Нормально

Рейген думал, что стоило бы проспать работу: повод у него был весомый. Но звëзды не сложились, и он проснулся даже раньше обычного. И он смог позволить себе полежать в своей обычной мятой постели, глядя в монотонный белый потолок. У него появилось время рассматривать полки своего простого, чуть-чуть барахлящего холодильника — пора бы устроить ему ремонт, — пока коленки не замëрзли. Он забрал пару банальных белых яиц и привычно захлопнул белую дверцу. Кажется, всё действительно вернулось к норме. Всё, кроме одной крошечной детальки... Пока незатейливая, но практичная сковородка грелась, Рейген дошëл до окна, выглянул за штору, посмотрел на скучное белое небо. Пасмурно. Вернулся к плите. Держал ладонь над бесхитростно нагревающимся маслом — чуть не обжёгся. Мысли лениво булькали в голове, как рисовая каша на медленном огне. Только где-то в липкой глубине мешалось что-то острое. Как васаби. Рейгену не нравился васаби... Пресная яичница без специй куда лучше. Прежде, чем разбить яйцо о бортик сковородки, он поднëс пальцы к губам и задумчиво пощупал их. Вроде ничего необычного... В конце концов, ему это могло просто присниться. Он не стал бы таким заниматься, как бы сильно ни был расстроен... Его мозг был перегружен, перегрет: мало ли, в какой бред могли переплавиться разумные мысли. Руки дрожали, перед глазами плыло... И лицо Экубо сияло в темноте, такое ясное, знакомое и понятное. Экубо... в самом деле вернулся? Его не было долго... один месяц, два... Он как никто другой подходил на роль галлюцинации. Очень настойчивой, очень материальной галлюцинации... Контакт с ним ощущался чересчур реальным — что сейчас в воспоминаниях, что тогда в тëмном переулке, когда вспышки экстрасенсорной энергии серебрили небо. Нет — решил Рейген и метко стукнул яйцом о сковородку. Тут может быть только одно из двух. Либо он окончательно спятил и нафантазировал себе этот вульгарный сюжет... Либо... Второе яйцо раскололось. Всё от начала и до конца произошло взаправду. Он устало вздохнул и взялся за кулинарную лопатку. И неожиданно сквозь шипение яичницы он услышал ещё один звук — не то шуршащий, не то чмокающий. Звук переключателя, неотвратимо определяющего течение реальности, отныне и далее. Рейген даже оборачиваться поначалу не хотел: опасался отказываться от мысли, что его рассудок всё ещё затуманен. — Ну привет, оболтус. Как жизнь? Эти слова, этот голос... не могли ему почудиться. Он опустил лопатку и повернулся, и они с Экубо несколько секунд молча смотрели друг другу в глаза. Он ничуть не поменялся со вчерашнего вечера... Воспоминания Рейгена безупречно укладывались в его спокойные, чуть-чуть насмешливые черты. Только теперь он находился на более безопасном расстоянии. — Так значит, это действительно случилось, — подытожил Рейген. — Случилось, — невозмутимо ответил Экубо. Про себя Рейген чертыхнулся: сам себя же загнал в ловушку... Помалкивал бы — тогда ещё можно было бы делать вид, что ничего не произошло, и тешить себя мыслью, что воспоминания осели в голове из-за дурного сна. Но теперь, когда Экубо подтвердил... Куда деваться? Как можно меньше смотреть на его лицо — и пытаться уберечь своë. — Знаешь ли... — пробормотал Рейген и кашлянул. — Прости, но я не по мужчинам. И не по призракам. — А я не по наделавшим дел мошенникам, — усмехнулся Экубо. — Но что-то, видишь, не заладилось. Рейген сжал в кулаке лопатку — ещё чуть-чуть, и она превратилась бы в мухобойку. В груди у него кипело и плевалось горячее масло... Но вся ругань так и осталась невысказанной за плотно стиснутыми зубами. Теперь-то что он докажет? Только выставит себя ещё большим посмешищем... Достаточно продержав язык в едкости, Рейген сказал: — Рад тебя видеть. И потыкал лопаткой густеющий белок. Он вовсе не слукавил... Решив объявиться на утро, Экубо поступил весьма порядочно. Мог бы снова пропасть и бросить Рейгена один на один с последствиями их... соприкосновения. Он точно принял в нëм ничуть не меньшее участие. И кроме того... Всë-таки лучше считать себя чуть-чуть распутным и несдержанным, чем абсолютно слетевшим с катушек галлюцинирующим лунатиком. Рейген меланхолично мял краешки яичницы лопаткой. Экубо шатался поблизости: вокруг него, но не перед ним. Молчание неуютно затягивалось, и Рейген решил, что это никуда не годится. — Так что... Почему ты на это пошëл? — спросил он. — Не знаю, — без раздумий ответил Экубо. — А почему ты на это пошëл? И вновь Рейген пал жертвой своего же длинного языка… Стрельнул взглядом в Экубо, который, прохлаждаясь на углу кухонной вытяжки, смотрел на него сверху вниз. Видать, Рейген переоценил его порядочность: может, он ввалился сюда специально, чтобы помучить его коварными вопросами? Чтобы проверить, выучил ли он урок?.. Но Рейген решил: никакой лжи — значит никакой лжи. Он рывком развернулся, взмахнув лопаткой: — Ты сам всё сказал! Я одинокий взрослый мужчина без друзей, который только что потерял своего ученика! Я был в отчаянии! А ты... ты мной воспользовался! Впервые за утро из-под равнодушной маски Экубо блеснула живая эмоция. — Чего?! — вскрикнул он. — Это ты ко мне полез! Разве так и было?.. Рейген много чего делал вчера… Первым делом он решил обзвонить всех знакомых эсперов, чтобы организовать реконструкцию города. Пришлось много слов наговорить. Потом — выкрутить много жестов. Всех встретить, всех отправить по местам, дать рекомендации, планы, ссылки, ответить на вопросы, повторить ответы по три раза, поблагодарить и похвалить за работу… Бетонные глыбы снова летали вокруг, но Рейген совсем их не замечал. Один раз Мобу даже пришлось вытащить его из-под булыжника в последний миг… Или это был Рицу? Уже тогда перед глазами начало плыть. Кто-то пытался сунуть ему в лицо мокрую тряпку, противно пахнущую травами, но он отмахивался. У него была очень ясная цель… Он стремился как можно скорее сделать всё нормальным... Он обязан был сделать всё нормальным. Из-за него ведь всё и стряслось. Смеркалось, но перестраивающиеся улицы оставались светлыми. Ослепительно красочными. Работа наладилась и неуловимо перерождалась в игру. Тревожные возгласы становились весёлыми. Вместо приказного «Этот фасад нужно перештукатурить!» кричали шуточное «Да я тебя перештукатурю!» Все смеялись. Даже Моб смеялся: не очень-то уверенно, но этот смех он делил напополам с Рицу, и получалось как нужно. И Рейген знал: раз они смеются, новый город засияет великолепнее прежнего. Но ему самому… нужно было уходить. Глаза и уши болели, будто он час простоял под разрывающимися фейерверками. И он уходил с праздника, а стены выстраивались вокруг него. Стены, стены… Вдоль потрескавшейся стены он спускался в узкий переулок, к утешающей темноте и прохладе, чтобы лихорадка не била так безжалостно. Всё будет хорошо, оркестр разыгрался и справляется без дирижёра… Да и дирижёр-то был никудышным и бесталанным. Всё будет нормально: нормальность отстраивается прямо сейчас, под грандиозную симфонию, под пламя фейерверков, застилающее небо. Все снова будут счастливы, все смогут вернуться к своим обычным, нормальным жизням… А Рейген свою нормальную жизнь оставил где-то за пыльным столом безликого офиса. Его «нормально» не включено ни в чьё другое… Поэтому теперь он сидит на дощатом ящике в каком-то переулке, и вокруг него — четыре отвесные стены. Ему всё равно нужно отдохнуть… Отдышаться. И всё будет нормально. И затем Рейгена позвал голос, от которого он успел отвыкнуть. Он удивлённо поднял глаза, но удивляться было нечему. Экубо умеет легко просачиваться сквозь стены. И его огонь такой мягкий, плавный, почти ласковый… Вьётся изящно и заманчиво — так и хочется протянуть руку. Рейген не помнил, что Экубо ему говорил. Он помнил только лицо… Лицо, которое улыбалось ему, когда никого другого не было вокруг. Которое он так давно не видел… которое из-за этого казалось таким ярким, свежим, умопомрачительным… И Рейген правда первый потянулся к нему — и руками, и губами… Но Экубо ответил ему. В этом сомнений нет… Ответил бойко и всесторонне. И Рейген жмурился от непривычки и касался его щёк, и потом казалось, что на ладонях остались красные круглые отпечатки… А вечер не оборвался на поцелуе. Но Рейгену пришлось встрепенуться и спешно закрутить ручку плиты. Яичница была готова. Пока он аккуратно перекладывал её на тарелку, Экубо снова вертелся рядом. — И что ты имеешь в виду, «потерял ученика»? — спросил он. — Шигео никуда не денется! Ты что о себе думаешь? Если он решил сохранить меня, то тебя уж точно! Рейген только пожал плечами и молча отправился в комнату с тарелкой в руках. Экубо, очевидно, не понимал, о чём говорит. Рейген никогда не думал, что Моб просто возьмёт и исчезнет из его жизни. И не просто так сказал «потерял ученика», а не «потерял Моба». Есть разница. Такая же, как между Мобом, теряющим Рейгена, и Мобом, теряющим наставника. И был ли вообще хоть какой-нибудь Рейген у Моба, сказать сложно. Поэтому вся ситуация в целом сложилась весьма скользкая… И выход из неё, как думалось Рейгену, был один. Сидеть на диване, жевать свой заурядный завтрак и не создавать дополнительных сложностей. Но что-то продолжало беспокоить его, когда он усаживался на подушки. И прежде, чем кусочек яичницы успел оказаться у него во рту, осознание нагрянуло. — Моб решил «сохранить тебя»? — переспросил Рейген, переводя взгляд на Экубо. — Ты о чём? Он не мог не испытать крупицу удовольствия от того, что наконец-то придумал вопрос, заставивший Экубо скукожиться от неудобства. Он мялся — чуть ли не в самом буквальном смысле, и Рейген ждал, тревожно затаив дыхание. За этой заминкой явно крылось что-то серьёзное. — Ну… Понимаешь, какая штука… — проговорил Экубо. — Сила Шигео вернула меня в существование, и это было очень здорово… Однако когда город начали чинить, я вдруг почувствовал себя немного… мутно. И я подумал: а что, если это всё было ненадолго… И меня «починят» вместе с городом. Ты ведь не единственный, кто успел провиниться перед Шигео… — Экубо вздохнул за них обоих. — Та же сила, что вернула меня из небытия, легко может запихнуть меня обратно… И предчувствовать это было довольно-таки страшно. Я не представлял, что может случиться, а тут ты подвернулся. Ну я и подумал: «А, к чëрту, нужно испытать всё, пока есть такая возможность!» Вот так всё и получилось… И они снова смотрели друг на друга безмолвно. Тарелка остывала у Рейгена на коленях, а Экубо плавно колебался, словно огонёк гаснущей спички. Как, чем его раздуть — непонятно… В чëм его вина перед Мобом?.. Расскажет ли он, если спросить, или момент неподходящий? Неужели Рейген… просто не заметил? Тогда, в переулке, Экубо казался таким… нормальным. Обычным… Ни дрожащего голоса, ни трепета, ни ужаса в глазах. Только привычная, почти родная расслабленная усмешка. Поэтому Рейген думал вплоть до нынешнего момента, что они совсем разные… Но оказалось, что дело обстоит точно наоборот. Оба боялись быть стёртыми: Рейген — только личностно, а Экубо — весь целиком. От Рейгена осталась бы только телесная оболочка, а от Экубо — вообще ничего. Но всё-таки они оба сейчас здесь, смотрят друг на друга. Остывающий завтрак, спичечный огонёк… Не всё ещё потеряно. Рейген тихо вздохнул и опустил глаза. Он по-прежнему не мог сделать больше. Завтрак хотя бы ясно, как спасать… Но ещё один вопрос кольнул язык и не пустил кусочек яичницы в рот. — Погоди… — пробормотал Рейген. — Ты из-за этого последовал за мной?.. — Нет. Вообще-то, я всерьёз волновался за тебя. Рейген скептически задрал бровь — скорее по привычке, чем от недоверия, но Экубо покачал головой и очень по-спичечному фыркнул. — Да брось… Я был в твоей башке. Чувак! Перестань думать такие мысли! Это страшно… — Тебе легко говорить, — проворчал Рейген, отвернулся и наконец-то съел первый кусочек. — Это правда, — вздохнул Экубо. — Пожалуй, мне стоит быть внимательнее… Рейген жевал размеренно, неторопливо. На поцелуе вечер не закончился. «Внимательнее»… Так Экубо сказал, когда они вдвоём карабкались на крышу только что отстроенной многоэтажки. Но Рейгену всё было нипочём. Скользкая металлическая лесенка, бодрящий ветер прямо в лицо… Они смотрели на догорающие калейдоскопы фейерверков, танцевали в дожде их искр, хотя ни один, ни другой этого не умел. Они смеялись… смеялись… пока у Рейгена не закружилась голова. «Отведём тебя домой», — прошептал Экубо ему на ухо. И голова внезапно остановилась, но искры смазались и отчего-то сделались зелёными. И такой же зелёный туман плыл вокруг всю дорогу до дома. Снова горько пахло травами. Щипало лицо, руки, ступни — особенно ступни… Каждая ранка, каждый синяк. Из-за этого, наверное, на утро Рейген их не чувствовал. И ладонь у него была обмотана бинтом — он заметил только теперь. Так хорошо и бережно завязано… Он так не умел. Это делали чужие руки… — А уже потом, когда мы были у тебя дома и ты лëг спать… — снова заговорил Экубо. — Ты хотел мне что-то сказать. — Да ну? — Да. Ты позвал меня по имени, тихо так, уткнувшись в подушку. И тут же вырубился. Последнее, до чего хоть краешком дотягивалась память, были травы и пластыри. Как Рейген засыпал, что говорил, он совсем не помнил. А раз он был почти вне сознания, то это и к лучшему, что никакой чепухи не успел наболтать…  Он рассеянно глядел на Экубо, и комната начинала заполняться невидимым зелёным туманом. Пришлось покачать головой, чтобы развеять его. — Я этого даже не помню… — сказал Рейген чуть-чуть виновато. И сразу же заел вину яичницей. — Серьëзно? Ну вот… А я всю ночь мучился… Тьфу ты. — Только не говори, что всю ночь здесь просидел. — Вот ещё. Я немного послонялся по городу, по старым местам… А потом отдыхал. На работу ведь надо, — деловито заявил Экубо, а затем ехидно добавил: — Тебе тоже, между прочим. Рейген поковырялся вилкой в разрозненных остатках завтрака на тарелке, бесшумно выдохнул и сказал: — Ага… Так и есть… Ради работы это всё и затевалось. Подъём, холодильник, сковородка… Он мог бы остаться дома, бросить ключи от офиса за диван, а себя — на него, и днями напролёт читать мангу. На первый взгляд — очень заманчиво… Но настанет момент, когда в поломанном холодильнике не останется даже яиц — тогда что? В конечном счёте пережить это будет сложнее, чем заставить себя начать нормальный рабочий день. А потом ещё один, и ещё… И в конце концов из этой белой каши что-нибудь да вылепится. Жаль только, что проспать не получилось хотя бы разок, хотя бы когда можно… Экубо подлетел к нему ближе — они снова оказались друг с другом лицом к лицу — и бледно улыбнулся. — Всё снова будет нормально, как обычно. Вот увидишь. — Для Моба — может быть, — пожал плечами Рейген. — Он может решить что угодно и делать что угодно… Но для нас с тобой это совсем другое «нормально». Не находишь? — Кто сказал, что мы не можем делать что угодно? — хмыкнул Экубо. — Мы все теперь свободные люди. Постепенно мы к этому привыкнем. Экубо говорил фактически о том же, о чём Рейген размышлял всё утро, но его слова почему-то звучали лучше. Бодрее. Правильнее. Может быть, так казалось потому, что Экубо был живым — называть его мёртвым теперь не получалось — напоминанием, что хотя бы один сотрудник придёт вместе с Рейгеном в офис. А может, он нахватался чего-то у начальника и научился работать языком даже лучше него. — Да. Ты прав, — сказал Рейген. — Пора собираться. Последние кусочки яичницы быстро исчезли с тарелки, сама тарелка отправилась в раковину — непредусмотрительный подарок себе на вечер. Рейген отодвинул дверцу одёжного шкафа. К счастью, к одежде он относился чуть более ответственно, чем к посуде, поэтому сколько бы костюмов ни были уничтожены пятнами призрачной крови или сверхъестественным катаклизмом, у него всегда находился запасной вариант. Экубо решил восстановить свою порядочность и вылетел за стену квартиры, пока Рейген переодевался. Однако стоило ему вернуться, как он скривился от разочарования. — У тебя два полностью одинаковых костюма?! — вопросил он. — Ты правда настолько скучный? — Я не думаю, что на самом деле кажусь тебе скучным, — хитро ухмыльнулся Рейген, вдевая руки в рукава фирменного серого пиджака. Экубо в ответ недовольно махнул рукой, однако в спор лезть не стал. Давал ему фору. На часах было всего лишь семь утра. Они вместе перешагнули порог своей новой нормальной жизни.