай моторы заглохнут, а люди прекратят топать по тротуару, попутно с этим потеряв дар речи – прекрасного щебетания птиц не слышно. Они затихли вместе с тем, как сердца двоих перестали отстукивать единый ритм, возвращаясь к разно настроенным метрономам. Ни мысли, ни душа больше не сливались в одно, словно чудо от рук их, теперь всё это пренадлежало только собственному существу. Казалось, время замерло и прекратило свой счёт, впервые, со дня сотворения. Азирафель ждал. Ждал, до самого входа в лифт, что сейчас, всего одно мгновение и Кроули пойдёт за ним. Окажется рядом, как и обычно, захочет помочь, успокоить, как по своему умеет только он. Что горделивый демон, коим он хотел казаться, как и прежде встанет плечом к плечу перед неизвестностью, лишь бы разделить своё существование с Ангелом. Кроули одумается, он просто обязан. Кроули придет на помощь, как и прежде; скажет очередное смехотворное предложение, разбавляя обстановку и гордо шагнет первым. Шагнет в, невыносимо медленно, открывающиеся двери лифта и продолжить идти "по пути" с Ангелом. Кроули ждал. Ждал, до открытой двери автомобиля, до ключа зажигания. Ждал, что вот сейчас, всего одно мгновение и Азирафель появится на соседнем сидении авто. Посмотрит завсегдатым, невинным взглядом и одарит чересчур нежной улыбкой. Что наивиный ангел, как и прежде, усядется плечом к плечу и согласится на вечность. Одумается, поймёт, что давать очередные шансы верхним, слепо верить в их правоту – точно рыть себе могилу на одном из особо запомнившихся кладбищ. Азирафель придёт в себя, он обязан. Обязан вернуться и послать ко всем чертям, от которых только недавно им пришлось избавиться, тех, чьи сладкие речи – отрава. Азирафель появится в, невероятно медленном, тронувшемся авто, и продолжит идти "по пути" с Демоном. Надежды не были оправданы. Разочарование, тоска, злость, обида. Кто прав, кто виноват. Эмоции и мысли сменялись одни за другими, после одаривая лицо опустошенным взглядом.***
Ровно 364 дня Сохо не видел Кроули. Без одного дня год, как демон послал к чертям это место, вместе с книжной лавкой. Пустой изнутри, упивающийся алкоголем, Змей не нуждался в этом месте. Не тогда. Ни те углы с магазинчиками, хозяева которых либо приторно любезные, либо невыносимо отвратительные; ни книги, тщательно вытиравшиеся от пыли той, кто теперь несёт ответственность за них – ничто не заставило бы вернуться туда. Пропитанный отвращением к, буквально, существованию этого места, демон избегал всякого упоминания или воспоминания. Соловьи по-прежнему не пели. На 365 день Кроули вернулся. Горечь, тоскливая, засушливая, после которой невыносимо хотелось пить, не покидала разум, продолжая заживо съедать. Год, в сравнении с несколькими тысячелетиями существования, должен был ощущаться точно день. Невероятно медленный, тошный день. Но таким был год. Казалось, сама вечность стала равносильна этим дням. 365 дней без компании ангела, которого демон невыносимо хотел выкинуть из своей головы, больше не быть зависимым от его эмоций, взглядов, редких прикосновений. Наверно поэтому он и уехал. В последние несколько лет, до рокового события, привычка находится рядом была заметно сильнее. Если раньше ангел и демон могли пересечься на очередном новом событии, средь эпох, за обедом, то в течение последних пары лет их путь пересекался чуть ли не каждый день. Им просто напросто не нужно было притворяться врагами, делать вид, что не нуждаются в компании друг друга. Ведь они нуждались. Ежедневно приезжать в книжную лавку, пытаясь выудить из своей головы очередной предлог, встречаться в беседке, окружённой природой или сидеть рядом на лавке, когда гулящие по парку не смотрят. Каждый из таких дней, в которых тоска одиночества пала при виде горящей светом, улыбки, ожогом отзывался на сердце, при любом упоминании в голове. Решение уехать было лучшим. Нужно было оставить это всё, ведь иначе, продолжая пребывать в злосчастном районе, мрачные ощущения лозой, кривой и колючей, разрастались бы от самого сердца во все уголки и закрома тела. Кроули не собирался возвращаться. Пересиливать себя и свою гордость. В его планах было продолжать вливать в себя всевозможный алкоголь, объезжать Сохо стороной и отрицать собственное нутро, которое нылось каждый день. И он бы продолжил, если бы очередной приём выпивки не вывел более глубокие эмоции. Стоило только немного просчитаться с дозировкой алкоголя, как некогда забытые отрицания вдруг ударили в отражения очков с новой силой, разбивая их осколками внутрь. Было хорошо. Было спокойно. Было безопасно, комфортно, уютно. Просто было. Было невероятно... Находится рядом с Азирафелем. Быть в компании его за завтраком или делить бутылку дорого вина очередным вечером. Кого Кроули пытался обмануть, послав к чертям все, что связано с Ангелом? Лишь себя. Разум слепо следовал за обидой, отвращением, отрицая все, что когда-то было. Как падший мог забыть, насколько, черт возьми, хорошо ему было в компании ангела. Бокал в баре, брошенный в стену, чрезмерно громкая ругань, в которой слышится, как "глупо" ошибся тот, кого нелепо хотели забыть, очередной разряд молнии и, до боли в горле, горькие слезы, обжигающие собой и без того раскрасневшиеся щеки. И он вернулся. Вернулся, смирившись с тем, что нуждается в компании ангела. Что, оказывается, нудные книги, не такие уж и нудные, и один взгляд на них, при очередном посещении книжного, способен растопить гневью залитую пустоту. Что само существование ангела наполняло жизнь смыслом. Даровало хоть малейшую цель в существовании. Кто если не Кроули будет вызволять Азирафеля из очередных передряг? Вызволял. Ровно 364 дня Азирафель не смотрел. Без одного дня год, как Ангел смирился с решением Кроули в отношение его предложения. Ему нужно было забыть об этом, тщетно отрицая потребность в компании. Глубоко увлечься работой, занятостью "бравого дела". Он был прощён, был избран на это, так почему он должен отказаться. Азирафель не смотрел. Игнорировал всемогущество полномочий, возможность заглянуть в каждый уголок круглой планетки, словно в нутро, как те одинокие солнечные лучи сквозь края плотно движущихся облаков. Те короткие, теплые пятна, что своей температурой согревали невинных существ, так маняще подставляющихся под редкие прикосновения Солнца. Он не желал наблюдать, не нуждался в лицезрении и не интересовался тем, чем ежедневно занят его старый друг. Ему попросту не нужно было. Не тогда. Ни в те моменты, когда очередной редкий луч лишь краем своего тепла заденет Падшего, от чего тоскливое нутро ноющим скрежетом мыслей и ощущений вдруг снова поднимется из пучин отчаяния и смирения. Он обходил мерцающую проекцию творения Высшего, словно Адское пламя, боясь тут же обжечься, стоит только коснуться его. Нет, он знал, что обожжеться. Что лишь редкая попытка кровавым, тяжёлым ожогом отпечатается не на чистой, почти сияющей коже, а глубоко внутри, на пострадавшем сердце. 364 дня Азирафель не видел Сохо. Ни те магазинчики, хозяева которых либо приятно вежливы и приветливы с уже бывшим владельцем книжного, либо предвзято отстранены от его компании. Ни излюбленное, за последнее время до происшествия, кафе. Ни магазинчик с пластинками. Ни мчащийся по дороге Бентли.. Ему попросту было нельзя смотреть на все это. Чувства ностальгии, тоски, обиды и трепета к воспоминаниям терзали, не давали сосредоточится или отвлечься, на самом деле занимая абсолютно каждый, спрятанный в глубине извилин, узел. На 365 день Азирафель решился. Смирившийся с положением, отчаянно скучающий по милости чувств, теплом ублажающих сердце и разум. Он посмотрел. Ангел, загнанный самим собой в черепную клетку собственных запретов. Не в силах больше противится желанию и истинной нужде, коснулся мерцающей проекции, позволяя себе наконец окунуться в омут того, чего избегал. Тот, кто яро занимал мысли весь прошедший год, невыносимо медленной временной лентой движущийся навстречу плану Божьему, мгновенно приковал к себе солнечные лучи, пробирающиеся сквозь медленно расползающиеся комки облака. Немудрено, что главное желание ангела той же секундой отразилось всемогущим глазом перед Азирафелем. Падший, точно под гипнозом, безотрывно смотрит на двери, когда-то ведущие в привычный мир. Сейчас же они – путь к раскрытию чувств, некогда загнанных в острые углы сознания. Вновь возвышенный, точно под гипнозом, безотрывно, затаив дыхание смотрит на демона. Молчит, словно может спугнуть того, кого наконец смог лицезреть спустя испытание длинною в год. Взгляды бегают по картине перед собой, пытаются свестись к привычному. Конечности, чувствуя подступающую тревожность, пропускают через себя лёгкий мандраж. Тела, что итак были накрепко напряжены, вдруг покрылись охлаждающей испариной, ещё большим ощущением ошибки накатывая на страдающих. Хотелось произнести хоть что-то, подать голос, шагнуть, заново выстраивая лестницу, на этот раз нерушимую желаниями всемогущих. Протянуть содрогающуюся кисть ближе, коснуться аккуратно постаревших дверей или изображения перед собой. Это было бы возможно, проявив хоть капельку смелости каждый из смотрящих. Но последние капли смелости закупоренны глубоко на подкорках страдающих душонок, препятствием для которых не пробка – ком в горле, отчаянно закрывающий доступ любому, подходящему к связкам, слову. Сжавшиеся пальцы ногтями впиваются в ладони, все еще не в силах навредить подобным жестом. Механизм, отвечающий за кровоток и любовь рвет ткани, отрывает себя покусочно, надеясь вырваться наружу, в конечном итоге напомнив о себе и своих желаниях вернуть, наладить, наплевать на все предубеждения и правила, лишь бы снова вкусить то чувство эйфории, пробирающее оболочку человеческих тел при каждом взгляде ангела и демона. Хотелось, что бы это чувство было именно таким, даже спустя год разлуки. Хотелось, что бы 365 дней канули в лету как отвратительный, страшный, полный одиночества, сон. Хотелось увидеть. Стоять лицом к лицу, долго смотреть, пытаясь снова заполнить провалы в памяти о внешности и душе другого, вглядываться, читать эмоции; но не слишком долго, что бы долгожданная встреча прошла хотя бы в объятиях. Крепких, колючих объятиях, колкость которых – лишь обида. Это звучит как то, что и должно в итоге быть. Как истинный исход в их отношениях, точнее выразится, истинный исход этого этапа в жизни каждого. Они не могут закончить все сейчас, намертво замуровать любое упоминание или воспоминание, уместив сверху могилы надгробную плиту, кричащую "Взаимоотношения". Но и откопать, временно захороненные дни нет сил, тело сковал страх, разум помутнен. Кроули продолжал стоять, пялиться на двери, всем своим нутром и аурой отражая каждый винтик мозга, что скрежетом вывенчивается из механизма, с металлическим шумом падая на здравый смысл. Любой, проходящий мимо, мог поставить на спор свою душу, с уверенностью в выигрыше, если бы сказал, что мужчине этому, находящемуся словно в прострации, адски больно. Он неподвижен, подозрителен, но лицо его, вещает весь спектр эмоций. Он безумно хочет зайти внутрь, сесть на излюбленное кресло и, как и прежде, наблюдать. Смотреть за движениями своего попутчика, работой, чтением, даже приёмом горячего шоколада, лишь бы снова быть рядом. Отмотать этот ненавистный год назад и продолжать пребывать в умиротворении. Плевать на Ака-центавру, он согласен на вечность здесь, на земле, если их перестануть дергать за ведомые ниточки. Он просто хочет вернуть Азирафеля, снова стать хотя бы его старым другом, но при этом находится рядом. Находится рядом с его Ангелом. Азирафель продолжал стоять, пялиться на картинку, всем своим нутром и аурой отражая каждую расстроенную ноту, что негармоничной композицией играла на нервах сознания, давила на виски и болезненно отзывалась на барабанных перепонках. Любой, проходящий мимо ангел, мог с уверенностью поставить на спор свой нимб или человеческую оболочку, с уверенностью в выигрыше, если бы сказал, что Азирафелю донельзя тоскливо и невыносимо больно смотреть на то, что он сейчас видит. Он безумно хочет коснуться тела демона, положить руку на плечо или часть грудной клетки. Хочет спуститься с небес на землю, открыть для него двери в свой магазин и, как и прежде, радостно улыбнуться, наконец понимая, что улыбка эта всплывала не от вежливости. Он неподвижен, но мимика его проецирует весь спектр эмоций, что таиться за черепной клеткой. Собрание всех видов печали вдруг застыло на одном единственном плече, отражая то же настроение и вокруг. Кажется, уже наплевать на бравое дело и Божий замысел. Ему просто необходима компания демона. Ему нужен его Кроули. Но вдруг все это лишь фантазии, временем отравленного мозга? Лишь магнитом притянутые отрывки памяти, напоминающие о приятных "снах", в которых жизнь на Земле – небывалая спокойная удача. Вдруг сейчас, все то, чего желают оба уже невозможно. Быть может каждый, на противоположной стороне давно отпустил конец каната, сдерживающего хоть какие-то возможные мысли о другом и окунулся в собственные, новые начала. Есть ли хоть малейший шанс того, что первый начнет заново выкладывать кирпичи новой лестницы; шанс того, что второй решится на это в ответ? Слишком много вопросов и неопределенности, неизвестности и страха, сковывающего, загоняющего в углы собственного мира, не позволяя выбраться. Под коленями задрожало. Мандраж с рук невыносимо спустился по телу вниз, подкашивая ноги, заставляя искать опору вокруг. За отсутствием устойчивости, вес тела запросто опускается на колени, под которыми теперь не дрожит, а ощущается холодное покрытие тротуарной плитки или глянцевой, словно прозрачной, поверхности. Руки, в миг потяжелевшие, опускаются рядом, не в силах противиться гравитации. Обреченность, тоска, печаль. Ощущение, что ситуация, подобная этой, синоним слова безысходность. Глухая, не имеющая и капли звука, лишь своей энергией обрекая носителя на муки об ошибке. Ошибке, которую хотелось совершить вместе. Ошибке, осознание которой пришло слишком поздно. Ошибке, из-за которой соловьи по прежнему не пели...