Недоставленное сообщение

      Сириус чувствует себя на седьмом небе. Руки Джеймса лежат на его спине: левая покоится на обнаженной лопатке, правая — посередине: аккурат на выступающих позвонках. Пальцы, сжимающие фломастер, умело выводят на коже замысловатые узоры. Он понятия не имеет, что тот рисует — Джеймс всегда полагается на свое вдохновение. Но это не так уж и важно, ведь Сириус доверяет ему как самому себе — рисунок все равно сойдет через пару недель.       Любимый альбом поставлен на повтор: ритмичная мелодия непрерывно льется из колонок. Постель такая мягкая и приятно пахнет свежестью — похоже, Сириус в раю. Но по правде говоря, это настоящий ад.       Неужели Джеймс не понимает, что с ним творит?! Неужели даже не догадывается, что от каждого касания горячих рук по спине Сириуса пробегает стайка мурашек, а приятный вес крепкого тела заставляет перетечь мысли в очень неправильное русло? Джеймс наверняка должен заметить, как ярко пылают щеки Сириуса.       Он зарывается лицом в подушку, но довольно быстро понимает, что ему нечем дышать, да и вся эта пытка длилась уже больше часа.       Теплое дыхание Джеймса ласкает голые плечи, когда тот наклоняется ближе, чтобы прорисовать мельчайший фрагмент узора на шее Сириуса. Кожу в том месте начинает покалывать, будто в нее безболезненно впиваются десятки крошечных игл.       Лоб и шея покрываются испариной — Сириус чувствует, как потеет, пока изо всех сил пытается не шевелиться, игнорируя нарастающее напряжение в штанах. Слишком долго он лежал вжатый в матрас, отчего теперь разрывается между двумя противоположными желаниями: наконец прекратить все это или же остаться в комнате Джеймса навечно. Нельзя ведь просто встать с кровати, учитывая его положение. Сириус ничего не может поделать со своей проблемой, которая, кажется, стала еще больше. Он мысленно перебирает варианты действий — один абсурднее другого.       Может, если попросить Джеймса сменить компакт-диск, тот отвернется, и будет время сбежать? Но что делать, если он обернется? Наверное, стоит перетерпеть и дождаться, пока родители Джеймса вернутся домой из гостей. Эффи и Монти скорее всего позовут их вниз, чтобы помогли накрыть на стол к чаю, хотя неизвестно, когда те придут. Вдруг это случится нескоро? Да и вряд ли увлеченный Джеймс сразу спустится без веской причины. Накрылся его план эвакуации.       Джеймс за спиной, к счастью, выпрямляется и берет еще один фломастер, уже другого размера. На постели валяется целая гора таких ручек — короткий щелчок дает понять, что тот открыл новую. Джеймс слегка смещается вниз, почти до бедер Сириуса, и напряжение в штанах становится до боли невыносимым.       Вес чужого тела пропадает. Сириус, пользуясь моментом, приподнимается, чтобы улечься как-нибудь иначе, а потом замирает, ощущая, как сквозь ткань домашних треников Джеймса в него упирается что-то твердое и упругое.       Джеймс шипит и роняет фломастер, который скатывается с кровати и с глухим стуком падает на ковер.       — Ах, черт, дружище, прости меня. Я не…       Джеймс пытается слезть с него, но нога, как назло, запуталась в одеяле, скомканном в изножье кровати.       — Блядь.       В этот момент Сириус понятия не имеет, что на него находит: рука будто сама тянется назад и хватает Джеймса за ногу, не давая ему подняться.       — Сириус, что ты…       Он крепче сжимает бедро Джеймса:       — Не уходи.       Сириус прикрывает глаза, не осмеливаясь оглянуться.       Какого хрена он сейчас делает?!       — Эм, — доносится позади него.       — Не останавливайся.       — Сириус, не думай, пожалуйста, что…       — Я не против.       Джеймс на какое-то время явно теряет дар речи. Сзади не доносится ни звука и, похоже, тот сидит неподвижно как статуя. Если бы не хаос в собственных мыслях, Сириус бы наверняка услышал, как со скрипом крутятся шестеренки в его голове.       — Я уронил фломастер, — наконец раздается невнятное бормотание Джеймса.       Он пытается нагнуться и поднять его, но не успевает, потому что Сириус опять совершает невероятное безрассудство: вскидывает бедра. Он выгибается, плотно прижимаясь ягодицами к паху Джеймса, и слышит, как тот резко втягивает ртом воздух.       — Ты что делаешь?!       Сириус не отвечает — он уже зашел слишком далеко. Осознание того, что Джеймс буквально сидит на нем верхом, что их близость влияет на него также сильно, заставляет отбросить все опасения и повести бедрами.       — Ох…       Рука Джеймса опускается на его бок, и мгновение Сириус гадает: просят его остановиться или продолжить. Но потом Джеймс вжимается стояком в его задницу и начинает двигаться медленно и осторожно, видимо проверяя реакцию.       — Сириус… ты тоже?       Сириус сглатывает, быстро кивает, возможно выдавая свое нетерпение, и крепко зажмуривает глаза.       — Черт. — Джеймс совершает поступательные движения — теперь слегка настойчивее — и наклоняется к уху Сириуса.       — Все норм?       Сириус лишь кивает снова, не уверенный, что в состоянии сейчас вымолвить хоть слово.       — О Боже, — прерывисто выдыхает Джеймс и сильнее вжимается в ягодицы.       Сириус забывает, как дышать, стискивая челюсти до проступающих желваков.       Только бы не кончить на постель Джеймса. Что бы ни случилось, надо держать себя в руках.       Но это, черт возьми, оказывается почти невыполнимой задачей. И без того сильные движения Джеймса ускоряются — край его футболки начинает дразняще щекотать обнаженную кожу спины. Сириус распахивает глаза, и вид крепкого предплечья около лица заставляет его закусить губу: поджарые мышцы оплетены сетью выступающих вен, кожа с ровным загаром покрыта тонкими темными волосками, а на запястье Джеймса надет тот самый кожаный браслет, который Сириус привез ему в подарок прошлым летом, когда ездил в Прагу с семьей.       И тут, к его разочарованию и легкому ужасу, Джеймс прекращает двигаться и поднимается. Ощущение теплого тела, прильнувшего к нему сзади, исчезает, и Сириус вздрагивает.       — Повернись, — вдруг говорит Джеймс — в его голосе отчетливо проступает хрипотца.       — Что? — Непонимающе переспрашивает Сириус.       — Повернись. Я хочу видеть твое лицо.       С чувством обреченности Сириус поворачивается на спину и оказывается заключенным в ловушку рук и ног Джеймса, стоящего над ним на четвереньках. Теперь он лежит полностью на виду и уверен, что на его брюках уже проступило мокрое пятно, но заставляет себя смотреть Джеймсу прямо в глаза.       Может, Сириусу повезет, и тот не посмотрит вниз.       Не повезло.       Джеймс скользит пристальным взглядом по его вздымающейся от частого дыхания груди до внушительного бугорка на брюках.       Пряди растрепанных черных волос падают ему на лицо и щекочут подбородок, когда Джеймс наклоняется ниже:       — Ну ничего себе.       Затем он вновь поднимает глаза на Сириуса, и на лице Джеймса проступает то самое хорошо знакомое озорное выражение.       — Может, мы?.. — Вопрос Джеймса повисает в воздухе.       Сириус кожей ощущает потрескивающее в воздухе напряжение — он медленно кивает. Но быстро забывает о всяком смущении, когда Джеймс опускается сверху и прижимается бедрами к его паху: приятные импульсы проходят по телу до самых кончиков пальцев.       — Ох, — Джеймс вдруг хрипло стонет, делая толчок, а Сириус до боли прикусывает губу, чтобы сдержать рвущийся наружу стон.       — Ох, черт, да!       Джеймс продолжает толкаться, их стояки трутся сквозь натянутую ткань штанов, и это самое невероятное ощущение, которое Сириусу доводилось испытывать. Он рвано выдыхает и неосознанно вскидывает бедра, усиливая трение, чем, похоже, лишь раззадоривает Джеймса.       — Ч-е-е-рт, как же хорошо… — Он буквально падает на Сириуса всем телом, утыкаясь лицом ему в шею и ускоряя движения бедер.       Сириус ощущает его горячее дыхание и как воздух плавится между их телами, искрами удовольствия рассыпаясь где-то внизу живота. Рукой он обнимает Джеймса, чувствуя под пальцами острую лопатку и каждое движение тренированных мышц: многолетние занятия регби не прошли даром. Левая рука Сириуса неспешно спускается вниз и замирает около обнаженной полоски кожи над домашними брюками.       Как легко было бы запустить туда руку, но Сириусу не хочется рисковать, чтобы ненароком его не спугнуть. Он уверен, что не переживет, если они сейчас остановятся. Поэтому просто скользит ладонью поверх брюк, давая Джеймсу время возразить, но тот даже не реагирует, и Сириус, осмелев, обхватывает рукой его ягодицу.       Это оказывается даже лучше, чем он себе представлял. Сколько раз он украдкой кидал взгляды на задницу Джеймса? Он видел её в обтягивающих джинсах и в форменных шортах для регби, видел даже без всего: в душе после урока физкультуры. Наверное, Сириус должен чувствовать вину по этому поводу, но он не может, ведь Джеймс над ним издает восхитительные стоны, которые медленно сводят с ума.       Джеймс утыкается носом в завитки его волос на виске и глубоко вздыхает. Сириус замирает. Он почти уверен, что чувствует, как тот медленно втягивает воздух, словно наслаждаясь запахом его волос, а может, Сириусу это все только кажется. Он уже балансирует на грани: чужой пах прижимается к его собственному, — звук дыхания Джеймса над ухом, их близость, жар его тела, — но Сириус не хочет сдаваться первым, поэтому кусает губы и сильнее сжимает ягодицу пальцами.       — О, черт, Сириус, я, кажется, сейчас… ты… можно мне? — голос Джеймса звучит ошеломленно, отчаянно и почти непристойно.       Это забавляет Сириуса, но ничего горячее в своей жизни он не слышал: этот звук кипятком обдает низ живота и яйца болезненно ноют. Он готов взорваться.       Сириус крепко обнимает Джеймса, вжимая его в себя. Тот в последний раз толкается бедрами, проходясь по паху Сириуса, с чужих губ срывается сдавленный стон, а тело Джеймса пробивает крупная дрожь. Он дышит ему в шею влажно и горячо, и Сириус теряет контроль, срываясь вслед за ним в ослепляющий экстаз. Ему кажется, что он падает в теплое море света и ласковые волны уносят его далеко-далеко.       В комнате воцаряется тишина. Какое-то время никто из них не решается пошевелиться — Сириус позволяет себе помечтать о том, что теперь так будет всегда: что Джеймс пожелает сохранить это между ними. Сириус хочет провести рукой по его спине, может, даже запустить пальцы в эти вечно растрепанные волосы, но лишь опускает руки на постель.       Чертов трус.       Джеймс приподнимается на локтях и смотрит на него — теплые карие глаза влажно блестят.       — Неужели мы сейчас это сделали?       — Думаю, да, — отвечает Сириус, до сих пор не веря в то, что произошло в этой комнате несколько минут назад.       — Вот дерьмо.       — Ага.       — Сириус, я…       Они смотрят друг другу в глаза — их лица так близко, — и Сириус отчаянно желает, чтобы Джеймс наклонился и поцеловал его. Эта же мысль, видимо, посещает и Джеймса, судя по тому, как он покусывает нижнюю губу и скользит взглядом по губам Сириуса. Но он ничего не делает, а мышцы Сириуса будто парализует. Секунды тянутся бесконечно. Сердце колотится в груди: вдруг он все испортил? А потом Джеймс облизывает губы и наклоняется ниже…       — Джейми? Ты там с Сириусом? — сквозь резкий стук в дверь слышится голос Юфимии Поттер.       Джеймс, чертыхаясь, пытается слезть с него, невольно скидывая с кровати все маркеры, которые дождем сыплются на пол, порождая громкое клацанье. Мгновение спустя Джеймс сидит в изножье кровати, сжимая в руке одеяло, а Сириус успевает перевернуться на живот в последнюю секунду, когда дверь в комнату открывается.       Их голоса звучат одновременно:       — Привет, Эффи, — улыбается Сириус.       — Все хорошо, мам? — голос Джеймса больше напоминает писк.       — И почему я не удивлена? — весело хмыкает Юфимия и качает головой. — Сириус, — поворачивается она к нему, — Кричер уже здесь. Говорит, ему нужно скорее отвезти тебя домой, так что тебе стоит поторопиться, милый. А еще он, похоже, не в духе. Видимо, его не сильно вдохновила перспектива искать тебя по всему городу в воскресный день. — Эффи бросает на Сириуса многозначительный взгляд, но уголки ее губ подрагивают, словно она с трудом сдерживает улыбку.       — О, э-э, да. Я мог забыть упомянуть, куда собрался, когда выходил из дома. — улыбка Сириуса становится слегка смущенной, и он украдкой пинает Джеймса, который устроил свой зад прямо на его ноге.       — Сейчас мы спустимся, мам. Мы просто… — Джеймс безуспешно пытается увернуться, и Сириус не может удержаться от фырканья, слыша тон его голоса.       — Ты снова изрисовал бедного парня? — покачав головой, усмехается Эффи.       А потом, к ужасу Сириуса, проходит в комнату чтобы поближе взглянуть на рисунок, покрывающий всю его спину.       Он прекрасно осознает, в каком сейчас виде: влажные волосы липнут к шее, на брюках темнеет мокрое пятно. Но что ему остается делать? Только лежать и мысленно молиться, чтобы мать Джеймса ничего не заметила.       — Это так чудесно, дорогой, — восхищенно говорит Юфимия, разглядывая узоры на теле Сириуса. — Но, надеюсь, рисунок смоется?       — Конечно, мамуль.       — Что ж, надевай рубашку и спускайся, хорошо?       — Да, спустимся через минуту, — заверяет её Джеймс.       Она ласково улыбается им и, наконец — к огромному облегчению, — выходит из комнаты, закрыв за собой дверь. Как только звуки шагов на лестнице стихают, они синхронно переводят дыхание и начинают хохотать.       — Ох, блин, слышал бы ты свой голос, Сохатый!       — А твое лицо?! — едва ли не хрюкает Джеймс.       — Ты себя вообще видел? — ухмыляется Сириус.       Успокоиться им удается далеко не сразу: Сириус всё не может перестать смеяться. Смех обрывается, лишь когда Джеймс обхватывает его лодыжку рукой, слегка поглаживая, и от теплого прикосновения к коже по телу Сириуса пробегает дрожь. Он скользит взглядом по лицу Джеймса: в этих карих глазах так легко утонуть… Особенно когда они смотрят на него так. Как-то совершенно иначе и в то же время до боли знакомо.       — Попроси его остаться на чай. Уверен, мама не будет против, — предлагает Джеймс.       Сириус сглатывает. Больше всего на свете он хотел бы не возвращаться домой, а пить чай с вкуснейшим пирогом Эффи, и особенно — остаться здесь с Джеймсом. Сириус понятия не имеет, что между ними недавно произошло, но это кажется таким важным, и все его существо протестует против идеи покинуть эту постель. Но сегодня он уже испытал удачу, тайком улизнув из дома, а у Кричера был четкий наказ отвезти его на Гриммо. Он знал, что тот проигнорирует любые его просьбы и сразу доложит о них родителям.       — Не могу. Я должен идти, — с сожалением качает он головой.       — Да, — мягкость покидает взгляд Джеймса, а рука соскальзывает с лодыжки. — Да, конечно.       Он встает, подходит к шкафу и начинает рыться на полках.        — Вот. Тебе лучше взять другие брюки, — говорит Джеймс и бросает на кровать пару чистых штанов.       — Спасибо…       Они быстро переодеваются, стоя спиной друг к другу, а Сириус мысленно задается вопросом, будет ли отныне между ними царить неловкость.

       ✶✶✶

             На следующий день Сириус не приходит в школу. И во вторник тоже. Поначалу Джеймс думает, что Сириус стыдится того, что между ними произошло. Хотя он не из тех, кого легко смутить: Сириус однажды пробежал совершенно голым по школьному коридору после проигранного пари, успевая посылать воздушные поцелуи тем несчастным, которые попадались ему на пути. Вся эта вакханалия продолжалась, пока всполошенные учителя не утащили его прочь от греха подальше. Но это ведь было другое. Ему хочется так считать. Джеймс искренне тешит себя надеждой, что произошедшее между ними не было дурацкой шуткой или способом развеять скуку, потому что он не может перестать думать об этом.       Интересно, думает ли о том дне Сириус? Взволнован ли он? Или в ужасе? А может быть, подавлен произошедшим?              С того дня, как Сириус уехал на Гриммо, он не ответил ни на одно из сообщений Джеймса. Но в этом нет ничего необычного. Хоть Сириус и был одним из первых среди одноклассников, у кого появился телефон, его родители до сих пор зорко следят, чтобы сын пользовался им лишь по необходимости. Джеймс всегда старается писать как можно более расплывчато и невинно. У них уже сформировалась целая система кодовых фраз, но ни одна не включает в себя варианты: «Мне понравилось, как ты заставил меня кончить в штаны» или «мне так жаль, что я не поцеловал тебя». Поэтому Джеймс просто отправил короткое сообщение со словами: «Спасибо за помощь с эссе», в надежде, что Сириус поймет суть.              Когда на следующее утро Джеймс так и не получает ответа, то начинает сожалеть о своём опрометчивом поступке.              Неужели он разрушил их дружбу? Опасной затеей было рисовать на спине Сириуса — тело Джеймса не первый раз так реагирует на их близость, все же Сириус должен был это заметить. Но вроде бы ему понравилось?              Весь день Джеймс продолжает писать Сириусу, даже пытается дозвониться до него, но каждый раз попадает на голосовую почту. Он знает, что на домашний Блэкам звонить не стоит, но когда в среду Сириус не приходит на свой любимый урок музыки, то решается и на это. Как и стоило ожидать, он получает нагоняй от вечно недовольного дворецкого, который чванливо сообщает, что Сириус подойти к телефону не может. После этого звонка в голову Джеймса начинают закрадываться тревожные мысли.              Неужели Сириуса наказали за то, что он тайком ушел из дома в воскресенье? Снова заперли в комнате? Вдруг его родители догадались, что сделали Джеймс и Сириус? Но глупо было так думать — они не могли знать. Сириус уж точно бы им не сказал. Так что, похоже, он просто его избегает — вот и весь секрет.              Джеймс не сдается и пытается вызнать у учителя английского, слышал ли он что-то о Сириусе, но тот сухо отвечает, что не может делиться конфиденциальной информацией с учениками.              После занятий Джеймс одиноко плетется домой и едва не ловит сердечный приступ, когда мобильник в кармане внезапно вибрирует — к тому моменту он отправил Сириусу, наверное, штук сто смс. Но как только Джеймс откидывает крышку, на экране светится яркая надпись: «Сообщение не доставлено».              Он настолько взвинчен к вечеру четверга, что не выдерживает и идет к дому Сириуса, хотя всем сердцем ненавидит туда ходить. От этого мрачного района у Джеймса мурашки по коже, а дом семьи Блэков самый жуткий из всех. Особняки на Гриммо высокие и величественные, отделанные темным камнем, — они надменно взирают серыми окнами на проходящих мимо людей. Кованые ограды с острыми, как иглы, пиками окружают тенистые палисадники, и ни один лист на живой изгороди, ни один лепесток розы не выбиваются из идеальной композиции.              На улице, где Джеймс живет с родителями, в окнах домов небрежно развешаны детские рисунки, в садах стоят собачьи будки и слышится лай, валяются игрушки, велосипеды и футбольные мячи, соседи частенько устраивают барбекю — однако все, что он видит на Гриммо это одинаковые блестящие «Бентли», скульптуры и страдания. Тишина этого района напоминает Джеймсу о кладбище, а полукруглый добор на резной двери под номером двенадцать навевает мысли о надгробной плите. Джеймс никогда не входил внутрь этого дома — родители Сириуса не из тех, кто устраивает вечеринки на дни рождения своих детей или позволяет им звать в гости друзей. Джеймс знает о Гриммо только со слов Сириуса, и в его рассказах было мало приятного.              Воздух непривычно теплый этим сентябрьским вечером. Несмотря на это, Джеймс вздрагивает, когда проходит через кованые ворота, которые не издают ни единого скрипа. На крыльце он отчего-то медлит, но все-таки тянет руку и трижды стучит серебряным молоточком в дверь, а затем делает шаг назад и замирает.              Тишина.              Он пробует постучать еще раз.              И снова ничего.              Джеймс смотрит вверх: на занавешенные портьерами окна, но не видит в них ни малейших признаков жизни. В любом случае, он даже не знает, какое из окон принадлежит Сириусу.              Ещё пару минут он стоит в замешательстве, но в конце концов решает идти домой. Когда он шёл на Гриммо, его волновало лишь то, удастся ли сохранить дружбу с Сириусом. Но теперь Джеймс беспокоится уже о самом Сириусе. Происходящее тревожит его не на шутку.       

       ✶✶✶

             Пятничным утром, когда мисс Льюис начинает вести урок математики, место рядом с ним все еще пустует, и Джеймс чувствует тошноту. И не только от того, что он не позавтракал, потому что пришел в школу пораньше, чтобы застать младшего брата Сириуса перед началом занятий — естественно, мелкий паршивец ничего бы ему не сказал; да он и не ожидал, — но это лишь усиливает растущее чувство неправильности.              Что-то было не так. Сириус никогда не стал бы игнорировать Джеймса, даже если бы жалел о том, что они сделали. Может, у него мобильник сломался? Или предки конфисковали его — те просто обожали так делать. Джеймс надеется, что ничего более страшного не произошло, но это все равно не объясняет, почему Сириус перестал ходить в школу. Почему Регулус здесь, а Сириуса нет? Вдруг он заболел? Или и правда так сильно не хочет видеть Джеймса?              Его грустные размышления прерываются, когда неожиданно распахивается дверь в класс. Двадцать голов оборачиваются на вошедшего, и на осознание, кто стоит на пороге, Джеймсу требуется целых три секунды. Его сразу накрывает мощная волна облегчения, после которой он чувствует странную дрожь в животе. Джеймс едва не вскакивает со стула и не бежит к своему лучшему другу… Только вот его друг уже не похож на прежнего себя. Длинные темные кудри больше не струятся по плечам, исчезла и серьга, которую тот купил на ярмарке в прошлом году. На нем строгая черная водолазка с высоким воротом и закатанными рукавами — гребаная водолазка, — вещь настолько не в стиле Сириуса, насколько можно вообразить.              — Что? — бросает Сириус, вскинув голову и с вызовом оглядывая одноклассников.              — К твоему сведению, урок начался двадцать минут назад, Сириус. Пожалуйста, займи свое место и приготовь линейку и калькулятор.              — Приношу извинения за то, что помешал уроку, мисс, — подобное больше не повторится, — отвечает Сириус в своей особой манере.              Его способность мгновенно надевать маску, соответствующую ситуации, всегда восхищала Джеймса и, признаться, порой нервировала. Обычно такое прокатывало, но сегодня даже миссис Льюис вряд ли купится на фальшивую беззаботность, застывшую на его лице, когда Сириус шел к своему месту рядом с Джеймсом на задних партах.              — Порядок, приятель? — тихо говорит Джеймс, наклонившись к Сириусу, пока тот выкладывает принадлежности из сумки.              — Порядок? — переспрашивает Сириус отстраненно и открывает тетрадь.              — Где ты пропадал?              — Не спрашивай, — закатывает он глаза и щелкает ручкой. — Что я пропустил?              — Я писал тебе несколько дней.              Сириус уставился в тетрадь.              — Я имел в виду в школе.              — Джеймс, Сириус, для наверстывания упущенного у вас будет перемена, — прерывает их учительница. — Джеймс, может быть, ты расскажешь мне, как вычислить длину данной стороны треугольника, если известна длина двух других сторон и угол между ними?              — Просто использовать третью формулу, — отвечает Джеймс, пожимая плечами.              Мгновение мисс Льюис сверлит его взглядом, но явно не может ни в чем уличить.              — Что ж, ты прав. Итак, сторона «А» равняется одиннадцати сантиметрам, а сторона «Б»…              Джеймс снова переключает все внимание на Сириуса.              Что-то не так: даже его поза на стуле. Обычно он откидывается на спинку, иногда скучающе покачиваясь на задних ножках, как будто по-настоящему расслабляется лишь вдали от родителей и строгих правил этикета и пытается насладиться этим временем по полной. Сириус словно давал себе зарок не думать том, что ждало его дома: три набора серебряных приборов на обеде, идеально отглаженные салфетки и, конечно, самое главное правило: ни в коем случае нельзя было класть локти на стол. Но сегодня он сидит, выпрямив спину, почти на самом краешке стула.              Новая короткая стрижка выглядит на нем странно. Без сомнений, даже если бы Сириус сбрил волосы полностью, для Джеймса он все равно остался бы красивым. Хотя ему больше нравились длинные локоны — они идеально подходили характеру Сириуса. С новой прической тот гораздо больше смахивает на Регулуса, чем на себя самого.              Сириус, должно быть, чувствует его взгляд, потому что проводит рукой по волосам в защитном жесте, словно не хочет, чтобы Джеймс на них смотрел.              Кинув взгляд на мисс Льюис, Джеймс придвигает блокнот ближе к себе и начинает писать.              Что стряслось с твоими волосами?              Он двигает блокнот к Сириусу. Тот колеблется на мгновение, а затем заносит ручку над страницей.              Решил попробовать что-нибудь новое.              Ты? Или твоя мать?              Отвали.              Я приходил к тебе домой прошлым вечером.              Меня там не было.              Знаю. А где ты был?              Цюрих              Швейцария?              У Ориона были дела. Он посчитал, что мне тоже будет полезно поехать.              И как, было?              А сам как думаешь?                     Джеймс начинает строчить следующий вопрос, но Сириус выхватывает у него ручку и бросает в пенал.              Фыркнув, Джеймс недовольно скрещивает руки на груди. Он пытается сфокусировать внимание на голосе мисс Льюис, которая вещает о гипотенузах, но сосредоточиться оказывается сложно, когда Сириус сидит рядом в столь непривычном виде.               Стрижка на самом деле довольно элегантная: с короткими боками и длинной чёлкой сверху. Такие прически можно было увидеть в модном каталоге Harrods. Но это просто неправильно. Очень неправильно. Особенно с чертовой водолазкой в придачу. Во всем этом однозначно угадывался почерк миссис Блэк, Сириус ни за что бы не выбрал для себя подобный образ.              На парту Сириуса летит комочек бумаги, который тот успевает поймать у самого края. Он разворачивает послание, и Джеймс наклоняется, чтобы увидеть, что там написано.              Классно выглядишь.              Внизу нарисовано сердечко, отчего у Джеймса неприятно скручивает внутренности.       Кто это прислал?       Джеймс оглядывается и замечает Марлен, сидящую через две парты от них — она накручивает на палец светлую прядь волос и кидает на Сириуса томный взгляд. Тот шлет ей ухмылку и склоняется к записке, поспешно набрасывая ответ. Джеймс еле успевает разглядеть слова, прежде чем Сириус комкает бумагу и кидает обратно Марлен, пока мисс Льюис, отвернувшись, выводит формулы на доске.              Смотри сколько хочешь.              И что, блин, это значит? Сириусу тоже нравится, как она выглядит или он просто разрешает ей пялиться и больше ничего?              Следующие десять минут Джеймс пристально наблюдает за ними, но Сириус больше не обращает на Марлен никакого внимания. Вместо этого он полностью погружается в тему урока, фокусируясь на мисс Льюис: делая заметки в тетради аккуратным летящим почерком и чертя идеальные треугольники и окружности. Даже греческие буквы из-под руки Сириуса похожи на произведения искусства.              Джеймс переводит взгляд на собственную тетрадь — совсем неважно, насколько хороши его рисунки, пусть он с легкостью умеет создавать красивые эскизы и сложные узоры, но по части письма он полный профан. Все заметки выглядят ужасно неряшливо — даже мисс Льюис часто жалуется, что не может разобрать почерк. Наверное, именно поэтому в его тетради больше каракулей, чем настоящих записей. Но главное, что Джеймс и Сириус могут понять написанное — только это имеет значение.              Когда он взглянул на Сириуса вновь, тот уже перестал делать заметки и, похоже, не дописал половину формулы. Он сидит все в той же странной позе и ерзает на стуле — на челюсти отчетливо проступают желваки. Нога Сириуса нетерпеливо подергивается вверх-вниз, словно тот поскорее хочет выйти из класса. Джеймс с нажимом опускает ладонь ему на колено. Сириус в ответ раздраженно хмыкает, хотя ногой дергать перестает. Он привычно откидывается назад, но едва коснувшись спиной деревянной спинки, тихо шипит и снова выпрямляется на стуле.              — Что случилось? — встревоженно шепчет Джеймс.              — Т-с-с. Я не слышу, что говорит учитель.              Будто Сириус хоть раз утруждал себя слушанием мисс Льюис. Он и без этого мог решать математику с закрытыми глазами.              — Ты на меня злишься?              — Нет.              Джеймс не слишком уверен в его словах, но знает, что не стоит дальше допытываться, особенно когда Сириус не в настроении. Кроме того, есть и иные способы.              Теперь Сириус начинает нервно пощелкивать ручкой, и Джеймс, не выдержав, хватает его за руку, вырывая ручку из тонких пальцев. Сириус кидает на него хмурый взгляд и сводит брови, но слегка оттаивает, стоит Джеймсу успокаивающе провести большим пальцем по внутренней стороне его запястья. Чужая рука расслабляется, и с сердца Джеймса словно падает тяжелый камень — все поправимо: что бы ни произошло с прошлого воскресенья, он может это исправить.              Учительница переходит к теме суммы и разности тождеств, а Джеймс тем временем нажимает на ручку и касается наконечником кожи чужого предплечья, собираясь нарисовать там что-нибудь милое — может, у Сириуса поднимется настроение. Раньше это помогало. Но сегодня тот быстро отдергивает руку, натягивая рукав водолазки до самого запястья.              — Прости, — шепчет Сириус одними губами и складывает руки на груди, — не сегодня, Сохатый, — тихо добавляет он.              Их глаза встречаются всего на мгновение, но Джеймс успевает уловить извинение в чужом взгляде.              Джеймс глубоко вдыхает и щелкает кнопкой ручки, втягивая наконечник.              — Ладно.              Вот черт.              Сириус всегда позволял рисовать на себе. Только ему и никому другому, потому что Сириусу нравилось, когда именно Джеймс касался его кожи. На самом деле, это было их излюбленным способом пережить математику, а также английский, химию и историю. Все предметы, которые не относились к искусству, музыке или физкультуре, если говорить уж совсем честно.              Что-то происходит с Сириусом прямо сейчас. Джеймс кидает взгляд на настенные часы: до перемены еще шестьдесят минут, и он не уверен, что Сириус сможет высидеть столько времени.              Джеймс поднимает взгляд на лицо Сириуса и видит, что тот сглатывает, но не отстраняется. Поэтому Джеймс прикладывает ручку прямо к тонкому белому шраму на внутренней стороне запястья, который Сириус получил, когда они и ещё двое мальчишек играли в догонялки на заброшенном складе. Это было три года назад, но Джеймс помнил будто вчера, как Сириус порезался о старый ржавый гвоздь, так некстати торчащий из дверной рамы. Джеймс тогда чуть не отключился от вида его крови, но Сириус лишь рассмеялся и на следующий день с гордостью демонстрировал всем в школе свой «боевой шрам». В тот день Джеймс решил, что Сириус станет его лучшим другом. Он никогда не встречал никого храбрее или безрассуднее него. И до сих пор не встретил.              Сириус резко втягивает воздух, когда Джеймс проводит выключенной ручкой по выступающей вене на его запястье, медленно спускаясь чуть ниже локтя. Затем он повторяет движение в обратном направлении, и на бледной коже выступают крошечные мурашки.              Прежде чем обратить внимание на учительницу, Сириус на миг сжимает челюсти и прикрывает глаза. Джеймс сомневается, что тот по-настоящему слушает мисс Льюис — сам он, конечно, пропускает лекцию мимо ушей: слишком сосредоточен на биении чужого пульса под своим большим пальцем.              Едва касаясь шелковистой кожи, он неспешно выводит ручкой круги, и пусть Сириус сжимает кисть в кулак, пытаясь скрыть дрожь, пробегающую по его телу, Джеймс ее чувствует. Стоит кулаку разжаться, он продолжает выводить невидимые узоры, представляя, как рисует крутой фрактальный дизайн, который недавно видел в журнале для тату-мастеров.              Усиливая нажим, Джеймс водит ручкой по кругу. И в тот момент, когда Сириус почти расслабляется, с соседних парт слышится сдавленное хихиканье — похоже, это ржут Марк и Итан, судя по тому, как близко они склонили друг к другу головы, — и Сириус вновь резко отстраняется.              — Мисс? — он поднимает руку вверх. — Я могу отлучиться на минутку? — спрашивает Сириус, и, не дожидаясь ответа учительницы, встает со стула, игнорируя бормотание мисс Льюис: «Но ты же недавно пришел в класс».              Сириус уже на полпути к двери. Джеймс недолго раздумывает и поднимается следом, но его тут же одергивает возмущенная учительница.              — Займи свое место, Джеймс. Выходим только по одному!              Джеймс даже не успевает возразить, когда Марк с соседней парты громко хихикает и выдает:              — Да ладно вам, мисс, все знают, что Поттер должен подержать Блэка за шланг, чтобы оттуда потекло.              От этого дебильного комментария весь класс заходится смехом.              — Спасибо Марк, надеюсь, ты будешь столь же остроумен у доски, решая для нас следующее уравнение, — повышает голос мисс Льюис, силясь перекрыть гомон учеников.              Воспользовавшись заминкой, Джеймс показывает Марку средний палец и спешно выходит за дверь, захлопывая ее за собой.              — Сириус! — зовет он, увидев спину в чёрной водолазке в конце коридора. — Стой! Куда ты идешь?              — Куда угодно, кроме математики, — бросает Сириус, не замедляя шага.              — Хорошо. Может, в класс музыки?              — Просто возвращайся обратно, Джеймс.              — Прости, но нет. Неделю тебя не было рядом, и с меня хватит.              Он догоняет Сириуса и опускает ладонь на его плечо, но тот вздрагивает, отталкивая руку.              — Ох, да ладно тебе, — вздыхает Джеймс и ощущает неприятный холодок в животе. — Что это за кофта? Мои рисунки так плохи, что тебе надо прятать их от людей? — шутливо говорит он, стараясь не выдавать, что его задела отстраненность Сириуса.              Джеймс не понимает в чем дело, все это выглядит странно: и дурацкая водолазка, напряжённость Сириуса и то, как прямо он сидел на стуле и как вздрагивал, когда Джеймс касался его. Он подходит ближе, пытаясь оттянуть ворот чужой кофты, а Сириус снова нервно отмахивается от его прикосновения.              — Да что не так?!              — Ничего.              — Нет, Сириус, что под этой чертовой кофтой?!              — Ничего. Ничего там нет! Всё стерлось.              — Чушь собачья. Перманентный фломастер не исчезает вот так за пять дней.              — Ну, он смылся.              — Покажи мне. — Джеймс хватает Сириуса за запястье и почти силой тащит в ближайший туалет. Он запирает за ними дверь и смутно осознает, что именно из-за этого Марк отпустил ту идиотскую шутку.              Ну и пошел он. И все остальные пусть катятся вместе с ним. Они ничего не понимают.              — Дай я гляну, — уже мягче говорит Джеймс и замирает в ожидании.              Сириус издает тяжкий вздох и, видимо, понимает, что деваться ему некуда, потому что поворачивается, позволяя Джеймсу оттянуть ворот водолазки. Его посещает странное ощущение: не нужно сначала убирать длинные волосы Сириуса, чтобы обнажить шею. Это непривычно. Ему достаточно одного взгляда на открывшуюся картину.              — У тебя вся спина такая? — говорит Джеймс сквозь зубы и чувствует, как рука сама собой сжимается в кулак.              — Большая часть, — еле слышно отвечает Сириус.              — Можно мне посмотреть? — спрашивает он, хотя, по правде, это последнее, чего Джеймс сейчас хочет.              Сириус пожимает плечами, словно говоря: «Как пожелаешь», но ясно, какой он испытывает дискомфорт. Джеймс осторожно приподнимает водолазку и следом вытягивает края майки из-под пояса. Он задирает ткань вверх, пока не видит весь ужас целиком: алые пятна и жуткие ссадины почти полностью покрывают обычно безупречную светлую кожу. От рисунка не осталось и следа. Рисунка, который нарисовал Джеймс.              — Блядь, Сириус… — сердце колотится как сумасшедшее — это ведь всё его вина.       — Твоя мать сотворила этот пиздец?              — Наверное, она слегка переборщила со спиртом, когда мыло не подействовало.              — А выглядит так, будто она терла тебя наждачкой! — рычит Джеймс.               В нем разгорается гнев, и кажется, будто внутри всё затапливает обжигающей лавой, пока он почти невесомо касается ссадин на чужой спине.              — Нет, это просто мочалка, — с безразличным видом произносит Сириус, словно это не имеет особого значения.              — Нам нужно кому-то сообщить, Дамблдор…              — Нет! — Сириус резко оборачивается и одергивает майку. — Пожалуйста, Джеймс, никто не должен об этом знать.              — Но…              — Будет лишь в тысячу раз хуже, — говорит Сириус мрачно.              — Как?! Как может быть ещё хуже?              — Ты что, до сих пор не понимаешь, насколько влиятельны мои родители?              — Дамблдор тоже влиятелен, — возражает Джеймс.              Сириус закатывает глаза и вздыхает.              — Но он не может помешать им перевести меня в другую школу или даже в другую страну! Как думаешь, почему мы вообще вернулись в Англию?              — Вкусная еда? — шутит Джеймс — несмотря ни на что, он не может не попытаться поднять настроение.              — Нет, — фыркает Сириус, поправляя водолазку. — Мой учитель начальных классов начал звонить и задавать слишком много вопросов.              Из-за работы его отца Сириус большую часть детства провел вне Англии: Франция, Италия, Швейцария — где он только ни был. Он редко говорит о том времени, но Джеймс знает, что Сириусу было очень одиноко, ведь из-за частых переездов оказалось крайне сложно завести друзей. Единственной неизменной компанией был его младший брат Регулус, что не сильно скрашивало его одиночество, потому что они никогда не ладили.              — Прошу тебя, Джеймс, я не хочу уезжать, — голос Сириуса срывается на последнем слове, а серые глаза умоляюще смотрят на него.              — Ладно. Хорошо, — соглашается Джеймс и осторожно притягивает его ближе к себе, стараясь сильно не давить на спину.               Это все явно ненормально, и ему нужно найти способ все исправить. Джеймс утыкается лицом в шею Сириуса и вздыхает, а потом заключает его в объятия. Сириус обнимает его в ответ, и несколько минут они просто стоят так посреди пустого туалета, ощущая, как волнения прошедшей недели медленно отступают.              — Я просто… какое-то время должен быть паинькой и сидеть тише воды. Это пройдет. Так всегда было. — Сириус наконец отстраняется и мягкая улыбка расцветает на его лице. — Не волнуйся за меня, Джеймс.              Он расправляет плечи.              — Легче сказать, чем сделать, — тянет Джеймс и смахивает ворсинку с чертовой водолазки. — Эти несколько дней, — он замолкает на секунду. — То есть сначала я просто беспокоился, что ты на меня злишься, а потом…              — С чего бы мне на тебя злиться? — Сириус наклоняет голову.              — Да не знаю, — пожимает плечами Джеймс, внезапно намного ярче осознавая, чем они занимались в прошлое воскресенье. — Просто, возможно, я сделал что-то не так.              — Джеймс, — Сириус заглядывает ему в лицо и улыбается.              Лишь легкая улыбка, но до чего искренняя, предназначенная только ему одному, и Джеймсу так приятно смотреть на нее.              — Единственное, что не так, это то, что ты не сделал этого.               А потом чужие губы прижимаются к губам Джеймса: теплые, мягкие и настойчивые — какими он их себе и представлял. Они прихватывают его нижнюю губу, скользя и лаская настолько уверенно, будто Сириус ни на секунду не боится, что Джеймс оттолкнет его. Это все, о чем можно мечтать. Сердце снова срывается на бешеный ритм. Он тянет Сириуса на себя и врезается лопатками в прохладный кафель стены. Вот оно. Последний пазл в их мозаике. Словно недостающая деталь, которой им всегда не хватало. Они справятся с любыми испытаниями, которые преподнесет жизнь, если будут друг у друга.              Спустя некоторое время Сириус все же разрывает поцелуй, хотя Джеймс изо всех сил пытается удержать его рядом, вцепившись в края водолазки: он больше никогда не хочет его отпускать.              — Давай вернемся на урок, — говорит Сириус и напоследок легко целует его в уголок губ. — До того как мисс Льюис отправит за нами поисковый отряд.              — Ты прав, — с кивком соглашается Джеймс, пытаясь перевести дыхание.              Школа может уведомить родителей Сириуса о прогуле, а это последнее, что им сейчас нужно.              Губы слегка покалывает, а голова кружится словно после катания на карусели. Джеймс выходит из туалета и идет вслед за Сириусом по коридору.       Они не обращают никакого внимания на взгляды одноклассников — молча заходят в класс и занимают свои места.              Сириус и Джеймс честно стараются слушать мисс Льюис, но сидеть рядом оказывается вдруг слишком тесно — они то и дело намеренно задевают друг друга локтями и коленками. Поэтому никто из них не может сосредоточиться на лекции больше чем на тридцать секунд.              Джеймсу не терпится выйти из класса и прижать Сириуса к стене и запустить пальцы в чёрные волосы, потянув за короткие пряди. Но впереди еще двадцать минут пытки математикой. Пытаясь убить время, он придвигает к себе тетрадь Сириуса, которой тот вряд ли собирался пользоваться до конца урока.              Следующие десять минут он рисует самого счастливого в мире пса, которого только может представить, с легкой паникой осознавая, что Сириус украдкой наблюдает за ним. Джеймс награждает собаку большими висячими ушами, прямо как у ньюфаундленда, который когда-то жил по соседству — Сириус всегда ему говорил, что хочет такую собаку, когда станет старше. Потом подрисовывает темные блестящие глаза и комично высунутый язык. Теперь морда выглядит так, будто пес широко улыбается. В целом он очень похож на Сириуса. Нет, не на того Сириуса, который вошел в класс сегодня утром — с короткой стрижкой и мрачным взглядом, — а на дерзкого, весёлого парня, каким он на самом деле и является. Парня, который недавно целовал его до потери пульса в школьном туалете.              Наконец Джеймс доволен получившимся результатом и собирается отодвинуть тетрадь к Сириусу, чтобы показать, но, охваченный внезапным порывом, добавляет короткое сообщение под рисунком:              Хочешь прогуляться со мной?              Внимательно разглядывая рисунок, Сириус тихо фыркает и проводит пальцем по линиям. Губы растягиваются в улыбке, он качает головой и смотрит на Джеймса, а затем беззвучно отвечает «Да» и закатывает глаза, все еще улыбаясь. Его щеки слегка розовеют.              Самое лучшее слово, которое Джеймс когда-либо слышал, хотя слышно-то его не было.              — Дурак, — шепчет Сириус и находит его руку под столом, переплетая их пальцы. — Но, э-э, давай сохраним это втайне? — склоняется Сириус ближе, и его улыбка на секунду исчезает.              — Втайне, — Джеймс согласно кивает и крепко сжимает его руку в своей.              Держать это в секрете не предел мечтаний, но вполне сойдет. Если до Блэков дойдут слухи об их необычных отношениях — а Регулус вполне мог бы донести, — Джеймс не хочет думать, что те сделают с Сириусом. Он понимает и не хочет рисковать. Не в этот раз. Сейчас Сириус снова похож на себя: на лице широкая улыбка, глаза весело блестят. От него исходят радость и надежда на лучшее — это передаётся и Джеймсу. Он счастливо улыбается ему в ответ.              — Джеймс! Джеймс Поттер!              Настойчивый голос мисс Льюис возвращает Джеймса в реальность, где идет урок математики. Он с невинным видом поворачивается к учителю:              — Простите, вы что-то сказали?              — Я спросила тебя, чем синус угла во втором квадрате отличается от синуса его исходного угла в единичной окружности?              — Э-э…              — Если бы вы с Сириусом были внимательны, то ты бы знал, о чем я сейчас говорю, Джеймс, — с укором произносит она.              — Эм, да, это… — он прочищает горло, не зная, что сказать.              — Ничем, — вдруг произносит Сириус.              Джеймс удивленно поворачивается, чтобы взглянуть на него.              — Что это значит, Сириус? — мисс Льюис выгибает бровь.              — Я имел в виду, что задача с подвохом. Синусы ничем не отличаются в этом случае.              Джеймс не может удержаться от ухмылки: он просто обожает его ум.              — Верно, — учительница поджимает губы и отворачивается к доске, чтобы записать пример.              После ответа Сириуса, мисс Льюис оставляет их в покое на весь урок. И это к лучшему. Джеймс уверен, что он явно не единственный из них, кто перестал её слушать — до конца математики они не могут расцепить рук под столом, ласково поглаживая ладони друг друга и сплетая пальцы. Когда звенит звонок, и урок наконец заканчивается, Джеймс чувствует, как сильно у него кружится голова.