Limbo

Я на самом дне стакана Я не знаю, что со мной Не звони мне больше мама Я не бог и не герой Я на самом дне стакана Я хочу остаться здесь Я в коконе мама Я в нигде Я в лимбо субурра – лимбо

Волшебный мир слишком, слишком, слишком тесный. До неприличия узкий, душный, это место, где тебя знает каждая вшивая псина. Здесь не спрятаться, не убежать, бесполезно закрывать голову капюшоном, узнают, по запаху вычислят, учуют по движению кадыка под воротником мантии. Бесполезно даже пытаться, до тошноты бессмысленно. Они меня найдут, даже если не увидят, на таких как я у этих справедливых победивших сук настроен внутренний локатор, никакой вредноскоп не понадобится. И что, что оправдали? На мне клеймо на всю жизнь, мама, я словно более породистый , чем ты, знаешь, это тавро не выжечь никаким огнем, я бы растворился в царской водке , если бы это помогло, мама. Одна дорога — маггловские бары, у меня ведь достаточно денег, главное не путать карманы, барыги ведь меняют галеоны таким, как я. Золото решает. Жаль лишь, что не помогает остаться среди живых победителей. Иногда мне кажется, что не видят меня даже магглы, а золото разменивают невидимки. Я помню, что меня оправдали. Я не уверен, что прижизненно. Что было после того, как я пожертвовал палочку Поттеру, мама? Когда я видел тебя в последний раз? Я действительно успел ее бросить, ведь так? Я не уверен, что пойло даже в тех дырах, где я обитаю, должно быть настолько безвкусным, словно жидкий воздух на корне языка, ни жжения, ни сладости, ни соли с металлом на привкус. Кто-то, похожий на бармена, сказал, что это посттравматическое расстройство, но откуда ему знать, что я пережил, и что в моем кармане лежит кусок волшебной деревяшки? Я на самом дне стакана, мама. Не ищи меня, пожалуйста. Не ищи меня, даже если знаешь, куда идти, чтобы встретить меня. Потому что я потерялся и не хочу быть найденным. Каждый раз, когда я швыряю деньги в бармена, лишь бы тот заметил, я думаю о всех тех играх в детстве, в которые я не сыграл, и всех детях, которых у меня никогда не будет. Они празднуют, мама, они рады, они победили, у них есть будущее. Какое будущее у меня? Почему Поттер —это мальчик-который-выжил, а я, получается, мальчик-у-которого-не-было-выбора? Почему ты меня не защитила, мама, почему мы на проигравшей стороне? Зачем вы втянули меня в это? Почему вы все воевали детьми? Я чувствую кожей каждого оставшегося навечно в стенах Хогвартса студента, мне везде мерещится запах крови, мне кажется, словно за каждой закрытой дверью на полу лежит Грейнджер, и я слышу ее крики. Почему мы, мама? Почему я? Я хочу остаться в каждом из этих серых грязных пабов. Мне недоступен больше огневиски, но я хочу остаться атомами на дне каждого стакана с тем пойлом, которое мне удается ухватить. У меня будет могила? Или может меня уже похоронили? Я ничего не помню, мама, я хочу вернуться в то время, когда мне шесть лет, и я прибегаю ночами в твою спальню. Я не знаю про Лорда, я не слышал про Поттера, в саду живут павлины, а отец украдкой ходит любоваться на розы. Но мне не шесть и даже не семнадцать, я чувствую себя таким старым, словно мне сотни лет. Словно весь я - весь род Малфоев, который закончился, так толком и не начавшись. Что от нас останется, кроме денег и позора? Мы не выиграли, мы проиграли, и уже неважно, кому именно. Я так завидую отцу, что у него хватило сил сойти с ума. Поцелуй ли дементора, виселица, заточение, алкогольная кома, самоубийство, полноценная жизнь — он во всем теперь сможет плавать в анабиозе. Я хочу в тот мир, где меня не надо оправдывать, где я невиновен и достоин своей привычной жизни. Где нет никаких шрамов, и нет ничего важнее учебы и девчонок. Где я не прячусь в своей комнате от отрезанных голов. Я не герой, мама. Я не помню, спас ли я тебя. Но я точно не смог спасти себя. Нет никакой разницы, жив я или нет. Знаешь, в одном из этих вонючих баров был старик, который слишком много болтал, я теперь много знаю про католиков. Они верят, что некрещенные дети попадают в лимб, представляешь? У них нет и шанса оказаться в раю, и в ад их не возьмут. Он шептал мне все это на ухо, и я словно все еще чувствую его слюну на коже, жгучую, словно яд. Может, вся эта дрянная выпивка литрами и сутками и есть мой лимб? Может, предел всего моего мира теперь — чертов стакан с каплями на стенках, кокон из воспоминаний и слез? Может, меня и не было никогда, и совсем не страшно явиться в Косой Переулок, и меня просто не заметят, а я смогу похоронить сам себя где-то в его стенах и брусчатке? А может, я просто так жду индульгенции и смерти, и прямо сейчас меня казнят? Может, вот она, жизнь без души? А может, я проснусь завтра, мама, и всего этого все же не было? Мне снится дурной кошмар, сон, я слишком мал и просто не знаю вкус выпивки, вот и не чувствую его совсем. И мне не сотня-другая лет, и кожа моя не трескается до крови, и нет на мне никакой стигмы? Прости, если ты слышишь мои мысли, мама. Я блуждаю по ним, и мне кажется, что я не смогу выйти за пределы любого из этих одинаковых пабов. А иногда я чувствую, что брожу ночью по Косому, и удивляюсь, какой же у нас тесный, крошечный мир. Ты знаешь, как звали ту женщину, убитую над нашим обеденным столом? Чарити Бербидж, она преподавала маггловедение, и я клянусь, ее кровь пахла точно так же, как и моя. Мертвые чистокровные пахнут как грязнокровки, и предатели крови тоже ничем не отличаются. Получается что нет никакого преимущества, когда ты умираешь. Я почти проверил это, мама. Здесь, в лимбе, мы все одинаковы.