Синяки

Главный его синяк — плохие взаимоотношения с Лагуновым, который не проходил и больше был похож на безмерную гематому, что болит ежечасно. – Кури в подъезде. — Сказал Валера, обращаясь к Корзухину, который в свою очередь уже достал зажигалку. Он не любил этот запах, и проживая на тот момент у Игоря, ему приходилось это часто терпеть. Сейчас они заглянули домой к Валере всего на час, чтобы забрать некоторые вещи и привести хоть какой-то незначительный порядок в квартире. Ранее Лëва не был у Лагунова. Квартира у него была просторная и холодная. Из-за тягостного молчания, глаза бегали по всему, что было видано: прозрачная ваза с кроваво-красными розами, которые уже давным-давно засохли и начали скидывать лепестки, глумившиеся тёмные густые тучи, дома с потрескавшимися старыми оконными рамами и потëкшей краской. – Тебе рукава закатить? — Лëва обратил внимание на то, что у Валеры они уже порядком мокрые. Он постоянно о них забывает, хоть и знает, как неприятно потом ходить с ними. – Давай. — Лагунов немного отряхнул руки от воды и развернулся к Хлопову. Лëва взял чужое запястье и завернул промокшую ткань по локоть. Холодные, без единой ранки. Вот бы разбить со звоном всю стоявшую фарфоровую посуду, лишь бы заполнить нечувствительность в тишине. Хотелось неумело его целовать до синих разводов, до жжения рёбер, до слëзных потëков, чтоб было не отмыться от любви. Хотелось приглашать его на рейвы, держать за руки, ощущать химию и целоваться даже с ангиной, пока не станут умотанными. Хотелось ставить любимые пластинки, спорить, драться, выходить вечером на морозный балкон и вместе смотреть на облака цвета герани. Белая шея краснела и требовала ласки. Требовала пропустить себя через вены, через маленькие фиолетово-синие капилляры и растекаться по всему организму, как молнии по небу во время грозы. Хлопов держал Валеру за руку и нехотя отпустил её. Касаясь пальцами чужих щёк, Лëва неприлично поцеловал его. Метко, в уголок губ, боясь случайно задеть очки. Неважно, какой был бы итог. Важно, что реакция была запущена. – Зачем? — это был не единственный вопрос Лагунова, видя его распахнутые непонятливые глаза, будто его только что разбудили включённым светом, по темному зимнему утру. Только теперь молчал Лëва. – Неприятно? — он спрашивал его, будто сделал что-то на зло. Приятно. Безусловно было приятно получить тепло и внимание за столь долгое время. Чувствовалось сильное волнение вперемешку со страхом в груди. Хотелось, сильно хотелось ответить, но боязнь позволила только взять за руку. Вовсе не для того, чтобы завернуть рукава Хлопову, а для показания небезразличия в его сторону. Краснеющие щеки манили к себе телесные касания, поэтому, несмотря на беспокойства, Валера решил сначала коснуться руками их, а после еле заметно обветренными губами. Ощущения были максимально тёплыми. Было неожиданно видеть такое поведение от Лагунова. Он честно старался склонять своё либидо на подростково-юношеский пубертат. Хлопов касался его рук, плеч, пересчитывал под рубашкой рёбра прохладными фалангами пальц. Он спускался ниже, переступая границы приличного, больше и больше погружая руки под одежду. Лагунову оставалось только терпеть эти сакральные нежности, чувствуя прикосновения на своих гениталиях и опираться локтями о ледяной подоконник. Чужие ладони дотрагивались предэкуляра и симулировали фрикции. Он множество раз трогал все его эрогенные точки и оставлял бесчисленное количество касаний как можно аккуратно, но не слишком осторожно. Говорил что-то красиво и криво, как в каллиграфии. Лëве казалось, что тот самый непроходимый синяк начал заживать. Только Валера думал иначе. Всё это всё равно не привело бы к чему-то хорошему. Его касались руки, да только чужие. Шаг к нему, как шаг в бездну – опасно. Но дело рук утопающих. С самого начала было ясно, что не стоит возлагать надежды на их узы. И всё это смотрелось чуждо – как орхидеи на помойке. Лëва пристально вглядывался ему в глаза, однако Валера тоскливо их отводил, поджав губы с разрастающимися дурными мыслями на уме. Они не сдали тест на совместимость, это не то кино. Хлопов сидел в тëмном советском подъезде на пыльной ступени и размышлял по поводу произошедшей ситуации. Он знал, что Валера довольно сложный человек, только сейчас это воплощение самого замысловатого кроссворда, казалось нерешаемым. Любить его можно только в мечтах, и то, с учётом солëных прозрачных слëз на глазах. Послышался звук открывающейся двери и тихие шаги позади. Лагунов сел рядом и подвинувшись к Хлопову, поцеловал малиновые губы. Это был последний раз, правда.