***
На другой стороне узкого подвесного мостика над горящим цехом стоит высокой фашистский офицер в длинном чёрном плаще. По правую руку от него жмётся маленький страшный доктор в круглых очках, являвшийся Баки в кошмарах столько дней. Офицер смеётся недобрым и каким-то немного безумным смехом. — О, я даже и представить себе не мог, — наконец произносит он, — что Эрскин настолько буквально понимает слово «ковбой». Так вот почему ваше правительство подчистило все документы о его последних экспериментах. Перед смертью старик окончательно рехнулся. Баки чувствует, как Стив буквально вибрирует от гнева рядом с ним, кожей чувствует нарастающее напряжение в его плечах, угрожающий наклон головы, всё то, что когда-то выглядело таким жалким, смехотворным и глупым в исполнении пышущего яростью мелкого сопляка. Но не сейчас… Стив делает правой ногой едва уловимое движение, как будто роет землю копытом. — Довольно. Будущее принадлежит сверхлюдям, полубогам. Не полуживотным, — фашист немного картинным движением выдёргивает из кобуры «Вальтер». Но уже в следующий миг… Баки не успевает понять, что происходит. По факту он чуть не падает с ног и с силой ударяется об ограждение платформы, буквально сметённый прокатившей мимо него воздушной волной. А когда ему удаётся восстановить равновесие, Стива уже нет рядом. Стив на другой стороне моста, топчет ногами кровавые останки людей. Когда он оборачивается, в свете близких взрывов ярко проблескивает свежая кровь на его рогах и на морде. Немец даже не успел выстрелить. И доктор, страшный маленький доктор теперь тоже мёртв. И Баки совершенно не стыдно от того, какое облегчение он из-за этого испытывает. Стив призывно мычит, и Баки бегом кидается за ним. Без особой брезгливости роется в обезображенных останках фашистов, пока не находит ключи от личного автомобиля офицера. В двух шагах от них лифт, а слово «гараж» пишется на немецком практически так же. Машина у фашиста — просто блеск! Вычурная, навороченная, крутая... Баки не настолько плох, чтобы не заценить этого. Он прыгает за руль, а Стив сердито мычит, забираясь на заднее сиденье, и Баки лишь с запозданием соображает, что он буквально слишком большой. С такой головой, как у него, просто нереально устроиться на месте водителя или рядом. Совсем близко ухают взрывы, адреналин захлёстывает с головой, но ключ уже легко поворачивается в замке и мощный двигатель фашистомобиля мгновенно оживает под капотом. В следующий миг он чувствует тревожное дыхание Стива затылком и больше не медлит: Баки жмёт на педаль и прямо корпусом машины выбивает ворота. Снаружи творится полный хаос: пылает техника и сложенные пирамидами ящики, бегают кричащие и стреляющие люди, и в отблесках пламени только по каскам можно отличить фашистов от своих. Баки не думает ни о чём, он давит на газ, он рвётся вперёд. Ему кажется, они сбегают из ада, прочь из горящего озера кипящей серы, где заживо варятся грешники. Баки не страшно, он просто не хочет, чтобы для них всё закончилось так. Бог уже подарил ему великое чудо: Стив рядом с ним. Баки не проебёт этот шанс. Но как только красное зарево пожара остаётся далеко за деревьями, Баки почти сразу теряет дорогу, по которой летит машина. Свет фар тонет в молочном тумане, и он больше почти ничего не видит перед собой, слышит только хруст веток под колесами, да отчаянно выворачивает руль, чтоб не врезаться в деревья. — Я не знаю, куда дальше, Стив, — признаёт он почти в отчаянье и слышит в ответ уверенное ласковое мычание у себя над головой. А потом ему на лицо, прямо поверх глаз, ложатся огромные шершавые ладони... И Баки им доверяется. Он доверял Стиву всегда, верит и теперь. Он ведёт сверкающий сверхмощный фашистомобиль через лес вслепую, подчиняясь приказам, выдыхаемым ему в затылок Стивом. Через бесконечную вереницу поворотов, петель, крюкообразных манёвров, будто бы путая следы, будто блуждая в каком-то лабиринте, который может видеть только Стив. И дорога в котором известна только ему. Баки слушается его прикосновений, его одобрительного мычания, и ему кажется, что всё это сон. И в этом сне он совершенно ничего не боится.***
Когда Баки просыпается, то понимает, что лежит на голой земле, видимо, на каком-то возвышении над морем, потому что перед лицом у него качаются стебли травы, а сквозь них он видит панораму залива и небольшие, заросшие лесом острова, разбросанные повсюду, насколько хватало глаз. Немного пасмурно, вечерний солнечный свет пробивается сквозь сизые тучи пластами жидкого золота. Но при этом земля хранит тепло, и тот бок Баки, на котором он не лежит, тоже ощущается прогретым солнечными лучами. Баки сладко зевает, ещё не вполне понимая, где он, переворачивается на спину и видит Стива. То есть он сразу понимает, что видит Стива, хотя то, что он видит... на большом камне на самой вершине утеса, на котором спал Баки, сидит полуобнажённый золотой минотавр. Он настолько мощный, что самая настоящая бычья голова вполне пропорционально смотрится на мускулистом рельефном торсе с массивными плечами и руками, похожими на кряжистые ветви деревьев. И совершенно логичной деталью, закономерным и правильным довершением картины по обе стороны широкого лба расходятся немного в стороны, а потом резко вздымаются вперёд и вверх длинные острые рога. — Где мы? — тихо спрашивает Баки, приподнимаясь на локте. Стив пожимает плечами, потом касается своей груди и хитро сплетает пальцы. — В сердце лабиринта, — наугад предполагает Баки. Не отрывая взгляда от далекого заката, Стив плавно кивает. — Стив, — Баки пододвигается ближе и кладёт руку на колено своему другу: — Что с тобой произошло? Стив наклоняется и несколько раз моргает длиннющими светлыми ресницами. Баки смотрит в его глаза и как тогда, ночью, когда он доверился ладоням Стива и дал ему через них управлять собой и машиной, чувствует, что тот хочет сказать. Вереницей образов видит усталого пожилого еврея с измученным виноватым лицом, тренировочный лагерь, а потом странную лабораторию, где Стива привязали к столу и, как и самого Баки в Кройшберге, накачали какой-то дрянью. А после закрыли в железном гробу и сожгли адовым пламенем нестерпимых разрядов. Превративших его хрупкого гневного ирландского заморыша в огромного минотавра. Потом были крики и споры, и выстрелы, и пожилой еврей, лежащий в крови, и яростный бег по свернувшимся хитрым узлом коридорам, и кровь стрелявшего в доктора шпиона на рогах Стива. После его отвезли куда-то в другую секретную лабораторию, и уже другие доктора брали у него кровь в слоновьих количествах, растерянно проводили какие-то анализы. Баки видел глазами Стива, что они совершенно не представляли, что теперь с ним делать, потому что мрачный полковник однозначно отрицательно покачал головой, а сенатор с бегающими глазками всё никак не мог определиться и остановиться на каком-то одном решении. Но когда Стива перевели из одиночной палаты в полукамеру-полустойло с поилкой на полу и яслями с сеном и в разговоре охранников мелькнула фраза про развлечения элиты с собачьими боями и травлей чудовища, Стив окончательно разуверился. Он вырвал решётку голыми руками, в него стреляли (Баки смотрит вблизи на живот и бока Стива и видит заросшие отметины пулевых), но он был расстроен и сердит — ничто не смогло остановить его. Стив бежал по запутанным коридорам научной базы много часов, пока не понял, что давно уже не видит людей. Пока не понял, что ушёл в Лабиринт. Там он и жил с тех пор. — Но как ты нашёл меня в Кройшберге? Как ты вообще узнал, что я в плену? — спрашивает Баки. Стив смотрит на него сверху вниз и шумно медленно выдыхает. У него болело в груди, болело внутри, он места себе не находил. Он всё думал о Баки. Переживал, что тот мог забыть номер дома своих родителей, названия лекарств. Ему нужно было найти Баки. Он хотел этого так сильно, что день за днём искал его в Лабиринте, искал до тех пор, пока очередной виток коридоров не привёл его в недра фашистского завода. А потом он вышел к клеткам с усталыми грязными людьми. Стиву очень не нравилось, когда людей держат в клетках. Тем же, в свою очередь, было всё равно, в какой форме и каким образом придёт к ним спасение. Только дерзкий японец задержался, чтобы коротко поклониться их странному спасителю. И, увидев, как мечется Стив, не находя нигде Баки, подсказать: «Есть ещё лаборатория, брат. Но оттуда живыми не возвращаются...» — Его зовут Джеймс Морита, — улыбается Баки, вспомнив фамилию своего случайного сокамерника и товарища по несчастью. — Надеюсь, он спасся. И другие... остальные. Спасибо за то, что освободил их. Стив молча кивает, а потом наклоняется, берёт и удивительно нежно сжимает ладонь Баки, лежавшую на его колене. — Муууууууу, — низким голосом выдыхает он протяжно и печально, как будто это стонет земля. Баки смотрит в его светлые чистые глаза и видит, что Стив выведет его к своим, может вывести сразу домой, если Баки решит, что хочет именно этого. Своей новой большой рогатой головой Стив многое понял о жизни. Но Баки тоже многое понял в Кройшберге. — Нет, я больше никуда не уйду от тебя, придурок, — мягко улыбается он и подвигается ещё ближе. — Бог его знает, что ещё ты учудишь без меня. Отвернусь, и в следующий раз у тебя уже будет рыбий хвост, как у русалки. Нет, — Баки решительно мотает головой, даже не пытаясь делать вид, что сам считает свою шутку смешной. — Нет, Стив. Мы оба умерли, прошли чистилище и искупили наши грехи. Теперь мы свободны. Свободны и чисты друг перед другом. Невинны, как в день творения. — Свободной рукой Баки разводит колени Стива и прижимается лицом к его паху, ко всей животной мощи, неясно как и зачем скрываемой остатками человеческой одежды. Стив удивлённо выдыхает и стонет радостно и поражённо. — Я никогда не оставлю тебя, — обещает Баки, забираясь к нему на колени и прижимаясь к огромной груди. — Никогда-никогда. Придурок, родной мой, ты разве не понял, что даже смерть не сможет теперь разлучить нас? Стив дышит так, как будто он плачет, его неловкие ладони скользят по спине Баки, пока, решившись наконец, он не стискивает Баки с сокрушительной отчаянной силой, вжимает его в себя. В лучах закатного солнца рога Стива сверкают, как чистое золото, и он весь целиком и полностью золотой.Конец