Хотел, чтобы ты был счастлив

Он не говорит Метатрону «нет», хотя отчаянно мотает головой на предложение пойти с ним. Он сипит: «Мне нужно время». И отступая ещё на шаг оказывается в углу между стеной и книжной полкой. Ему, наверное, нужно всё время мира. Как тогда. Вблизи Апокалипсиса-который-не-случился, каждой уходящей секунде хотелось сказать, нет, прокричать: «Ты куда?! Подожди! Не приближай так стремительно к краю, за которым закончится многое прекрасное: человечество, искусство, земные удовольствия… дружба с Кроули». Азирафаэль чувствовал себя так, словно сел на поезд, стремительно несущийся к обрыву. Все на Земле сели в этот поезд, но практически никто об этом не знал. И не узнают. Счастливые. И вот снова этот поезд, снова тот же маршрут за черту, с единственной разницей: Азирафаэль пока не может с уверенностью сказать, ждёт ли его внизу личная катастрофа или всеобщая. Интуиция кричит, что второе, но ей не хочется верить. И да, ему нужно время. Столько, сколько можно взять, спрятать за пазуху в нелепой попытке удержать как можно дольше. Чтобы попытаться построить железнодорожное полотно прямо над пропастью, как в тот самый раз, а если не выйдет, то хотя бы попрощаться. Он не хочет, чтобы их история с Кроули заканчивалась, вообще, когда бы то ни было, но если вдруг этому суждено сбыться, то, пожалуйста, пусть хотя бы не так неправильно, ошеломляюще больно, как случилось сегодня. Азирафаэль по-прежнему не может осознать произошедшее в полной мере. Ни один из них ведь не хотел ранить другого, совершенно точно нет, но почему же так вышло? — Разве правильным будет заставлять Небеса ждать? — говорит Метатрон властно, со снисходительным укором. Куда более знакомый Азирафаэлю тон, чем неправдоподобно мягкий «Я всё знаю, но не сержусь». Маску ли видит он перед собой или настоящие перемены? Азирафаэль рад бы поверить во второе, и всё-таки настороженность в нём не исчезает. Не до конца. — Нет, но… — Пойдём, Азирафаэль, отринь сомнения вместе с остальной земной шелухой. Они тебе ни к чему. «Земной шелухой…» — мысленно повторяет Азирафаэль, испытывая сожаление. Для ангелов Небес ведь всё земное, даже самое утончённое и прекрасное, именно что шелуха. Мусор. Ничего удивительного, ведь они в большинстве своём остаются лишь сторонними наблюдателями, слишком далёкими от мира людей, чтобы хоть что-то в нём начать ценить и понимать. — Один день на размышления, — решительно просит Азирафаэль, и, заметив хмурую складку меж светлых бровей Метатрона, продолжает: — Что такое земной день в сравнении с вечностью Небес? Лишь ничтожная капля в бескрайнем океане. — Тем бессмысленнее твоя просьба, — отвечает Метатрон снисходительно, — но будь по-твоему. Он уходит. Азирафаэль выдыхает и с удивлением понимает, что не может сделать новый вдох. Человеческое тело вдруг подводит. Он ангел, ему не нужен кислород, дыхание лишь привычка, имитация, но почему-то лёгкие горят, всё внутри горит. Как когда-то, когда сидел на берегу океана и ждал, что вот-вот падёт за свою ложь. К земле давила сила несравнимая с обычной гравитацией, казалось, вот-вот оторвёт ему крылья, изломает позвоночник. И если попытаться описать эту тяжесть… Что ж, получится следующее: «Я, очевидно, не совсем правильный ангел, но не умею (и не хочу) поступать по-другому». Он бы снова отдал Адаму пылающий меч, спас детей Иова, пил в компании Кроули, и… Да много ещё чего из того, что ангелам делать вообще-то не положено. Азирафаэль прошёл бы весь путь заново, ничего не меняя, даже если бы знал наверняка, что расплатой станет Падение. Участь, которой он страшится больше всего на свете (ладно, так было до злополучного дня, когда Кроули попросил у него святую воду, и в полку фобий не просто прибыло, а появился новый неоспоримый лидер). Просто такой уж он. Имеет некоторые трудности с выполнением инструкций. Нужен ли Небесам настоящий он? Ему хочется верить, что да. Возможно, всё дело как раз в том, что Небеса следуют инструкциям неукоснительно, с прямолинейностью и напором бульдозера, а ведь Ее замысел непостижим, в этом-то вся его суть. Пытаться постичь божественную волю — всё равно что хватать ветер руками в надежде удержать. Нужно верить. Иногда это сложнее, чем можно себе представить. Человеческое тело всё ещё ведёт себя странно, и он, после долгих колебаний, не вмешивается, опускается на пол. Всем иногда нужно перевести дух, так? Даже бессмертным существам. Ему бы только собраться с силами и связать в кучу слова, чтобы поговорить с Кроули правильно. Чтобы дать понять: «Я никогда ни за что не хотел причинять тебе боль. Я бы забрал её всю у тебя, если бы мог». Проблема в том, что он не может. Физические раны вылечить легко, но никак не те, другие, что к телесности не имеют никакого отношения. У Кроули их много, и самая глубокая из них оставлена Падением. Так что Азирафаэля буквально ослепила возможность вернуть его на Небеса, он решил: вот, наконец-то выпал шанс исправить то, что казалось непоправимым. Кроули с его огромным чутким сердцем ведь совершенно точно не место в Аду. Азирафаэль очень старается не оспаривать даже в мыслях ни одно из Её решений, ведь Она есть Мудрость и Справедливость, но какая-то его часть всё равно не в силах примириться с некоторыми из них. Он старательно душит это в себе, но горький осадок остаётся. Азирафаэль прикрывает глаза. Над дверью в магазине звенит колокольчик, Кроули влетает внутрь со скоростью и решительностью пожарного, прибывшего на вызов. Да уж, не стоит, конечно, даже допускать мысли о пожаре в магазине, который в самом деле сгорел, пусть Адам это потом и отменил. — Ангел, что он с тобой сделал? — спрашивает Кроули, присаживаясь на корточки перед ним. Очки съезжают вниз, к кончику длинного носа, жёлтые змеиные глаза скользят по нему обеспокоенным взглядом сверху-вниз. Надо же, несмотря на огромную обиду, он, оказывается, оставался поблизости и мгновенно примчался, как только решил, что Азирафаэлю что-то угрожает. Боже, Кроули такой Кроули. Абсолютно невероятный. И как же Азирафаэль рад его видеть! Они расстались совсем недавно, но ощущается так, как будто вечность назад. Очень унылую вечность. Азирафаэль невольно улыбается, подозревая, что выглядит довольно глупо. — Ты меня вообще слышишь? — Кроули щёлкает пальцами возле его носа. Азирафаэль рассеянно отвечает: — А, да. Он не сделал мне ничего дурного. — Тогда почему ты сидишь на полу, забившись в угол? — Вовсе я не забился! Я просто… сижу здесь. На полу. В углу. Брови Кроули иронично взлетают вверх, но он не комментирует. Азирафаэль и так прекрасно осознаёт степень своей нелепости. Кроули протягивает ему руку и помогает встать. Азирафаэль отряхивает брюки, нервничая. Но всё вроде бы не так уж плохо? Кроули даже как будто не злится, хотя есть нехорошее предчувствие, что они к этому вернутся в самое ближайшее время. Ох. Как бы всё не испортить снова. — Почему ты решил, что Метатрон причинил мне вред? — Он ушёл один, и я решил, что это либо хорошо, либо очень-очень плохо. Так как твой внешний вид сейчас на «хорошо» не тянет, что мне оставалось думать? — Я в порядке. Кроули ему явно не верит. Азирафаэль сам себе не верит. — Так ты ему отказал? — Нет. Сказал, что дам ему ответ на следующий день. Кроули останавливает взгляд на его лице: — Что должно случиться за день, ангел? — Мы с тобой поговорим. Кроули тяжело вздыхает: — Мы уже поговорили, ангел. Я своего решения не изменю. — И припечатывает с бьющей в самое сердце надеждой: — А ты? Азирафаэль нервно сглатывает, опускает взгляд в пол. — И я. Кроули отступает на шаг: — Вот и поговорили. Можешь вызывать главного небесного пустозвона, чего зря терять целый день. — Он выбрасывает руку вверх, к потолку. — Эй, Метатрон, высокомерный ты говн!.. Азирафаэль сокращает расстояние между ними и затыкает рот Кроули ладонью. Тот ошарашенно вздрагивает и замолкает. Азирафаэль не к месту вспоминает жар его губ на своих. Сердце в груди делает кульбит. Не от страха, а от сумасшедшей смеси нежности и сожалений. Каждый раз, когда он думал о поцелуях с Кроули, — а он думал, даже ангелы не властны над своими мыслями, — то представлялось совсем другое. Как в романтичных книгах. Лёгкие касания губ, мурашки по коже, много тепла в груди. Это всё совсем человеческое, конечно, но их физическим оболочкам должно быть доступно. А тот единственный поцелуй — сплошное обоюдное отчаяние. Сокрушительный удар, выбивающий землю из-под ног. И всё же знание того, что их губы однажды столкнулись, не оставляет в покое. Теперь уже стоять напротив друг друга как-то неловко. Оба молчат в оцепенении. Азирафаэль первый отмирает и отнимает ладонь от губ Кроули. Тот указательным пальцем поправляет сползшие очки, скрывая жёлтые нечеловеческие глаза с вертикальными зрачками за тёмными стёклами. Азирафаэль испытывает досаду: он любит его глаза, но никогда не говорит об этом. Не говорит, потому что он, вообще-то, любит в Кроули всё, а об этом сказать в разы сложнее. — Нравится мучить меня, ангел? Другого объяснения я уже не нахожу. — Я хотел, чтобы ты был счастлив, — тихо говорит Азирафаэль. — Что? — Хотел, чтобы ты был счастлив! — громче повторяет он. — Как когда-то на Небесах. — Ангел… — Ты тогда был так свободен и весел, наполнен мечтами и любовью ко всему, что делал. И ко всему, что вокруг. Видел бы ты со стороны свою улыбку! Она светила ярче, чем созданные тобой звёзды. — Азирафаэль на секунду замолкает, затем печалью добавляет: — Больше ты никогда так не улыбался. — Потому что я не я. Ну то есть тоже я, но другой я, совсем не тот, что старый я. — Кроули хмурится, возможно, опасаясь запутаться в формулировках. — Ангел, пойми же, нет пути назад! Даже вернувшись на Небеса, мы не станем прежними, я-то точно не стану! Слишком хорошо помню, что они сделали, и это я не только о своём стремительном полёте вниз, в кипящую лаву, а и вообще. Я не смогу начать верить Небесам снова, даже ради тебя не смогу. — Но я чувствую, как ты тоскуешь. Как у тебя всё ещё болит. А я ничего не могу с этим сделать. — Ты мог бы сбежать со мной, — тихо говорит Кроули, и вся его злость испаряется. Азирафаэль чувствует, как на глаза снова наворачиваются слёзы. Он решается: делает шаг и крепко обнимает Кроули. Тот в его объятиях весь деревенеет и перестаёт дышать. — О, мой дорогой, я бы тоже хотел провести вечность с тобой. — О вечности я не говорил, — смущается Кроули. — Говорил. Пытался сказать. Неважно, главное я понял. Кроули на этот раз не возражает. Азирафаэль жмурится и продолжает, не скрывая грусть: — Но я не могу взять и сбежать, как бы сильно ни хотел. Это будет вопреки всему, во что я верю. — Ясно. Понял, — севшим голосом сказал Кроули, отодвигая его от себя. — Ты не можешь. Я не могу. Наши пути расходятся. Давай только без драматичных прощаний, а? Я их не выношу. — Мы не прощаемся, — качает головой Азирафаэль. — Не навсегда. — Обещай мне, ангел. — Обещаю. Азирафаэль снова заключает его в объятия. На этот раз Кроули отвечает, и, обвивая длинными руками, ворчит: — Я демон, а не плюшевый мишка для обнимашек. — Да, ты намного лучше. Кроули фыркает ему в макушку, прижимает к себе крепче. Близость, тепло его тела высекает внутри Азирафаэля искры, природу которых он пока не готов осмыслить. Становится жарко. Почему, почему они не делали так раньше? Хорошо, что делают так хотя бы сейчас. Неизвестно, сколько они стоят, вцепившись друг в друга, но каждая секунда, проведённая так, ощущается настоящим сокровищем. Когда объятия наконец заканчиваются, Кроули говорит: — Ты должен знать. О Гаврииле. — Что ещё? Мне кажется, ничего о нём меня уже не способно удивить. — Ему пришлось бежать с Небес без памяти и без штанов, потому что он проголосовал против очередного Апокалипсиса на Земле, и никому это не понравилось. «Значит, всё-таки очередной конец света», — устало думает Азирафаэль. Интуиция оказалась на сто процентов права, а он даже не удивлён. — Ты всерьёз веришь, что сможешь просто взять и переубедить их всех? — встревоженно спрашивает Кроули. — Нет. — Нет? Так за каким же чёртом… — Не выражайся, пожалуйста. — Азирафаэль смотрит с укором, который, впрочем, вряд ли имеет воздействие. — Я им подыграю, чтобы выяснить, что конкретно они задумали. А там… что-нибудь придумаем. Иначе рискуем остаться в неведенье… до самого конца. Он подписывает на грядущее их обоих без колебаний, не сомневаясь, что Кроули не откажет. Они всё ещё команда. Команда из них двоих. Так было, так есть и так будет. — А так ты всего-то, — на последнем слове Кроули чертит пальцами кавычки в воздухе, — рискуешь собой. — Я всё ещё немного сволочь, забыл? Сделаю всё, чтобы меня не раскусили. — Что я не забыл, так это твои великие шпионские игры в сорок первом, и чем они едва не закончились. Как тут прикажешь не волноваться? — Я стал лучше! Надеюсь. Кроули вздыхает: — Я всерьёз подумываю о том, чтобы связать тебя и никуда не отпускать. — Почему из твоих уст это звучит как-то неприлично? — щурится Азирафаэль. — Я мог бы сказать, что это потому что я демон и так всё и задумано, но нет уж, держи сам ответ за свои неприличные мысли. — О, ты жесток, — больше кокетливо, чем осуждающе отозвался Азирафаэль. Кроули пожал плечами: — Ты прекрасно знаешь, с кем имеешь дело. — Ну, ещё бы. — После короткой паузы Азирафаэль решается спросить: — Пообедаешь со мной в «Ритце»? У них есть день. Хочется верить, что потом будет ещё бесконечное множество прекрасных дней. Для всех. Кроули улыбается ему печально и нежно, а затем говорит: — Да, что-то такое я планировал.