— Почему ты не сказал мне? — голос предательски срывается на крик.
Головой Кавех понимает, что, скорее всего, сейчас его слышит только штаб — Дешрет сурово впивается взглядом в главный экран, рядом хлопочет Руккхадевата, пытаясь перехватить контроль над Евой, Фарузан обеспокоенно стоит в стороне и пытается настроить с ним связь, — в конце концов, Ева не предназначена для общения с ангелами; но сердце, предательски сжимаясь на каждом глубоком вдохе, требовало ответов. А Кавех всё-таки жил по велению горящего сердца, а не холодного разума.
— Я думал, мы товарищи!
«Что мы друзья», — остаётся несказанным грузом.
Ох, и он обязательно получит нагоняй. Потом. Если выживет.
— Индюк тоже думал, — голос Хайтама раздаётся прямо у него в голове. Кавех машинально трясёт ею. «Не лезь ко мне в голову!» — мысленно кричит он на всякий случай. Вряд ли ангелы могут читать людские мысли. Да… Иначе их отношения явно были бы другими.
Кавеху требуются считанные секунды, чтобы дёрнуть Еву на себя, бегло оглядеть экраны и сглотнуть. А ещё в очередной раз отключиться от канала связи — Руккхадевата кричала ему что-то о его пульсе, о том, что Ева вот-вот выйдет из-под контроля; она молила-приказывала его прекратить валять дурака, но Кавех её не слушал; на фоне были еле слышны суровые указы Дешрета перехватить контроль как можно скорее; Фарузан, явно повинующаяся чувству ответственности, просила дать ей слово, но её голос не приближался — не давали.
Аль-Хайтам был прямо перед ним.
Ну, то есть, действительно прямо перед ним — парит прямо на уровне глаз робота. И улыбается. У Кавеха от этой улыбки внутри все сжимается — Хайтам всегда улыбался ему так, когда они коротко перебрасывались фразами в коридорах между тестами и миссиями. А ещё — очень редко — он позволял себе смеяться. Тихо. Коротко. И только наедине с ним.
И Кавех отчётливо слышит этот смешок сейчас.
И едва ли Кавех может думать о чем-то другом.
— В суп попадёшь ты, — шипит Кавех, цепляясь за рычаги. Он старается выглядеть мужественно и бесстрашно, но едва ли удаётся. Он пытается создать видимость, что жизнь Хайтама в его руках, но едва ли эта лживая уверенность убедит хоть кого-то.
Чёрт!
Он не собирался атаковать сейчас. Пока что. Это… тяжело. Перед глазами — их ночные прогулки и совместные тренировки… А ещё пару раз Хайтам ему даже читал — что-то заумное и нудное, — а Кавех спал у него на коленях. Даже вспоминать это ужасно неловко — они так-то были соперниками! В то время Кавех совсем не мог спать: перед глазами вновь и вновь проносились ужасы схваток, а собственная ничтожность грузом ответственности давила на грудь. И Хайтам стал его тихой гаванью и спокойным сном. А сейчас…
А сейчас тот, кого он только недавно смог назвать своим другом — и то: мысленно, тихо и не до конца уверенно, — парит перед ним, будто бы в край отбрасывая свою человечность. И выглядел он настолько нечеловечно прекрасно, что Кавех терялся — кажется, он прокусил себе щёку, пока пытался не думать об этом.
Раздражает.
Бесит.
Почему это всё происходит именно с ним?
— Кавех! — Тигнари насильно подключается к нему из своей Евы. — Что ты делаешь? Убей его, пока есть шанс.
В его голосе звучит такая злоба и ненависть, что у Кавеха сводит челюсть, словно его хорошо ударили по лицу.
— Да, Кавех, убей меня, пока есть шанс, — раздражённо говорит Хайтам. Кавеху чудится, что тот пытается передразнить Тигнари.
Эта мысль кажется слишком абсурдной. Кавех мотает головой — бред.
— Я… Нари, мне нужно время…
— У нас его нет! — звучит оцифрованный голос. — И не будет, если ты не-
Кавех отключается.
Он и так все это знает: судьба всего человечества в его руках — он должен убить Хайтама, последнего ангела, врага…
Вдох. Выдох.
Хайтам все еще смотрит на него. Кавех едва ли находит в себе силы посмотреть на него в ответ.
Это всё неожиданно болезненно, Кавех никогда не думал, что очередное их с Хайтамом противостояние будет таким.
— Мне жаль, что с Сайно все вышло так, — а голос спокойный, без доли сочувствия или раскаяния. Такой привычный, но в то же время чужой.
Так — это разодранная Ева и неопознаваемый труп.
Кавех помнит это так отчётливо, словно всё произошло только что. На деле минуло уже с пару дней — пару мучительно долгих дней, когда Тигнари рвал и метал, а ещё тихо плакал по ночам в подушку, надеясь, что его никто не слышит. Кавех, правда, не слышал.
От Сайно осталась лишь непонятная каша — смесь костюма, костей, его внутренностей и волос. Никто бы не смог его опознать, если бы у его смерти не было свидетелей.
Так — это такая обыденность для них, и нечто незначительное для него.
Они все умрут. Обязательно. Кто-то от старости, кто-то из чёртового долга перед человечеством. И это отдавало противной горечью на языке. По правде, Кавеха до сих трясёт, когда он смотрит на Тигнари — он помнит, как держал его изо всех сил, чтобы тот не кинулся к Сайно. И совсем немного чувствует за это вину. Наверное, он не должен был, но потерять ещё кого-то за один день на тот момент казалось слишком неправильным.
— Не ври, — он приближает морду Евы ближе к Хайтаму. Настолько, что больше не надо смотреть на экраны — вот он. Близко-близко.
«Не ври», — эхом отдаётся в кабине.
Да, ложь. Очевидно, что ею пропитаны все их отношения от начала и до самого конца.
От этой мысли тошнило.
— Я никогда не врал тебе, — будто всё же умея читать его мысли, всё также произносит Хайтам. И Кавех почти готов ему поверить.
Мгновение — и Кавех теряет контроль на Евой. Он даже не успевает спросить, что за чертовщина происходит — Ева поднимет руку и одним движением отбрасывает Хайтама в сторону.
— Кавех! — кричит наконец-то Фарузан. — Не сопротивляйся!
Но Кавех уже дёргается, пытается остановить Еву, которая начала движение. Он понимает, что не должен делать этого, что не должен мешать организации спасти всё человечество из-за его слабости.
Слабости.
Ха-ха.
Как же это глупо звучит.
Кавех тихо смеётся — он знает, что Хайтам его услышит. Он всегда его слышит, сейчас — особенно.
Они два гребанных идиота.
— Хайтам! — вырывается из него прежде, чем он смог это осознать.
Это конец.
Он нервно дёргает Еву, будто бы действительно может вернуть контроль. Рано, рано, рано. Рано! Ему нужно ещё немного времени, совсем чуть-чуть. Пара секунд, пара мгновений…
Бесполезно, бесполезно, бесполезно. Как же это всё бесполезно!
Перед глазами яркие пятна — небо и земля меняют свое положение, все окрашивается в парадный алый. И Хайтам улыбается. И Кавеху больно.
И чей-то крик пронзает его голову. Надрывный. Отчаянный.
Фарузан ласково говорит ему, что все будет хорошо, он молодец. Она обещает ему торт и самый вкусный чай. Она обещает ему будущее. А у него перед глазами Хайтам. Улыбающийся. Живой. Человечный. С тёплыми руками и удивительно холодными губами. Который совершенно не умеет целоваться и ненавидит долгие объятья.
Кавех обхватывает голову руками.
Нет, нет, нет, нет, нет.
НЕТ.
Это все нереально. Это всё неправильно. Этого всего не может попросту быть.
Кавех в отчаянии поднимает глаза к экранам — Хайтам всё также смотрит на него. Насмешливо. Привычно. Хайтам беззвучно шевелит губами, и Кавех дёргается ближе, силясь услышать и, кажется, теряет сознание.
Может, это и к лучшему. Он не увидит, как Ева разорвёт Хайтама на части, а тот будет как всегда совершенно спокоен и ко всему равнодушен. Он наверняка знал это. И был готов. И ждал.
Ждал, что именно Кавех убьёт его. А Кавех как всегда — не оправдал чужие ожидания.
— Ты нравишься мне…
***
Кавех открывает глаза уже в больничной палате. Под веками неприятно расползаются цветные пятна. Красные. Мерзкие. Он морщится и пытается сесть. Слабость. Ужасная жажда. И беспокойство. Тело ноет, в груди будто бы бездна — он не чувствует почти ничего, и в то же время слишком много.
Необъяснимая боль в груди не была раздражающей, наоборот — подобно кофе по утру она говорила ему «ты жив». Она отрезвляла; к горлу подходил ком, и Кавех почти физически ощущал, что ком — это рвущийся наружу крик его отчаяния и беспомощности.
— Не напрягайся, — Фарузан трёт глаза, Кавех вздрагивает, поднимает на неё взгляд. Спала у его кровати и, очевидно, плакала; Кавех слишком хорошо её знает. — Теперь… Всё хорошо. Всё позади…
Фарузан много говорит. Кавех слушает её в полсилы.
Всё хорошо.
Кавех мысленно повторяет это несколько раз, будто бы смакуя на вкус. Пресно. Невкусно. Гадко. Пробует беззвучно губами — как-то странно и будто бы нереально. Осознание, что всё действительно закончилось, совсем не вязалось с его восприятием действительности.
Всё хорошо.
Он кивает и криво улыбается.
Да. Всё хорошо.
Всё должно быть хорошо.
Тигнари заходит к нему на следующий день. И говорит. На удивление много. На удивление эмоционально. Он рассказывает про поспешные похороны Сайно, про восстановление мира и бегло бросает что-то вроде «он не мучился» перед тем, как уйти. Он не зовёт его по имени, но Кавех всё понимает сам.
Кавех кивает — это хорошо.
Всё… действительно хорошо.
Почти нормально. Хотя не ему об этом говорить — он уже давно забыл, каково это — «нормально».
Реальность настигает его, когда он достаточно крепнет для того, чтобы выпросить у Руккхадеваты разрешение сходить в душ. Хочется смыть с себя прошлое и наконец-то принять настоящее. Как данность. Как факт. Как неизбежность.
Только едва ли у него получается.
Холодные пол и стены, и вода тоже холодная — один сплошной холод, который отчётливо помнится чужими поцелуями на плечах, щеках, висках и даже на руках — везде. Хайтам помнится холодом, но у Кавеха не хватает решимости переключить её на горячую.
Кавех закрывает глаза — всё хорошо.
Он отчётливо помнит, как после одной из миссий напряжение дало сбой, и они целовались под холодными струями, как вжимались друг в друга бёдрами, а стоны терялись в коротких нелепых поцелуях. Они были так одурманены тем, что выжили. Они были так пьяны друг другом, что…
Сейчас это всё, что у него осталось.
Раньше это короткое яркое воспоминание помнилось вспышками удовольствия и ужасного смущения. Сейчас оно не приносило ничего, кроме ноющей боли — фантомные касания холодных рук на плечах, бережные поцелуи в виски.
«Всё хорошо, расслабься».
Кавех с силой бьётся головой о стену.
Всё хорошо.
Хочется, чтобы это оказалось каким-то заклинанием с накопительным эффектом — Кавех бы повторил его тысячу раз, и его жизнь бы кардинально изменилась: из неё бы с концами исчез Хайтам. Стерся из памяти. Горячая вода смыла бы отпечатки его рук с тела. И…
Кавех вздыхает и настраивает воду, надеясь, что она в силах его согреть — смыть дурман, освободить мысли.
Он знает — не получится. И от этого только больнее.
…ему бы не пришлось закрывать себе ладонями рот, чтобы не закричать.
Вода обжигает. Мысли режут. Память душит. Сердце ноет.
Всё слишком плохо, чтобы говорить об этом вслух, поэтому да, все хорошо.
Всё действительно хорошо.
— чуть больше, чем все остальные.
