Является личным оружием нападения и защиты, предназначенным для поражения противника на коротких расстояниях
Она чувствует на себе взгляд мужчины. Он рассказывает что-то, но она давно не слушает, лишь наблюдая за его жестами, как он водил руками в воздухе, обращаясь ко всем присутствующим, выделяя отдельных, особенно отличившихся бойцов, минимально, но хваля. Каждый хотел от него услышать свое имя с добавлением "отлично справился". Это было маленькой, влажной мечтой каждого, кто окружал Макарова. Но именно её он выделяет в первую очередь. Именно на неё указывает рука, именно на неё падают взгляды товарищей. Стояла гордо, ровно, держа руки по швам. Лучший снайпер у них. Отличная поддержка, отличный стрелок. Она знала свое дело и делала его отлично. Это должно было служить для всех примером того, как должна была выполняться работа, каким должен был быть его боец. Но, никто из толпы не знал, что на самом деле, она заслужила свою часть славы и уважения от их лидера не только тем, что идеально выполняла свою работу, но и, буквально, за красивые глаза. Она приглянулась ему сразу после возвращения. И раньше работала за троих, и раньше была верна ему, только, не получала повышения. Он быстро решил этот вопрос и теперь, она занимала место поближе к нему. И чем ближе к Макарову, тем больше он доверял тому бойцу. Не ощущалось, так, со стороны, но когда ты стоишь совсем рядом - ещё как ощущается.Пару недель назад.
Она стояла у окна, наблюдая за снегом, который медленно падал на землю, укрывая ту белым одеялом. Хлопья летели быстро, кружили в хаотичном танце. Напоминали перину, наполнитель для игрушек или вату. Что-то до ужаса мягкое и что-то до ужаса нежное. Хотелось оказаться там, на улице, с остальными бойцами, встречавшими снег. Но, она стояла в охране Макарова. Одна. С ним не было ни помощника, ни другой охраны, ни Милены, которая всегда крутилась где-то неподалёку. Всех распустил. Мужчина сидел за столом. Делал что-то, заполнял бумаги, печатал на компьютере. Так и не понятно, чем же он занят, но это и не её дело, нечего было начинать лезть. Тяжёлый вздох, оружие перекладывает с одной руки в другую. Вдруг, повисает тишина, в котором она может даже услышать его дыхание. Разворачивается и видит, как его взгляд устремлен точно в её сторону. Рука его упиралась в стол, а на ладони лежала щека. Голова чуть склонилась в бок, глаза слегка закрыты. Не придала этому значения, продолжая смотреть в окно. Он поставил её туда, ведь через дверь входить было глупо. Слишком открыто, шумно, да и не удобно в целом. А вот снайперскую позицию занять и выстрелить точно в голову было проще. Сзади скрипит стул, он поднимается. Она и дальше смотрит в окно, куда-то как можно дальше, иногда заглядывая и в прицел. Везде чисто. — Первый снег, — голос был совсем близко и она снова оборачивается. Он, вроде, стоял так, чтобы смотреть в окно, но взгляд его был устремлен на бойца, стоящего у него, тут. — Какое время года тебе нравится больше? — Лето. —отвечает быстро, так как их и учили. За спиной слышен смешок и, в конечном итоге, на её плечо ложится крепкая рука. — Мне больше нравится осень. — он заставляет её развернуться, наконец-то, обращая взор девушки на него. Теперь уже полноценно. — Осень красивая, яркая. Но она точно так же вызывает чувство безнадеги, возникает какое-то желание бросить все. Не было такого? — Нет... Нельзя было разрывать зрительный контакт. Это говорило о их слабости, невозможности выдержать даже такого. Преданность Макарову это не только страх его личности, не только беспрекословное выполнение приказов. Это отдача жизни за идею, это молчание о его планах даже под самой жестокой пыткой. Это была верность Макарову, это было то, что он считал человеком сильным, тем, кто достойно мог нести имя его бойца, имя его организации. Она усвоила это давно. Ещё в первый раз, когда не отвела от него взгляд, когда бесстрашно смотрела ему в глаза. Остальные считали её безбашенной, совершенно непослушной. Она и правда позволяла себе чуть больше, чем могли остальные. Пререкалась, не выполняла приказы или выполняла их по своему, но... Это мешало выполнению миссии? Нет, ни разу, наоборот, она вытаскивала бойцов из разного рода ситуаций. Поэтому Макаров позволял ей такое, позволял ей быть чуть непослушнее, чем остальные. — И почему же именно лето? — мужчина усмехается, все ещё придерживая девушку за плечо. Бойцы радовались снегу и он, на самом деле, не меньше. Эта прохлада, эти белые деревья, этот хрустящий под ногами ковёр. Красота. — Не нужно долго собираться. Нет миллионов слоев одежды. — пожимает плечами. Мужчина чуть улыбается, опуская взгляд на неё, слегка склоняя голову на бок. — Мироновой не нравится одежда? — словно с иронией заданный вопрос, но, ощущалось в нем что-то... На что она отреагировала удивлением, широко открытыми глазами и вздохом. То-ли от неожиданности такого, то-ли от возмущения. — Нет, нет, вы не то подумали! — Уверена? — он сделал шаг вперёд, заставляя сделать её шаг назад, а потом ещё и ещё, пока она не оказалась прижата к стене. Мужчина был выше, шире. Прохода не давал. Его взгляд, холодный и тяжёлый, словно тебя придавило огромной ледяной глыбой. Ты пытался выбраться из под той, царапаясь ногтями, кусая зубами и стирая руки в кровь, но не мог. Не мог как ни крути. И здесь она стояла как вкопанная, вжимаясь в стену, пытаясь исчезнуть на её фоне. — Миронова, как давно ты здесь? — Около года, Владимир. — Правильно, Миронова. За это время ты повышение получала? — его рука ложится на её шею, проходится по той вверх, слегка приподнимая голову вверх. — Нет... Вы что-то хотите? Чтобы я ещё раз доказала, что достойна повышения? Он смеётся, покачивая головой. Властный, серьёзный. Она бы врала всем, если бы говорила, что не видит в том мужчину, а только лидера. Девушек на отряд мог однорукий по пальцам сосчитать. Двое. Их было только двое. Она и Милена, которая-то и не особо работала у них. Так, была обычным прихвостнем Макарова, которая то тут, то там прижмется к нему. Все это было обычным делом и шептались солдаты об этом частенько. "Милена снова у Макарова обжимается, ну что за номер?". Но вот Миронова Евгения оставалась незамеченной. У неё и имя-то. Женя. Мужское же. Воспринималась как товарищ, как такой же парнишка, а не девушка. Не сказать, что это обижало её, но ей как и любому другому человеку хотелось внимания. Но, она не надеялась получать его от Макарова. Но он решил совершенно по другому. Повысил её, частенько брал с собой и в целом заставлял её находиться рядом, изредка чему-то по мелочи обучая. Нет, конечно, он ценил не только её красивые глаза, но и её навыки... Но сейчас... Она все больше и больше чувствовала напор этого внимания. Мужчина был настойчив, он не любил уступать, не любил проигрывать. Ему совершенно не нравилось, что она могла работать с кем-то, кроме него. Что она могла быть просто рядом с кем-то, кроме него. И пускай, он видел, что девушка относится к нему с осторожностью и не спешит падать ему в ноги, он продолжал уже считать её своей. Ограничить её общение с остальными? Было. Заставить её и дальше работать снайпером, чтобы лишний раз ни с кем не виделась? Было. Она обращается к нему по имени, фамилии. Спрашивает, что ему нужно и что происходит, но он словно игнорирует её. Опускается к ней, смотря точно в глаза, забираясь в самые потаенные уголки девичьей души. И, врало бы абсолютно все, она, её тело, но не глаза, зрачки которых расширились, смотря на того явно с большой любовью. Страх он знал прекрасно и его там не было. Но, она продолжала сопротивляться, не подпуская его ближе. Даже когда он был в миллиметре от её губ, когда его дыхание жгло кожу, когда она чувствовала смесь из парфюма и сигарет, все равно чуть отворачивала лицо, так, чтобы их губы не могли соприкоснуться. Становилось мерзко, она так не могла. Да, она думала о нем, как о мужчине, она совершенно не отрицала его привлекательности, но этот человек - безумец. Он не только сделает ей больно осознавая это, но и невольно. Ей нельзя было. Она добивалась всего сама и дальше хотела это делать. Но её щеки сжаты, Миронова не в силах больше отвести головы от него, ощущая, как он прижимается к ней. Как его сухие губы удивительно аккуратно целуют её, как щетина слегка покалывает кожу, как он прикрывает глаза, смакуя каждую секунду в таком положении. Он любил властвовать, он любил, когда все было так, как желает он и Евгения выбивалась из его любви к власти. Она была непослушной, смела дерзить и делать так, как она считала нужным и это каждый раз заводило его. Каждый раз, когда она смотрела на него именно тем взглядом, он понимал, что она ослушается. Подавить её. Это было его целью, сначала. Сделать эту девушку такой шёлковой, что остальные на её фоне были бы самыми настоящими разгильдяями, которые совершенно не слушаются великого Макарова, но как бы он не поступал, девушка продолжала действовать так же, как и до этого. Неподавимая, он не мог властвовать над ней морально. Тогда, он захотел физически. Он хотел прижать её к столу, вдалбливаться в девичье тело так, чтобы она цеплялась за края, кричала, ругала его, в конечном итоге принимая власть того. Его давление, поцелуй сейчас был первым этапом, который даже здесь она посмела разрушить. Чего он от неё не ждал? Послушания, проигрыша и принятия его действий. Даже сейчас она смеет ослушаться его плана и принять поцелуй, слегка приоткрывая рот, впуская его язык глубже, ощущая, как он скользит по её, как тянет за собой. Дышать становилось безумно тяжело, пальчики хватались за его рубашку. — Владимир, пожалуйста... — она тяжело вздыхает, когда он наконец отпускает её. Жадно глотает воздух, приподнимая голову, дабы он снова не утянул её в поцелуй, но ему уже и не нужно было это. Шея. Тонкая, такая нежная и почти невидимая под слоями снаряжения. Он припадает губами к ней, проходится языком, кусает, целует и присасывается к коже, оставляя метки. Ему хотелось, чтобы никто больше не посмел смотреть на неё так, как смотрели до этого. Да, товарищ, но этот товарищ был женщиной и какими бы друзьями те не были, он понимал, что она легко могла бы принять здесь роль чёртового спермоприемника. Было бы допущением отдать такое тело на растерзание этому зверью. — Владимир, не надо, прошу вас... Чтобы она ему не говорила, он чувствовал, как заплетался её язык, как она становилась все краснее, горячее, как тяжело вздыхала, постанывая от каждого поцелуя. Она не опускала голову вниз, она не толкала его. Держалась руками за его рубашку, откидывала голову назад, толкаясь ему навстречу, чтобы быть ближе. Ему нравилось, как она теряется в своих ощущениях, ему нравилось видеть этот затуманенный взгляд. Это его подчиненная. Он медленно берет её за талию, идёт с ней до стула. Она не сопротивляется, но смотрит на того с недоверием, с явным продолжением просьб прекратить его это. Садится, стул слегка скрипит, но это не мешает. Она стоит у него между широко раскинутых ног. Он проходится руками по её бокам, нащупывая замки. Расщелкивает те и снаряжение падает на пол, шумно ударяясь о тот. Куртка уже не так явно скрывала её формы, но, все ещё была прикрытием, но, цель у него была другой. — Садись. — рука указывает на пол. Она понимает, что он хочет. И, кажется, готова была идти тому на встречу, но, все ещё стоит. Пока, наконец, не наклоняется к тому. Опьяненная им, его действиями, она снова потеряла страх перед ним, снова действовала так, как считала нужным. — Евгения, я сказал... — Чшш... — он ощутил, как она приближается, как тихо шипит ему в губы, прося заткнуться. Теперь целует уже она. Не настаивая, но, постепенно опускаясь вниз, утягивая его за собой, заставляя поддаться его вперёд. Это уже он набирал темп, снова размыкая её рот, заставляя прятать язык где-то в глотке, дабы снова не столкнуться с ним. — Макаров, ты мерзкий человек... Для него такое было усладой. И все же, она подчинилась, опускаясь вниз, прижимаясь щекой к тыльной стороне его бедра. Он наблюдает за этой картиной с упоением. Видеть, как непослушная девочка ползает в его ногах, как тянется к члену было ещё более привлекающим, чем... Черт возьми, он даже сравнить это ни с чем не мог. Его доводило до предела, как она расстегивает его ремень, заставляло тяжело вздыхать, когда она тянет штаны и белье вниз. В конце концов, он откидывает голову назад, когда ручки прикасаются к головке, когда она пальцами проходится по выступающим венам, когда большим растирает предэякулят. Не хотел. Он не хотел выглядеть изнемогающим, поддаваться её действиям. Он не хотел, чтобы она добилась своего. Но он безумно хотел ухватить её за голову, насаживая небольшой рот на член, без возможности подохнуть, без возможности даже остановиться. Он хотел заставить её давиться, но продолжать действовать, даже несмотря на то, что ей бы просто было тяжело принять такой размер. Он хотел, чтобы она плакала, чтобы красными глазами смотрела на него умоляюще. Шершавый язык скользит по всей длиннее, он стискивает зубы, когда ощущает, наконец, горячий рот. Она действовала медленно, словно назло ему. Она будто читала его мысли, призыв ускориться и делала все ровно наоборот. Языком ласкала кожу, пока голова чуть двигалась. Девичьи волосы закрывали ему вид на то, как нос тыкается в его лобок, поэтому слегка убирает те, заправляет за ее ухо. Она млеет от этого действа, кажется тает, сжалившись над ним. Движения набирают темп и она замечает, как дёргается кадык, когда он шумно сглатывает, как сжимаются в кулаки руки, как он еле слышно, но тяжело дышит. Считала ли она честью, что доводит его до такого? Конечно же, нет. Но ей было приятно понимать, что именно от неё растекается по креслу Макаров, что именно из-за неё он теряет весь свой грозный вид, превращаясь в обычного человека. Она сидела в его ногах, прекрасно видя, как вздымается его грудь, как нервно подрагивают губы. Как, в конечном итоге, он вновь стискивает зубы, изливаясь ей в рот. Он ожидал, что она сейчас сплюнет или просто упустит все мимо рта, но, к его удивлению, она сглотнула. Даже, посмела ему улыбнуться после этого, мол, "Смотри, что умею. Не ждал, да?". Владеть бойцами - большой труд. Но владеть одним из этих бойцов - недостижимая цель для Макарова. Он поднимается, пускай и не так резво, как хотелось бы. Движение, она уже оказывается поднята, прижата животом к столу. Бедра слегка приподняты, а он сам рассматривает её с такого положения. До этого неподступная, контролирующая все и действующая так, как ей вздумается, лежала сейчас под ним, слегка дрыгая ногами. — Миронова, — обращается он, наваливаясь на неё сверху, проходясь руками по груди, проскальзывая вниз, к ремню. — Тебе не нравится одежда, да? Но сил ответить она в себе не находила, поддаваясь его рукам, вжимаясь ягодицами в пах, чувствуя ещё крепкий член. Тяжёлый вздох, и вместо того, чтобы стянуть с неё штаны, он поднимается к куртке, расстегивая ту. Под ней, ожидаемо, была майка. Она почти всегда так ходила, летом, просто, расстегивалась. Руки слегка сжимают мягкую грудь. Она была как раз под его ладонь, идеально. Он чувствовал, как она поворачивает на него голову, рассматривая его. — Вы можете снять рубашку? — он остановился, смотря на девушку. Она хочет что? Зачем ей это? Но, несмотря на заданные им самому себе вопросы, пуговица за пуговицей и та была расстегнута. Татуировки. Она давно хотела увидеть их все. — Волков бояться - в лес не ходить, да, Владимир? Девичий смех заменяется звонким шлепком по ягодицам. Она затихает, но продолжает взглядом скользить по его татуировками, телу. Ей, кажется, начинало это нравится и она ругала себя за это. Не могла же она так просто сдаться и подчиниться ему, стать его послушной игрушкой, мясом, которое он с удовольствием бы кусал, растягивая очередной кусок удовольствия. Стягивает с неё штаны, следом белье. Она была влажной, что заставило его самодовольно улыбнуться. Её губы просили остановиться, но тело уже все понимало, тело шло навстречу мужчине. Пальцы проходятся по клитору, задевают тот, начинают неспешно, круговыми движениями массировать то. Он видел, как дёргаются её бедра, как она старается отодвинуться от его руки. Ему это безумно нравилось. Он даже не успел толком ничего сделать, а она уже кончила. Теперь, два пальца оказываются внутри неё. Горячая, мокрая и тесная до одурманивания. Он надеялся на то, что она была никем до него не тронута, что он бы не только стал для нее лучшим, но ещё и последним. Края рубашки чуть откидываются в сторону, он опирается руками по краям от бёдер Евгении и толкается членом вперёд. Входит как по маслу. Она вскрикивает, стонет от сладостного чувства наполненности. Ощущает каждую венку, как он пульсирует внутри, как безбожно трется об неё. Он двигается резко, грубо, до шлепков о её задницу, до крика, до явного шепота за дверью тех, кто проходил мимо и услышал происходящее. Больно не было, наоборот, она двигалась на встречу, выгибая спину, вздыхая от каждого входа и скуля от выхода, не желала отпускать того, не хотела, чтобы он выходил из неё. Она чувствовала себя максимально униженной, когда он смял её руки в одно, вытягивая их вперёд, когда наваливается на неё всем тело, когда вторая, свободная рука ко всему прочему продолжает массировать клитор. Она слышала каждый его вздох, каждый подавленный за зубами стон, чувствовала, как он дрожит не меньше неё, испытывая удовольствие, скорее всего, даже побольше неё. Наконец, она оказалась под ним, её бунтарский дух подавлен , она действовала так, как хотел он. Точно и никак иначе. Стонала, кричала, вилась и жалась к нему. Его имя она произносила как молитву, каждый раз словно обращаясь к кому-то свыше. Но он не слушал её. Несмотря на все обращения, несмотря на все её просьбы, он вдалбливался в тело под ним, беспощадно используя то в свое удовольствие. Он не звал её по имени, но по тем стонам, которые он невольно пропускал, она понимала - он на грани не меньше неё. Чувствовала, как он становится все грубее, все быстрее, как дыхание не только сбивается, но и вовсе обретает какой-то бешеный, звериный ритм. Как, в конечном итоге, он кончает. Не внутрь, на её бедра, задницу, ляжки. — Миронова, — обращается тот, осматривая результат своих действий. Обмякшее тело, залитое спермой. Кажется, он ещё долго будет хранить память об этом. — а какое твоё любимое оружие? — ПМ, Владимир...