Зеркала

***

— Дженна и Энид —

***

      

             — Молодцы, но пару раз для уверенности нам надо еще прогнать, — подбодрил актеров мистер Бертон, после чего сразу ринулся к оператору, чтобы проконтролировать уже его часть работы.       Энид сделала глубокий вдох, заставляя себя прикрыть веки и расслабиться. Дай Бог ей сил сегодня никого не убить и не довести себя саму до ручки. До сегодняшнего утра ей казалось, что она на девяносто девять процентов подготовила себя к первому рабочему дню как морально, так и физически, но, видимо, тот несчастный один процент нельзя было недооценивать.       Слава Богу, что моментами подворачивались перерывы, во время которых можно хотя бы присесть и ненадолго выдохнуть. Она расфокусированным взглядом прошлась по суетливым операторам, мрачным, сосредоточенным режиссёрам; пыталась наладить дыхание и угомонить неспокойное сердце в груди, но получается это сделать с огромным трудом. Нервно теребила пальцами рукав такого родного и в то же время чуждого форменного пиджака Невермора. Не то чтобы играть для нее было так сложно, ей и раньше уже приходилось присутствовать на разных съемках от лица Эммы, тем более что уроки актерского мастерства от Ортеги не прошли даром, но она не учла самый важный фактор: правдоподобность декораций и уровень погружения.       — Сцена восемнадцать, дубль пять… — неразборчивым эхом отдалось в ушах, пока голубые глаза неотрывно следили за актерами в кадре.       Почти полдня ушло на съемки нескольких сцен с ней и Дженной, а теперь на том же месте играли она и Фармер, в то время как Синклер подвернулась возможность прийти в себя и расслабиться. Только каждая попытка с крахом провалилась.       Энид нервно сглотнула, замечая, как знакомо повела бровью Дженна и едва улыбнулась краешком пухлых губ. За последнее время она в каком-то плане стала большей Аддамс, чем сама даже Уэнсдей. Это пугало. Но и восхищало в то же время.       В такие дни, как этот, бывший оборотень частенько ловила себя на мысли, что могла бы понять почти все вредные привычки этого мира и людей, которые к ним прибегают: когда жизнь кажется дерьмом, нужен хоть один облегчающий фактор, который расслабит натянутые до предела нервы и устранит головную боль. Синклер не курила, не выпивала и уж тем более не принимала какие-то более тяжелые препараты, но в такие моменты ее неслабо спасала музыка, которая становилась полезной зависимостью. Поэтому девушка только сделала громкость повыше и спрятала лицо в ладонях, обреченно опуская голову вниз. Сложно. Слишком сложно.       Играть саму себя, в своей же комнате и перед точной копией её Уэнсдей было сродни безумию, и постоянно держать в голове мысль о том, что все происходящее вокруг — неправда, было чем-то за гранью её возможностей. Не прошло и половины рабочего дня, а она уже чувствовала себя лишь какой-то пародией на человека, совершенно лишенной тех сил и амбиций, которыми была заряжена до того момента, как ступить на границы съёмочной площадки. С одной стороны, ей было проще напоминать себе о том, где она находится, ведь вместо четвертой стены со входом в комнату находились десятки камер и огромная толпа людей, но… Когда она не смотрела в ту сторону и всё, что видела перед собой, — такой знакомый строгий, но теплый взгляд из-под черной челки, то ей буквально сносило крышу. Голова шла кругом, реплики забывались, скулы наливались свинцом, а в горле стоял болезненный, горький ком оттого, насколько ей нестерпимо было находиться в таких обстоятельствах. Это все равно, что человеку, который пытается бросить курить, на постоянной основе подбрасывать в карманы сигареты. То, что с ней происходило, было похоже на какую-то огромную шутку вселенского масштаба, которую она безуспешно пыталась понять и разгадать уже долгие месяцы.       — Эй, солнце, ты в норме? — обеспокоенный голос послышался где-то со спины как раз в тот момент, когда с нее бесстыдно стянули наушники.       Энид тут же вздрогнула, возмущенно обернувшись, но, когда увидела, кто это сделал, едва слышно фыркнула, опять печальным, скучающим взглядом смотря на её комнату в Офелия-Холле.       — Держусь, — тихо буркнула она. Краем глаза замечая, как рядом с ней на стул падает уставшая брюнетка, робко крутя в руках черные беспроводные наушники.       — Уже и Эммы рядом нет, а они все равно в чужих руках чаще, чем со мной, — хмыкнула Дженна и не без улыбки поймала на себе сначала непонимающий взгляд, а после короткий смешок блондинки.       — Эмма тоже таскала твои наушники?       Дженна кивнула. На устах ее скользнула мягкая улыбка, но быстро сменилась на поджатые губы и нерадивый вздох. Ей тоже было трудно. Энид это знала. Поэтому в меру своих возможностей старалась шутить, как-то обнимать и расслаблять этого миниатюрного трудоголика, в какой-то мере заменяя Эмму, которая раньше точно так же создавала брюнетке подобную зону комфорта.       А Ортега в свою очередь чувствовала любые перемены в настроении блондинки, потому всегда старалась быть рядом и поддерживать ту в ответ. Она чувствовала необъяснимую, сильную ответственность за эту девушку. В первое время она была почти уверена, что это происходит из-за того, что ей сложно воспринимать Энид как отдельную личность, а не проекцию Майерс. Что это стремление обезопасить на самом деле не оборотня, а саму Эмму. Но со временем она все больше и больше стала чувствовать, как ненамеренно привязывается к этому солнечному волчонку. А ради близких людей она была готова если не на все, то уж точно на многое.       — Как ты себя чувствуешь? У нас запланировано еще несколько сцен в комнате, ты справишься? — заботливо поинтересовалась Дженна, лишь искоса поглядывая на непроницаемое лицо Энид. Та совершенно пустым взглядом сверлила свою часть комнаты, по кусочкам собранную буквально у нее на глазах.       — Справлюсь, — хрипло ответила она.       Только то, с каким нездоровым усилием она заламывала себе пальцы, пока старалась звучать ровно, говорило об обратном.       — Знаешь, я думала, что тебе, наоборот, станет легче, когда ты увидишь все это. Какое-никакое чувство ностальгии, родные стены. Мне казалось, что ты будешь рада посмотреть и походить по комнате спустя столько времени.       — На нас смотрят несколько десятков человек, я как в зоопарке, — недовольно оскалилась Энид. Ведь даже сейчас, пока они разговаривали, на неё уже несколько раз «незаметно» обернулся Джорджи да ещё пара рабочих.       Дженна неловко, понимающе кивнула, потупив взгляд в свои массивные черные ботинки. Она старалась понимать и в какой-то мере предугадывать мысли, переживания блондинки, но сколько бы усилий ни прикладывала, сделать это выходило далеко не всегда. За то время, что она общалась с Синклер, они очень сблизились и не без удивления находили все больше общего с каждым днем. Только это все равно не помогало полностью понять беспокойство светловолосой. Отчасти из-за сложности ситуации. Признаться честно, Ортега не могла ума приложить, как только Энид столько времени справлялась со всем этим самостоятельно. Дженна не может с уверенностью предугадать, как бы вела себя, если бы подобная история приключилась с ней, но была более чем уверена, что её паника управляла бы ей, а не наоборот. Она в принципе не всегда могла представить, как бы реагировала на те или иные происшествия, с этим связанные, поэтому ей сложно было в этом плане предсказать поведение блондинки.       — Слушай, а хочешь мы после съемок тут посидим? Когда все разойдутся. Я договорюсь! — на энтузиазме внезапно выпалила Дженна.       Энид удивленно повернулась к ней, встретившись взглядом с горящими карими глазами. Именно горящими, сверкающими опасными языками огня каждый раз, когда в голове их обладательницы появляется очередная «гениальная идея».       — Перестань, мистер Бёртон закрывает площадку на сорок замков, никто нас сюда не пустит, — скептично возразила блондинка, вздыхая.       И это было правдой. После всех казусов, что случились как с актерами, так и у персонала во время съемок первого сезона, всемирно известный режиссер взял дисциплину команды в свои руки. Что примечательно, все те неловкие ситуации со сломанной техникой, декорациями и даже один раз травмой случились как раз во внерабочее время отдыхающими после съемок сорвиголовами. Поэтому, во избежание подобных происшествий, которые значительно сказывались на работе, Тим запрещал под страхом смерти соваться на площадку кому угодно в непредназначенное для этого время. Даже режиссёры и продюсеры попали под раздачу, во имя равенства и справедливости.       Дженна какое-то время еще задумчиво складывала и раскладывала наушники в своих руках, пока снова не подняла на Энид возбужденный взгляд, теперь, казалось, еще больше зияющий игривым пламенем.       — Тогда мы даже и спрашивать не будем, — протянула она, заставив одной только фразой блондинку вжать плечи.       — Я боюсь эту твою улыбку, — настороженно поежилась Синклер. Этот хитрый прищур никогда не сулил ничего хорошего. Он означал только то, что брюнетка придумала очередное приключение на свою непоседливую задницу. А подобные выходки не всегда заканчивались благополучно. Тем более у Ортеги. Они были знакомы не так уж и долго, но Энид хватило даже этого времени, чтобы уяснить для себя такую простую истину.       — Оу, я думала, что тебе нравится, когда я улыбаюсь, — игриво подмигнула в ответ Ортега.       — Когда так — нет, — строго, тяжелым голосом усмирила ее Синклер. Актриса почти виновато моргнула, но от этого более спокойной явно не стала. — В последний раз когда я видела это твое выражение лица, ты чуть не раздавила на фургоне палатку гримеров!       — Ой, да ладно тебе! Не раздавила же! — в попытке оправдаться развела руками брюнетка, но девушка напротив только залилась смехом. — Так как тебе идея?       Откашлявшись, Энид выпрямила плечи и подозрительно глянула на подругу:       — Что ты задумала?       — Давай проберемся сюда ночью? — заметив, как тут же неодобрительно насупилась Синклер, она поспешила объясниться, — Ну поспишь одну ночку в своей кровати, никто даже не заметит. А тебе это будет на пользу.       — Не говори глупости, что за бред, — шикнула блондинка, поднимаясь со стула, но темноволосая вовремя ухватила её за запястье, усаживая обратно. Энид нехотя, ворчливо, недовольно, но все-таки повернулась к Дженне, скептически выгибая при этом бровь.       — Нет, слушай, я серьёзно, — начала Дженна в очередной попытке аргументировать свою внезапную, странную, но, по её мнению, просто потрясающую идею. — Хорошо, я поняла, что тебя мое предложение не заинтересовало. Но а ты подумай об этом еще и с другой стороны: перед тем, как ты попала сюда, — девушка сопроводила свои последние слова неразборчивым жестом, а потом прикусила губу, поняв необходимость уточнить: — Я имею в виду в наш мир. Где ты была и чем занималась?       — Нигде, я же рассказывала: просто уснула у себя в комнате, как обычно, — скучающе ответила Синклер в который раз. Немного замявшись, добавила: — А проснулась с новой стрижкой, плюс работой, сестрами, чокнутыми родителями и, кажется, не одним новым психическим расстройством.       Ортега насмешливо фыркнула, но не над подругой, а над ее фразой. Не только привычка таскать ее наушники была у этих девушек общая, но теперь еще и жалобы почти одинаковы. Осталось только, чтобы Энид начала рассказывать ей о красивых корейских мальчиках, и отличия будет не найти.       — Вот, значит, перед всей этой ерундой ты просто уснула у себя в комнате, — повторила Дженна, получив утвердительный кивок. — А что если твоя кровать — это что-то вроде портала между мирами? Ты же не спала на ней с тех самых пор, как вы с Эммой поменялись местами. Что если это поможет вернуть тебя назад?       — Сколько фантастики ты пересмотрела перед тем, как озвучить эту теорию? — язвительно спросила Энид, очевидно совсем не впечатленная сногсшибательной сообразительностью подруги. — Дженна, мы, блин, не в фильме!       — Мне это буквально говорит человек, который в нашем мире является вымышленным персонажем! — в ответ возразила она, но тут же осеклась, заметив, как угрюмо повесила нос блондинка. Чуть более тихо добавила: — Прости.       Синклер шмыгнула носом. Ничего не произнося, протянула Ортеге ладонь, и той понадобилось долгих несколько секунд, чтобы понять, к чему был этот жест. Она вернула девушке наушники, и теперь их мучала и потирала пальцем уже светловолосая.       — Думаешь, это поможет? — негромко спросила та спокойным голосом. Без намека на надежду. Уставшим.       — Неа, не думаю, — честно призналась Дженна, пожав плечами. — Но здоровый сон в своей любимой кроватке тебе не помешает. Знаешь, это как когда ты путешествуешь, спишь в самых разных крутых отелях, но все равно лучше всего высыпаешься в своей родной, дома.       — Это нарушение правил, нам потом так влетит…       — Не влетит, если ты будешь тихой и следовать моим указаниям. Не бойся, с тобой ведь буду я.       — Вот этого я и боюсь!       — Я почти обижена, — надула губы Ортега всего на мгновение, так как безмятежные карие глаза выдавали обратное. — В любом случае, Тим же не выгонит с проекта двух своих главных актрис за маленькую шалость. Максимум — поставит в угол и оставит без мороженого.       Энид не посмотрела на нее в ответ. Продолжала сверлить неспокойным взглядом предмет в своих руках и тонкие бледные пальцы. Она тщательно обдумывала только что поступившее предложение брюнетки, всё еще не особо горя энтузиазмом от сего грядущего действа.       — Хорошо, — сдалась наконец светловолосая. Дженна же забавно подняла руку, сжав ладонь в кулак, и сопроводила это тихим ликующим «есть».       Если так подумать, то реальных причин у нее отказываться и правда не было. Она не могла сказать, что на самом деле не хочет поспать хоть один денек в комфорте, не своей, но почти её постели. Да и в конце-концов, надо было делать хоть что-то и пробовать любые методы выбраться, какими бы нелепыми они ни казались. Ни одна их попытка не будет более глупой, чем уже сам факт того, что она случайно провалилась в параллельную вселенную несколько месяцев назад.       Остается только придумать, как бы обойти охранников и пробраться к локации спальни тихо, незаметно и, по возможности, не развалить полстудии, как они умели.       — Слушай, а как… — хотела было задать логичный вопрос по поводу их плана Синклер, но ее внезапно прервала стремительно приближающаяся к ним Наоми.       — Дженна, ты должна уже минут как десять быть у костюмера, — прикрикнула она, отчего Дженна тут же подскочила на месте, совершенно забывшая об этом в ходе их маленькой беседы. Огава почти с родительской строгостью глянула на них из-под темных очков и уже более тихо, чтобы её услышали только они, добавила, — Отлипните друг от друга хоть на час, Ромео и Джульетта.       Ортега лишь снисходительно закатила глаза, ткнув подругу локтем в плечо, а вот блондинка реакцией на последнюю фразу смущенно заметалась взглядом по площадке, будто это и не к ней вообще обращались.       — А ты не завидуй, дорогая, — подколола брюнетка в ответ старшую. Наоми сделала театральный оскорбленный вздох, широко раскрыв рот, но сразу после этого звонко рассмеялась, очевидно признав ответный удар засчитанным.       Проследив взглядом за тем, как Огава, выполнившая свою миссию с напоминанием, быстро ушмыгнула от них заниматься дальше уже своими делами, Дженна тут же упала на одно колено перед светловолосой, вызвав у той справедливое удивление такому резкому действию. Брюнетка осторожно, едва-едва касаясь, положила руку на щеку девушки и подняла ее лицо на себя, встречаясь взглядом со слегка растерянными небесными глазами.       — Постарайся меньше думать о всей своей ситуации. Залог успешной актерской игры — умение прочувствовать персонажа. В твоем случае ты просто должна быть собой, понимаешь? — Энид неуверенно нахмурилась, но потом согласно кивнула головой. — Отдайся моменту, дай себе погрузиться в ситуацию.       На этом и закончив свое последнее короткое наставление, Дженна также лучезарно, как и всегда, улыбнулась ей напоследок, подбадривающе сжав обе её руки в своих ладонях.       — Вместе мы справимся. Ты умница, — кинула она, поднимаясь, и так же неожиданно, как и появилась рядом с ней, пропала в толпе рабочих. Очевидно, несясь куда-то в сторону костюмерной, попутно молясь на то, что её никто не распнет за задержку.       И только когда неугомонная фигура потерялась среди людей, Синклер опомнилась, заметив в своей руке, помимо тех самых наушников, непонятно откуда взявшиеся несколько жевательных конфет «Love Is», пестрящих яркой оберткой с легко узнаваемым логотипом. Она не смогла сдержать глуповатую широкую улыбку.       В такие моменты Энид и понимала, за что Эмма так сильно любит эту темноволосую бестию. Эта девушка неисправима. Хотя, наверное, оно и к лучшему.

***

      — А если его просто разбить?       — Ты смеешься надо мной? — блондинка раздраженно цыкнула, подушечками пальцев тщательно изучая оконную раму, блуждая по ее ровным краям и уже менее гладким трещинам, что покрывали поверхность.       Хоть её вопрос и был риторическим, но долгое и абсолютное молчание брюнетки не могло не заставить насторожиться, поэтому она злобно зыркнула на подругу, которая, казалось, на полном серьезе обдумывала вариант с разбитым окном в качестве входа на территорию закрытой студии. Карие глаза невидяще уставились в несчастное стекло, пока та витала где-то в облаках, в моменте совершенно потеряв связь с внешним миром.       — Земля вызывает Дженну, — одернула актрису девушка, недовольно сверля её взглядом.       — Ау? — быстро проморгалась брюнетка. Уже немного более включенная в диалог, постаралась тут же прийти в себя, — Да я шучу, конечно. Но это не отменяет того факта, что нам надо с ним разобраться, чтобы влезть внутрь.       Вообще днем, когда они только обговаривали приблизительный план того, как действовать сейчас, обе девушки пришли к коллективному соглашению незаметно скользнуть внутрь через черный ход, к которому у Дженны, понятное дело, были свои ключи. Очень полезный облегчающий фактор. Только, к сожалению, воспользоваться этим им не удалось, ведь, как оказалось, крепкая, угрожающего вида пара охранников распределилась между главным и черным входом, полностью контролируя территорию.       Энид все еще стояла, нервно обегая глазами окно, всеми силами пытаясь включить свое критическое мышление. Только желанное решение проблемы все никак не приходило к ней. Да и вообще, мало что они могли сделать на самом деле в этой ситуации. Всё-таки глупая была идея, как вообще она на это пошла? Входы охраняются: на какие-то голливудские приколы с броском камня, чтобы отвлечь охранников, можно и не рассчитывать, а просить незнакомцев разговорить амбалов и увести от входа точно так же не было возможности. Как-никак, час ночи — не самое излюбленное людьми время для прогулок.       Оставался один вариант — окно. Только как в него влезть, не сломав и не разбив… Задачка. Синклер бесцельно провела ладонью по холодной кирпичной стене, будто это помогло бы открыть тайный проход, как в фильме про шпионов, по нажатию скрытой кнопки.       — Смотри, смотри! — внезапно озаряется Дженна, возбужденно дергая блондинку за рукав теплого свитера. Энид растерянно дернулась, суетливо мечась глазами по стене в попытке понять, о чем ей говорит Ортега, но выходит это сделать всего через пару десятков долгих секунд, когда ей несколько раз уже ткнули пальцем в нужном направлении.       Чуть дальше от них, по левую сторону, находилось еще одно окно, но более узкое, длинное, что размещается, как правило, под потолком. Если она правильно прикинула, то оно было связующей ниточкой к одной из захламленных подсобок уборщиков. Но что самое важное: оно было открыто! Не полностью, но форточка раскрыта наотмашь: видимо, кто-то из персонала открывал на проветривание и по уходе совершенно забыл про него. Что же, им это только на руку.       — Не говори, что ты хочешь… — неуверенно начала Синклер, но, даже не договорив, получила ряд утвердительных кивков со стороны брюнетки. — Да мы же в него не влезем! Тем более оно слишком высоко.       Коварная улыбка Ортеги стала только шире, она явно была взбудоражена сложностью предстоящей задачи, и никакие препятствия её не останавливали. Скорее, уже наоборот.       — Ты недооцениваешь себя и свою фигуру, — ухмыльнулась девушка, уверенно шагая в сторону открытого окна, а Энид, хоть и ворчливо вздохнув, ринулась за ней.       — Это незаконное проникновение на защищенную территорию, — мнется блондинка, уже стоя под их «спасительным входом», задрав голову кверху.       К такому её жизнь не готовила. Да, она не была святым ребенком, но справедливости ради стоит отметить, что дисциплинарные нормы всегда уважала и соблюдала беспрекословно. Ну, до этого момента… Она даже уроки никогда не прогуливала, что уж тут говорить. Но почему-то заряженность и уверенность Дженны в успехе их незамысловатой миссии медленно, невольно передавалась и ей, постепенно забивая сомнения куда-то вглубь сознания. Мягкая улыбка и решительные карие глаза внушали доверие. Синклер искренне хотелось верить, что все пройдет спокойно.       — Подсади меня, — больше приказала, нежели попросила Ортега и, не давая блондинке опомниться, прижала её лицом к стене.       Энид с мгновение растерянно стояла, пока информация бежала по нейронам к мозгу, но потом послушно присела, когда до нее дошел смысл слов брюнетки. Та довольно улыбнулась послушности подруги и, недолго мешкая, закинула ноги на чужие плечи.       — Держишься? — спросила Синклер, и сверху до нее донеслось не совсем разборчивое, утвердительное мычание.       Она жадно вдохнула свежий ночной воздух, настраиваясь на свою задачу и не без подавленного стона медленно выпрямила ноги. Даже учитывая то, что тело Майерс было в потрясающей спортивной форме, как для невысокой, хрупкой девушки, Энид пришлось приложить непривычно много силы в это действие, как для нее. Да уж, будь в их распоряжении сейчас её нечеловеческая сила оборотня — это значительно бы облегчило задачу.       Как только после выпрямления Синклер девушки вновь обрели устойчивую позицию, Дженна, потерев руки, ухватилась за подоконник, еще сильнее прижимаясь телом к холодному камню. Рывок — брюнетка, рвано выдохнув, приподняла свое тело на локтях, удостоверившись, что данный пункт также выполнен успешно и они не летят вниз.       — Айц-ц, — жалобно проскулила светловолосая, когда Ортега подтянула к себе одно колено, встав ступней на её плечо. — Постой, больно же!       — Терпи, актёр, — режиссёром будешь, — хрипло кинула она сверху, проигнорировав последующее обозленное фырканье.       Она быстро подтянула и вторую ногу, всего на долю секунды выпрямляясь на Энид, чтобы совсем уже не сломать её, и тут же оттолкнулась, переваливаясь корпусом в окно. Следом за этим раздался едва слышный грохот.       — Ты там живая? — тихо прошептала куда-то наверх Синклер после неприятного грохота, вызванного явно не самым эффектным падением подруги. Энид, конечно, очень сомневалась, что в служебном помещении есть скрытые камеры, но если это так, то запись такого «грандиозного трюка» стоила бы папарацци очень дорого.       Ответа на вопрос не последовало, но по сопутствующим, едва слышным из здания шорохам было понятно, что Ортега по крайней мере имела способность двигаться. Уже неплохо.       — Давай руки и прыгай, я помогу тебе подняться, — выглянула из окна брюнетка. Благо действительно целая и невредимая.       Энид долго уговаривать не пришлось: с точностью исполняя все указания старшей, она сначала зацепилась руками за подоконник, в прыжке приподнимая корпус, а потом схватила протянутую латиноамериканкой руку помощи.       Вот только когда она успела уже лечь корпусом на подоконник и думала относительно того, как бы удобнее закинуть внутрь ноги, сердце ушло в пятки, а сама она так внезапно дрогнула, что едва не свалилась обратно на асфальт. К ним кто-то шёл.       — Тяни, тяни, тяни меня быстрее! — затараторила блондинка, судорожно хватаясь руками за свою «напарницу».       Шум, схожий с тяжёлыми шагами и негромкий разговор людей, нарастал все больше, пока они медлили с тем, чтобы перекинуть Синклер через несчастное окно. Она сделала еще пару рывков, стараясь больше навалиться телом на подоконник, но оба раза безуспешно.       Голубые глаза испуганно метались от такой же напряженной брюнетки к окну, а после и по стене здания в попытке реанимировать способность быстро соображать. «Что же делать?»       А меж тем стало прекрасно понятно по голосу, уже более различимому за углом, что в их сторону идет никто иной, как один из тех самых охранников.       — Падай! — неожиданно скомандовала Энид, мертвой хваткой при этом вцепляясь в свитшот темноволосой.       — Чего?!       Синклер грубо толкнула подругу в плечо, отчего она тут же неустойчиво пошатнулась, потеряв равновесие…       С глухим шлепком они обе повалились на пол, и самым важным был факт того, за что они действительно должны благодарить всех известных им богов, что служебное помещение было достаточно просторным, чтобы они, упав, не потянули на себя шкафы с моющими, швабры и все соответствующее.       Секунда. Две.       Они лежали в полумраке, стараясь успокоиться и привести в норму шумное, сбитое дыхание.       — А? Ало, да я тут, — донёсся до них подавленный толстой каменной стеной низкий мужской голос. — Прости, просто послышалось, что кто-то под окнами трётся, уже ушли. Видимо, опять молодежь нетрезвая.       Девушки синхронно выдохнули, с облегчением закатывая глаза. Пронесло. Тем не менее они сочли нужным пролежать в молчании еще с минуту, стараясь даже дышать потише, чисто для перестраховки.       Первой пришла в себя Дженна, но только когда шум снаружи понемногу стих и охранник, очевидно, удалился на свой неизменный пост. Она устало потерла переносицу, оглядываясь по сторонам. От холодного паркета по спине бежали мурашки, но в каком-то плане лежать в таком положении было даже по-своему удобно и приятно. Если только не учитывать, что они фактически нарушители закона и в случае чего от вычета от мистера Бертона и штрафа им будет не отвертеться.       Рядом, скрутившись в позе эмбриона, лежала Синклер, все еще рвано дыша и потирая ладонью низ живота.       — Ты… в норме? — обеспокоенно спросила Дженна, переворачивая подругу на спину.       Та коротко кивнула, приподнимаясь на локтях.       — Проехалась животом и бедрами по раме — не самое приятное чувство, — натянуто ухмыльнулась она в ответ.       Дженна помогла ей подняться и, второй раз благодаря небеса за их баснословную удачу, отперла дверь, ведущую в коридор, которая не была закрыта.       Огромное, безразмерное помещение было погружено во мрак. Единственный источник света — вялые лунные лучи, что рассеянно падали из немногочисленных окон. И лишь какие-то слабые блики то и дело мелькали на металлических поверхностях и аппаратуре. Порывшись в карманах, Ортега достала свой мобильный, и встроенный фонарик хотя бы немного улучшил их положение.       Дженна осторожно шла впереди, освещая телефоном дорогу перед собой, а Энид держалась немного позади нее, положив руку на чужое плечо, чтобы сократить риски врезаться во что-то. Тогда бы уже охранник точно не закрыл глаза на это.       Остановились они уже перед бутафорской кроватью Синклер, неуверенно оглядывая идеально застеленные простыни.       «Давно я не видела её в таком состоянии», — у неё вырвался нервный смешок.       Чаще всего… Хорошо, даже не так. Ей всегда было лень заправлять постель до такого состояния, поэтому она просто наспех расправляла одеяло и кидала сверху плед, чтобы это выглядело хотя бы на уровень «сносно», и спешила заниматься другими своими делами. Тем более она любила по ходу дня прыгнуть на кровать и поваляться на ней, а потому в педантичной аккуратности не было смысла: и без того пришлось бы постоянно поправлять.       — Ну? Чего ты стоишь, запрыгивай, — сказала Дженна, потирая нос. Она выключила фонарик, сунув замерзшие ладони в карманы спортивных штанов.       Энид перевела на неё нерешительный взгляд и все ещё стояла, мешкала не в силах подойти к постели ближе, чем на расстояние метра. Это было… Так странно. Мелко дрожащие руки осторожно, будто боясь обжечься, отодвинули одеяло, и, собравшись с силами, она легла, хоть каждая мышца тела все еще была напряжена до предела. Было безумно непривычно находиться в таком положении спустя месяцы, проведенные за пределами её комнаты. И пускай это все ещё была не её кровать, не то место, где она должна была находиться, но почему-то настолько приятно было натянуть на себя знакомое мягкое одеяло. Хотелось укутаться в него и не вставать долго, очень долго, до того самого момента, пока у неё не получится наконец оказаться дома. Хотелось укрыться с головой, спрятаться от проблем и переживаний, полностью очистить мысли хотя бы на сегодняшнюю ночь.       Дженна с легким свистом вдохнула воздух, присаживаясь на краю чужой постели.       — Удобно, тебе тепло? Может, ещё одеяло принести? — заботливо поинтересовалась она. Энид покачала головой. Значит, удобно. — Я зайду за тобой утром, как договаривались, — робко кивнула ей Ортега, приподнимаясь с постели.       — Погоди! — внезапно остановила ее блондинка, интуитивно поймав чужую руку в воздухе. — А если это и правда сработает и я вернусь домой?       Хоть Синклер и не могла этого увидеть явно, но какой-то едва уловимый лунный блик скользнул по чужим устам, когда она почувствовала ласковую улыбку латиноамериканки.       — Тогда ты будешь самым счастливым оборотнем своей вселенной, — ухмыльнулась она, опускаясь на колени рядом с кроватью.       Энид, едва не до крови тревожно кусала свои губы, а пальцами теребила уголок цветастого одеяла. А ведь если серьёзно, что если этот план сработает? Маловероятно, конечно, это звучит как какие-то заоблачные мечты, но ведь если…       — Знаешь, я тут уже столько времени, что даже успела привыкнуть, — глухо проговорила Синклер, не поднимая глаз.       Столько времени. Уже столько совместных историй с людьми, которых она никогда в жизни не знала, но была приятно удивлена, познакомившись, что сама не заметила, как привыкла и привязалась. Милый, немного неловкий в общении Хантер Дуэн, который буквально был тем самым заботливым старшим братом, о котором так мечтала Энид, но не получала подобного внимания от своих родных. Язвительная, но интересная, справедливая Джой — в каком-то плане точная копия Бьянки, поэтому после близкого общения с ней у Синклер даже зародилась надежда на то, что они с Барклай могли бы и прекратить вечное противостояние, когда она вернётся. Взбалмошные «близнецы» Уотсоны; ответственная, спокойная Наоми; милый, расслабленный Фармер и… Живая Гвендолин Кристи, которую так отчаянно сжимала каждый раз в объятиях Энид, ведь это был единственный возможный способ еще хоть так увидеть почившую директрису Уимс. А также прекрасные сестры, о которых она так мечтала годами жизни с кучей братьев: очаровательная и понимающая Оливия Майерс; немногословная, но чуткая — старшая Айвери; и даже по моментами раздражающей, самоуверенной, но забавной Изабель она будет скучать, как бы ни старалась это отрицать.       Будет скучать за Дженной. Такой похожей на неё саму и в то же время совершенно иной. Точной копией Уэнсдей, даже, если так подумать, по характеру: только если эмоциональные настройки Аддамс выкрутить до максимума.       Внезапно Энид подскочила на кровати и буквально упала в объятия растерянной брюнетки, которая точно не ожидала подобного всплеска чувств с её стороны.       — Я буду скучать по тебе, — сипло проговаривает она куда-то в смуглую шею, обжигая ее своим горячим, затравленным дыханием. — Очень-очень.       Дженна лишь сильнее прижимает к себе девушку, явно отвечая ей тем же, но на слова уже не осталось никаких сил. Они были и не нужны.       — Все будет хорошо, — только и прошептала ей на ухо брюнетка, на удивление спокойным, хоть и печальным голосом. — Подергивай иногда Уэнс, пускай не расслабляется, — уже более насмешливо добавила девушка. — В конце концов, эмоции — это ключ к ней.       «Эмоции — это ключ к ней», — нескончаемым эхом вторилось в белокурой макушке, когда ей всё-таки пришлось отпустить подругу.              

***

— Уэнсдей и Эмма —

***

                    Эмма задумчиво сидела на балконе комнаты в Офелия Холле и отрешенно следила за загорающимися вдалеке огнями Джерико в постепенно сгущающихся сумерках. Ей было о чем подумать. В частности о том, что произошло неделю назад, и о том, что сказала в свою защиту Аддамс. Майерс в очередной раз вздохнула, все еще пытаясь осознать ту ночь, когда обратилась в оборотня. Подобный опыт пугал и был, мягко говоря, не из приятных поначалу.       Боль, скрутившая все мышцы разом, была почти невыносимой, но еще больше ее пугала собственная до краев кипящая злость и обида, которая в итоге и вытолкнула волка из ее тела. Только спустя полчаса она смогла заново осознать себя, когда почти свалила дерево, на которое забралась перепуганная Танака, во все горло оравшая ее имя и пытающая до нее достучаться. Сознание прояснялось, словно через пелену, и когда Эмма смогла наконец увидеть мир собственными глазами, то пришла в откровенный ужас, опознав вместо своих рук на стволе почти изодранного в щепки дерева огромные лапы монстра. Спустя время, когда она в панике скулила и не понимала, что ей делать, вампирша все-таки спустилась вниз и вместе с вернувшейся в поле зрение Аддамс помогли ей успокоиться. Уэнсдей тогда честно сказала ей, что все это было необходимо для того, чтобы вытащить из нее обращение, и даже извинилась за собственные слова, чем заставила челюсть вампира пробить все слои земли от удивления. Еще немного позже низкорослый медиум, что с высоты увеличенного роста Эммы казалась еще меньше, объяснила ей, что вернуться самостоятельно в человеческий вид у нее пока не выйдет, поэтому предложила той пробежаться по лесу и почувствовать волка в себе, чтобы облегчить процесс. Эмма не хотела этого. Она и так была до одури напугана, но все-таки две девушки смогли ее уговорить.       И вот тогда Майерс как следует себя осознала. Когда она смогла успокоиться и оглядеться по сторонам, то с удивлением обнаружила, насколько хорошо все видит и чувствует, насколько красив ночной лес и как ей хочется действительно пробежаться как следует. Кровь в ее жилах кипела от жажды движения, и, выслушав очередной монолог Уэнсдей, она решила отдаться этому опьяняющему чувству, медленно делая первые шаги в глубину леса. С каждым шагом желание вдохнуть глубже и двигаться быстрее в ней нарастало, и уже через несколько минут огромный зверь радостно несся по ночному лесу, с любопытством первооткрывателя принюхиваясь ко всему и оглядываясь постоянно по сторонам.       Казалось, мир раскрыл для нее свои теплые объятия, одарив безграничными возможностями восприятия. Она чувствовала каждый шепоток ветра, шорох, пение птиц в ночной тишине, ощущала, как под корой деревьев течет сок, а в корнях травы и цветов копошатся крохотные насекомые, она купалась в мириадах запахов, от которых восторженно кружилась голова. В тот момент она ощущала себя такой свободной и большой на ладонях мира, что описать все эти эмоции, кроме как счастьем освобождения, было сложно. Никогда раньше за свою жизнь она не испытывала ничего похожего. И это заставило ее ощутить мир совершенно по-другому. Так, как она сама себя никогда не чувствовала.       Свобода. Радость. Движение. Безграничный горизонт.       Как прекрасно. И как до одури страшно было возвращаться назад в человеческое тело. Боль от превращения была даже не самой значимой на фоне всего пережитого. Скорее, она потратила почти час, свернувшись калачиком на мху где-то в глубине леса, пока ее не нашли двое изгоев, чувствуя бесконечную тоску по этим ощущениям, утраченным после обращения. Ей казалось собственное тело совершенно нелепым, слабым, зажатым, а все чувства словно резко выкрутили в минус. Эмма ощущала себя глухой, слепой и сломанной, тихо рыдая куда-то в собственные сжатые на голове руки. Ей стало резко ясно так многое и столько всего разом, что, казалось, еще немного, и она переломится пополам от осознания всего, что на нее навалилось. От понимания своей немощности, хрупкости человеческого тела и психики, от ощущения того, насколько крохотная она среди всего, что ее окружало. Все эти эмоции настолько поглотили ее, что она смогла хоть как-то очнуться только тогда, когда на ее плечи опустилось мягкое и пушистое пальто, которое на нее накинула Уэнсдей, стоявшая рядом. Она помнила только как вцепилась в ее толстовку руками, видя перед собой вовсе не лицо Аддамс, а Дженну в этот момент, и что она сдавленным голосом через всхлипы попыталась ей рассказать о том, что с ней произошло, но связные воспоминания на этом обрывались.       Пришла в себя Майерс уже утром, лежа на кровати в их комнате, ошарашенная и непонимающая, как и что произошло до конца. Благо, что всем оборотням назначался свободный от занятий день после каждого полнолуния, чтобы прийти в себя, так что у нее было время, чтобы осознать все и собраться с мыслями. Уэнсдей и Йоко в течение дня заносили ей еду и напитки. Вампирша сочувственно гладила по голове и пыталась ее разговорить, но Эмма совершенно не могла связать ни единого предложения, просто не находя слов для того, чтобы все объяснить. Понимающе улыбнувшись, Йоко ушла, напомнив, что вернется вечером, а Аддамс, занесшая ей обед, просто протянула ей дополнительно плитку шоколада и молча ушла, стараясь лишний раз не беспокоить.       Эмма была благодарна, и почти весь день у нее ушел на то, чтобы снова осознать себя человеком, который ходил на двух ногах, зачем-то учился, пользовался технологиями и бытовыми удобствами. В то время она чувствовала себя нелепо от этих ощущений. Все казалось неправильным, неродным и нелогичным, смешным и полностью нелепым. Как можно было променять свободу и эти чувства единения с природой на глупый пластик и социальные сети?       К вечеру она кое-как смогла прийти в себя, чтобы быть способной разговаривать с людьми. И тогда, когда вернулась Уэнсдей, она все ей рассказала. Аддамс молча выслушивала ее сбивчивые речи почти полтора часа, понимающе кивая и стараясь лишний раз не спугнуть момент. Как оказалось позже, у всех оборотней после первого превращения была похожая ситуация, а некоторым и вовсе становилось так плохо, что их помещали на своеобразный карантин на несколько дополнительных дней, чтобы они могли свыкнуться с этими изменениями. И если Энид всё это пережила, проскочив по касательной просто потому, что в ту ночь ее больше занимали мысли о том, жива ли подруга, чем собственные ощущения, то Эмма приняла на себя всю тяжесть обращения в полной мере. Это заставило ее зауважать Синклер ещё больше, чем раньше. Сколько силы было в этой с виду мягкой блондинке, сколь тверда была ее воля. Уму непостижимо. В то время как Майерс едва не сломалась.       Уэнсдей рассказала ей о том, что все это было необходимо. Она поделилась с ней найденными вещами и своими выводами по поводу вынужденного обмена телами с Энид. По логике Аддамс, которой Эмма теперь верила без возражений, выходило, что имел место быть контакт с проклятым предметом, и все не вернулось на следующий же день обратно просто потому, что их с Энид души сильно отличались. Аддамс вытрясла из нее все подробности последнего дня в ее родном мире, все, даже мельчайшие детали, мысли и действия перед сном. Абсолютно всё, что смогла вспомнить Эмма, лишь подтвердило ее догадки. Их души следовало уровнять в эмоциях и желаниях, и тогда, достигнув баланса, треснутый артефакт, который оказался небольшим зеркалом, все еще лежавшим в ее прикроватной тумбочке, мог помочь вернуть ее домой. Это открытие воодушевило обеих, и с тех пор Эмма каждый день старалась максимально сосредоточиться на том, чтобы по-настоящему стать Энид. Прочувствовать ее так, словно была ею с самого начала, понять и примерить на себя. Майерс осознала, что она впервые за всю ее актерскую карьеру так выкладывалась. До такой степени, что граница между ней и Синклер размывалась с каждым прожитым днём.       У них с Уэнсдей появилась маленькая традиция. Каждый день Эмма записывала в новенький ежедневник все, что она ощущала, что в итоге превратилось в своеобразные письма для белокурого оборотня. Каждый вечер она говорила Уэнс не «спокойной ночи», а слова прощания, боясь, что однажды уснет в своей кровати и древняя магия сработает, а она даже не сможет этого сделать.       Эмма привыкла к Уэнсдей. Она даже смогла ее полюбить, словно младшую сестру Ортеги. Ее бесконечно умиляла эта тщательно скрываемая медиумом забота о ней, даже несмотря на то, что она не была ее Синклер. Каждый вечер она видела едва промелькивающую в черных глаза грусть. И ее сердце болело. Она хотела бы быть для нее Энид. Она хотела бы быть для нее всем. Но она понимала, что это не ее мир. Не ее Уэнсдей. Она так хотела быть настоящей. Собой. И она хотела домой.       Каждое утро Аддамс внимательно на нее смотрела, а Эмма с грустью вновь подтверждала, что это все еще она. И снова видела след печали в черных глазах. Но с тех пор, когда она смогла обернуться, Уэнсдей ни разу ее не упрекнула, ни разу не сказала ни одного колкого комментария и ни разу не смотрела на нее с разочарованием о том, что это она. Майерс с удивлением осознала, что это делает ее легче. Она кожей чувствовала эту молчаливую поддержку.       Но прошло уже больше недели. А результата не было. И Эмма не могла понять, что же не так. Она внимательно рассматривала проклятое треснувшее зеркало, у которого не было одного осколка, стараясь понять, чего же не хватало. Но так и не смогла найти. Видимо, какой-то связующей нити все еще не доставало. И это с каждым днем все больше заполняло ее смирением. Возможно, она никогда не вернется. Возможно, ей стоило начать уже принимать этот мир и ощущать его своим. Майерс не знала. Но каждый вечер, на всякий случай прощаясь с Аддамс, она ощущала тоску. Тоску по миру, который не был ее. И молодую актрису бросало в дрожь каждый раз при этом осознании. От того, что она почти смирилась. Единственное, что не давало ей покоя, — это тот неоспоримый факт, что она не Синклер.       — Пора спать, Эмма, — на балкон неслышимой тенью выскользнула уже готовая ко сну Уэнсдей, и блондинка медленно кивнула, все еще не сводя взгляда с огоньков Джерико вдали. Она так устала от этого. От собственной нерешительности и тоски по обоим мирам.       — Эй, Уэнс… Я хотела попросить тебя об одолжении, — блондинка меланхолично качнула головой, все еще не сводя взгляда с горизонта, пока маленький медиум занимала место рядом с ней, облокачиваясь локтями о перила балкона.       — М? — тихо промычала Аддамс, так же вперив взгляд вдаль и слегка неуютно пожав плечами.       — Сыграешь мне сегодня? — Эмма чуть грустно усмехнулась, повернувшись к соседке, стоявшей на расстоянии вытянутой руки от нее. — Ты не играла ни разу с тех пор, как я здесь. Не то чтобы я настаивала…       — Хорошо, — медленно кивнула брюнетка, задумчиво качнув головой. — Ты хочешь услышать что-то конкретное?       Эмма удивленно хлопнула глазами, пытаясь осознать тот факт, что эта колючка так легко согласилась. Она чуть поджала губы, силясь не расплыться в умилительной улыбке, прекрасно зная, что Аддамс это не одобрит.       — Paint It Black. Я знаю, что тебе она нравится, и я, если честно, ею всегда заслушивалась, — Майерс удовлетворённо вздохнула, набирая полную грудь воздуха и расправляя плечи, когда заметила краткий кивок девушки рядом, которая тут же развернулась и вернулась в комнату за виолончелью. Вещь помог вытащить ей пюпитр для нот и помахал пальцами Эмме. Он первое время не мог к этому привыкнуть, но вполне быстро нашел во всем плюс, хотя она и замечала за ним частенько, что он грустно лежит без движения в плюшевых игрушках Энид. Придаток оказался среди них самым радушным, но и эмоциональным, хоть и пытался тщательно это скрывать. Оборотню так повезло с друзьями. Синклер так повезло с девушкой. Блондинка сдавленно хмыкнула, с наслаждением прикрывая глаза и вслушиваясь в первые звуки знакомой до боли мелодии, выпав из мира на долгие минуты композиции, и только когда музыка закончилась, она медленно выдохнула, а затем втянула носом воздух, стараясь запомнить запах Невермора, леса за его пределами, их комнаты и Уэнсдей.       — Спасибо, — улыбнулась она, чуть сощурившись и глядя искоса на Аддамс, собиравшую в футляр виолончель. Та лишь кивнула в знак понимания.       — Тебе это было нужно, — сказала она, отворачиваясь к окну и с помощью придатка затаскивая габаритный инструмент обратно.       Эмма бросила последний взгляд на уже темный горизонт и с каким-то облегчением вздохнула, поворачиваясь обратно к комнате. Этот мир был опасен и прекрасен одновременно. Но он принадлежал не ей. И музыка Уэнсдей поставила в этом последнюю точку.       Ложась спать и по обыкновению попрощавшись с Аддамс, она закрыла глаза, четко понимая одну вещь наконец: она хотела быть собой. Не Энид Синклер. Не оборотнем из Невермора. А собой. Эммой Майерс, актрисой, живущей на съёмочной площадке. Тоска в ее груди словно распуталась из жгучего узла, уступив место легкой и светлой грусти. Она просто отпустила все это. Оба мира и их проблемы, людей с обеих сторон. Она просто хотела быть самой собой.              

***

— Энид и Эмма —

***

                    Темнота отступала медленно, словно завороженно замирая в уголках подсознания, ловя каждый вздох и тихий шепоток мыслей. Эмма недоуменно моргнула, озираясь по сторонам и силясь разглядеть место вокруг нее. Девушка втянула носом воздух по привычке, выработанной последними месяцами, принюхиваясь, но, как ни странно, не ощущала ровным счетом никакого запаха. Вообще ничего. Это было необычно. Кругом стояла тишина, а легкий туман обнимал стволы деревьев, стелясь по корням и сырой земле. Лес, окружавший Майерс, был ей почему-то знаком, но сероватое освещение совершенно не способствовало тому, чтобы разглядеть все получше. Девушка задумчиво оглядывалась, не ощущая ровным счетом ничего в целом.       В глубине ее кроткой души заворочалась подозрение. Очень странно. Как будто мир замер в ожидании, но это явно не было реальностью, и оттого по коже прошлись мурашки, лишний раз напоминая ей о том, что это не те вещи, с которыми она готова была столкнуться. Майерс нахмурилась, озираясь, и попробовала пойти в сторону туманных деревьев, но словно шаги не привели ни к чему, она оставалась на одном месте, не сдвинувшись почти ни на шаг. Во всяком случае ничего вокруг не менялось, словно заевший кадр кинопленки.       «Должно быть, это сон», — пронеслось в ее голове, и она по привычке попыталась накрутить на кончик пальца блондинистый локон, но внезапно замерла, поняв, что волосы стали короче. И они не были светлыми. Эмма восторженно затаила дыхание, смотря на свои родные каштановые волосы. Не Энид, а ее собственные. Неужели получилось? Восторженное ощущение в ее груди взорвалось похожим на крошечный фейерверк от радости. Она ощупала свое лицо, не находя привычных шрамов оборотня на левой щеке. Это была она. Ее родное тело. Настоящее. И она чертовски по нему соскучилась.       Но не успела она как следует все обдумать, прочувствовать и насладиться забытыми ощущениями, как мир словно на мгновение покрылся рябью. Что-то незаметно изменилось в воздухе, словно по спине прошелся ветерок, едва ощутимый и слегка тревожный.       — Какого черта? — раздался сзади неё голос, так похожий на ее собственный, что она вздрогнула, резко оборачиваясь на звук. В трех шагах от нее, недоуменно моргая голубыми глазами, стояла Энид, ошарашенно осматривая ее с ног до головы.       — Эмма? — неуверенно сощурилась она и мгновенно подобралась.       — Энид?! — ахнула Майерс, огромными глазами уставившись на свою почти точную копию.       — Получилось?! — хором воскликнули девушки, одновременно приближаясь друг к другу на шаг, и восторженные улыбки обеих одновременно окрасили оба лица. Майерс ощущала, как к горлу подступил комок, а слова рвались наружу беспорядочной лавиной.       — О Господи, Энид! Это все зеркало, чертов артефакт, где ты его вообще нашла?! Уэнсдей голову сломала, пытаясь понять, как оно работает. И эти месяцы в твой шкуре! Это что-то невероятное! Я смогла обратиться в твоем теле! Я думала, что схожу с ума, как ты вообще с этим справляешься?! О боже… — она вдруг замолчала и резко ухватила опешившую блондинку за рукав. — Осколок! Он у тебя?! Пожалуйста, скажи, что у тебя!       — Погоди, погоди! — Синклер приподняла ладонь, второй ухватив руку девушки, которая взяла ее за рукав. Она слегка нахмурилась. — Какое зеркало, о чем ты? Я не видела никакого артефакта, — заметив ужас, мелькнувший в зелено-голубых глазах Майерс, она чуть криво улыбнулась. — Но у меня есть осколок, — успокаивающе проговорила она, заставив девушку напротив, выглядящую точно так же, как она, выдохнуть. — Он преследует меня с того самого дня, как я появилась в твоем мире… О дьявол, ты хочешь сказать, что это проклятый артефакт?! Откуда он взялся?! У меня «отлично» по магическим инструментам, я бы никогда в жизни не принесла подобное в комнату!       — А по магической ботанике едва дотянула до среднего бала, — фыркнула Эмма уже спокойнее, крепко сжав ладонь своей копии. — Я понятия не имею, на самом деле. Уэнсдей сказала, что она его тоже не приносила, и он был в твоей тумбочке у кровати.       — … — Синклер чуть нахмурилась и закусила губу. — Как она? Уэнс…       Эмма чуть грустно улыбнулась.       — Расстроена твоим отсутствием в ее ужасной жизни, ты же знаешь. А Дженна?       — Делает вид, что все в порядке, как всегда, — пожала плечами Синклер. — Ну да тебе же виднее.       — Ты… Ты ей сказала?       — Да. Она единственная, кто в курсе, — сморщила нос блондинка, расстроенно вздохнув. — Я старалась сильно не выделяться, но черт возьми, Эмма, это сложнее, чем занятия по рунам! Я думала, что умру на чертовых интервью! Как ты вообще все это выдерживаешь?       — О боже, — Эмма вдруг наконец осознала весь масштаб происходящего, и под ее кожей кровь заледенела в жилах. — Боже мой, Энид, пожалуйста, скажи, сколько прошло времени?!       — Два с половиной месяца. А у тебя?       — Примерно столько же. Плюс-минус пару дней. Это… Это плохо. Ты можешь мне рассказать о том, что произошло за это время?       — Тогда ты тоже, — кивнула Синклер, расплываясь в улыбке, а после оглядываясь по сторонам и чуть поджимая губы. — Правда, я не знаю, сколько у нас времени. Подобные сны не могут длиться долго, я точно знаю.       — Ну да, ты же отличница, — вздохнула Эмма, мягко улыбаясь. — Расскажи мне, как там дела, хорошо? А я расскажу, что происходит у вас.       Энид солнечно усмехнулась, кивая в знак согласия. Она так давно хотела увидеть Эмму настоящую и поговорить с ней. Не на фотографиях, не в переписках и бесконечных видео. Настоящего живого человека, который был ее вариантом в другом мире. Это было захватывающе.       Они не знали точно, сколько прошло времени, обмениваясь историями, произошедшими за эти несколько месяцев, обсуждали семью, друзей, события. Эмма думала, что ее ипостась будет сердиться, но Энид ни разу даже не нахмурилась. Ее больше смутило поведение Йоко и Уэнсдей, но не проблемы с учебой и общением с ее друзьями. На моменте, когда Майерс рассказывала про свое обращение в волка, она и вовсе с восторгом ее слушала, причем больше ее интересовали именно ощущения актрисы. Эмма впервые так легко с кем-то общалась за столь длинное время, что уже не могла даже вспомнить, когда такое было в последний раз. С Энид было уютно и просто, словно она говорила сама с собой, хотя в каком-то смысле так оно и было. Оборотень поделилась с ней всем, что произошло, и ее мыслями на этот счет, и это вызвало в ней немного тревоги, но выслушав до конца, она поняла, что по сути Энид ничего не испортила, а даже наоборот — исправила. Хотя ей самой хотелось это сделать, но она была благодарна девушке за то, что ей хватило смелости заняться некоторыми вопросами вместо неё.       — Завидую твоей храбрости, — немного печально вздохнула она. Они с Энид сидели на траве где-то в глубине туманного леса, который предоставил им в качестве локации этот странный сон.       — Ты преуменьшаешь свои способности, — хмыкнула Синклер, расслабленно опираясь руками о землю и слегка пожимая плечами. — Ты намного сильнее, чем тебе самой кажется. Все эти собранные доказательства против Маргарет и других, все твои безупречно аккуратные хождения по тонкому краю. Я бы так не смогла. У меня бы давно сдали нервы.       Эмма усмехнулась, легонько ткнув свою блондинистую копию в плечо кулаком.       — А ты? Может, у тебя и не настолько много терпения, как у меня, но ты по-настоящему сильная и открытая. Столько всего пережила, но всегда находишь в себе силы противостоять давлению окружающих и остаешься собой.       — Этому меня научила Уэнс, — немного грустно хмыкнула Энид, падая спиной на траву и поджимая руки под голову. Даже небо в этом сне казалось серым. Немного раздражало, но и успокаивало одновременно. — Я не знаю, где и кем бы я была, если бы не встреча с ней.       — То же самое с Дженной, — вздохнула Эмма, падая так же рядом на траву, которая тоже оказалась серой. — Знаешь, я ведь, кажется, и вправду люблю её… — она усмехнулась, повернув голову к блондинке. — Странно, ты первая, кому я это честно говорю.       — Было бы здорово, если бы ты сказала это ей. Она чертовски переживает, — Энид улыбнулась серому небу.       — Я знаю, — немного обреченно произнесла Майерс, тоже устремив свой взгляд вверх. — Я постараюсь исправиться. Время, проведенное в твоем мире, дало мне понять несколько вещей.       — И каких же? — оборотень перевернулась на бок, с интересом вглядываясь в девушку рядом с ней и подложив руку под голову.       — То, что нужно быть честнее в своих чувствах. Радоваться и грустить, переживать и злиться. Не только играть это на камеру, — тихо хмыкнула Майерс, также поворачиваясь. — А еще ценить друзей по-настоящему и доверять им.       — А еще давать волю эмоциям, — слегка оскалилась в улыбке Энид, обнажая чуть увеличенные клыки. — Если бы ты этого не сделала, волк бы никогда не откликнулся в полнолуние. Это то, что мне помогло в ту ночь, когда напал Крэкстоун.       — Это было потрясающе, — хмыкнула Майерс. — Неудивительно, что Уэнсдей любит тебя…       — Что?! — резко подскочила на месте Энид, принимая сидячее положение и во все округлившиеся глаза уставившись на шатенку. — Ты серьезно? Эмма, это не смешно!       — Хах! — усмехнулась актриса, тоже садясь. Она лукаво сощурилась. — Как ты до сих пор этого не поняла? Энид, даже я не настолько слепая. К тому же она сама мне кое-что сказала… — ее глаза ехидно сощурились, внимательно наблюдая за откровенно паникующей блондинкой.       Руки оборотня обхватили ее за плечи и слегка встряхнули.       — Майерс, черт бы тебя побрал! Такими вещами не шутят!       Эмма не смогла сдержаться и весело рассмеялась. Перепуганное лицо оборотня было настолько комичным и милым, что душить в горле смех не получалось. До такой степени, что в уголках ее глаз даже выступили крохотные слезинки, пока она смеялась, а блондинка трясла ее за плечи.       — Почему ты так паникуешь? Это же очевидно, — кое-как успокоившись после очередного легкого тычка кулаком в плечо, выдавила из себя актриса с улыбкой. Они обе такие чертовски милые.       — Конечно же, я паникую! — в каком-то почти суеверном ужасе, но с едва заметной искрой надежды в глазах почти прорычала Энид. — Великая и ужасная Уэнсдей Аддамс, которая знает сотни способов убийства, ненавидит цвета и имеет в своем арсенале семнадцать серебряных ножей, просто не может испытывать подобное ко мне!       — О, так это ты знаешь, а то, что Уэнсдей прощает тебе все, включая цвета, твою музыку и поведение, тебе ни о чем не говорит? Она даже Пагсли не спускает с рук ни единой мелочи, а тебе все можно, и ты до сих пор удивлена? — Майерс мягко улыбнулась, не удержавшись и проведя рукой по светлым волосам, чуть ероша их пальцами.       Энид вздохнула, чуть нахмурившись и скрестив руки на груди. Она явно задумалась над всем этим, а Эмма дала ей время на мысли, терпеливо улыбаясь. Через пару минут оборотень обреченно вздохнула, бросив косой взгляд на актрису.       — Вы с Дженной говорите примерно одно и то же… — она разочарованно вздохнула, потирая лицо руками. — Неужели всё настолько очевидно, но только я этого не замечала?       — Дженна тоже это говорила? — с любопытством сощурилась Эмма, наблюдая за тем, как слегка покраснела блондинка, неуверенно кивая в ответ. В этот момент ее улыбка стала шире. Конечно. Дженна всегда первой понимает такие вещи. Легкое чувство гордости кольнуло ее в сердце, и улыбка стала слегка напряженной. Это не укрылось и от глаз Энид. Она понимающе вздохнула и слегка нахмурилась.       — Тебе нужно решать вопрос с Дженной, иначе все пойдет прахом, — она пожала плечами, неуверенная до конца в том, стоит ли ей об этом говорить. Эмма тут же вскинула на нее тревожный взгляд и неуютно поерзала на месте.       — Я знаю, что нужно. Но знаешь, я просто… я просто боюсь, — она вдохнула побольше воздуха в легкие. — Это вы с Уэнсдей можете слишком не переживать о ваших отношениях. В конце концов, их свидетелями станут разве что студенты Невермора и ваши семьи. А у нас с Дженной все сложнее…       — Я понимаю, Эмма, — вздохнула Энид, прижимаясь своим плечом к её. — Но дальше тянуть не выйдет. Она ведь и вправду тебя любит.       — Любит… — Майерс расстроенно шмыгнула носом. — В нашей индустрии любовь — это то, что меняется так же быстро, как наряды и договора, а пиар-менеджеры заставляют вас ее продать или обменять на более выгодного партнера… Мир не простит нам наших отношений, и крахом пойдет не только моя карьера, но и ее. А Дженна живет актерством! Быть актрисой было ее мечтой с самого детства, и она очень многим ради нее пожертвовала. Я просто не имею права лишать её этого, понимаешь?       Энид закусила губу. Она понимала Майерс. Понимала и Ортегу тоже. Она осознавала особенности их мира и все риски. И с тоской понимала, что Эмма права. Ей бы, конечно же, хотелось бы, чтобы они были счастливы, но все это выглядело слишком опасно.       — А ты? — тихо спросила она, не зная, правильно ли она поступает.       — Я?       — Что ты думаешь на этот счет? Ты готова рискнуть своей карьерой ради нее? Тебе важно общественное мнение о вас?       Эмма открыла рот, чтобы что-то ответить, но слова разом перемешались в ее голове. Она задумчиво отвела взгляд в сторону, собираясь с мыслями. На что она была готова пойти ради чувств? Что она могла сделать? Боялась ли она последствий и того, что начнется после их разоблачения?       — Я… — спустя пару минут молчания она наконец вздохнула, собираясь с силами. — Я не знаю, смогу ли я рискнуть всем ради чувств. Карьерой, отношениями с семьей и родственниками, своей репутацией. Я боюсь, что нас просто выкинут и сотрут после этого. Мы лишимся ролей и постоянного заработка. Дженна лишится мечты. Стоит ли оно того? — она уныло положила голову на скрещенные на коленях руки и тяжело вздохнула. — Я отвратительна, да?       — Почему? — слегка недоуменно склонила голову вбок Синклер.       — Я не хочу идти на жертвы ради любви… Мне страшно, чем это может все обернуться. Для меня. Для нас, — она перевела взгляд на Энид и саркастично усмехнулась. — Я ужасна… Ты мной разочарована?       — Нет, — мягко улыбнулась ей в ответ оборотень, обнимая девушку за плечи, пытаясь успокоить. — Почему я должна быть разочарована в тебе? В вашем мире все это весьма серьезные вещи, так что бояться этого нормально. Но прошу тебя — не закрывайся от чувств. Тебе нужно расти, становиться самостоятельной, и тогда, вполне возможно, ваши отношения станут реальными. Даже если об этом никто кроме вас двоих знать не будет.       — Ты имеешь в виду скрываться ото всех? — чуть нахмурившись, переспросила Майерс. — Но мы и так это делаем.       — Нет, Эмма, вы этого не делаете, — хмыкнула она, за что получила очередной тычок в плечо. — Вы не скрываетесь, а избегаете друг друга. В этом дело. И из-за этого Дженна чувствует себя ужасно.       — Это она тебе сказала?       — Нет, это просто очень хорошо заметно, — пожала плечами Синклер, чуть хитро щурясь. — Скрывать свои отношения и избегать их — разные вещи, понимаешь? На данный момент между вами нет отношений, кроме переписок.       — Ах… Вот что ты имеешь в виду, — Майерс задумалась. Действительно. Они практически не видятся, и все, что у них есть, — это общение по сети в то время, пока нет работы. А их встречи можно пересчитать по пальцам, кроме съемок сериала.       — Будь немного смелее с Дженной. Я уверена, она все поймет. Но в ваших отношениях следующий шаг определённо за тобой, — улыбнулась Синклер, чуть взъерошив рукой каштановые волосы своей копии. — В конце концов, это нерешительность и молчание ее убивают. Однажды она просто уйдет, если ты оставишь это так. Но я точно знаю, что она придумает миллион способов встречаться тайно, и никто вас не поймает.       — Хах… Да, она это может, — чуть натянуто усмехнулась Майерс, прикрывая глаза и глубоко вздыхая. — Знаешь, ты права. Это все зависит от меня. Возможно… Возможно, я больше боюсь не последствий, а самих этих отношений. И все это время пыталась спихнуть ответственность за них на неё. Мне ужасно жаль… Я смогу это все исправить, как ты думаешь?       — Конечно. Она очень тебя ждет, и вообще…       Мир вокруг них подернулся рябью, и обе девушки мгновенно насторожились, поднимаясь на ноги. Они переглянулись с легкой тревогой во взгляде, но Энид быстро поняла, в чем дело.       — Кажется, нам пора просыпаться. Что ж, это было странное время, Эмма. Но я надеюсь, что у вас все будет хорошо, ладно? Обещай мне, что сделаешь для этого все, что можешь! — она крепко ухватила за руки шатенку, и та сжала ее ладони в ответ, уверенно кивнув.       — Обещаю. Тогда ты тоже пообещай, что у вас с Уэнсдей все будет хорошо, ладно?       — Я постараюсь, — широко усмехнулась оборотень, и в ее глазах выступили слезы. — Ты знаешь, все это было чертовски странно, пугающе и откровенно нервирующе. Но я рада, что могу вернуться домой.       — Я тоже… Я так по всем соскучилась, — так же всплакнула Эмма, порывисто обнимая блондинку, которую она раньше считала просто своей ролью. Просто персонажем. Выдумкой и смешной пародией на нее саму. Но в этот момент ей казалось, что Синклер ее потерянная часть, с которой она наконец воссоединилась. Она медленно отстранилась, видя, как образ Энид начал размываться по краям. — Нам пора возвращаться к нашим версиям одной непутевой маленькой и черноглазой проблемы.        — Это точно, — усмехнулась Синклер сквозь слезы. — Удачи тебе, Эмма. И постарайся отыгрывать меня лучше, ладно?       — И тебе удачи, Энид. Кстати, на следующей неделе контрольная по магической ботанике.       Лицо блондинки вмиг стало бледным, а глаза комично расширились, из-за чего шатенка не смогла сдержать смешок.       — О, нет…       — Уэнсдей поможет тебе, и я записала все конспекты, так что не переживай, — усмехнулась Эмма, поглощаемая медленно темнотой и теряя из виду оборотня.       — Окей, Майерс… — ворчливо отозвался голос из пустоты. — С рекламой Самсунга разберешься сама.       — Что? Какой еще Самсунг?! — однако голос актрисы потонул в темноте, куда она упала, теряя все остатки сна в последний момент.              

***

— Энид и Уэнсдей —

***

      

             Уэнсдей всегда считала, что жизнь с Энид Синклер под одной крышей — сродни эпической пытке или предсмертной агонии. Которая, впрочем, со временем стала весьма приятной, чем не один раз вгоняла ее разум в состояние абсолютного когнитивного диссонанса. Но это было до ночи кровавой луны, до Крэкстоуна и сумасшедшей Лорелл Гейтс, до Хайда и первого обращения белокурого оборотня. Все это, казалось, и вовсе было в прошлой жизни. Жизни до Энид Синклер. Словно были две абсолютно разные жизни и разные Уэнсдей Аддамс.       И теперь ее мир казался опустевшим наполовину с того самого первого дня, когда вместо Энид появилась чужая душа по имени Эмма Майерс. Поначалу Аддамс относилась к ней враждебно и с подозрением, но как верно подметила актриса из другого мира, занявшая тело оборотня, она не могла сделать ничего оболочке Синклер. И это разжигало в ней холодную ярость пополам с ненавистью.       Но шли дни, часы, недели… И Уэнсдей с удивлением для самой себя поняла, что враждебность по отношению к гостье из чужого мира испарилась, уступив место непривычному медиуму сочувствию и пониманию, что было так же неуместно, как если бы она начала жалеть врага. Но Эмма не была врагом, в чем Аддамс быстро убедилась.       Вопреки устоявшемуся заблуждению о том, что Уэнсдей была абсолютно плоха в понимании своих эмоций, это было не так. Да, она не сразу их опознавала, да, она боролась с признанием собственных чувств из-за упрямства, но ее мозг весьма быстро улавливал изменения в эмоциональном фоне и старался сразу же подвергнуть их объяснению и каталогизации. Аддамс любила заниматься своеобразной препарацией самой себя в этом плане. Прозвучит дико, но это было почти увлекательно. Каждый раз, когда разум замечал и отлавливал новую эмоцию в самой себе, она старалась ее изучить, понять с манией испытателя. Она с болезненным интересом, словно под микроскопом рассматривала каждую нетипичную реакцию своего организма и души, пытаясь понять корень проблемы и первопричины возникновения, чтобы разгадать эту загадку собственной души в кратчайшие сроки, обосновать и удалить. Уэнсдей сама себе напоминала скальпель, холодный, расчетливый и безжалостный, в руках разума, который, безусловно, давлел над ее жизнью. И ей очень не нравилось, когда новая эмоция обнаруживалась не сразу и успевала прорасти глубже, словно неизученный паразит.       Так вышло с Энид. На каникулах, после разгрома Невермора, Уэнсдей занялась этими неясными чувствами, вспыхнувшими в ее груди после столкновения с мертвым пилигримом, чокнутой фанатичной его наследницей и монстром-психопатом, что в общей сложности должно было бы ее веселить, но в кой-то веки скорее напугало. Что уже было странным. Аддамс провела десятки часов в почти недвижимом состоянии дома в семейном особняке, чтобы осознать и понять причину этих эмоций. И все сходилось к одной беспокойной блондинке. Та самая упущенная из виду эмоция, что успела пустить корни в ее душе, став слишком явной в ту роковую ночь, в те самые странные объятия, которые она, несомненно, позволила. Тогда она с ужасом осознала, что уже поздно. Этот паразит уже пустил корни так глубоко, что удалить его уже не выйдет, и оставалось только с этим как-то выживать. И это оказалось ещё сложнее, когда она поняла в полной мере, что первый звоночек данной эмоции случился на ее второй день пребывания в Неверморе, но из-за поспешности событий она совершенно упустила его из виду, погрузившись в пучины расследования и захватившей ее тайны, позволив паразиту укорениться так, что коварная хтонь проросла в ней намертво, распустившись под кровавой луной в объятиях белокурого оборотня. И это было началом конца.       Аддамсы влюблялись один раз и до смерти. И это было тем, чего Уэнсдей всеми силами старалась избежать. Увы, не вышло. И теперь, глядя с тоской на засыпающую в кровати Энид чужую душу в ее теле, ей было по-настоящему страшно. Что, если Энид не вернется? Что если у них ничего не выйдет? Сможет ли она жить дальше без той, кого полюбила всем своим черным сердцем, даже если виновница ее чувств об этом не догадывалась? Миллионы вопросов на грани отчаяния заполняли ее душу разъедающим шёпотом.       Она почти смирилась с присутствием Эммы. Просто потому, что позволила укорениться в себе эмоции, которой она не давала раньше даже шанса. Надежде. Той, которую она ненавидела за ее продажность и двуличность больше всего. Надежда, в ее понимании, всегда была предназначена для слабаков, неспособных управлять собственной жизнью. И вот она, Уэнсдей Аддамс, позволила себе надеяться. Просто потому что у неё больше ничего не осталось. Холодный рассудок просчитал все варианты и не нашел выхода. И чтобы не позволить себе сойти с ума слишком рано, она дала шанс надежде. Как бы глупо это ни было с ее точки зрения. Поэтому она смирилась с Эммой, наконец осознав тот факт, что чужая душа не была виновата во всем происходящем и не имела к этому никакого отношения. Казалось бы — и что? Ведь она отняла у нее Энид. Но Уэнсдей не была дурой, позволявшей затмевать разум нелогичному гневу и дальше. Не в этом случае.       Дар Аддамс, доставшийся ей по линии матери, не один раз уже наводил ее на размышления, заставляя смотреть на ту или иную ситуацию с другой стороны. И видения, связанные с Эммой, не были исключением. Она видела фрагменты из ее детства, из школы, отношения с родителями и молодыми людьми. Ее боль разочарования и обид, но упорную решимость все равно сделать так, как она хотела, при всем при этом. На плечах этой хрупкой девушки висело настолько многое, что факт того, что она не сломалась до сих пор, был поистине впечатляющим. И… Уэнсдей Аддамс начала её понимать, проявив несвойственное ей сочувствие, однажды вечером поймав себя на мысли, что Энид бы не одобрила, если бы она ничего с этим не сделала. Это смогло дать ей ту крупицу спокойствия, в которой она нуждалась больше, чем сама того хотела.       Со временем Эмма стала ей даже симпатична как человек, с которым было комфортно говорить и даже делиться мыслями. Она была поражена тому, как похожи были девушки и как сильно на самом деле отличались. Осторожный и деликатный темперамент Майерс делал её почти безопасной для самого медиума. Никаких ярких вспышек нервозности на ровном месте и миллиона беспорядочных слов. Она была тихой. Слишком тихой для человека, попавшего в столь странную ситуацию, и поначалу Уэнсдей не могла понять, почему так. Эмма была и открытой, и загадкой одновременно. Она охотно делилась информацией, но продолжала держать дистанцию. Аддамс чувствовала эту границу так четко, что ей приходилось прикладывать усилия, чтобы не скрипеть зубами от досады. Однако все изменилось, когда они наконец смогли поговорить, когда позже Эмма смогла обратиться, а после цеплялась за ее руки так, словно медиум был единственной ниточкой к ее спасению. Даже в полубредовом состоянии актриса ярко продемонстрировала то, чего от нее скептичная Аддамс не ожидала. Доверие. Доверие, граничащее с каким-то подсознательным отчаянием, и это заставило Уэнсдей окончательно поставить точку в своем суждении относительно неё.       Эмма была такой же жертвой обстоятельств, как и Энид. И Синклер ни за что не простила бы Аддамс, если бы она не сделала все от нее зависящее для помощи этой заблудшей душе.       С тех пор все изменилось, и с удивлением медиум обнаружила, что не только смирилась с присутствием девушки в ее жизни, но даже начала ее понимать и по-своему заботилась. Это было чем-то новым. Странным. И казалось, по какой-то непонятной причине, правильным. В какой-то момент она осознала, что ей почти неприятна мысль, что Эмма исчезнет, когда все получится. И несмотря на то, что ее душу сжигала тоска по Энид, она не могла отрицать того, что успела привязаться к другой ее вариации. Это вызывало замешательство, непонимание, нервозность. Однако она прилагала все усилия для того, чтобы не показать своих чувств, но втайне вздыхала с облегчением, когда каждое утро, внимательно следя за просыпающейся девушкой и ловя ее виноватую улыбку, осознавала, что это все еще была Майерс. У нее было ощущение, словно она предает Энид, но вместе с ним откуда-то появилось чувство, словно это было правильным и наверняка бы было одобрено Синклер. Так что Уэнсдей просто смирилась. Она жила каждый вечер затаившейся надеждой, а каждое утро ощущала крохотное чувство облегчения. Ей казалось, что еще пару месяцев в таком режиме, и она точно сойдет с ума, но поделать с этим не могла ничего. Все доказательства найдены, артефакт опознан, линия поведения выверена, и расследование было окончено. Оставалось только ждать. И это убивало ее изнутри по капле каждый чертов день, заставляя терять счет времени в однообразии.       Так что это утро было абсолютно таким же, как и все до него. Уэнсдей по привычке проснулась первой и отправилась в душ, стараясь не потревожить сон соседки, которой он был нужен как воздух, учитывая ее душевное состояние. Аддамс научилась быть терпеливой и обходительной, даже несмотря на то, как ей было от этого плохо. Поэтому спустя четко отмеренные пятнадцать минут она вышла из душа, уже полностью готовая к новому дню, на ходу застегивая пуговицы форменной рубашки и взяв себя в руки. Черные глаза безучастно уперлись в круглое окно, и она, вздохнув, начала говорить, медленно поворачиваясь к соседской половине и вскользь взглянув на часы, чтобы сверить время.       — Эмма, пора вставать… — но замерла как вкопанная на своей половине комнаты, осознав, что постель соседки была пуста. Одеяло валялось на полу, впопыхах скинутое, а подушка была отброшена в сторону. Уэнсдей нахмурилась, закрывая рот, и тревожно огляделась. Эмма всегда была предельно аккуратна с вещами, так что подобное уже выпадало за грани привычного. Аддамс быстро сделала пару шагов на середину комнаты, нерешительно остановившись на месте, где когда-то была разграничивающая лента, приклеенная к полу, и огляделась по сторонам. В душе у нее все замерло, когда она увидела сброшенный второпях тапочек по направлению к двери в их комнату, которая была открыта нараспашку, запуская сквозняк по полу.       Уэнсдей сделала пару нерешительных шагов к двери, ощущая, как разом напряглись все ее мышцы и чувства, когда она услышала торопливые приближающиеся шаги.       — О мой дьявол! — воскликнула взъерошенная спросонья блондинка, широко открытыми глазами оглядывая все вокруг и запыхавшись от бега. Второй тапочек на ее босых ногах был где-то потерян, а все ступни были в грязи, словно она успела выбежать на улицу и сделать почетный круг вокруг Невермора. — Там! Там… — она вдруг запнулась, наконец встретившись с глазами хмурой провидицы, и неверующим взором оглядела ее с ног до головы. Несколько раз она открыла и закрыла рот, прежде чем настороженно нахмуриться и сделать нерешительный шаг в комнату. Ее голос дрожал от волнения.       — Ты… Ты Дженна или Уэнсдей? — произнесла она тихо, словно боясь спугнуть и в нервном движении заламывая ладони. Жест, который Аддамс знала как свои пять пальцев. И Эмма им не пользовалась.       — Энид? — Аддамс в другое время дала бы сама себе звонкую пощечину за то, как дрожал ее голос и какая ужасная надежда в нем промелькнула, когда она сделала первый шаг к блондинке. Ее глаза были расширены от обуревавшей ее нервозности и почти паники, густо перемешанной с чертовой надеждой одновременно.       — Уэнс? Это… Это и вправду ты? Всё закончилось?! — голубые глаза за секунду заполонило слезами, а губы скривились в чем-то среднем между улыбкой и несоизмеримым отчаянием.       За секунду медиум оказалась рядом, с силой заключая плачущую и почти подвывающую волчицу, которая на мгновение даже опешила от этого, но тут же обхватила свой маленький черный кошмар руками, утыкаясь носом ей в шею и захлебываясь своими сдавленными рыданиями.       — Уэ-э-энс! — почти скулила Энид в плечо Уэнсдей, не находя других слов и неспособная их произнести членораздельно, чувствуя, с какой силой стучит сердце невысокой девушки в ее объятиях и с какой яростью пальцы сжались на ее спине, до треска стискивая ткань ее футболки, в которой она спала. Аддамс молчала, ее плечи лишь слегка подрагивали, но Синклер всё прекрасно понимала, чувствовала каждой крупицей своего тела и сознания. Чувствовала, как этот несносный кошмар в черном переполняют эмоции, тоска и облегчение и испытывала в этот момент то же самое, крепко сжимая в своих руках медиума.       Спустя пару минут, когда Энид наконец перестала рыдать, лишь слегка покачиваясь из стороны в сторону, но не расцепив объятий. Откуда-то из района ее шеи донесся сдавленный тихий голос:       — Энид… Я не могу дышать.       — Ох, прости… — оборотень начала убирать руки, когда ей в шею недовольно проворчали, а маленькие ладони сильно дернули за футболку на ее спине.       — Просто не сдавливай меня так сильно, глупый волк, — тихое ворчание продолжилось, и Синклер с восторженным вздохом вернула свои руки обратно, аккуратно прижимая к себе не желавшую ее отпускать брюнетку, стараясь не спугнуть столь редкий и хрупкий момент. Она коснулась щекой головы медиума, с тихим вздохом и наслаждением вдыхая давно забытый запах и прикрывая глаза.       — Мне… Мне столько нужно тебе рассказать, Уэнс… Ты не поверишь.       — Я не это хочу услышать, Синклер, — слегка шипящим голосом произнесла Аддамс, все еще не показывая глаз и не поворачивая головы, чем заставила оборотня усмехнуться чуть криво.       — Я скучала, Уэнс. Очень сильно скучала, — мягко произнесла она, утыкаясь носом в черные волосы и уловив, как медиум в ее руках чуть заметно вздрогнула.       — Я тоже, волчонок. Я тоже, — тихо ответила она куда-то ей в шею, и Энид поняла, что Дженна и Эмма были абсолютно правы. Поймав себя на этой мысли, она улыбнулась, вновь закрывая глаза и наслаждаясь моментом. Наконец-то она дома. Рядом с Уэнсдей. Это было долгим путешествием, заставившим ее многое переосмыслить и понять. И она была этому даже благодарна.       Энид глубоко вздохнула, прислушиваясь к сердцебиению Уэнсдей. Она надеялась, что Эмма тоже вернулась домой. И тоже сейчас обнимает Дженну. А что до них двоих, то впереди было еще так много времени, чтобы говорить, так что молчание в эту минуту казалось ценнее миллионов слов, весомее сотен признаний и больше, чем сам мир. Тот или этот. Без разницы.              

***

— Эмма и Дженна —

***

                    Признавать это в какой-то мере забавно, но все чаще Эмма стала замечать за собой, что, когда бы она ни просыпалась, вне зависимости от того, выспалась она или наоборот, первой мыслью, возникавшей в её голове, было: «Ох-х, черт…» Было сложно сказать, как давно она пробудилась, отошла ли толком от сна вообще, но, вероятно, томные минут пять она уже лежала с закрытыми глазами и просто пыталась найти в себе силы поднять тяжелые веки. По лицу и надплечью пробежал неприятный холодок, поэтому она лениво потянула на себя одеяло, накрываясь с головой. Только один нос высовывался из-под этого мягкого укрытия, чтобы иметь возможность нормально дышать.       «Уэнс опять окно забыла закрыть», — ворчливо подумала она.       Но тут же, когда она уже было начала проклинать неустойчивый температурный режим мисс Аддамс, её осторожно потрясли за плечо. Майерс только плотнее сжала зубы, совершенно никак не реагируя на это действие. Тогда её снова дернули, но теперь уже более настойчиво.       — Сейчас я встану, Уэнс, да подожди, — недовольно пробурчала она куда-то в одеяло, не особо беспокоясь за то, насколько разборчиво её будет слышно.       — Ну ты и соня. Подъем, тебя ждут новые свершения, — насмешливо протянул ласковый женский голос.       И Эмма сразу после этого почувствовала, как чья-то рука немного отодвинула край одеяла, бережно потрепав её по волосам.       «Что за…», — Эмма внезапно дернулась, прижимаясь к стене, и сердце тут же в сопровождение мыслям начало бешено стучать в грудной клетке. Она знала этот жест и голос. И Уэнсдей так не делала.       Она постаралась быстро скинуть с себя одеяло, но из-за резких движений только запуталась в нем, впоследствии дергая так сильно, что была более чем уверена, что сейчас его порвет. Только это было неважно, потому что тихий, теплый смех в ответ на её действия заставил только сильнее испуганно сжаться.       Не может того быть. Сработало?       Когда одеяло наконец поддалось, то Эмма с ужасом и благоговением заметила, что возле постели на одном колене стоит… не Уэнсдей, но… Или Уэнсдей, но не Уэнсдей…       Дженна, которая до этого момента так мило улыбалась, быстро переменилась в лице, заметив, какая бледная и потерянная на нее смотрела девушка. Светлые волосы растрепаны от сна, а голубые глаза были раскрыты так широко, как, казалось, никогда прежде. Что-то было не так.       — Ты чего такая перепуганная, тебе кошмар приснился? — обеспокоенно спросила Ортега. Она хотела было приблизиться к подруге немного ближе, но стоило только едва приподняться, как та стремительно отпрянула от неё на другой край кровати.       «Не может этого быть», — билась в возбужденном сознании единственная мысль, возникавшая при виде брюнетки. Не той холодной девушки с косичками. На нее смотрели не скептически настроенные карие глаза, а живые, полные целой мириадой эмоций. Уже ставшее таким привычным непроницаемое выражение лица терялось за ярко выраженным беспокойством и нервно подергивающимся уголком алых губ. Распущенные темные волосы, что устилали чужие плечи; белая, слегка примятая рубашка, поверх которой натянута черная кожаная куртка, так ещё и рваные джинсы.       Следующий вдох дался Эмме с большим трудом, а после него она и вовсе не могла заставить свои легкие функционировать. Когда она перевела взгляд на помещение, желая в последний раз удостовериться в реальности своей догадки, то с удивлением обнаружила впереди себя не холодную, мрачную стену с одной только дверью, а самую настоящую съемочную площадку.       — Энид, что случилось-то, в конце концов? — уже с явными нотками раздражения и нервозности переспросила брюнетка, хмурясь.       Блондинка сверлила её расфокусированным взглядом.       — Это… не Энид, — выдавила из себя она дрожащим голосом.       В один момент на смуглом лице проносится вся эмоциональная палитра, какую, казалось, только знали её черты: раздражение, замешательство, волнение, осознание, немое ликование. Она замерла, неуверенно шевеля губами, не в силах подобрать нужные слова.       — Эмма? — в неверии спросила она, подсаживаясь на край постели. Осторожно, не желая спугнуть девушку второй раз, но теперь уже та не отпрянула.       На голубых глазах невольно навернулись слезы. Она сделала это, у них с Энид действительно вышло. Дрожащей рукой Эмма потянулась к чужому лицу и невольно вздрогнула, когда коснулась горячих скул. Это была действительно её Дженна. Не сон, не иллюзия. Настоящая. Причина её нескончаемой бессоницы и несдержанных ночных рыданий последние месяцы.       Растерянная брюнетка ощутила, как Майерс холодными пальцами водила по её щекам, будто проверяя на фальшивость, и внезапно выдала, наверное, самую глупую и абсурдную фразу, которую могла произнести в этот момент:       — Как дела?..       Эмма ошарашенно моргнула глазами. Как дела? Дженна уже начала мысленно себя проклинать за то, что так тупо пошутила, но внезапно лицо Майерс озарилось и глупая, но такая искренняя улыбка украсила её губы, что появились даже неестественно глубокие ямочки. Она смеялась сквозь слезы, и Дженну уже начал пугать этот истерический смех, особенно учитывая факт того, что Майерс привыкла сдерживать эмоции и никогда особо сильно их не проявляла, как вдруг блондинка потянулась вперед и притянула к себе смуглое лицо, припадая к чужим губам.       Сказать, что Ортега была в растерянности, — ничего не сказать. Наверное, это будет даже слишком слабое слово, чтобы описать её состояние. Она была в шоке. Полном и абсолютном. Но всего через несколько секунд пробудилась, словно ото сна, и ответила ей, медленно проводя ладонью по чужой шее.       Эмма целовала жадно, несдержанно, кусая пухлые губы, будто в последний раз в своей жизни, словно та вот-вот растает в воздухе и Эмма её никогда не увидит. Только это было не так. Дженна наконец с ней, рядом, и просто так Майерс её уже никогда не отпустит.       — Я так рада тебя видеть, — только и выдавила из себя Эмма, когда отстранилась, борясь со своим нервным заиканием.       — И я тебя, Эми, — едва слышно прошептала Ортега.       Она сжимала все еще дрожащую, напряженную блондинку в своих руках и осторожно водила пальцами по светлым локонам, распутывая чужие запутавшиеся пряди. Это немного, но расслабило актрису, и она тихо всхлипнула, утыкаясь в грудь своей… девушки?       Она должна была быть только её. Пора уже перестать бежать. Ещё раз пережить потерю Ортеги в своей жизни она будет не в силах. Да и не хотела. Никогда.       Они сидели так ещё какое-то время, и Эмма ой как не хотела отпускать латиноамериканку, но у неё не осталось выбора, когда та сама её оттолкнула. Майерс подняла на нее встревоженный взгляд, уже успев перебрать в голове миллион возможных причин о том, что могло пойти не так, но заметила, что брюнетка в свою очередь глядела прямо ей за спину. И тут же обернулась тоже.       А увидели они не что-что, а прямо Хантера Дуэна, который нерешительно выглянул из-за соседнего стенда с декорациями, после чего облокотился на стену как ни в чем не бывало. Зеленые глаза скользнули от одной фигуре к другой сначала встревоженным взглядом, а потом таким скучающим, будто он каждый день видит такую картину.       — Желание протестить кровать на прочность — благородное, но поверьте, до вас это уже сделали, — наконец сказал он, мягко улыбаясь. — Правда, в других условиях.       — Да мы тут просто… репетировали… — объяснилась Дженна, на ходу придумывая оправдание, хотя то, каким растерянным тоном она это сказала, и стремительно краснеющие скулы не придавали ей убедительности.       Он скептически изогнул бровь, понятное дело, не поверив им. Но, не желая еще больше смущать подруг, решил сжалиться над ними и подыграть.       — Вам еще долго?       Девушки спешно переглянулись, видимо, каждая ожидая ответа от второй, но никто ничего не сказал, только стыдливо, часто моргая.       — Да нет, нет, мы уже заканчиваем, — все-таки ответила за них двоих Дженна.       Дуэн еще раз внимательно оглядел запыхавшихся, красных до самых кончиков ушей актрис и не удержался от искреннего, звонкого смеха, заставив их чувствовать себя еще более неловко.       — Ладно, вы со мной в Старбакс? — внезапно предложил он, стараясь взять себя в руки.       Эмма внезапно активно закивала головой. Заметив это, брюнетка тихо прыснула, тоже утвердительно кивнув. Ну а кто такая Дженна, чтобы возражать ей?       — С меня кофе, а ты сделаешь вид, что не видел нас, — кинула Ортега вслед кудрявому, который уже было собирался уйти, чтобы завести машину.       Но это деловое предложение вынудило его остановиться. Он кинул на нее через плечо оценивающий, многозначительный взгляд.       — Недельный абонемент на кофе.       — Родной, а ты не ах… — Дженна возмущенно раскрыла рот, пораженная такой наглостью, но блондинка вовремя ткнула её локтем, намекая на то, чтобы она аккуратнее выбирала выражения. — Сердце встанет, и твоя очаровательная улыбка треснет, если так много кофе пить будешь, — сквозь зубы процедила Дженна приторно-сладким голосом.       — Как мило, что ты заботишься о моём здоровье, — тепло рассмеялся Дуэн, ладонью прикрывая свою широкую улыбку. — Жду вас снаружи.       Хантер уверенным шагом, что-то весело напевая про себя, быстро удалился.       Они снова остались одни. Дженна чутко молчала, ожидая, что же скажет и собирается делать Майерс. Как-никак пробуждение у неё выдалось достаточно колоритным, тем более учитывая, что она ещё вчера вечером засыпала буквально в параллельной вселенной.       Эмма поднесла чужую кисть к своим губам и медленно поцеловала костяшки пальцев, не без удовольствия заметив, как тяжело сглотнула Дженна, не отрывая от нее взгляда.       — Нам надо будет многое обсудить, — задумчиво сказала она, смотря на смущенную девушку напротив.       Это был её мир. Её счастье, которое она уже нашла в этих темных, родных глазах и которое должна была сохранить во что бы то ни стало.       В конце концов, её жизнь. И только она решает, как её провести. Не родители, не менеджеры, не общество. Теперь она это понимала.