Mm, he the devil

       На мокрое тело липнет лунный свет, позволяя видеть чужую дрожь. Чонгук тихо стоит около кровати и, сжимая кулаки в карманах черных брюк, выгибает бровь. Его встретили не так, как они договаривались. Совсем наплевали на его указания и решили поступить по-своему. Глаза омеги прикрыты красной лентой, губы в ранах от терзаний зубами. Чонгук взглядом скользит по шее, рассматривает медленно каждую часть нагого тела и сдерживает в себе шумное тяжелое дыхание.       На кровавых простынях ерзает омега. Широко длинные ноги разводит, показывая и изнывая от дикого возбуждения. Хочет, чтобы поняли собственное желание и забрали туда, где грехи являются счастьем. Омега вздрагивает и бедрами толкается от стимуляции внутри себя. Небольшая пробка на максимальной скорости вибрирует, заставляет организм кровь превращать в языки пламени. Хочется большего. Хочется чужих касаний на своем пылающем теле и бессовестно желает быть во власти мужчины, который с холодом проводит взглядом по головке омежьего члена.       — Мои слова для тебя стали пылью? — Вытаскивает руки из карманов брюк и медленно снимает с себя пиджак, не волнуясь о том, что дорогая ткань теперь валяется на холодном полу.       Вопрос был задан, и его услышали. Отозвались на слова мужчины тихим стоном. Омега ладонями водит возле себя, сжимает в пальцах простыню и, вытащив кончик языка, громко дышит. Не будет отвечать. Сил нет никаких совладать с собой и своими чертями, которых Чонгук же и возродил в искусном теле.       — Безнаказанным не останешься. Поощрения не ожидай. — Чонгук забирается на край кровати и, стоя на коленях между разведенных ног омеги, проводит кончиком пальца правой руки по всей длине омежьего члена. — Тэхен, — шепчет, разбивая внутри омеги свет. — Моя ночная муза, ты и представить себе не можешь, насколько я огорчен твоим поступком. Третий раз заставляешь меня огорчаться и поступать не по-божески. — Нежно окольцовывает ладонью член омеги и сжимает, выбивая громкий стон из приоткрытых губ Тэхена.       — Они шепчут мне, господин, — сдерживает ухмылку, цепляя нижнюю губу зубами. — В огонь тело бросают и ведут к вам. Не могу контролировать ваших чертей в себе. — Толкается бедрами в кулак мужчины.       — Они нужны не для контроля. Это доказательство того, что ты принадлежишь мне. Бордель был твоим домом и работой, но ты ведь так желал чего-то большего…       — Только вас, господин Чон Чонгук. — Откидывает голову назад, когда ладонь мужчины начинает медленно двигаться, размазывая естественную смазку омеги по всей длине члена. — Двадцать лет отдал грязи и похоти. Сейчас же я хочу взойти выше.       — Ты желал пять лет меня, и я никогда не позволял тебе даже стоять возле себя.       — Но я смог околдовать вас. Три месяца агонии и ошейника из ваших рук. Вот чего я хотел. — Укладывает левую ногу на плечо мужчины и чувствует на щиколотке сухой поцелуй.       — Позволил себе поиграть, а тебе побывать на пьедестале. Не боишься упасть на землю, оставшись без ничего? — Щекой прижимается к ноге и трется, словно стирает минутой ранее оставленный поцелуй. — Мне ведь может это скоро наскучить.       — Бросайте прямо сейчас. Лишите меня себя и вас, только не забывайте, насколько далеко мы оба с вами зашли. — Ладонями касается своей груди и сжимает в пальцах соски.       — Следи за языком, — напоминает, что границы никто не стирал в глубоких жарких ночах. — Кошмарно бессовестный мальчик.       — По вашу душу созданный. Никогда сами себе не признаетесь, но я знаю, что один только мой шепот заставляет вас сжать челюсть, и ваше ледяное сердце начинает таять. — Не может больше скрыть своей нахальной улыбки и громкого смеха, который вызывает непонятное чувство в груди Чонгука.        — Вот как, — хмыкает мужчина и размыкает пальцы на члене. — Заканчивай с этим, пока наказание за твой длинный язык не наступило сегодня. — Встает с постели и тихим шагом направляется к темному дивану около панорамных окон. Чонгук окидывает взглядом ночной Сеул, который находится буквально под его ногами и, поднимая взгляд, встречает свет холодной как он сам луны. Она разбросала языки света на мир и проникла в спальню мужчины, легла лучами на постель и обвила кандалами Тэхена, громко изнывающего от желания.       — Эту войну я не смогу выиграть сам. Она гланды сжимает, тело топит в адском пламени. — Дрожит всем телом, и есть вероятность, что это от холода, что дарит Чонгук. — Господин, я так прошу вас. — Концентрируется на своих воспоминаниях, в которых низ живота тянуло от сладкого возбуждения, а мужчина властно сжимал в ладонях пышную задницу, давал обратную связь на крики удовольствия, сам тихо рычал на ухо и доводил Тэхена до сумасшедшего состояния. Тэхен только с ним терял не только душу, но и тело. В агонии находясь, ухмылялся. На каждый рык Чонгука содрогался в небывалом удовольствии и молил святые небеса налиться кровью во имя чужого шумного сердцебиения. — Господин, умоляю вас, возьмите надо мной контроль. — Пробка внутри двигается и вибрациями дарит мнимое удовольствие. Никакие игрушки, чужие руки не способны Тэхена заставить испытывать то, что может дать лишь один мужчина в этом мире. — Чонгук… — всхлипывает, прокручивая в воспоминаниях их страсть на кровавых простынях. Во рту слюна скапливается от желания ощутить на языке тяжесть крупного члена Чонгука. Тэхен до бешенства желает его, хочет этого мужчину до потери себя и не боится совсем потерять почву под ногами.       — Продолжай говорить и не смей трогать себя. Руки опусти на простынь. — Садится на диван, расставив широко ноги и прищурившись, наблюдает за чужой пыткой. Услада для черных глаз.       Подобрал волчонка из тех мест, что называют раем для грехов. Пять лет видел голубые глаза в красной полутьме и никогда не выбирал его в свои покои для утех. Проникал с защитой в чужие тела и под закрытыми веками рисовал образ Тэхена, а кончая на живот барышням, не удосуживался даже подарить прощальные поцелуи. Не прикасался губами к чужим, но хотел ощутить на своих вкус Тэхена.       Все случилось четыре месяца назад. Все было как обычно, но не для Тэхена. Он с тревогой внутри наблюдал за мужчиной, который с хозяином борделя обсуждал погоду в черном бизнесе, и после прощального рукопожатия совершенно один направился на второй этаж в свои покои. Вряд ли богатый, влиятельный мужчина потерял за три ночи все и приехал сюда вздремнуть перед работой. Тэхен кусал до крови губы, смотрел раздраженно на других омег, которые шептались томно о Чон Чонгуке и думали, что их сейчас к себе пригласят. Больше сдерживаться сил не было. Не пугали даже последствия, о которых наслышаны все, если его не примут. Тэхен был готов лишиться головы от клинка Чонгука, но перед этим он обязан услышать ответ. Столько лет омегу игнорировали, не хотели его опробовать, и никогда Чонгук не смотрел в глаза чужие больше пары секунд.       Весь мир потерял смысл, стоило только переступить порог комнаты, что находилась дальше от всех на втором этаже борделя. Тэхен встретился сразу с черными океанами, в которых мгновенно утонул. Ноги сами несли к мужчине, который сидел на краю постели и сжимал ладони в кулаки на бедрах. Безумец никогда не будет думать, поэтому Тэхен без слов и разрешения остановился около разведенных ног и ладонями дрожащими обхватил чужое лицо. Мужчина не говорил и не трогал в ответ. Лишь смотрел в голубые озера, пытаясь понять причину такой откровенной жажды к себе.       — Не выгоняйте меня. Я в тысячу раз лучше любого омеги. Никто не опустится перед вами на колени просто по своему желанию.       — Что именно ты хочешь, Тэхен? — выгибает бровь Чонгук и видит в глазах напротив голод.       — Быть под вашей властью. Принадлежать такому мужчине хочу. — Вытаскивает кончик языка и касается подбородка Чонгука. — За свои тридцать восемь лет вы не слышали о чувствах и не были обручены.       — Ты метишь на место моего супруга?       — Мне плевать на статус. Я просто хочу быть вашим. Душой и телом. Меня никто больше не коснется. — Седлает мощные бедра и, наклоняя голову вбок, шепчет совсем тихо в ухо: — Господин, увезите меня к себе. Заберите в то место, которое я буду считать домом.       Именно тогда Чонгук позволил себе слабость, которую никогда никому не показывал и не давал. Потерял контроль, когда Тэхен языком обвел его губы. С того мгновения они оба создали то, что не сгорает и не смеет исчезать. В порыве жажды и желания воскрешали свои жизни, существуя в мире грязного бизнеса, мракобесия и похоти. Грызли друг друга до громких стонов и томного рычания, чертей своих выпускали. До появления солнца Чонгук брал Тэхена. Растягивал удовольствие, мучал и пытал стонущего под собой. Тэхен кончал и снова возбуждался. Не мог насытиться одним заходом, поэтому не отлипал от чужой шеи. Ногтями рисовал кровавые линии на широкой спине, бедрами подмахивал, ухмыляясь, и совершенно не был против того, что Чонгук отпускал весь контроль. Не держал себя на привязи и глубоко входил в омегу, не давая Тэхену простонать свое имя.       В тот час Тэхен понял, что вот она — белая полоса, о которой многие грезят. Единственное, что белый был выкрашен в густой красный, но и плевать. Тэхен теперь купается в самой роскоши, отдает себя всего, когда Чонгук позволяет приползти к себе. Большего Тэхену не нужно. Он и не боится чужого гнева, не переживает, что из-за своего характера с ним могут попрощаться или лишить головы. Чонгук, сам того не зная, впустил омегу в себя. Холодное сердце горит похотью и грязью, но Тэхен уверен, лед мужчины трещит во имя омеги.       Чонгук тоже знает. Поэтому сейчас скользит языком по нижней губе и не сдерживает ухмылку на губах. Позади окно дрожит от громкого стона и частого дыхания Тэхена. Творит безумие и раздражает этим Чонгука. Хочется наплевать, забрать свои слова и наказать сейчас. Мужчина чувствует, как горит кожа, член кровью наливается от чужого голода по себе, и нет сомнений, что Тэхен нуждается сейчас в нем. В руках сильных, которые пышные бедра бы держали, и крупный член, который хочет вкусить омега. Бессовестный мальчик даже не скрывает того, что готов на коленях перед мужчиной ползать, вымаливать прощение и языком собирать капли смазки с крупной головки Чонгука. Даже когда Тэхен в борделе находился, Чонгук никогда не считал его шлюхой. Совершенно никак к нему не относился, но кажется, желал. И приручить, и глотку омеги в своей руке держать. Никто не поймёт их желания, но они друг друга чувствуют на таком уровне, что созданный ими голод до сих пор не стихает. Сколько бы развратных ночей не прошло, в моменте, когда их тела прилипают к друг другу, Чонгук с ума сходит от чужого тела под собой и голубых глаз, в которых небеса разгораются, превращая ангела в его истинное обличие. Демон-искуситель, не иначе.       — Господин… — Ему мало. До одурения и безумства нужно ощущать рядом мужчину. — Это мучительно. — Тянется правой ладонью к глазам и снимает ленту.       — Не можешь кончить? — усмехается Чонгук и встает с дивана, начиная медленно раздеваться. Бессовестный и нетерпеливый, думает о характере мальчика.       — Молю о наказании. Сейчас согрешите. — Поворачивает голову и, облизываясь, наблюдает за мужчиной. Низ живота узлом резким стягивается, стоит только Чонгуку раздеться и стянуть с себя черные боксеры.       — Что-то хочешь сказать? — Видит на уголках губ стекающие нити слюны. Чонгук подходит к кровати, левой ладонью обхватывает налитый кровью член.        — Господин, я весь истекаю и горю. Не жалейте меня, возьмите так, как вам нравится. — Тэхен тянется левой рукой к промежности и вытаскивает пробку. Глаз не спускает с красной головки и не стесняется скулить от желания взять в рот. — Признайтесь, — Сжимает челюсть и поднимается медленно на колени. Смотрит на руку мужчины и смело ползет к Чонгуку. — Никто вас так не желает. Ни один человек не хочет вас так, как я. — Резко поднимает голову и, уловив на себе взгляд мужчины, касается губами живота Чонгука. Языком размашисто лижет стальной пресс, слышит едва тихое рычание и победно ухмыляется. — Только я. Только я желаю вас и не боюсь лишиться головы.       — Только я способен забрать твою жизнь. — Правой ладонью зарывается в темные локоны Тэхена и сжимает их в кулаке, притягивая голову омеги ближе к своему паху. — Знай свое место. Не забывай, что разговариваешь со своим палачом. — Опускает голову Тэхена ниже и, удерживая левой рукой член, водит мокрой головкой по приоткрытым губам омеги. — Даже смерти не боишься.       — А вас — до ужаса, — шепчет и накрывает губами крупную головку. Мурчит волчонком, глаза хитрющие, как у лиса-искусителя. Тэхен уверен, что только на его ласки черти Чонгука восставать начинают.       Последнее слово остаётся за Тэхеном. Больше разговоры не нужны. Их глаза, ведущие борьбу друг с другом, все видят и понимают. Тэхен удобнее садится на разведенные слегка колени, мокрую задницу на простыни усаживает и с хлюпом насаживается на половину длины члена мужчины. Не отрывая взгляда, сосет, двигает головой и мычит, пуская вибрацию по телу Чонгука. Здесь даже грехи становятся шуткой ангелов, тьма в свет превращается. Безумие создали друг в друге, и пламя разбросали вокруг себя, не позволяя ни самим выбраться из тесного круга, ни чужим пробраться внутрь. Похоть и грязь сладостью липнет, страсть в крови закипает.       Чонгук никогда не молился, не смотрит наверх, нуждаясь в ответе. Это мир к его ногам падает. Под настроение небо сверкает, и даже облака навзрыд рыдают, когда мужчина опечален и на грани находится. Чонгук — влиятельный мужчина, сексуальный и безбожно богатый. Каждая падшая собака в церквях восседает и молит кого-то, призывая прекратить этот ад на земле. Сколько крови мужчина пролил, скольким ангелам крылья сломал — все равно любимец общества и мечта людей.       Но он впервые видит такое желание и голод. Безумный, сумасшедший, невоспитанный. В голубых глазах — и солнце, и луна. Чонгук к чертям привык, но не понимает влияния солнца. Тэхен не дает ответов. Только молится ему и отдает себя полностью во владение сильных рук. Просит о роскоши, о той, которая незнакома мужчине. Тэхен за духовные ценности, за сильные чувства, а холодное сердце Чонгука не знает любви. Пропитан кровью и деньгами, которых в мире никому не счесть. Но Тэхен все же прав в одном. Чонгук его себе забрал, приручил, и только он решает, когда омега падет к его ногам мертвым телом. Мужчина не думает, что будет печалиться. Скорее, будет с ума сходить от нехватки такого поведения и уверенности, что наказание — лишь порка в момент проникновения.       — Любой другой уже бы проделал в твоей голове пару дыр. — Толкается бедрами в глотку омеги и щурится, рассматривая голубые глаза. Ни страха нет, ни веры. — Сегодня точно лишу тебя жизни, — впервые нагло лжет, желая проверить омегу.       Чонгук чувствует, как сам дьявол перед ним голову склоняет. Из-под земли восстание начинается из бесов и демонов. Они стоят вокруг и охраной служат, оберегая вечный огонь. Мужчина склоняет голову набок и, сильнее сжав волосы Тэхена в ладони, набирает темп, начиная двигаться. Узость чужой глотки дарит неописуемое блаженство. Чонгук тихо рычит, насыщаясь властью над тем, кто сам садится на цепь. Здесь нет нежности и аккуратных действий. Оба в похоти пылают, забывая о человечности в минуты соблазна перед ощущением насыщения.        Двигается размашисто, не наблюдая сопротивления или горечи в голубых озерах. Никогда Чонгук не видел слезы Тэхена, в которых бы боль сумасшедшая пылала. Тэхен расслабляет горло, позволяет трахать себя в рот и бедрами виляет, чувствуя липкость смазки на своей промежности. Истекает густо, дрожит от взаимного желания, что заложено в руках Чонгука, и никогда не посмеет остановить его. Мужчина любит, когда Тэхен мокрый, до бесящего чувства возбужденным лежит на его просторной кровати и стонет так громко, вкусно, словно взаправду умереть может, если Чонгук не прикоснется и мимо омеги пройдёт.       Никакой любви, только взаимное желание и похоть в крови у обоих. Нет того, о чем в романах пишут, но ведь и сказки не являются реальностью. А что, если то, что чувствуют Чонгук и Тэхен по отношению к друг другу и есть любовь? Пускай непонятная другим, пускай слишком грязная для одних. Но что, если любовь у каждого своя, и она имеет разный привкус? Все может быть. Нередко люди расходятся, говоря любимому — разлюбил. А Чонгук вот уверен, что не любит, но только в свои практически сорок понял вкус привязанности, а Тэхен до сильной дрожи во всем теле жаждет чувствовать только Чонгука. Может, они и любят, но не понимают этого. Может, это и есть та самая реальная любовь. Все может быть в этом сумасшедшем мире. Эти мысли посещают голову обоих, но ни один не говорит их в слух. Им проще в глаза друг другу смотреть, встречая утро и прощаясь с лунным холодом ночи.        Млеет. Тэхен млеет от происходящего как в первый раз. С удовольствием вбирает в рот крупный член и не пытается убрать с подбородка и щек стекающие слюни. Знает ведь, как Чонгуку нравится. Только на Тэхене их не противно лицезреть в таком состоянии, и только омеге разрешено быть таким, словно он на грани. В шаге от большой распущенности. Их глаза не смыкаются, дыхание участившиеся делает обоим больно, но это не та боль, что оплакивают, находясь у могильных плит. Это та боль, что плеткой ласкает разгоряченное тело и дарит голод. Они живут этим чувством сейчас и не думают, что оно способно просто исчезнуть в один миг.       Бедра резкими движениями двигаются, член альфы плотно окольцован губами Тэхена. Ужас и кошмар поощряют, существуют в разврате и упиваются тем, что доводят друг друга до состояния небытия. Чонгук не носит холодную маску. Он всегда холоден и спокоен, но снова трещит по швам с каждой секундой, проведенной с Тэхеном так близко. Не разрешал мальчику трогать себя до своего приезда, не ожидал снова увидеть проказничество, но Тэхен с ума сошел от власти над собой. От той, что дарит мотивацию жить и видеть в будущем не просто черное полотно, а горящие черные океаны, в которых тонуть безопасно каждый день и ночь. Позволяет мужчине все и даже больше, но ему самому мало. Тэхен жаждет быть льдом в сердце Чонгука, если там действительно не слышали о тепле.       — Дышишь только мной. Живешь благодаря мне и все равно голоден, — тихо рычит Чонгук и, резко проникая глубоко в глотку омеги, останавливается, удерживая голову Тэхена. Помутневшими глазами перебирает на крупицы воды голубые в глазах Тэхена в поисках ответа на свои тихие вопросы и не понимает, почему омега его во всем поощряет. Тэхен его восхваляет, как и положено к богу тьмы относится и поощряет ласковую грубость, в то время как мужчина пытается отыскать правду, хотя безусловно верит всему что говорит Тэхен и что показывает, когда ресницы распахивает.— Закрой глаза. — Узел внизу живота стягивается в огне, дрожь россыпью из мурашек скользит по сильному телу. Чонгук громко сглатывает и кончает, смотря в голубые озера с крапинками безумства. Не слушается мужчину, но делает все, чтобы казаться перед ним открытой книгой. — Дьявола с ума сводишь. — Сжимая локоны волос Тэхена, медленно снимает омегу со своего члена. — Там в аду могилы себе копают, готовятся к твоему появлению.       — Разве я того стою? — Шумно дыша, сглатывает сперму и ухмыляется. — Пока лед не растает в груди, я буду бессовестно сидеть на вашей шее, господин. В аду до пылающего жарко, не справитесь. — Чувствует свободу от чужой руки и падает спиной на кровать.       — Мои дела здесь еще не закончены. Этот мир не протянет без земного дьявола. — Чонгук, поднимая правую ладонь, просит Тэхена отползти к краю и медленно забирается на постель, укладываясь на середину. — Думаешь, соскучусь по тебе и побегу тебя навестить?       — Сразу же и себе в висок пулю пустите. Век без меня для вас будет пыткой. Небеса опустятся грозами на кровавую от ваших рук землю, а вы искать в каждом мертвеце начнете. Совсем один останетесь. Луна солнцем станет, солнце само себя взорвет, лишь бы ваши мучения были схожи с муками тоски о том, кто больше всех вас желает. — Кусает нижнюю губу и рассматривает мужчину. Мощные бедра с разведенными ногами, крупный член, лежащий на стальном прессе, грудь, вздымающаяся от тяжелого дыхания и черноты в легких, скулы сжатые. Мужчина в раздумьях от чужих слов. Оно и понятно, Тэхен в яблочко попал. Нахально правду глаголет, не боясь себя лишиться. Кончина близка собственная, но точно не сегодня руки смерти обернутся любовно вокруг тонкой белой шеи Тэхена. — Господин, — лис мурлычет, заставляя глаза темные почернеть. — Чонгук…       — Высоко о себе думаешь. Садись, или ждешь особого приглашения? — Кивает на свой пах.       — Наглым образом рушу ваше спокойствие. Боитесь вы все же одного. — Ползет к бедрам и опускается. Под взглядом черных океанов широким мазком языка облизывает крупный член альфы.       — Твоего языка, — выгибает бровь и улавливает на чужих губах тихую усмешку. Совсем мальчик страх потерял. Привык к нему, ведь живет с ним и спит в одной постели, укрывая свое тело не мягким одеялом, а тяжелыми большими руками мужчины, обычно скользящими по голым бедрам. — Садись, Тэхен, или мне придется снова тебя заткнуть на время. Молчать ты умеешь только с моим членом во рту.        — Господин, — шепчет, отдаляясь. — Да вам до страшного нравится мой голос. — Перекидывая ногу, седлает мощные бедра мужчины. Ладонью правой опирается о стальной пресс Чонгука, а левую заводит назад, обхватывая крупный член. Ласкает, но слова режут слух. Касается пышных бедер и скользит взглядом по телу над собой. — Правду мою уста глаголят. Но вы же глыба льда, а слова мои — как горох об стенку. Слышите, не слышите, толку ноль. Не доходит смысл сюда. — Пальчиками скользит по животу, вверх ползет по ребрам и, остановившись около сердца, стучит по коже указательным пальцем. — Глухо, даже эха нет.       — Все потому, что ты только смотришь. Прислушиваться к тишине нужно уметь, а ты даже голову со мной теряешь. Пулю жалко тратить на такого, как ты, толку будет ноль, если я выстрелю сейчас. Тело кипеть будет, сердце искриться во имя меня, а глаза, наполненные хрусталью голубой, даже потухнуть не смогут, ждать меня будут, пока я сам твои веки не опущу.       — Глупым меня считаете, — усмехается, но внутри где-то рана появилась. Сочится густой чернотой, кровоточит сладко.       — Глухим. Я тебе уже сказал, ты слушать не умеешь.       — Перевоспитайте тогда меня полностью. Мне нужно научиться слушать вас, вашу тишину. — Приподнимает бедра и трется о подставленную головку члена мужчины.       — Проще время остановить, чем тебя научить слушать меня. — приподнимает бедра и, сжав в ладонях Тэхена, резко толкается, проникая в омегу.       Тело пронзает пулей. Тэхен ощущает новую вспышку голода и его страшным образом ведет. Воздух мрачнеет, исчезает, заставляя снова чувствовать только Чонгука. Тэхен его в себя пропустил, словно сосуд без граней и конца. Наполняется мужчиной, и ему все равно мало. Ощущать в себе мужчину равно чувствовать себя в своем предназначении. Смазки много, проникновение вышло душераздирающим. Никаких контрацептивов. Они оба позаботились до переезда Тэхена об их здоровье и, даже кончая, Чонгук изредка позволяет себе заполнить Тэхена. Никаких детей в этом страшном союзе. Тэхен их не может иметь, а Чонгук с самого своего рождения стал тем, кому мир кланялся и называя отцом, в щепки готов был рассыпаться. Страшны черные океаны даже для бесстрашных, но не Тэхену. Этому омеге, наоборот, плескаться бы и задыхаться сутками в них. Животный страх овладевает, когда Тэхен не видит их, не слышит тихого грома и страшно безобразных слез небес над этими черными водами. Привык к лапам хищным, жизнь свою в них нашел, потому гореть не может без Чонгука. Поникает сразу, словно потухшая свеча в холодной забытой церкви.       Думает над тишиной и медленно начинает двигаться. Тэхен на миг прикрывает глаза и тает от силы чужих ладоней. Все тело порой усыпано отпечатками Чонгука, но оно и служит для мужчины холстом с красным полотном. Бывает, и языком черные пятна оставляет, а иногда языком стирает забытые собой же грани. Как же вкусно это чувство — голода с сытым насыщением. Вроде, уже и вкус знаком, детали изучены, но мало. Так мало им друг друга порой, что грызться Тэхену сил не хватает, отдает себя под рыки злые и маячит голой задницей перед пылающим в зле Чонгуком.        — Утратил силы из-за болтовни? — хрипло и низко шепчет, рассматривая приоткрытые глаза, наполненные вмиг темным веществом.       — Чонгук… — стонет и опускается медленно на всю длину члена. — Господин, они когтями острыми глотку с ключицами царапают. — Скользит левой ладонью по своим ягодицам, ведет руку по бедру и, натыкаясь на чужую, накрывает своей пальцы мужчины, что впились в мягкую кожу.       При созданном пожаре и взгляде черных океанов крутит бедрами, облизывает губы и смотрит на свой указательный палец, прижатый к сердцу Чонгука. Даже эха нет, не слышит ничего, кроме кромешной тьмы и вьюги. Может, оно и к лучшему. Тэхен и так получил то, что хотел, а о большем молиться не нужно. Мужчина, по которому горел и пылал, теперь разделяет все происходящее с омегой. Сначала плавно и нежно двигается на члене, в глаза друг другу смотрят, и лишь громкие стоны Тэхена разбавляют скрип челюстей восставших из тьмы. Красиво и до одурения вкусно Тэхен лижет губы, тянет один уголок вверх и с ухмылкой опускает резко бедра, крупно вздрагивая. Оба слышат развратные и пошлые звуки хлюпанья, чавканье смазки от толчков. Чонгуку без разницы на это, ему, главное, дождаться собственного желания прекратить медленный спектакль Тэхена и, сжав ладонью глотку омеги, на максимальном быстром темпе начать двигаться в теле, что сейчас извивается грациозно над ним.       — Почему сдерживаете себя? Наказание слишком сладкое для меня. — Медленно опускается корпусом вниз, и кончиком языка касается подбородка мужчины.       — Ожидаю, когда тебе надоест моя безынициативность, и ты утопать в слезах начнёшь от убийственного голода по мне, — щурится Чонгук и скользит ладонями к ягодицам. — Начинай плакать, слишком тихо стало, — зеркалит чужую ухмылку и шлепает по пышной заднице, выбивая из Тэхена протяжной стон похоти.       Тэхен вспыхивает ярче языков пламени, что кружат вокруг двух нагих тел. Губами присасывается к щеке мужчины и давится стоном, когда Чонгук сгибает ноги в коленях и делает глубокий толчок. Их манера общения с друг другом до бессовестного сладка им. Они начинают воспламеняться и дышать тем, что оба друг другу дают — желанием с голодом. Рядом бесы рты распахивают, демоны пальцы на руках в пыль крошат, а Дьявол честь Чонгуку отдает, признавая свое место у ног мужчины, как и любой другой человек на Земле. Душат чувства, Тэхен их вкус знает. Ощущает их в себе к Чонгуку и даже не думает обратить их в слова. Покажет снова в действии и будет самым вкусным ужином для того, кто сейчас сам вгрызается в губы Тэхена.       — Заставь тьму закрыть уши. Покажи, как нужно желать меня. — Чонгук ловит губы Тэхена и целует.       С напором, с желанием и взаимностью вбирает в рот нижнюю губу Тэхена и двигается в теле омеги. Ощущать Тэхена на себе мужчина привык и даже не думает, что кто-нибудь может быть на месте омеги. В прошлом были, а в настоящем — голодно вгрызается в пухлые губы и ловит ртом громкие стоны. Чонгук умеет делать больно. Способен дарить роскошные подарки, такие, как муки страшные, ядом глаза выжигать у падших, и все это порой бесплатно. Но Тэхен не заслуживает такой роскоши. Мужчина больно кусает Тэхена за губу, языком зализывает рану и сглатывает чужую кровь. Тэхен по уши в нем и никогда больше не сможет подняться с колен перед Чонгуком. Нет никаких потому что и причин, просто так расписано судьбой. Его жизнь, как и все существа принадлежат Чонгуку. Мужчина и Ад, и Рай одновременно. Раем служит холод, а ад олицетворяет власть в черных океанах. Тэхен скулит и хнычет в губы Чонгука. Сжимает внутри себя член, ощущая быстрые и глубокие толчки. Воздух крошится вокруг, а пламя лишь сильнее разгорается.        — Мой господин. — Языком мажет по губам Чонгука и скользит по скуле. — Мой страх и ужас. — Наклоняет голову и обхватывает губами мочку уха альфы. Стонет, шепчет тихо, опаляя разум мужчины, и медленно признание в слова превращает.       — Не разочаровывай меня. Любовь лишь кнут красный, даже не плетка, ласкающая тело. — Правую ладонь укладывает на спину омеги и поднимается. Садится на кровавые простыни и сквозь тьму видит только горящие голубые озера. Оттуда веет буря ледяная, сквозит холодом. Чонгук не боится простудиться и потеряться среди легких, на первых взгляд, волн. — Мой холод — не результат и не маска от прошлого ранения. Это мое я. Не дуй на левое ребро, опаляя его теплом. Нечего там растапливать. — Укладывает Тэхена на свое место, не снимая нежное тело со своего члена и меняясь местами, нависая сверху, рычит в ухмылку Тэхена: — Любовь — пакость Дьявола. Ошейник для ведомых. Очищай свои дурные мысли, глупостями можешь заниматься вне моего поля зрения. Не разочаровывай меня. Это мое последнее предупреждение. — Впивается в манящие губы, тут же отвечающие взаимностью.        Лелеет себя надеждами о худшем. Душит себя мыслями, что Тэхен снова ослушается и станет таким неособенным в руках Чонгука. Будет обычным человеком с травмой из-за невзаимности. Двигается в нем, глубоко проникает до чужой дрожи в теле Тэхена и лижет язык омеги. Мальчик пылает под ним, огни разбрасывает вокруг себя и стонет протяжно, заставляя Чонгука ощутить некое раздражение от самого себя. Им мало друг друга. Они еще не достигли пика, когда внутри органы скручиваются, а кровь в темный окрашивается. И свет в глазах Тэхена для Чонгука ловушка. Смотрит черными океанами на бушующую гладь озер и дышит тяжело, теряя рассудок. А Тэхен в спине прогибается, извивается под большим телом и смеет касаться шеи Чонгука. Плечи руками ласкает, ища опору, знает Тэхен, какой груз Чонгук способен нести в будущее, потому и восхищен до безумства. Ноги закидывает на талию мужчины, не поспевает бедрами подмахивать. Им сейчас бы зубами друг в друга вгрызться, кровь на языке почувствовать, но они, являясь мазохистами, требуют большего для утоления нескончаемого голода в душе.        — И могущество тьмы однажды склонит голову перед светом, что ранит глубже клинка. — Приподнимается Чонгук и правой ладонью касается шеи Тэхена, окольцовывая ее и сжимая. — Зря позволил тебе смотреть на себя. — Выходит из тела, оставляя только головку и резко входит, до шлепка. Тэхен откидывает голову назад и прикрывая глаза, стонет имя своего Дьявола.       — Чонгук… — Вытаскивает изо рта язык и закатывает глаза от удовольствия. Хрипит от нехватки мужчины в легких, дрожит под мощным телом и сжимается вокруг члена. Из-за большого количества смазки звуки шлепков слаще, ласкают слух и малыми взрывами отдаются в паху. Член Тэхена трется между их зажатыми телами, сочится смазкой. Хочется еще. Жажда большего во всем теле воем отдается. Тэхен чувствует, как его ресницы горят и дрожат. Еще немного и с них градом посыпется хрусталь голубая. — Господин, Дьявол моей жизни, убейте меня, — приоткрывает веки и хрипло умоляет о большем наказании.       — Даже во время секса жаждешь своего конца, — усмехается наивности чужой.       — От вас. Желаю, чтобы каждая ресничка, каждая частица моего тела принадлежала вам. Метками усыпьте меня, зубами ласкайте… — Обхватывает дрожащими руками лицо Чонгука и тянет на себя. — Докажите, что смерть моя станет для нас обоих пыткой, нежели чем жизнь под вашим крылом. Докажите мне, что я прав. Иначе самостоятельно погублю себя. Вашим клинком или пулей лишу себя, отберу у вас последний ужин. — Тянется губами к чужим и мажет по ним. — Докажите, умоляю. — Первая хрусталь разбивается, теряясь в виске. Упала тихо с черных густых ресниц и, если этого Тэхен не заметил, то Чонгук весь путь падения отслеживал.        Холод и безразличие к свету, к наигранности имеет место быть. Чонгук ведь чувствует агонию. И свою, и чужую. Видит, как важно для Тэхена признание. Свое и Чонгука. Видна искренность в каждом взмахе длинных ресниц, что красиво и нежно обрамляют большие глаза, в которых голубые воды застыли, позволяя холоду проникнуть внутрь. Чонгук все слышит и видит, а его — нет. Ясно одно сейчас, Тэхен падок на слова, а Чонгук на поступки бессовестные. Омега, как дитя родившееся в их мире: молится Дьяволу, смотря на кровавые небеса, жаждет сладкие пытки и дорвался до того, что теперь нуждается в признании. Словно последняя стадия, а чего — мужчина не понимает или не хочет понимать. Бессмысленно отрицать, что пламя является именем их союза грешного. Самого искреннего, но до страшного грязного для чистых.        — Доказать? Тэхен… — впервые ласково звучит. — Я не побоюсь себя радости в твоем лице лишить. Не позволю тебе трогать сталь, уничтожающую душу. Не позволю идти лишь на поводу слабости дьявольской. Любовь не имеет смысла. Ее нет, ее не существует там, где кровь кипит. Мы голодны. Зверски желаем друг друга, и это показатель того, что в данную секунду я позволяю тебе быть сейчас подо мной. Я попросил тебя не разочаровывать меня, сказал — научиться слышать тишину. Порой даже там, где тихо, можно услышать вой раненого. — Расслабляет пальцы на шее и нежно скользит по телу. — Я хочу, чтобы ты научился слушать и слышать меня. Мое молчание бывает громким. Заруби себе этот факт на носу. — Чонгук касается омежьего члена и медленно ласкает.       — Не понимаю, что вы со мной сделали сейчас. — Когтями ведет по шее Чонгука и скользит вниз по груди. — Душу в прах превратили, или ледяное сердце столкнулось с огненным. — Тянется губами к левой руке Чонгука, на которую мужчина опирается.       — Заставил орган чувств замолчать. Выключай уже и голову. — Большим пальцем ласкает влажную головку омежьего члена и медленно крутит бедрами, набирая скорость.        И Тэхен слушается. Погружается в мужчину, в его пламенные ласки. Тело призывно на каждый толчок реагирует — омега вздрагивает крупно, ерзает под нависающей властью. Тэхен прикрывает на миг глаза, сжимает внутри себя скользящий член и, приоткрывая губы, сладко и громко стонет. Разбивается на части под мужчиной, отдает душу тому, кого и жизнью своей считает, и причиной скорой смерти. Их это обоих распаляет. Голод образует страсть, а она их цепкими цепями к друг другу притягивает. Мужчина слышит чужой вой, упивается сладостью хрустальной, что скользит по щекам Тэхена, и насмотреться не может, как мальчика ведет от его действий.       — Слишком мало. — Дышит им, скулит под ним. — Еще, Чонгук…       — Никогда не насытишься ведь, — рычит и резко выходит из Тэхена, вставая на колени. — Из волчонка в лиса превращаешься, стоит мне тебя обласкать. — Чонгук обхватывает ладонью левую ногу и тянет в сторону, без слов давая понять, что нужно изменить позу. — Попроси меня так, как любишь. Заставь моего альфу потерять полностью контроль.       Тэхен вспыхивает огнем. Ухмыляется и переворачивается на живот, вставая на колени. Приподнимает задницу, в ладонях простынь кровавую сжимает и крутит бедрами. Мужчина не дышит. Впивается глазами в пышную задницу и наблюдает за каплями естественной смазки, которая стекает из ануса. Челюсть сводит от безумных мыслей. Впервые на языке зуд появляется. Чонгук нежно укладывает ладони на ягодицы и, опускаясь корпусом вниз, одним мазком языка скользит по анусу, собирая капли смазки. Смакует жидкость во рту и тихо проглатывает, вздрагивая от желания.       — Вы так еще ко мне не прикасались… — Дышит часто и щекой трется о простынь. Сердце под ребрами опаляет жаром и холодом одновременно. Свой голод не способен утолить, а мужчины — тем более. — Господин… — вскрикивает, когда Чонгук губами присасывается к анусу и, разводя ладонями ягодицы, сжимает их до красных меток на нежном теле.        Вокруг них столько разрушений, праха с пеплом, но Чонгук чувствует, что с Тэхеном можно построить нерушимые империи, где омега будет править, объезжая мощные бедра. Такое может случиться, и эти мысли не вызывают страха лишиться своей власти, а наоборот, даруют надежду, что в аду будет два монастыря, где будут молиться люди. Тэхен — угроза только для тьмы, но Чонгук возьмет за него ответственность и вознесет туда, где боги крестами защищаются, боясь за свой свет. В мире должно быть равновесие. Имеют место быть и свет, и тьма, но встретив Тэхена и взглянув в голубые озера, что кажутся светом во мраке, Чонгук хочет потушить все огни мира, чтобы только один Тэхен сиял в его черных океанах. Любовь это ли? Может быть, никто не знает. Да и какая разница, когда использовать это слово. Важно ведь обоим ощущать взаимность и иметь чистое желание быть с тем, кто ради тебя и на колени опустится, и клинком небеса святые превратит в темный дым.       — Еще… — скулит, не имея шанса выжить.       Мужчина кончиком языка толкается в анус омеги, скользит внутри, разрушая Тэхена. Правда вся во тьме, и ложь там можно скрыть, а в свете дня даже капли крови мерцают, выдавая раненого. Чонгук любит ночь и в бешенство может прийти, если голос Тэхена не разбивает тишину. Сейчас все пазлы сошлись, границы вкрай смыты одними только криками удовольствия, от которых по всему телу мужчины языки пламени разбегаются. Они не знают чувства, о котором все падшие глаголят, они только чувствуют друг друга, и по этой причине мужчина позволяет Тэхену то, что никогда даже себе не позволял. И смех Тэхена редкий душу морозную обжигает. Сердце Чонгука не тает, но впитывает обманчивый свет.        Язык медленно проникает глубже с каждым новым толчком, растягивая удовольствие. Чонгук и себя, и Тэхена испытывает, ждёт, когда альфе надоест играться, а омега и вовсе с ума сойдет, потеряв себя. Губы скользят вниз и, касаясь мошонки, Чонгук кончиком языка дразнит Тэхена. Слышит скулеж и скрип челюсти омеги, дрожь в теле чувствует и заставляет достигнуть такого желания, которое они оба еще не испытывали. Чонгук шлепает левой ладонью по ягодице, сжимает до вскрика Тэхена и резко вводит два пальца в анус, выбивая из стонущего свое имя.       — Чонгук… — Вздрагивает и, ощущая мнимое освобождение, бедрами крутит, самостоятельно пытаясь сесть на проникающие в его анус пальцы. Тэхена до ужаса ведет от желания. Одновременно всхлипывает и до криков стонет, показывая Чонгуку свое удовольствие. — Это невыносимо… — в бреду шепчет, задыхаясь.       — Мои наказания не должны приносить радость. Не сдерживайся, кончай. — Сгибает внутри Тэхена пальцы и глубже входит. Разводит на манер ножниц, и ухмыляясь, трахает Тэхена. Чонгуку нравится смотреть на казни падших, на небеса, что в его присутствии кровью омываются, нравится смотреть на рычание гиен, что иногда забываются и тут же головы от клинка лишаются. И до страшного нравится смотреть на Тэхена. Чонгук, затаив дыхание, любит наблюдать, как тело на его кровати извивается, пламенем синим горит, и нравится слышать душераздирающий голодный вой омеги, что во всем теле отзывается голодом.        Тэхен ощущает кандалы на теле. Чувствует, как Чонгук, потеряв контроль над собой, позволяет своему альфе завыть и обманчиво начать ластиться к омеге. Мужчина трахает Тэхена пальцами, слушает, как со вкусом смазка омеги хлюпает при толчках и не может себя сдержать от желания. Размашисто лижет мошонку и, наклоняясь чуть ниже, омежий член ласкает. Делает и плохо, и хорошо Тэхену. Нежность для них недугом служит. Им бы в гневе богов сплотиться и, в огне теряясь, губами друг друга коснуться. Тэхен плачет и стонет, не чувствует кислород вовсе. Языки пламени шею держат, фантомы мужчины спину ласкают. Весь помечен Чонгуком и до краев им заполнен.       — Чонгук… — захлебывается в ощущениях и ласках. Тэхен напрягается всем телом, чувствуя стягивающийся узел внизу живота. Его медленно доводят до исступления, до потери реальности и желания существовать.       — Кричи мое имя, погибая. — С горящими глазами наблюдает за судорожным состоянием Тэхена. — Не смыкай губы. — Не сбавляет скорость толчков и правой ладонью сильнее впивается в бедро Тэхена, не позволяя омеге избежать пропасти.       Чонгук медленно языком скользит вверх, губами касается правой ягодицы и кусает нежную кожу. Мальчика трясет от возбуждения и чувства насыщения. Падает безмолвно в пропасть без страха и кричит имя мужчины. Со слезами хрустальными стонет имя своего Дьявола и кончает бурно под себя. Это похоже на игру в ≪смерть или жизнь≫. Чонгук неторопливо изгнал Тэхена туда, где горем свет является, а горячие белые небеса кожу обжигают. И только тело омеги тихо дрожит, даже легкие не горят. Добровольно отдал себя в когти темному богу и по его вине примкнул туда, откуда его не спешат возвращать.       — Я доказал, — размыкая зубы, шепчет Чонгук. — Доказал и себе, что твое место здесь. Около меня и рядом со мной. — Вытаскивает пальцы и, смотря на дрожащие плечи, подносит руку к губам. Языком собирает стекающие густые капли и, мурча про себя, сглатывает.       — Дьявол! — шипит тихо Тэхен и пытается набрать в легкие кислорода.       — И твой палач. И смысл жизни. И разрушение! — напоминает потерявшемуся. — И любовь твоя! — добивает Тэхена.       — И кровавое будущее. Мучительное, сладкое… — Лижет губы. — Господин, пообещайте вонзить в меня клинок, если сердце мое меня из-за вашего ядом прожигать начнёт.       — И себя же погублю. Ад один вверх дном перевернешь ведь. Хочу видеть агонию в голубых озерах. Переворачивайся на спину.       — А говорили — бросите меня, ведь дела у вас кровавые на Земле. — Повинуется и медленно, через пронзающую боль от голода, переворачивается. Откуда силы есть смотреть в черные океаны после падения в бездну, совсем непонятно. Но Тэхен еще больше распыляется, когда на его широко разведенные ноги Чонгук ладони укладывает.        — Не в моем статусе волчонка одного отправлять туда, где другие законы. Ни один бог не склонится перед тобой и причиной будет являться не твое желание утолить любопытство, а твоя любовь к тому, кто для тебя всем является. Дышать без меня не можешь, а хочешь посетить места, куда даже я пока не ступал.       — Не ступали, но уважают. Для вас вселенная родилась и готовила себя. — Не комментирует реплики мужчины со словом ≪любовь≫. Боится спрашивать и разочаровать не только Чонгука, но и сердце, вопящее в груди.       — Моя тишина обрела голос, ты не заметил этого? — Наклоняясь, укладывает ноги Тэхена себе на талию и, когда омега окольцовывает мужчину, сглатывает, увидев в глазах Чонгука что-то новое. — Доказал? — давит на Тэхена, удивляя.       — Богам молятся, призывая закончить беды, а Дьявол истину глаголет, — тихо шепчет в губы опустившемуся близко мужчине.       — Ложь — для слабых и падших. Они называют ее порой сладкой и дурманящей. — Губами скользит по лицу к уху Тэхена и левой ладонью обжигает нежную кожу. Кончиками пальцев гладит живот, гладкий лобок и большим пальцем задевает омежий член. — А Дьявол истину глаголет. — Обхватывает свой член и прижимается головкой к анусу Тэхена. — Какую правду ты хочешь услышать, если тишина для тебя является невозможной?       — Любите ли вы меня? — Кусает кончик языка и дрожит от предвкушения. Чонгук носом виска касается, губами мажет по уху и ухмыляется.        — Лучше бы ты попросил солнце об земли мои разбить. — Толкается бедрами и входит на всю длину члена в анус омеги, мгновенно вздрагивая от чужих ногтей, что впились в кожу на спине. — Слова — лишь жалкая пародия чувства искренности. Скажи мне, Тэхен, — ухмыляется, набирая темп и слушая громкие стоны, не может себя оторвать от чужой щеки. Лижет ее между словами, носом вдыхает аромат кожи Тэхена и душу чужую выворачивает. — Наш голод и связь ненасытная с безумием — является чем-то большим, чем просто ≪люблю≫? Или это вой сирен в туманах над нашими океанами с озерами?       Душит и провоцирует. Чонгук не дает Тэхену дышать и произносить то, что на языке крутится. Двигает размашисто бедрами, слушая скулеж, и как смазка хлюпает от нового глубокого толчка. А Тэхен умирает под ним. Чувствует признание Дьявола и находится в шаге от истерики. Дурманит связь нерушимая, сталью грудь раскалывает. Тэхен в грехах молится за Чонгука и веру в себе не признает. Знает, что оба находятся в том настоящем, что плавно будет перетекать в будущее. Дело в не статусе. Не нужны им людские рамки, где после секса первого в загс бегут, ставя галочку в личном плане. Тэхену бы одной пары слов от мужчины, и он больше никогда не будет выть по ночам одиноко, когда Чонгук с клинками очередных падших в прах превращает. Всего одно ≪люблю≫ Чонгука, и Тэхен сможет сам лишиться кислорода. Сам надломит себе ребра от счастья и больше никогда не станет для мужчины недугом. Но сейчас все иначе. Тэхен слышит в чужом шепоте на ухо то, из-за чего сердце биться перестает, а вместо слов одно слетает с приоткрытых губ:       — Еще, Чонгук, еще… — скулит под мощью мужчины. Задыхается от жара вокруг и в себе. Знает, что ответ мужчине не нужен сильно, но самому хочется больше вопросов, где буквально заложено то, что у самого на языке сидит.       — Сожми меня, волчонок, — рычит Тэхену на ухо. Не в попытке напугать, а показать. И собственную тишину, что умело игнорировал Тэхен, и желание, сквозящее не только мечтой обладать омегой, но и душу чужую своею кровью наполнить. — Никто не рискнет пройтись по белой коже возбужденным взглядом, и никто не устоит перед твоим безумством по отношению ко мне. Роскошь Дьявола. — Мажет губами по губам, притупляя скулеж и метания под собой. — Роскошь Чон Чонгука. Любимец моего холода и страх святых небес. Сумасшествие голубых озер отняло у меня главное. — Заставляет Тэхена приоткрыть веки и посмотреть на себя.       — Молчите, господин… — вскрикивает, когда мужчина касается левой ладонью его члена и в такт своим толчкам мастурбирует. Горло саднит от стонов, тело зверски пылает, покрываясь слоем тонким пота, и Тэхен сейчас как никогда счастлив. Они с Чонгуком делят на двоих и жизнь и смерть, страх и голод, и даже друг друга, забывая, что оба являются роскошью в жизнях друг друга.       — Отвечай, когда я задаю вопрос, — рычит, упиваясь чужой дрожью и своим именем, что слетает с губ Тэхена. Чонгук ощущает несуществующую зависимость. Она гланды сжимает кандалами, ребра чешет острием ножа и сталью ласкает спину, как сейчас волчонок под мужчиной ногтями выцарапывает иероглифы, оставляя раны кровоточить. Их обоих не пугает кровь, они не боятся ничего в этом грешном мире, но каждый тоскует от мысли, что будущее не будет иметь смысла, если черные океаны перестанут ласкать холодные воды голубых озер. — Не смей играть со мной. Дьявол души в тебе ни чает. — Резко проникает в анус омеги и сжимает в руке ствол омежьего члена, разрушая руины в душе Тэхена. Того колотит на кровавых простынях, все тело в красный огонь превращается, а бедра в судорожной пытке заводятся. — И рычишь, и мурлычешь, когда с упоением кончить готов, — усмехается Чонгук и зубами обхватывает подбородок омеги.        — Чонгук… — Мечтает о пуле. В жизни не испытывал такого насыщения и удовольствия. Пугается не на шутку, слушая речи мужчины. — Убейте меня, наказывая, — молит, чтобы раны открытые затянулись в уродливые шрамы. Любовь Дьявола погубит, а самого Тэхена с ума сведет. Если омега признался и хотел взаимности от мужчины, то тот без прелюдий коротких давит на омегу, заставляет думать Тэхена глубже. Мучает сознание Тэхена, заставляет почувствовать тишину холодного сердца. И Тэхен слышит.       — Слышишь ведь все. — Без сожаления большим пальцем ласкает головку омежьего члена и возобновляет толчки, ликуя от влажности Тэхена.       — У нас грязная любовь для падших. — Зубами рвет кожу на нижней губе. Пытается приоткрыть веки и насладиться безумием в лице мужчины.       — А какая искренность в ней воцаряется для нас с тобой. Нашей кровавой дорогой является, где только для нас с тобой, волчонок, любовь не просто иллюзия, чтобы скрасить одиночество, а судьбоносное предназначение. — Дышит тяжело в губы Тэхена и надавливает большим пальцем на головку омежьего члена, заставляя взвыть от удовольствия. — Предназначение, в котором, как проклятие, нам нужно было воссоединиться. Не совсем понимаю только, зачем мне маленький волчонок с лисьими глазами, но хорошо, что не воробушек, который летает в облаках бездумно. Любовь, Тэхен, не гадается на ромашке и не заставляет людей с ума сходить, закупориваясь в щит от всех проблем. Любовь является голодом, который не должен прекращаться, даже если сутками ложками гремишь. Понимаешь теперь суть тишины? — Чувствует агонию собственную. Пах горит, цепями омрачая мощные бедра, и Чонгук тоже сегодня позволит себе слабость. Хочет почувствовать, каково это — отдать всего себя тому чувству, когда душа крошится, останавливая кровь бурлить в венах.       Все это нестрашно. Чонгук опасается к этому приспособиться, полюбить и с каждым разом все больше допускать слабостей, когда Тэхен так открыто смотрит. Омега совершенно не стесняется показывать свой мир. Красит Чонгуком свое мировоззрение и именем Дьявола каждый взмах птиц называет. Любовь его погубит, как думает Чонгук. И не потому, что мужчина Дьяволом является, а потому, что любовь никогда лекарством-то и не являлась. Знает он, как в мире у земных все происходит. Там люди трясутся над любовью, жизни отдают, чужие гудят, а потом, в зеркало смотря, когтями горло с грудью царапают, задыхаясь от рыданий. И любят они чисто так, что грязно становится вокруг. И лучшие годы свои тратят на любовь, обрекая будущее свое на долгие муки. Тэхен — не падший, но с сердцем горячим появился в свете. Поэтому Чонгук боится, что тоже не устоит перед этим огнем в лиловом саду.        — Вы невыносимы, господин. — Задыхается. Распадается на молекулы под мужчиной без страха. — Если вы называете наш голод вечный — судьбой, то я величаю ее той, что смертью бывает часто у падших.       — Совершенно не слышишь меня, — злится, что на разных языках сейчас разговаривают. Тэхен на предсмертном, а Чонгук — на новом для Тэхена. Холодно-горячем, истинно-правдивом. Тэхену бы простое ≪да≫ услышать на свой вопрос, а Чонгук, не знающий ответ на неверующий, пытается объяснить на пальцах то, что пламя сильно пылает в душе. Говорят обо одном, но стены комнаты слышат две разные речи.       — Вы, должно быть, просто не любите меня. А может, это я просто сошел уже с ума. — Зарывается пальцами в черные волосы мужчины и тянет ближе на себя. — Любите ведь. Дьявол, отвечай. — Роет могилу себе.        Чонгук усмехается, смеется, порыкивая в губы, и впивается голодным поцелуем, прерывая чужие думы. Волчонок пытается неосознанно стать волком, но ему не стать хищником в этой жизни. Чонгук и сам порой с Дьяволом на ≪Вы≫, но объяснить Тэхену, что зубы нужно точить в ночи, а не в бою, кажется совершенно невозможным. Тэхену бы простого ≪да≫, но эта мечта заоблачная, такая нереальная, что даже вкуса не имеет. Ему порой немного грустно жить с таким человеком, но когда Чонгук приезжает домой, то ноги Тэхена сами сгибаются и колени протирают пол. Глаза наливаются слезами от счастья, когда омеге позволяют уткнуться носом в пах альфы и губами пройтись по ткани, вызывая скупую улыбку на чужом лице.       Тэхен давится наполненностью. Насыщается вдоволь Чонгуком и, изнывая в собственной агонии, бархатно стонет в поцелуй. Ему не дают кричать от удовольствия, не дают бедрами подмахивать. Все силы уходят на то, чтобы сердце свое напрочь разобрать. У них любовь такая грязная для падших, но такая искренняя для них самих. И кажется совершенно неважным то, что говорят они о ней на разных языках. Оба чувствуют друг друга. Их тяга подобна самой сладкой сказке, а на деле вокруг все кровит. Было бы прекрасно, если бы Чонгук хоть раз горло в ярости сдавил. Но Чонгук лишь пылинки с волчонка сдувает, тенью по пятам ходит, когда босыми ногами Тэхен по лиловому саду бродит, и нет сомнений в их темных, как пепел, душах. Они друг друга голодно любят и до конца.        — Повтори, — рычит вслед за новым стоном. — Ясный день больше бед принесет, чем темень в лиловом саду. — Чонгук не контролирует власть свою. Альфа клыками омегу ласкает, слизывает соленый пот с висков. Доводит до самого конца, где больше нигде не спрятаться, и дорог дальше нет никуда. Чонгук чувствует когти волчонка в своих волосах, в теле роскошном двигается, показывая все. И чувства холодного сердца своего и мысли, спрятанные от голубых вод. А сейчас хочется одного, чтобы Тэхен прочел мужчину, лицезрея шум черных океанов.       — Дьявол красиво в танце меня ведет. — Выгибается в спине от судорожных волн. — Со всех сторон окружает, не давая солнцу меня проткнуть. — Тэхен мучительно терзает себя и его. С дрожью в теле и голосе прощается вновь. — Тихо рядом с вами и горячо, а мне бы ваше сухое ≪да≫ услышать когда-нибудь. — Думает, две пули скользнули внутрь, а на деле это Чонгук языком поймал чужой, в себя принимая истошный стон от сумасшедшего оргазма, кнутами обвивающими грудь. Тэхен дерет когтями кожу головы мужчины, кончает бурно в руку, ласкающую нежную плоть.       — Еще. — Отрывается от губ Тэхена и сдерживает собственный стон. — Тэхен, еще. — Размазывает по члену в руке сперму омеги и мастурбирует. Тэхен исчез в его жизни. Легкие догорают последний раз, а Чонгук все насытиться им не может. Входит в него, выбивая стоны, и только когда снова кончает и сжимает альфу внутри, Тэхен крупно вздрагивает, языком лаская кислород, что весь в крови.       — Чонгук… — всхлипывает от удара чужого сердца. Слышит, как трещит мрамор в храме Чонгука, и тысячилетняя мерзлота начинает пылать от огня. Чувствует, как Чонгук всем телом напрягается и, прижимаясь бедрами сильнее, глубже проникая, бурно кончает. — Чонгук! — Не может приоткрыть веки. Становится страшно, что холодная сталь дойдет до груди. А мужчина теряет впервые себя. Тихо стонет Тэхену на ухо и шепчет, утоляя голод омеги, отвечая на вопрос. Шепчет покорное и сладкое для Тэхена:       — Да. — Чонгук нежно прижимает губы к уху омеги, лижет мочку и до самого утра топит Тэхена словами: — Я люблю тебя. — Дьявол голову ниже опускает и лбом касается земли. В уважении имя Тэхена величает и обещает всю Вселенную в крови во имя любимого затопить.       Там между ними и холод был, и стрелы летели, но никто никогда не знал и не смел, что только Дьявол был способен искренне любить. Во мраке оберегал волчонка, изводил в прошлом много лет, а сейчас сам себе смело признается, что появился на Земле для одного лишь омеги. И глаза его, воды голубые, пленили, разрывая несчастному мужчине грудь, и питал волчонка сильные любовные чувства неспроста, ведь Чонгук, как оказалось, питает их также сильно. Это все судьба-самозванка. Развратница гиблая. Порой судьба качели не останавливает, даря людям боль и грусть, а иногда решает заранее создать любовь у тех, кто даже не знает ее вкус. Но от того она и искренняя, раз чувствуют голод и боль. И боль бывает разная, по ней сходить с ума можно и самому себе делать больно. Но теперь Чонгук уверен, что значит нескончаемый голод и злость на чужое пламенное сердце, что пытается прожечь дыру в его льду. Как оказалось, все на поверхности, Чонгук первый принял любовь, кандалами и цепями украшал долгие годы, пока глазами ласкал без слов голубые воды и, только благодаря судьбе, ее решению, волчонок молочными клыками прогрыз кнут и попросил покоя в ногах того, кто миром является здесь, судьбами живых правит. Попросил укрыть от холода, но попал в мерзлячку чувств. Тэхену всегда нужны были крылья. Не чтобы летать, а чужие, чтобы укрыться. И как по расписанию судьбы, по своему предназначению, без страха остаться без головы, упал на колени перед Дьяволом, что сейчас так сладко после оргазма шепчет тихое:       — Дьявола любовь.