Ностальгия

Хотя солнце всё ещё светило довольно ярко и даже как-то по-летнему, оно больше не грело. Ноа сполна чувствовал забирающийся под футболку осенний ветерок, а под ногами пролетели сухие листья. Привычный дом казался сейчас странным, другим, как будто стал меньше, да и вызывал теперь совсем иные чувства — не привычное ощущение дома, а тягучее ностальгическое, с жёлтыми оттенками падающих лучей солнца. Он не был здесь четыре года. Николас достал из багажника такси их чемоданы, раздался шум колёсиков по дорожке, а потом гул уезжающей машины, а Ноа так и стоял и смотрел на этот дом. — Пойдём, мама если тебя увидит на улице, вылетит и прямо тут обнимать начнёт, — Николас толкнул его в плечо и сунул ручку чемодана в руку. — Ещё заплачет, соседей перепугает… Тяжело вздохнув, потому что в груди всё сковало воспоминаниями, Ноа двинулся следом. Листья хрустели, шумели деревья, колёсики стучали по камню. Впервые он пришёл сюда четырнадцать лет назад, прошла ровно половина его жизни с того дня. В тот день его удивила, как может выглядеть семья, и с какой любовью мать может относиться к своему сыну. Но сейчас это не отзывалось той болью, как бывало раньше, скорее удивлением, как ему повезло в тогда упасть со скейта и ободрать себе колено в мясо. Дверь не скрипнула, хотя раньше она всегда скрипела, когда её открываешь до конца. Николас зашёл первым, прокатил чемодан по коридору и остановился у лестницы. — Ма-а-м, — позвал он, у него ничуть не изменилась интонация, с которой он звал её раньше. Послышались быстрые шаги, и появилась она. У Ноа сердце упало, когда он понял, что за годы, что он не видел миссис Руффило, у неё прибавилось морщинок на лице. Она с радостными звуками расцеловала щёки сына, и Нику пришлось наклониться к ней, чтобы она дотянулась. Кажется, ещё она стала и ниже. Возможно, смерть мужа всё же отразилась на её внешности, сделав её больше похожей на свой возраст, в воспоминаниях Ноа она была намного моложе. Да и он сам. Этот дом заставлял чувствовать себя странно. — Мой мальчик, — она прижала руки к груди, искренняя улыбка сияла ярче бликов солнца на её лице. В два шага она дошла до Ноа и заключила его в объятия, а Ноа встретился взглядом с Николасом через её плечо. Ему показалось, что если он обнимет её сейчас хотя бы в половину своей силы, она сломается. От неё пахло всё так же, и воспоминания продолжали заливаться ему в голову, когда руки собственные руки обхватили её за плечи и чуть сжали. Та самая женщина, что стала ему дороже родной матери, а местами вовсе заменила её. — Я всё поверить не могла, когда увидела твои фотографии с короткими волосами, — засмеялась она, отодвигаясь и беря его лицо в ладони. Приходилось стоять сильно согнувшись, чтобы она могла дотянуться. — Я всё думала, когда в вашей компании кто-нибудь нормально пострижётся! Совсем другое дело, смотри, как лицо открылось. — Я тоже рад вас видеть, — Ноа прикусил губу изнутри от того, как сильно разошлась его улыбка, когда он смог заглянуть ей в глаза. — Мог бы и почаще заезжать ко мне, — цокнула она языком нарочито обиженно и отошла, отпуская. — Все как разъехались, так я тут скучаю. — Мам, — серьёзно позвал Николас. — У тебя как бы и родные дети остались, и мы тут частенько появляемся. — Если ты думаешь, что Ноа мне не родной, то ошибаешься, — фыркнула миссис Руффило, закатывая глаза. — Особенно после того, как вы… Кстати, вы же голодные? Вы давайте, умывайтесь, переодевайтесь и приходите в зал. Твои сёстры как всегда опаздывают, только тебя пунктуальным получилось вырастить… — Пошли, — Николас подавил смешок, потому что обычно она его называла самым непунктуальным, но её слова постоянно менялись в зависимости от того, на кого из детей она хотела поворчать. — Новый ковёр? — заметил Ноа, когда они поднимались по лестнице к спальням. — Ага. В прошлом году постелили, старый был уже слишком... Типа, там на первой и последней ступеньке протёрлись дырки. Каждая новая мелочь цепляла взгляд, но когда Николас открыл дверь в свою комнату, закатывая чемоданы, Ноа совсем упал в прошлое. Комната Николаса не изменилась. А долгое время это была не его, а их комната. — Вау, — только и смог сказать он, медленно заходя в освещённую ярким солнце спальню. — Что? — Николас подошёл к окну и раскрыл его на полную, запуская свежий воздух. — Здесь прямо всё как было, — Ноа закрыл за собой дверь, медленно снял куртку и бросил её на стул. — Совсем ничего не изменилось. — Да, они ничего не трогали, — следом за Ноа Николас снял свою куртку и повесил на дверь. — Всё хорошо? Неуверенно, но всё же Ноа кивнул. Он стоял посреди комнаты, заливаясь воспоминаниями. Николас встал перед ним, его руки легли на напряжённые плечи Ноа, а глаза внимательно рассматривали лицо. Пальцы начали поглаживать его затылок, приятно расслабляя, но взгляд Ноа продолжал бегать по каждой детали комнаты. — Я и не думал, что меня так захлестнут воспоминания, — признался он, отвлекаясь и прижимая к себе Николаса. — Как будто это снова тот день… — Точнее, ночь? — Николас усмехнулся, продолжая накручивать на пальцы его волосы. — Когда я забирал тебя на машине от твоего дома, и у тебя была всего лишь одна сумка с собой и гитара. — Да… Вторая гитара так и осталась там, — внутри неприятно сжало по двум причинам: у него не получилось назвать то место домом, хотя он прожил там пятнадцать лет, и он вспомнил, что теперь этого места и вовсе нет, как “его”. После смерти бабушки он сразу его продал. Чтобы как-то вернуть Ноа к более приятным воспоминаниям, Николас приподнялся и поцеловал его губы, заставляя сконцентрироваться на себе. — А ведь первый поцелуй был тоже здесь, — Ноа улыбнулся, его ладони скользнули по висками Ника, убирая выбившиеся из хвоста волосы за уши, и снова легли на талию. — Что ты считаешь первым поцелуем? Когда в пятнадцать “поблагодарил” меня, чмокнув в губы, или когда в семнадцать признался? — Для меня оба эти раза наши первые поцелуи, — наклонившись, Ноа поцеловал его в тысячный раз. Это всё ещё было так же приятно, как в первый, просто уже без стрекочущей тревоги. — Когда я “поблагодарил” тебя, я от стресса чуть коньки не отбросил. А потом ещё спать с тобой лёг. — Что было у тебя в голове? — Не знаю… Думал, вдруг ты тоже влюблён в меня и поцелуешь в ответ, и мы будем жить долго и счастливо. — Тогда… — Николас замолчал, оборвав болезненно начатое предложение. — Не объясняйся. Я знаю, что тогда ты смотрел на меня иначе. Это и не важно, сейчас-то я могу тебя целовать как угодно, сколько угодно… где угодно… В доказательство этому, он начал целовать его губы, затем угол челюсти, перешёл к шее, спускаясь к ключицам, пока не столкнулся с воротом футболки. Николас громко выдохнул, а потом засмеялся. — Ты тоже это вспомнил? — Ноа выпрямился, в его глазах, как и глазах Ника, играли огоньки. — Как твоя сестра нас застукала? — Господи, да. Заехали, называется, на ужин, а пришлось уговаривать её никому не рассказывать. В шестнадцать она была такой стервой. — Да нет, она прикольная. — Уже забыл, как вы с ней дрались за ванну по вечерам? Ну-ну, — фыркнул Николас. — Почему я скучаю по этому? — Не знаю, я точно не скучаю. Но у тебя будет шанс подраться с ней сегодня. — Я теперь сильнее, так что просто вынесу её из ванной. Тихий смешок Николаса пробрал до самого сердца, и Ноа, прижавшись к его виску, закрыл глаза. Первый поцелуй в этой комнате случился потому, что он был слишком эмоциональным в тот момент, и так все эмоции — хорошие и плохое — вышли из него. Второй поцелуй был настоящим, как полагается, с языком, с объятиями. А когда Хезер без стука зашла в их комнату, уже намного позже их первого поцелуя, она угрожала рассказать всё маме просто из вредности… И всё равно они потом рассказали. Странно было видеть её слёзы в тот вечер, но они были не из-за разочарования, а просто от переизбытка чувств. Миссис Руффило тогда обнимала его минут десять, не отпуская, и это одно из самых тёплых воспоминаний в жизни. — Ты в порядке? Ноа ещё раз кивнул и отошёл, оставив Николаса. Здесь было ужасно много хороших воспоминаний, но если задуматься, все они случились лишь из-за кошмарного детства и юности. Обойдя комнату, отметив, что нигде не были и пылинки, Ноа сел на кровать, поднимая взгляд на Николаса, который искал что-то в чемодане. Нельзя быть идеальным для каждого, но для кого-то ты точно станешь идеалом. Для Ноа этим идеалом был Николас, которого он встретил на скейт-площадке в четырнадцать лет, когда полетел со своей доски вниз с рампы. Николас помог ему и показал, как правильно съезжать. А потом они стали регулярно встречаться на том месте, и Николас просто утянул его в свою жизнь. И уже тогда он стал каким-то идеалом человека: отзывчивый, открытый, честный. — Ты можешь подойти? — спросил Ноа, залезая дальше на кровать. — Ноа, — Николас подошёл ближе, смеясь, — ты совсем расклеился. Он поставил колено на кровать, его пальцы пробежали, щекоча, по обнажившемуся участку живота Ноа. А потом он рухнул, утягивая его за собой. Старая кровать скрипела, а матрас уже весь просел, но чувствовалось всё именно так, как должно быть. Ещё несколько секунд Николас устраивался поудобнее, пока не перевернулся на спину, глядя в потолок, и, похоже, сам на какое-то время утонул в своих мыслях. — Я люблю тебя, — с интонацией, с которой говорят только общеизвестные факты, сказал Ноа. — Я тебя тоже люблю. В комнате было жарко, солнце, пускай и осеннее, нагрело её изнутри. И всё же Ноа снова придвинулся к нему, перекидывая руку через грудь и утыкаясь носом в шею, блаженно закрывая глаза. — Если честно… — задумчиво сказал Николас, поглаживая пальцами тыльную сторону ладони Ноа. — Когда я здесь, мне кажется, что мне всё ещё шестнадцать. Или восемнадцать. А тебе при этом шестнадцать. У тебя модная чёлка, тощие плечи, криво сделанный да ещё и недоделанный рукав, и ты закрываешься в свободной комнате, чтобы записать каверы. И играешь на гитаре в какой-то дебильной группе. А я люблю тебя при этом своим ещё глупым сердцем. Немного погодя, Николас продолжил. — А сейчас ты вроде бы совсем другой, ты постоянно рос, постоянно менялся, развивался. Теперь ты выглядишь как тот, кем можно пугать своих врагов, знаешь? Но потом так посмотришь на тебя, точнее, ты на меня посмотришь, и, честно, ты вообще не изменился. И я тоже. Мне кажется, нам всё ещё шестнадцать, и мы навсегда застряли в этой комнате. Повисла тишина, Ноа мысленно повторял его последнюю фразу, что им всё ещё шестнадцать. Порой он именно так себя и чувствовал, но он никогда не думал, что и Ник застрял в том времени. — Если так, я рад, что застрял здесь именно с тобой. — Ноа… — Может быть, через десять лет, мы вспомним этот момент. Давай сделаем его особенным, пускай вспоминать приятно будет. Ноа прижался губами к шее Ника, с наслаждением делая глубокий вдох. Ему всё ещё было сложно поверить, что в пятнадцать он впервые отдался чувствам и поцеловал этого человека, но не получил ничего в ответ, но спустя тринадцать лет этот человек сам тянется к нему за поцелуями. Видимо, всё в своей жизни он делает правильно.