Чтобы целоваться

Коноха думает, что сойдёт с ума, если проведёт с этими трудоголиками ещё хоть секунду. Ему точно нужно развеяться. Он надевает свою самую вызывающую футболку. Всего лишь кроптоп с принтом на плечах и рукавах, но это лучше, чем ничего. Пускает клич по чатикам и находит вечеринку. Её устраивает в честь дня рождения знакомый знакомых друзей. Коноха находит этот факт особенно удовлетворяющим, ведь так он увидит меньше знакомых лиц. Следовательно — напьётся как следует. Следовательно — расслабится. В целом всё идёт по плану. Напитки дрянные: водки в них больше, чем газировки. Музыка отвратительная: безвкусные ремиксы надоевших попсовых песен вперемешку с кальянным рэпом. Потная толпа шумит, прыгает под прямую бочку и невпопад подпевает странным трекам на русском языке. В голове у Конохи приятный туман, с диванчика, где он развалился, открывается прекрасный вид на полуголых девушек и парней. Ему охуенно. Видимо, слишком охуенно, раз его взгляд, скользящий по толпе, натыкается на эту парочку. «Вы на школьной вечеринке или на подиуме?» — с восхищённой завистью думает Коноха. Девушка одета в черные джинсы, красный кружевной топ, больше похожий на бюстгальтер, и кимоно с ёкаем. Парень в темных брюках, белой майке, рубашке из прозрачной сеточки и с кучей украшений на шее. Коноха чуть не давится, когда ловит взгляд этого парня и понимает кто перед ним. Дайшо, чтоб его, Сугуру. Капитан Нохеби. Поганец, раздражающий на матчах. «Адски красивая сволочь», — Акинори прячет глаза в выпивке и решает, что ему нужно ещё. А может не ещё, а уже. Пора уже, блять, закругляться и валить домой. Недолго счастье длилось — Коноха смотрит на часы — целых тридцать четыре минуты. По сравнению с тем, что у него было до этого, вполне неплохо. Но как же чертовски мало. Коноха зло стонет и кидает пустой стаканчик в стену. — Это даже не коп, зачем ты так? — слышит он над ухом насмешливый девичий голос. Акинори резко дёргает головой, чтобы губами почти упереться в щеку той самой красотки. Он старается увеличить дистанцию между ними и врезается в кого-то с другой стороны от себя. Коноха уже понимает в кого, но на всякий случай поднимает взгляд. И видит довольное лицо Дайшо. — Не терпится сразу пропустить несколько шагов? — задаёт он странный вопрос и Акинори хмурится, пытаясь понять, что от него хотят. — Шагов по ухаживанию за тобой, — любезно поясняют ему из-за спины. Где-то в этот же момент Коноха осознаёт, что все ещё находится в объятиях мерзкого гада, и выпутывается из них под общий смех парочки. Ему вот прямо сейчас бы уйти, но любопытство, разобравшись с кошкой, пришло за ним. Иначе не объяснить, как из его тупого рта вырывается вопрос. — А вы разве не встречаетесь? — если отыгрывать придурка, так до конца, и Акинори невоспитанно тычет в собеседников пальцем. Ответ он почти пропускает, задумавшись над вопросом, а можно ли называть их собеседниками. — О, к твоему счастью мы расстались на днях, — салютует ему стаканчиком Ми-если-не-изменяет-память-ва. Где только успела взять? — Зачем оно мне, если меня лишают выпивки, — тянет Коноха и резко шагает в сторону выхода. Только у толпы, его удачи или самой Вселенной планы другие, и его откидывает обратно к столику с коктейлями. Он зло рассматривает посуду и бурчит, что его уже тошнит от всякого говна. К сожалению, этот слышит его слова, потому что музыка вдруг замолкает. «Какое клише, — стонет Акинори у себя в голове. — Давай, а сейчас он пригласит тебя на медляк». Его сопливым мечтам не суждено сбыться, потому что он не девушка, Дайшо не принц, а они не в 23 веке, где принятие восторжествовало и всем на всех похуй. — Пошли, я видел на кухне ром, и он даже выглядел прилично, — шепчет ему на ухо змий, за плечи утягивая в другую комнату. Возможно, Коноха подумает, чтобы присудить ему какой-нибудь титул. Может быть шевалье? Хотя какой из него рыцарь... Сугуру поразительно быстро находит небольшую бутылочку алкоголя. Коноха присвистывает. У именинника точно бы не хватило денег на такое пойло. Неужели, один его знакомый притащил его с собой? — Ты всем, кого едва знаешь, предлагаешь выпить что-то настолько безобразно дорогое? — против воли в голосе проскальзывает обида и Акинори не успевает понять, откуда она там взялась. — Только особенным, — довольно скалится Дайшо, срывает крышку, первым делает глоток и морщится. — И вполовину не так хорош, как твой поцелуй. Коноха замирает. Смотрит на тонкие пальцы, сжимающие стекло, и венки, проступающие на кисти. Видит, как дёргается кадык и как на коже блестят капельки пота. Следит, как по губам пробегает язык, собирая оставшуюся горечь. Бесится от откровенности своего взгляда, но ничего не делает, чтобы его спрятать. — Какой это этап? — спрашивает он, отобрав бутылку и поднося её ко рту. — Твоих ухаживаний. — Полагаю, конфетно-букетный, — Дайшо ведёт пальцем по бутылке, уже стоящей на столе. От донышка вверх и потом — по руке Конохи. — Только вместо букета у меня ром, а конфетка здесь ты. Акинори прыскает от нелепого подката и тянется сделать ещё один глоток, но вместо холодного стекла чувствует тепло кожи. Кожи одного ублюдка, который закрыл горлышко своей чертовски красивой рукой. Теперь Коноха рычит. — Ты же хороший мальчик, Коноха, — поддразнивает Сугуру парня и придвигается ближе. — Так зачем огрызаешься? Их лица в сантиметрах друг от друга. На кухне жарко. Их руки переплетаются прямо на бутылке. Дышать совершенно нечем. Терпение Акинори это тоненький-тоненький волосок, который вот-вот порвётся. — Ты зачем меня позвал? — шипит Коноха, думая, что сходит с ума. — Чтобы целоваться, — обезоруживающе честный ответ прилетает с той стороны. Возможно, он поторопился с титулом. Этот гад определённо заслужил лишения рыцарского достоинства. Как именно он снимет с Дайшо все ненужные тряпки, Коноха не успевает додумать, потому что его прерывают возмутительным вопросом. — Ты достаточно трезв для того, чтобы давать мне активное согласие на любые действия между мной и тобой? — Дайшо имеет наглость спрашивать его о таком, когда их губы находятся в опасной близости друг от друга. «Одно неверное движение и твоя идея о консенте полетит к чертям», — зло думает Коноха, но почему-то честно отвечает. — Как же я не уверен в этом, — он трезв настолько, чтобы помнить завтра об этом, и пьян настолько, чтобы не боятся этого сейчас, но речь ведь о другом. — Тогда обойдёмся поцелуями, — приходит Дайшо к выводу, вполне устраивающему их обоих. — Ты же не против поцелуев? — О, заткнись и целуй меня! — стонет Акинори, прикрывая глаза. Весь мир сжимается до одной точки — той, в которой их губы соприкасаются. Дайшо начинает медленно, мягко, до приторности сладко. У Конохи колет в кончиках пальцев, что пугает его до ужаса. Он перехватывает инициативу, проводит языком по нижней губе, оттягивает её мягко зубами и стонет в поцелуй. Сугуру руку свободную кладёт на шею, давит, словно нужно быть ещё ближе. Раскрывает рот, приглашая, выманивая. И как только Коноха открывается в ответ, проникает языком внутрь. Проходится по зубам, цепляет нёбо, исследует внутреннюю сторону щёк. Акинори кажется, что он такой длинный, что достанет до любой части его рта. Коноха ловит его, посасывает, втягивает глубже, так что Дайшо шумно выдыхает от боли, вырывая его обратно. В отместку в ход идут зубы, которыми он по очереди прикусывает верхнюю и нижнюю губы, и даже кончик языка, который на мгновение мелькает между ними. Акинори сжимает пальцы на талии Сугуру и чувствует, как тот закидывает ногу ему на бедро. Он ведёт рукой по нему, краем сознания замечая, что на парне вельветовые брюки. Ягодица удобно ложится в ладонь, и Коноха не может сдержать стона. Хочется потрогать эти мышцы, не отвлекаясь на ткань, разделяющую их. Почувствовать тепло, ощутить мягкость кожи. От таких мыслей в животе тянет сильнее, заставляя прижиматься ближе, хвататься пальцами сильнее, целоваться отчаяннее. Губы горят, когда они всё-таки отрываются друг от друга. Тяжёлые взгляды пересекаются, скользят, отмечая последствия их маленького развлечения. От причёски Сугуру ничего не осталось, Акинори, наверняка, выглядит не лучше. Дыхание тяжёлое, сбитое. На щёках румянец. Губы ярко-красные, а их контур будто размыт. Конохе, кажется, что от такой картины он сойдёт с ума. Дайшо утыкается лбом ему в плечо и приходит в себя, пока Коноха бессознательно водит руками по его спине. — Пойдём ко мне? — вдруг предлагает он шёпотом, касаясь уха губами. — А как же активное согласие? — неужели Коноха настолько хорош, что возбуждение заставило Дайшо отказаться от своих принципов. — Целоваться, — а нет, показалось. Акинори не помнит, как они собрались, как добрались до квартиры Дайшо и что было дальше. Он помнит только тепло чужих рук, мягкие объятия и совсем сентиментальный поцелуй в лоб перед сном. Наверное, он просто отключился, когда они завалились на кровать целоваться, приходит к неутешительному выводу Коноха, оглядывая их с утра. Они оба в одежде, едва укрыты пледом. Сугуру обвил его как плющ, и даже если бы он хотел сбежать, не смог бы. Акинори вертится, укладывается в позу маленькой ложки и притирается бёдрами к паху Дайшо. Он вполне трезв и готов на свершения, осталось только дождаться пробуждения его рыцаря, чтобы воплотить все планы в жизнь. — Как хорошо, что ты здесь, — раздаётся за спиной шёпот и Коноху сжимают в объятиях. Акинори чувствует стояк Сугуру и лишь хмыкает в ответ. Непонятно ещё, кто ему больше рад: сам Дайшо или его член. Коноха обязательно узнает позже, а пока можно ни о чём не думать, ни о чем не жалеть, вырвать страх и взлететь. — Сугуру, заткнись и целуй меня.