Homo sapiens

Чжун Ли старше его на восемь лет. Чжун Ли готовит тела усопших к погребению и учит этому других. Чжун Ли любит говорить о смерти больше, чем о жизни, и о сложных вещах больше, чем о простых. Чжун Ли строг и сдержан, отрешен и холоден. Чжун Ли пахнет другим альфой, имя которого ни разу не слетало с его губ. Аякс любит его, пожалуй. — Нужно очистить тело, — говорит Чжун Ли вдумчиво и тихо. — Подготовь мне воду и тряпки. Аякс кивает. Запах нечистот и разложения перекрывает все другие, в нем легко потеряться, забыть себя и других. Тазы с водой и специальные тряпки оказываются на столике рядом с телом. В четыре руки работать удобнее и быстрее. Аякс еще молод, в бюро ритуальных услуг его занесло случайным западным ветром совсем недавно. Он многого не знает и многого не умеет, поэтому лишь помогает. Красивые тонкие пальцы скрывают медицинские перчатки, руки почти нежно очищают ледяное одеревеневшее тело от грязи людского посмертия. Аяксу нравится смотреть на это. Раньше он уродовал живые тела, оставлял синяки и сломанные кости, пускал наружу теплую кровь. Чжун Ли противоположен ему. Он делает прекрасной смерть. Аякс заканчивает очистку, пока его учитель начинает восстанавливать форму искривленного лица. Помещает туго скрученную вату в рот и глубоко в ноздри, греет на простой зажигалке воск цвета человеческой кожи, заклеивает им раны и будто дорисовывает правильные формы. Они заканчивают раньше обычного. Тот, кого им привезли сегодня в виде кроваво-искалеченного трупа, превратился в привлекательного молодого омегу. Чжун Ли в завершение наносит на тело парфюм, чтобы, после всех процедур, окончательно убрать непристойный запах смерти. Приходят люди, помогают уложить тело в гроб. Еще немного времени требуется на то, чтобы придать верную позу омеге на подушках из белого шелка. Чжун Ли, как и всегда, делает это внимательно и даже трепетно. У мертвого, наверняка, есть семья и любимый, и нужно дать этим людям проститься с тем ним, которого они помнили и любили. Они заслуживают увидеть его в последний раз. Хотя, так размышляет только Аякс. Чжун Ли живые не столь интересны. “Мертвые заслуживают заботы, — говорил он когда-то. — Они прожили жизнь, и это было непросто, поэтому их нужно чтить, провожая в посмертье”. Для него это важно, для него это почти религия. — Я напрошусь к вам на чай, сяньшэн? — они покидают мертвецкую, переодеваются из хирургических одежд в человеческие. — Хорошо. Чжун Ли не удивляется и не сопротивляется иностранной бестактности. Он порой слишком многое позволяет Аяксу, вынуждая того задаваться бесконечными вопросами. Чжун Ли не показывает своих эмоций, не выражает свои чувства и будто бы сам немного похож на тех, с кем работает изо дня в день. Уличный воздух отличается от духоты мертвецкой. Он доносит до Аякса запахи. Горные цветы, растущие лишь тут, на востоке, и продающиеся для лечения самых разных недугов — личный тонкий аромат Чжун Ли. Но есть и другой: морской бриз, соленый ветер, неуместный в этом сухоцвете. Запах другого альфы. Знак того, что Чжун Ли принадлежит кому-то иному. Это не отталкивает, не раздражает, не вызывает отчаяние или ревность, только отдается легкой горечью в глубине сердца. Квартира Чжун Ли небольшая, он живет здесь один уже очень давно. Она полнится запахом лекарственных трав, хотя ее владелец никогда не любил народную медицину. Аякс садится за небольшой стол уже привычно — он бывал тут много раз за последний год. Чжун Ли заваривает чай. Это тоже ритуал, церемония, как прощание и погребение. Наконец, чашки оказываются на столе, они оба делают по глотку. — Я почему-то ни разу так и не спросил вас, — начинает Тарталья, глядя в спокойные светло-карие глаза. — Почему вы решили заняться таким странным делом? Вы ведь культуролог по образованию, при чем тут танатопрактика? Чжун Ли размышляет, гладит большим пальцем край чашки. — Я в юношестве искал ответы. Меня многое тревожило в нашей жизни, и я изучал культуры разных стран, чтобы понять что-то о людях, — негромкий бархатистый голос обволакивает. — Я думал о природе человека, и внезапно нашел подсказку, когда хоронил отца — единственного, кто был мне близок. Слова Чжун Ли всегда немного туманны. Аякс очарован этим, но и как будто немного раздосадован. От его учителя редко можно получить явный ответ, но при этом сам Чжун Ли как будто и не замечает, что объясняется как-то не так. Наверное, потому, что он вообще редко говорит с людьми. — Я вас не понимаю — спокойно говорит Аякс, делая новый глоток. Травяной напиток пахнет почти так же, как Чжун Ли в этот неспешный вечер. — Я думал о том, чем мы особенные, — янтарные глаза устремиляются куда-то влево и вниз. — Мы начали хоронить умерших раньше, чем говорить, и раньше, чем носить одежду. Мы делали это еще в ту пору, когда были зверьми, но при этом никто из зверей больше не делал этого. Когда я готовлю тело к погребению, мне кажется, что я немного ближе становлюсь к тому, что делает нас людьми. Чжун Ли любит такое. Размышлять, парить где-то в облаках над миром, смотреть вниз на людей и себя так, будто бы это не привычная обыденность, не часть постоянства быта, а что-то странное и экзотическое, требующее изучения и понимания. — Вроде бы слоны тоже хоронят мертвых, — припоминает вдруг Аякс. — Я где-то читал не так давно. — Да, я тоже читал, — соглашается Чжун Ли без всяких эмоций. — Это необычно, не правда ли? Почему слоны? Почему мы? Почему только мы и слоны? Хотя этой статье нужно еще потомиться в научных журналах, чтобы набрались смельчаки, способные все перепроверить. Они замолчали. Эта тишина не давит, не вызывает тревоги. Они молчат большую часть того времени, что проводят вместе, и уже привыкли к этому. Аякс вслушивается в травы и морской ветер. Кем все-таки был тот альфа? — Вы не раз говорили, что никто не был вам близок, кроме отца, — сказал он тихо. — И все же кто-то оставил на вас метку. — Тебя это тревожит? — в ровном голосе на миг почувствовалась насмешка. — Тебя раздражает, что нашелся в моей жизни некто достаточно наглый, чтобы навсегда присвоить меня? Аякс вскинулся на миг, и неприятная горечь в сердце расползлась вновь. — Не “наглый”, — пояснил, чуть волнуясь. — Скорее “близкий”. И я не считаю, что вы принадлежите кому-то лишь потому, что на вас чужой запах. Однако, вы даже имени его не называете, будто боитесь. В уголках обычно отрешенных глаз появились лучики улыбки. — Он не был близким. Он был наглым, а я был глупым. Его имя не стоит того, чтобы произносить спустя столько лет. — Он был вашим Истинным? — Аякс не способен отпустить эту тему так просто, пользуется дарованной вседозволенностью. — Был, — легко соглашается Чжун Ли. — Но разве это что-то значит? Вот уже двадцать лет мне не интересно, где он живет, кем работает и с кем делит постель. — Вы любили его? — сердце бьется тяжело и медленно. — Вы ненавидите его? — У меня нет к нему чувств, и, наверное, не было, — глаза снова соскользнули с лица Аякса куда-то в пустоту. — Когда-то я говорил ему, что люблю, и верил в это сам, но потом оставил его в своем прошлом. Это было мое решение, и я не стану отрекаться от него. Голос у Чжун Ли спокойный и мирный, совсем не печальный, не горький и не тоскливый. О своей прошлой любви он говорит так же, как о способах восстановления поврежденной конечности и видах разреза для извлечения органов. Для него это история, знания и что-то, уже не требующее изучения. — Так вы все же любили его? — Можно и так сказать, — снова слишком легкое согласие. — Ты ведь не встречал своего Истинного омегу, верно? — Не встречал, — Аякс кивает несмело. — И сейчас надеюсь, что не встречу. Чжун Ли понимает подтекст. Чувствует, поэтому улыбается слегка. А потом снова убегает взглядом в воспоминания. — Любовь Истинная отличается от любой другой. Этот человек притягивает с невероятной силой. Он просто дышит рядом с тобой, а в тебе уже счастье разливается океаном. Удивительное чувство, правда. Тот человек раздражал меня. Или нет, он просто не нравился мне. Мне не нравилось, как он держит чашку, не нравилось, как он разговаривает, не нравилось, чем он увлекается. Но мое сознание постоянно подменяло мое “не нравится” на “люблю”. Мне не нравилось, как он держит чашку, но в то же время я вдруг находил это забавным. Мне не нравилось, как он разговаривает, я считал его пустым и глупым, но при этом что-то в глубине меня решало вместо меня, что это очаровательно. И так во всем. В какой-то момент я просто понял, что Истинная любовь на самом деле — любовь Лживая. Истины там ни грамма. Я не любил его. — Но разве не в этом и есть любовь? — Аякс запивает ком в горле, смотрит внимательно, выискивает ответы на безразличном лице. — Когда вопреки недостаткам, вопреки себе, вопреки миру. Любовь — это ведь чувство. Оно появляется, когда его не ждешь, и идет с тобой рука об руку, — он прерывается вдруг, смущается. — Простите, на самом деле, я никогда не задумывался об этом и могу говорить глупости. — Я понимаю, о чем ты, — кивает Чжун Ли, будто поддерживая. — Но я правда надеюсь, что ты просто не задумывался, и всего лишь услышал эти слова от других. Потому что любовь — это не чувство. По крайней мере, не для меня. Ну вот опять. Аякс совершенно не понимает этого человека. Не понимает, и от того только сильнее хочет понять. Наверное, как Чжун Ли смотрит на людей, странных и удивительных, Аякс смотрит на него самого. — И что же такое любовь, по-вашему? — Позволь мне сначала спросить тебя, — Чжун Ли обхватывает в ладонях кружку. — Как ты представляешь себе любовь? Не Истинную, а правильную для тебя самого? Правильную? Аякс не думал об этом раньше. В борьбе за выживание у него не было времени любить. Чжун Ли, наверное, был первым, кто заставил его интересоваться, спрашивать и ждать ответ. — Я думаю, я хотел бы быть рядом с интересным человеком, — он улыбнулся смущенно, потому что намек был слишком очевиден. — Я хотел бы жить с ним, видеть его каждый день, общаться на разные темы или просто быть вместе, — он вдруг вспоминает свою жизнь раньше и пугается на секунду. — Я хотел бы чувствовать себя спокойно. Я хотел бы знать, как пройдет наше общее завтра и наше общее послезавтра. Хотел бы иметь возможность попросить помощи и иметь возможность помочь. Я не верю в идеальных людей, поэтому едва ли меня все будет устраивать в нем. Но я хочу, чтобы эти мелочи не были способны разрушить то, что мы построим. Чжун Ли смотрит прямо в глаза и говорит немного удивленно: — Ты похож на меня… я и не думал, — улыбается едва заметно. — То, о чем ты сказал, это разве чувство? Разве это то всепоглощающее “люблю”, которое заставляет тебя закрыть глаза на все вокруг? Тяжелый выдох, вымученный и выстраданный: — Нет? А что тогда? Что для вас любовь? — Выбор, — короткий ответ. Аякс понимает. Вот, чего Чжун Ли хотел тогда, но был лишен. Заложник собственных чувств, которого забыли спросить: “А ты хочешь его любить?” Он не выбирал этого человека, не соглашался испытывать чувства к нему, не хотел оказаться привязанным к нему на всю жизнь. И вся эта любовь поэтому была для него лишь ложью. — Вы жалеете о том времени? — тихо спрашивает Аякс. — О метке, что он вам оставил? Чжун Ли не думает долго. Скорее всего, он задавал себе этот вопрос уже много раз и уже давно на него ответил: — Нет, не жалею. Эта метка защищает меня в каком-то смысле. От альф в целом и особенно от тех альф, что хотели бы любить меня. Звучит болезненно. Звучит почти как приговор. Аякс не сдерживает горькой усмешки: — Говорите так, будто совсем не видите во мне альфу, сяньшэн. — Не вижу, — холодно и жестоко. — И не собираюсь. Аякс почти чувствует, как его сердце разбивается на осколки. И все же, что-то в этом не так. Что-то тут не то, и он цепляется за это смутное ощущение неправильности, как за соломинку. — Я ведь нравлюсь вам, — говорит тихо, но уверенно. — Я же вижу. Вы ни с кем не общаетесь, и тем более никого не водите домой. Мы флиртуем каждый чертов день, сяньшэн. Тот будто удивляется на секунду, потом прикрывает глаза: — Ты меня неверно понял. Он замолкает на мгновенье, и у Аякса сердце готово взорваться, а потом продолжает: — Ты нравишься мне, — ловит чужой смятенный взгляд и уточняет. — В романтическом смысле. Это правда. От этих взлетов и падений голова идет кругом. — Тогда почему вы отказываетесь видеть во мне альфу? — Потому что не хочу, — янтарные глаза прищуриваются слегка, будто ищут подходящий ответ. — Потому что, смотря на тебя, я хочу видеть тебя. Если я буду видеть в тебе альфу, самца рода Homo, будет ли это любовь? Смогу ли я сказать, что моя любовь человеческая, что я люблю человека? — Вас сложно понимать, — признался Аякс, но все же облегченно выдохнул. — Что плохого в том, что я альфа, а вы омега? Зачем отрицать свою сущность? Глупый вопрос. Конечно. Для того, кто был влюблен против собственной воли, странно было бы не возненавидеть свою природу. — Я не помню свою первую течку, — отвечает вдруг Чжун Ли, — но отлично помню вторую. Я лежал на кровати и думал: “Почему мое тело предает меня?” Когда я испытывал жажду, голод или сонливость, я понимал, что мое тело заботится обо мне. Оно оповещает меня о том, что мне нужно восполнить ресурсы, чтобы продолжать чувствовать себя хорошо. Но течка… Мое тело пыталось заставить меня пойти на вещи, противоречащие моим принципам. И заботилось не обо мне, а об организме, который должен зародиться внутри меня, но не имеет ко мне, как к личности, никакого отношения. Это ли не предательство? Говорить о течке с альфами никогда не было принято. Она просто происходит, и альфы пользуются этим. Охотно или не очень — вопрос другой, но Аякс впервые слышит настоящие чувства, которое испытывает омега в это время. И он видит в них что-то знакомое. — Я пью гормоны, чтобы блокировать гон, в последнее время. Раньше меня это не заботило, конечно. Но потом я встретил вас, и… — Аякс прикусил внутреннюю сторону щеки. — Подумал, что не хочу стать в один момент озабоченным ублюдком. — Тогда ты понимаешь меня, — кивнул Чжун Ли. — Понимаешь, как хочется, чтобы животное внутри, наконец, сдалось человеку. Я тоже пью блокаторы, уже очень долго. Наблюдаюсь постоянно у врача, чтобы не было проблем со здоровьем, трачу деньги и силы, но все равно пью. Потому что достижения науки позволяют мне не уподобиться животному. — Но разве быть животным, не значит быть живым? — Аякс и сам не понимает до конца, как пришел к этой мысли. — Ведь мы же испытываем чувства из-за химии в голове, и… Никто не выбирает бояться, когда страшно, или смеяться, когда смешно. Разве это не то же самое, что половое влечение? Если мы избавимся от чувств и желаний, то станем роботами. Впрочем, может быть, и приблизимся к Богу. Чжун Ли делает глоток позабытого чая. Думает, размышляет, и на его лице появляется такое привычное отстраненно-меланхоличное выражение. — Мне нравится разговаривать с тобой сейчас. И именно наша человеческая часть позволяет нам вести эту беседу. Если быть животным — это быть живым, то я предпочитаю быть мертвецом. Жизнь скоротечна и полна боли. Смерть же вечна и приносит покой. Приблизит ли меня это к Богу? Не уверен. Для начала мне хотелось бы приблизиться к Человеку. — И все же Человек не лишен желаний и эмоций. — Не лишен, — Чжун Ли кивает и, кажется, действительно получает удовольствие от их разговора. — Однако он может совладать с ними. Обуздать страсть, побороть горе и угомонить радость, если понадобится. Не выбирать свои чувства, но отвечать за поступки. Не говорить: “Я переспал с ним, потому что у меня была течка”. Не оправдывать свою собственную грязь грязью зверя внутри. — Поэтому вы ушли от того человека? — неожиданно даже для себя вспоминает Аякс. — Потому что не хотели оправдываться любовью, когда понимали, что он вам не подходит? — Ты все-таки хорошо меня понимаешь. Он чужого одобрения на душе становится теплее. Аякс вдруг смелеет, смотрит прямо в туманные глаза: — Выберите меня, сяньшэн, — ему кажется, будто он начинает краснеть. — Я выбрал вас, поэтому, пожалуйста, полюбите и вы меня. Чжун Ли улыбается, прикрывает ладонью губы, и Аякс впервые в жизни видит, как этот невозмутимый человек смеется. Без звука, пряча улыбку, но почему-то все равно очень искренне. Чжун Ли поднимается вдруг, и Аякс зачем-то вскакивает за ним. Тот обходит стол, медленно и совсем не спеша, приближается, кладет ладонь на горячую щеку и мягко целует своего альфу. Нет, своего человека. — Я рад, что ты сказал это, — шепчет очень честно. — Я буду любить тебя. И сегодня, и завтра, и послезавтра. Они целуются снова. Медленно, чувственно, вдумчиво даже. Аякс чувствует чужие прикосновения на своих волосах и плечах, и сам позволяет руками гулять по манящему телу. Поцелуй становится глубже, жарче, и Аякс понимает, что хочет секса. Хочет секса, и ему плевать, что они оба на блокаторах. Странное это желание, будто идущее даже не от тела вовсе. — Сяньшен? — шепчет томно, оторвавшись от чужих губ. Чтобы понять, чего он хочет, достаточно услышать лишь голос, и Чжун Ли понимает. Усмехается куда-то в шею, прижимается, будто издеваясь: — А сможешь? — Не знаю, — признается, — не пробовал. Он знает, что это возможно, но никогда не пытался сам заняться сексом не вне цикла, своего или партнера. Когда у омеги течка или у альфы гон, возбудиться легко обоим, достаточно лишь запаха. И обычно тогда и происходит секс. Это привычно, правильно и обыденно. Без срывающего крышу гона или подстегивающего запаха течки желание просто не приходит — примитивная физиология, известная даже едва взрослеющим детям. Но почему-то на все это сейчас плевать. Чжун Ли тянет его к кровати. В обычно холодных глазах игривый азарт смешивается с нежным теплом. Они снова целуются, касаются друг друга, избавляются постепенно от одежды. Такой секс и правда странный. Возбуждение приходит медленно, будто нехотя. Это немного досадно, но в то же время дает больше свободы. Больше терпения и времени для касаний, укусов, объятий, поцелуев, неспешного и осмысленного наслаждения чужим телом. Сознание не улетает от одного лишь запаха трав, становящегося все сильнее, а лишь слегка затуманивается по мере того, как растет возбуждение. Странное чувство. Естественной смазки выделяется слишком мало, поэтому Чжун Ли достает откуда-то флакончик, “надеюсь, не просрочена”, и они используют его. Аякс проникает внутрь, достает судорожный выдох из чужой груди. Удовольствие не взрывается в теле от первого движения, не искрится перед глазами и не лишает окончально воли. Оно накатывает мягкими волнами, так же нехотя и лениво, но все сильнее со временем. Остаются силы на то, чтобы слушать чужое дыхание, и время на то, чтобы прочувствовать каждое касание тела к телу. Они подходят к пику почти одновременно. Чжун Ли кончает раньше на пару секунд, тихо простонав сквозь сжатые зубы, Аякс за ним, оставляя последний дрожащий поцелуй. Они продолжают обниматься, когда оба лежат на измятых простынях. Возможно, однажды, кто-то из них перестанет пить блокаторы. Возможно, они займутся страстным и горячим сексом, умопомрачительным и безудержным, как и должны альфа и омега. Но, возможно, и вот так тоже неплохо. Возможно, необязательно лишаться разума, чтобы заниматься сексом, необязательно быть Истинной парой, чтобы любить, и необязательно быть животным, чтобы быть живым.