Доигрался

||Захотелось порнухи по Миша/Влад, поэтому, получайте)|| — Да блять, где этот долбанный вантуз... Влад нагнулся, чтобы посмотреть за раковину. Его бедра тут же оказались в крепких, мужских руках, которые довольно сильно сжали кость. Коноплев дернулся, весь напрягся, но почти тут же растаял, почувствовав приятный, родной аромат духов, которым пахло за километр. — Миш, хватит уже своими духами поливаться, — Он улыбнулся. Юноша встал, развернулся, чтобы быть лицом к лицу со своим возлюбленным. Темные, карие, глубокие глаза забегали по всему телу Влада, обводя в сознании каждую косточку. Горшенев пошел прямо на него, из-за чего Влад ударился тазом об раковину. — Ай! — Сильно больно? Хочешь, пожалею? — Горшок улыбнулся, обнажая острые клыки и тут же притянул молодое тело ближе к себе, принимаясь покрывать мокрыми, слюнявыми поцелуями шею и ключицы. Влад поддался вперёд, прогибаясь в спине так, что позвонки неволей захрустели. Из пересохшего рта вырывались стоны блаженства, удовлетворения, которым сейчас веяло в воздухе. — А что это за царапина у тебя на шее? — Миша провел по ней пальцем, из-за чего Коноплев зашипел. — Да, так... Ничего особенного. — Подрался? Юноша сглотнул. За каждую драку ему прилетало — мало не покажется. Каждый раз это было так больно, что Владу просто вспоминать — наказывать себя снова и снова. — Миш, ну, он сам полез, я не виноват, честное слово! Что мне, просто лежать и ждать, пока меня какие-то оффники забьют? — А на помощь позвать, не судьба? — Прорычал Горшенев. — Что я, лох какой-то, не могу сам отбиться? Миша что-то сказал, но Коноплев ничего не разобрал: он тут же оказался перекинут через крупное предплечье, оставшись лишь в футболке, со спущенными до колен штанами и бельем. — Миш, может, всё-таки, не надо? Я больше так не буду, честно! — Уже больше для вида пролепетал парень, вильнув бедрами. Одной рукой открыв шкафчик, мужчина достал оттуда небольших размеров тюбик, с прозрачной жижей внутри. Передав в другую руку, а потом обильно нанеся на длинные пальцы смазку, он коснулся подушечками темного кольца мышц, которое тут же открылось, пропуская внутрь конечность. Они с напором пытались протолкнуться все глубже и глубже, не обращая внимания на возмущения между стонами. Мягкие подушечки оглаживали стенки кишки, пробираясь дальше с явным успехом. Они скользили внутри, искали ту самую точку и наконец нашли, пройдясь случайно. Все тело юноши затряслось, как будто молния ударила, а по спине пробежали мурашки. Он закатил зелёные глаза и простонал от удовольствия, насаживаясь на пальцы ещё сильнее. Мягкие подушечки надавливали, проходились, оглаживали, делали все, чтобы было приятно. Когда пальцы пробыли внутри парня минут пять, Горшенев из вынул, получив стоны негодования в свою сторону. Чувство опустошенности не из приятных, сейчас больше хотелось, чтобы внутри оказались либо те же пальцы, либо член, давно стоявший колом и натягивающий ткань домашних штанов. — А знаешь, что? — Что? Теперь уже Миша перегнулся через Влада, чтобы заглянуть за раковину. Найдя заветный вантуз, что так усердно искал партнёр, он поставил Влада к стене, а сам достал предмет и под ахуевший взгляд юноши, стал усердно намывать деревянную палку, на которой была черная липучка. Протерев полотенцем, а после полив той же смазкой, Миша прилепил его на пол, перед Владом. — Садись. — Так он же... — Коноплев не успел договорить, как на хрупкие плечи легли чужие руки. Чуть надавив, Горшенев смог усадить парня на палку. Тот немного поёрзал, насколько это было возможно, устраиваясь поудобнее. Мужчина сел напротив, на колени. Чтобы не прерывать зрительный контакт, он взял в пальцы чужой подбородок, чуть склоняя краснеющее лицо на себя. Влад чуть расслабился. Сфинктер под напором деревянной ручки разжался, пропуская предмет в послушное нутро. Юноша закатил глаза от удовольствия. Из пересушенного рта вырвался стон, сопровождающейся ещё больше краснеющим личиком. Коноплев игриво облизнул губы, смотря прямо в глаза Мише. Когда Влад оказался в опасной приближающейся близости с липучкой, Горшенев схватил его ягодицы в руки и подтолкнул вверх, не убирая ладоней. — Скачи. Только не увлекайся. Парень послушно кивнул и начал двигаться. Сначала медленно, плавно. Движения ритмичны, не очень скоры, но с каждым толчком набирающие скорость. Стоны становились все громче, разносились эхом по всей ванной комнате. Когда Коноплев опять попытался сесть ниже, чем достаточно, Миша так сильно шлепнул его по ягодице, что юноша вскрикнул и впился длинными пальцами в чужие плечи, на которых потом останутся красные следы. Парень выгибался от удовольствия, закатывал глаза, пытался несколько раз дотронуться до себя, но получал по непослушным рукам. Все тело била мелкая дрожь, а голова приятно закружилась. Руки Горшенёва сильнее сжали и так красные ягодицы, позволяя Владу сесть чуть ниже, чем раньше. Он потянулся к Владовой шее, сразу же оставляя на ней мокрые, бордовые засосы, а потом нежно целовал. И в этих следах блаженства, удовольствия, кайфа была вся грудь Коноплева. Вскоре, добравшись до стоящих колом сосков, Миша, не жалея юношу, прикусил один из них, что ещё надолго останется след от клычков. Послышался рваный вскрик, после чего член Влада набух, предупреждая о скорой разрядке. Горшенев долго думать не стал. Обхватил губами головку, стал нежно посасывать, облизывать ее, касаясь кончиком языка дырочки. Парень положил руку на голову Михе, зарылся в темные, густые пряди волос и стал насаживать его на себя ещё сильнее, что вскоре, через несколько мгновений, розовая головка уперлась прямо в глотку. Пухлые губы прошлись всего несколько раз по всей длине члена, как Влад с громким вскриком излился Горшенёву в рот. Тот не брезгал, сглотнул сперму, после чего игриво облизнул губы. Чуть отдышавшись, он встал, помог Коноплеву встать и сразу же взял его на руки, зацеловывая все краснеющее личико. Влад улыбнулся, обнажая щербинку и боднул Мишу в висок, обхватывая руками его спину. В светлых волосах оказались длинные, красивые пальцы, которые сразу же взъерошили из ещё больше, чем было в начале. — Хороший мой, послушный... — Мишка шептал это на краснеющее ушко, а Коноплев лишь сильнее жался к нему.