Куда ветер занесет

Рейнбоу танцует на барной стойке. Поскальзываясь обшарпанными радужными кедами по лаковой поверхности и удерживая баланс мягкими взмахами гибких крыльев. Удерживая созвездие сумрачно-мутных взглядов на хлестких изгибах тонкого подтянутого тела. Она балансирует на самой грани непристойности, на кончике ножа толщиной чуть уже границы дозволенного, не падая только благодаря чутким, умело выверенным взмахам. Да и чего ей бояться падения. Главное успеть среагировать и перегруппироваться, а там — полетит. Летать, слава луне и солнцу, умеет получше многих собравшихся. Спитфайр помнит неофициальную внутрикомандную гонку два месяца назад. Рыже-сухой август, золотой ветер слепит и бьет по лицу, сзади по шее стекает холодный пот и теряется каплей росы на корнях оперения — они вдвоем обошли всех и теперь летят к финишу, не помня ни себя ни друг друга, ведь скорость и ветер вышибли мозги напрочь, не чувствуя ничего, кроме первобытной жажды успеть первой. Спитфайр тогда успела обогнать Рейнбоу на пол секунды. Ничтожное время, ничтожное расстояние, погрешность в расчете — еще несколько взмахов, и победа бы была надежнее, эфемерный пьедестал бы не шатался под ногами. В спорте, конечно, и это — весомо, уже не ничья, но ведь еще немного — и Спитфайр бы проиграла впервые за очень, очень долгое время, причем проиграла бы едва попавшей к ним девчонке. И это-то капитанша Вандерболтов. Спитфайр не знает, что чувствует по этому поводу. Она долго к себе прислушивалась, вдруг заметит за собой зависть, ярость, ненависть. Рейнбоу немало и завидовали, и ненавидели те, кого она обгоняла на три секунды, пять, семнадцать, кому своими победами ломала не успевшие еще зацвести карьеры и оставляла задыхаться и реветь внизу, на земле, в клубах пыли, пока сама Рейнбоу щеголяет лаврами и золотом медалей. Ничего негативного за собой Спитфайр не заметила, может потому, что она постарше и ментально постабильнее всех тех униженных и оскорбленных, которых Рейнбоу отправила развешивать по небу облака или что там еще делают те, кому большой спорт уже не светит, а летать хочется до сумасшествия. Скорее, было что-то сродни любопытства? Предвкушения? Было странно, опасливо и трепетно-желанно узнать, а может, через год, Рейнбоу ее все же обгонит? Вот так бок о бок, на равных, с одинаковой тонной тренировок за плечами. Что бы тогда чувствовала Спитфайр? Ужас, гордость, горько-сладкую радость? Рейнбоу танцует на барной стойке, и на нее пялится едва ли не треть команды, и основного состава, и резерва. Бармен вообще забыл, что так-то он на работе, и выжигает дыры созвездий на теле Рейнбоу так, что у Спитфайр руки чешутся подойти и ткнуть его лицом в меню на столешнице, чтобы нежно напомнить, чем он вообще должен быть занят. Спитфайр раздраженно откидывает короткие крашеные волосы с лица. Ведет лопатками и разминает затекшие крылья, потому что пять минут неподвижно, без цели и смысла опираться о бетонную стену не особо удобно. Проверяет время на спортивных часах — торчать тут еще долго. Недовольно поджимает губы на довольно скромные для нее количества шагов и взмахов за день — впрочем, чем она в принципе сейчас довольна. Она не знает, чего хочет, не знает, чего не хочет, и это все несколько подбешивает. Еще и электронная музыка долбит по ушным перепонкам. И Рейнбоу на барной стойке танцует, балансируя на грани разумного и притягивая к себе взгляды, как тянет взгляд огонь среди чернильно-мрачного бурелома вечнозеленого леса. Притягивая взгляд Спитфайр. Это бесит просто до белого каления, спонтанного возгорания медных перьев и выжигания цвета с рыжей краски волос. Может, это судьба их, первых среди равных, вылюбленных небом и высотными ветрами победительниц, может, древняя недолеченная травма — Спитфайр не хочет быть частью толпы. Она хочет если не вести, то хотя бы выгодно выделяться, показать, что она лучше, круче, примечательнее, что на нее обязательно стоит обратить внимание. Что только обрати — и она влетит в твое сознание и мировоззрение с грацией и осторожностью истребителя и выжжет белой пустошью свой силуэт на твоей подкорке. Спитфайр не хочет быть частью толпы, пялящейся на Рейнбоу. Тем более пялящейся иногда до раздраженно впивающихся в ладонь ногтей мерзко — как на аппетитно выставленный на витрину кусок мяса. Благо таких Спитфайр со своего угла заметила немного — а может вообще показалось — все же отбор она вела не только по списку наград и достижений и зачетки с академии, но и сама смотрела, общалась, проверяла каждого, причем значительно дольше и основательнее, чем они сами того подозревали. К той же Рейнбоу она приглядывалась еще с тех — какие там это были соревнования-то в Клаудсдейле, столько лет прошло — хотя там был особый случай, соник рейнбум и еще крохотный инцидент, о котором вспоминать несколько неловко. Ее с коллегами спасла какая-то малолетка, жесть. Теперь эта малолетка уже совсем не малолетка, а у Спитфайр сухо жжет глаза и зудят кончики пальцев от желания что-то разодрать, куда-нибудь впиться, кого-нибудь придушить, чтобы перестали бесить. Себя, видимо, ведь никто ничего ей не делает, кроме самой Спитфайр. Ей нужно куда-то выплеснуть кипящую в ней энергию. Гоночная трасса буквально за стенкой. При очень большом желании и скромной надежде «а вдруг никто не обратит внимание…» она даже может ее пробить, все равно ремонт этот… Спитфайр забыла, кто строил, но через год-два явно придется перестраивать нормально, проходя миллиард кругов тартара, чтобы стройку профинансировали, сначала в Клаудсдейле, затем в Кантерлоте. Будто ей делать нехрен, кроме как летать туда-сюда по стране с бумажками. — Тебе что, с утра опять в кофе пауков подсыпали, или… — Флитфут, — рычит Спитфайр. Инцидент с пауками — кто-то там обиделся на то, что Спитфайр его как-то не так отчитала, и решил подшутить — до сих пор снится ей в кошмарах периодически, принцесса Луна мягко говоря устала превращать этих несчастных пауков в маршмэллоу. — Будь ангелом, завались. Флитфут хмыкает, беспардонно впихивая Спитфайр в руки стакан. Спитфайр отхлебывает не глядя. — Реально лицо такое, будто Рейнбоу лично словами через рот тебя отшила, а потом с разбегу кинулась на шею Соарину, ну или кто бы ей там еще под крыло попался. Флитфут, на удивление, не бесит — хотя обычно Спитфайр в таком состоянии бесит даже не под тем углом упавшая на рукав пылинка, не то что живые, прости Селестия, существа какого бы то ни было вида, еще и разговаривающие. Но от ее слов усталость обрушивается на Спитфайр такая, что ее пластом пришибает обратно подпирать картонную стенку. — Эй, — тянет Флитфут. — Реально отшила что ли? Спитфайр хлебает колу — жаль без виски, мероприятия у них строго безалкогольные — из стакана и смотрит на Флитфут как на идиотку. Та, целую вечность близко и основательно знакомая с этим взглядом, и бровью не ведет. — Ну мало ли, — пожимает плечами она. — Хотя лучше бы что бы там между вами ни было уже прояснилось, потому что вот так пялиться на нее из темного депрессивного угла ты долго не протянешь. А вся команда завоет, когда ты начнешь срывать это все на нас. — Я не срываю свои эмоции на команде, — хрипловато отзывается Спитфайр так, будто это самое важное, что у нее есть сейчас сказать. — Я четко разграничиваю свое бешенство от своих проблем и свое бешенство от ваших проебов. — Окей, мэм, верю, — фыркает Флитфут. — Даже лезть не хочу в твои пятьдесят оттенков бешенства. На Рейнбоу, главное, смотри как злая псина пореже, а то у вас все закончится, не успев начаться. Спитфайр только раздраженно вдыхает душно-сладковатый воздух. Отхлебывает колы и косится в сторону. Рейнбоу — кристально трезвая и в принципе непьющая, если Спитфайр не ошибается — устала танцевать, развалилась на барной стойке и лежит, свесив ноги и расслабленно расправив крылья. Спитфайр бы не удивилась, если бы она там же и заснула, причем крепко так, что хрен разбудишь, пока она сама не соизволит проснуться. Рейнбоу умудряется спать в любой позе и ситуации, в любое время дня и ночи, в какую душе угодно секунду, и команда никогда не устанет стебать ее за это ровно так же, как не перестанет завидовать. Спитфайр хорошо видно, как струей сцеженной радуги вдоль высокого барного стула течет растрепанный неон волос, как по глянцевым перьям играют блики софитов, стирая их натуральный голубой цвет в кислотную кашу, как мягко и отчетливо выделяются мышцы ее пресса из-под края задравшейся майки. На Рейнбоу все еще смотрят, хоть шоу больше и не продолжается, а сама она наразвлекалась и насытилась уже вдоволь чужим вниманием, и Спитфайр, может, даже понимает, почему так. Ей самой отрывать взгляд от Рейнбоу больно практически физически. Хотя смысл смотреть или не смотреть, смысл метаться между совестью и желаниями, если картинка уже перманентно выжжена на сетчатке. Рейнбоу танцует на барной стойке. Рейнбоу валяется на столешнице, как на широкой древесной ветви. Рейнбоу мельком режет своим взглядом, блестящим и гранатово-кровавым, по взгляду Спитфайр, и от этого все внутри кипятком ошпаривает, а после обливает студеной водой — вдруг Рейнбоу поняла, прочла что-то во взгляде Спитфайр, почуяла или догадалась. Что будет тогда? — Когда эта экзекуция закончится? — хрипит Спитфайр. — Ты сама эти собрания в честь конца сезона и придумала, — ворчит Флитфут. — Что экзекуция сразу. Они нравятся всем, кроме вредной сегодняшней тебя. Спитфайр смотрит на часы. — Я четыре тысячи взмахов не добрала до дневной нормы. — Ну пиздец, — притворно вздыхает Флитфут. — Теперь небо без надежной опоры рухнет и грянет апокалипсис. — Ага. Или я форму потеряю. — Ты форму потеряешь, если начнешь баррикадироваться в депрессивных углах и запивать горе колой вместо тренировок, а не в свой законный выходной. Ты хоть танцевала сегодня? — Неважно. — Иди к ней. — Спитфайр смотрит на Флитфут как на сумасшедшую, совсем об асфальт угашенную, размашисто и со вкусом. — Да реально, Спит, не сожрет же она тебя. Ты — далеко не самый худший вариант, кто мог случиться и уже случился с ней за вечер. Жаль ты не слышала ее грандиозный диалог с Соарином. — Как она его грандиозно отшила? — фыркает Спитфайр. — Я бы послушала. Спитфайр представляет себе это и отчетливо слышит низким хрипловатым голосом Рейнбоу что-то вроде «эм, ну, ты норм, правда, но был бы ты процентов на двадцать покруче, а я не была бы лесбиянкой…» По правде, Спитфайр понятия не имеет об ориентации Рейнбоу, но ей крайне сложно представить ее с парнем. И дело не в ревности. Спитфайр сотни раз видела, как Рейнбоу взбудоражено носилась и визжала, какая же ее знакомая / незнакомая / героиня легенды / персонажка ее любимого фэнтези шикарная / охрененная / почти такая же крутая, как сама Рейнбоу. Рейнбоу в принципе по жизни не прятала ни своих чувств, ни тем более свое восхищение, но в отношении парней это именно что «ты норм, правда, но…» Спитфайр залпом допивает колу и впихивает Флитфут в руки пустой стакан. — Нихера себе, так ты реально пойдешь к ней? — с неверием и надеждой уточняет Флитфут, пока Спитфайр одергивает подол пиджака и чуть смазанным от волнительно-опасливого предвкушения жестом поправляет укладку. — Позову ее полетать, — суховато отвечает Спитфайр, чувствуя, как предательски учащается пульс и тревожным эхом отдается в ушах. Глубоко вдыхает, заставляя себя собраться, и поднимает уверенный взгляд на Рейнбоу. Рейнбоу неожиданно удачно ловит ее взгляд своим лениво-заинтересованным, чуть приподнимаясь на локтях для лучшего обзора и очаровательно наклоняя голову, через биты электронной музыки спрашивая, чем она обязана вниманию Спитфайр. — Просто полетать вдвоем, а там посмотрим, куда ветер занесет.