«…» Ты ему понравился, я это вижу.
Сначала я злилась, но это не твоя вина.
Пойди ему навстречу,
это будет самое правильное решение.
С ним как у Христа за пазухой.
– Алёш. – Да, Вань? Младший тут же обернулся на хрипловатый голос по соседству. Занятый делом Иван выглядел мрачнее тучи и, уперевшись подбородком в сплетённые пальцы, лëжа почитывал очередной научный труд. – Мне вот вдруг стало интересно, что вообще Библия говорит о сексе? Не подумай, я не имею в виду конкретно мужеложство, но ведь должно же мне знать об обстоятельствах картины в целом. Желательно с практическими примерами. – О-ой, что же э-это ты так внезапно… – смущенно залепетал Алёша. – В Священных Писаниях практически не упоминается об этой стороне жизни. Все страсти и былой порок отсекаются от сердца теми, кто жаждет познать истинную мудрость Его. – Да ну? – Иван недоверчиво изогнул бровь, – помнится мне, будто бы даже где-то в одной из сур Корана упоминается о правилах половых сношений, к слову, в мельчайших подробностях: от положения тела до наиболее подходящего для полового акта места. Вот ты, денно и нощно штудирующий Ветхий и Новый Завет, а следом и Евангелие, вдобавок прочие церковные книжонки, хочешь таким образом сказать, что ни сном ни духом про всё это? Увы, но на ванин упрёк Алёша лишь снисходительно кивнул с легкой полуулыбкой, будто бы говоря всем кротким видом: «Да, так и есть. Моё сердце ничего об этом не знает». – Да брось, – едко процедил тот, сверкая глазами в сторону брата. – Готов душу дьяволу продать, что ещё в гимназии вы все только и делали, что обсуждали по ночам всяческие непотребства между собой. Так делают все подростки. – Не все!.. – тихо возразил младший, поджав губу. – Согласно Писанию, любые интимные отношения могут быть только в браке, всё остальное считается прелюбодеянием, соответственно, тяжким грехом на совести содеявшего. Этой мудрости ещё учил много лет назад вседержавный еврейский царь Соломон. – Хочу доказательств, – чётко потребовал Иван, окончательно отбрасывая надоевшее чтиво в сторону и раздвигая ноги в призывном жесте. – Так что он там проповедовал у себя в Иудее всякой черни? Узрев столь раскованное движение брата, Алёша лишь глухо сглотнул, попутно пряча свой растерянный взгляд в пол. Однако есть кое-что: что ещё с детства все домашние и приходящие в гости родственники отмечали в нём особую черту характера: аккуратное повиновение. Всё, чего бы ему не наказывали сделать по дому или во дворе, он бессменно прилежно исполнял. Безусловно, многих наказывающих это только радовало, особенно потому, что дважды повторять никогда не приходилось. Да и сейчас, в свои лета, юноша оставался достаточно умён, чтобы понимать недвусмысленные намёки взрослых с первого раза. Его звали к себе развлечься. Но всё-таки, когда по случайности в одну минуту их глаза встретились, всё стало предельно понятно и без стеснения просто. Откинув предостерегающие сомнения куда-то на задворки сознания, осмелевший Алёша с проворством изголодавшейся до ласки кошки тут же уместился под тёплым боком брата. И ответил согласием на зов. – В Ветхом Завете сказано так: «Источник твой да будет благословен…» – Источник? – Иван задумчиво коснулся алёшиных пальцев, зарываясь носом в чужие вьющиеся волосы на макушке. – Это буквально одобрение Иисусом греховного желания человека неистово потрахаться? – Нет, – категорически возразил Алёша. – Это скорее про библейское представление о мужском начале. Вода – неотъемлемая часть создания всего сущего, из воды появилась жизнь. А потом и человек. Его семя – источник деторождения, из которого текут ручьи – его сыновья, продолжение рода. – Тогда у меня для тебя плохие новости. – Дурачишься надо мной? В мгновение ока задетый чужой насмешкой Алёша повернулся к Ивану, и, сам того не осознавая, мигом сократил дистанцию между их лицами, от чего старший неожиданно слегка покраснел. Едва не сталкиваясь с ним носами, Алёша молчаливо разглядывал внутри ваниных блестящих глаз своё миловидное отражение. Там, в глубине, яркий пламень окутывал видневшийся зеркальный образ, а искристый огонь становился настолько горячим, что тут же голубел, сливаясь с синей радужкой. – Скорее диву даюсь, – с ленивым зевком ответил Иван. – Ну, так что там дальше у тебя после источника? Алёша интуитивно почувствовал, что победил в этой глупой недомолвке, и счастливо опустился на костлявое плечо Ивана, плотно прижимаясь щекой. – И утешайся женою юности твоей. – Полный бред и скука смертная… – тот опять нарочито широко зевнул, – никак не возьму в толк, как вы, божьи одуванчики, пребывая в монастыре, только находите в себе силы терпеть это абсолютно безвкусное чтение молитвенников каждый день. Ни красоты слога, ни намёка на художественную выразительность. Младший в очередной раз кольнул его раздражённым взглядом и ущипнул за ребро. – Полно-полно, х-хватит! Прости же меня!.. – взмолился Иван. – Ну хочешь, теперь я расскажу тебе свою исповедь? Знаю, ты же так ждёшь не дождёшься этого поступка от меня. Да даже не в этом дело! Просто вообрази эту картину: вот ты, Алёша, весь из себя сиротливо-кисейный малый. Лишь стоит мне между строк перекинуть с кем-то реплику о покаянии, и ты сломя голову сразу прибежишь ко мне. Согласись, сначала милосердно выслушаешь, на полчасика побудешь персональной скорбящей Богородицей великого грешника Ивана Карамазова, а затем отпустишь мне грехи на коленях. – Нет, Иван. Понимаешь же, что это ты должен припасть лбом у алтаря и умолять батюшку, а не я? Неделю за неделей твержу , чтобы ты сделал это сам. – Это была безобидная шутка. Юмор. Ты слишком серьёзен сегодня. Прижавшись теснее к ивановой руке, Алёша недовольно закатил глаза. – Ну, Аё-ё-ёш, – лелейным голосом протянул тот, и, всё-таки не удержавшись, поймал испуганного юношу в тёплые объятия. – Не стоит так по-детски дуться. Знаешь же, что о больных нельзя думать плохо. Их стоит только пожалеть, да и отпустить с миром. – … – Сдавайся же, милый, – вдруг крепкая рука старшего жадно ухватилась за худое, но аппетитное бедро поблизости. – Когда же до тебя дойдет наконец одна непреложная истина: больше не к кому и некуда бежать. Alea iacta est. Терпи и люби меня. Наивная птичка добровольно попала в клетку к чудовищу. – Ты не чудовище. – Я растлил тебя. – Не вижу никакого смысла обвинять. – Будешь всех насильников и убийц так оправдывать? – Всех − никогда, тебя − всегда. – Эх, Алёшка-Алёшка… – Иван покачал головой. – Хотя я допускаю одну мысль… в теории, будь я тобой, элементарно, я бы тоже хотел покувыркаться с собой. Ребячливо приподняв широкую ладонь брата, мягко снял её со своего бедра из-за приступа смутных чувств. – Увы, уже слишком поздно строить из себя недотрогу. Заранее предвижу обиду: это был обычный комплимент твоей прелестной пугливой природе. – И без того в городе распускают столько неприятных слухов о нас. – Est-ce que tu aimes le sexe? – Иван, – строго предупредил Алёша. – Прекрасно ведь знаешь, что я слабо понимаю французскую речь. – Le sexe… – Иван сделал вид, что совсем не услышал его просьбу, возвратив ладонь на прежнее место. – Je veux dire l'activité physique, le coit, tu aimes ça? Несмотря на совершенно отсутствующий вид Алёши, мужчина и не думал останавливаться. Он томно сверкнул глазами и ловко подцепил пальцами пару брючных пуговиц Алёши, залезая внутрь всей ладонью. – Ну, п-прекрати же… – его сердце бешено забилось от внезапного прикосновения к плоти сквозь белье. – Почему ты не хочешь разговаривать со мной по-русски? – Tu ne t'intéresses pas au sexe? – Т-ты таким образом предлагаешь заняться любовью? – Oui, tu apprends vite, – вдруг Иван напустил на себя наиграно-расстроенный вид и убрал руку. – Но если мой херувим не хочет, то я не вправе настаивать. – Мне к-кажется, что я совсем н-не против... – Алёша вновь опасливо приблизился к Ивану. – Однако, изволю надеяться, ты не учишь своих учеников подобным смущающим фразам. За такое могут поколотить и выгнать из дома. – Je pense… – медленно выдохнул он и схватил алёшино личико за подбородок, впиваясь завороженным взглядом, – им ещё далеко до нашего уровня понимания языка любви. Во рту Алёши пересохло от накатившей жажды поцеловать влажные губы, напротив. Стоит лишь сделать небольшое движение навстречу, и задуманное свершится. С интересом следя за тем, как терзается брат, томимый искушением, Иван решил действовать сам, на что Алёше оставалось только беспрекословно повиноваться чужим прикосновениям. В этот миг по спине юноши побежали мурашки от того, как резво теплые ладони брата начали исследовать его впалый живот, прокрадываясь всё ниже и ниже к паху. – И как там дальше в притче толкуется… Столь расслабленный тон нависшего над ним Ивана посеял в мыслях монаха взаимную похоть, от чего он после стыдливо вздрогнул, потупив взгляд в сторону. – Владыка Соломон говорил братиям своим: «Утешайся женой юности твоей, любезной ланью и прекрасной серною». Мужчине было достаточно услышать любимый тихий голос, чтобы вновь благоговейно нагнуться над лицом Алёши. Как над звонким лесным ручейком, он с урчанием склонился, прижимаясь устами к его, чтобы испить охочим в жадном до боли поцелуе. Медленным движением языка он разомкнул обветренные губы юноши, пробуя проникнуть в мокрый рот, попутно задевая десну и сталкиваясь верхним рядом зубов. В ответ на свои манипуляции Иван уловил дрожащий полустон Алёши, начавшего интенсивно посасывать его язык. Далее мужчина, осторожно обхватив алёшины щеки, заставил его приоткрыть рот, чтобы, позволяя наконец отдышаться. Слабыми от накатившего возбуждения руками мальчик обнял горящую шею брата, зарываясь во взмокшие от напряжения волосы на затылке. Когда дыхание юноши более или менее восстановилось, Алёша вновь потянулся к губам Вани за очередным поцелуем. – Груди её да упоявают тебя во всякое время… От столь соблазнительных реплик на лице Ивана расцвела горькая усмешка, а брови жалостливо приподнялись вверх. Он одним движением стянул с себя домашнюю сорочку, а затем быстро подхватил стройную голень лежащего снизу брата, стягивая уже его расстегнутые брюки. – Любовью её услаждайся постоянно. В ответ Алёша очаровано глядел ему в глаза, ни на секунду не переставая читать заученный наизусть текст притчи. Гипнотизируя Ивана. И ему хотелось проникнуть в его сознание, чтобы прочитать там мысли о том, какие именно запретные вещи он хочет с ним сотворить. Оставив юношу наконец полностью нагим, снова опустившись, Иван начал голодно вылизывать худую шею брата. Разнеженному Алёше оставалось только подстраиваться под чужие ласки, изучая затуманенным взором их богом забытую каморку: на деревянном подоконнике догорала белая свеча, а старая занавеска еле прикрывала разящий сквозь окно лунный свет. Вокруг создавался интимный полумрак. Возможно, отдаленно подумал Алёша, идеальный для того, чтобы двое могли наконец сойтись в тесном совокуплении. И сейчас разомлевший от ваниного внимания юноша всякий раз робко постанывал, ощущая слепую беспомощность перед нависшим сверху мужчиной, когда тот вероломно оставлял на его кадыке хозяйские следы. – Как ты себя чувствуешь? – Воображаю себя распутной девой. Несколько раз растерянно моргнув, Иван вдруг резко остановился. Серьёзно нахмурившись, он впился в брата недовольным взглядом, приподнимаясь с него. Комично было бы в этой ситуации считать, что Иван когда-либо в жизни сможет воспринимать этого нежного мальчика как «похотливую гетеру» наподобие их уездной Клеопатры Грушеньки. Милое сердцу «Алёша» в его голове никогда не встанет в один ряд со столь пошлым, совершенно неподходящим его натуре развратным понятием. Однако сейчас Иван просто закрыл глаза на эту нелепую реплику, едва почувствовав на скулах родные алёшины руки, утягивавшие его в по-девичьи трепетный поцелуй. Такой невинный и лёгкий, от чего мужчина мечтательно улыбнулся сквозь еле ощутимое прикосновение. – Коварный богохульник Алексей, – Иван вновь опустился на Лёшу, нетерпеливо выцеловывая его гладкую челюсть. – Бесстыдно терзает сердца влюблённых мужчин, доводя до лихорадки бесовскими ухаживаниями. Но на причудливый упрёк юноша даже не среагировал, продолжая молчаливо поглаживать ванину шею. Иван периодически возвращался к его лицу за очередным невесомым поцелуем. Внутри бурлил бешеный контраст физического недомогания, вызванного судорогами в ногах, и эйфорического чувства скорого удовлетворения. В свою очередь красочная фантазия Алёши о предстоящем половом акте вынуждала его напряжённые мышцы со сладкой покорностью расслабляться, впуская в себя юркие пальцы Ивана. – Пусть отныне все твои мысли будут только обо мне, Ваня, – сокрушённым голосом молил Алёша, прижимаясь взмокшим лбом ко лбу брата. – Ни о ком больше. Ни о чём. Только я. Всегда я. Ему всю жизнь хотелось попросить кого-то позаботиться. Все ведь люди на Земле в душе алчно мечтают стать одаряемыми, позабыв на мгновение роль навязанную дарителя. – Знакомый карамазовский эгоизм. Стало быть, это у нас, как говорят, действительно семейное. Весьма несправедливо запрещать мне быть с кем-то ещё, не находишь? – Иван закусил щёку изнутри, тщательно массируя липкими от масла пальцами нутро Алёши. – С учетом того, что все проходящие мимо падают подле тебя как домино, едва стоит тебе любезно поздороваться с ними? Их софистский диалог не мешал губам старшего дразняще прикасаться к особо чувствительным местам Алёши, оставляя за собой красноватые следы: к соскам, дрожащему животу и вздрагивающему подбородку. – Не понимаю, о чём ты. Их запутавшиеся ноги грубо сминали простынь, а тела плотнее жались друг к другу, словно стремясь стать единым целым. Алёша был ещё крайне молод телом, поэтому быстро уставал, отчего Иван периодически бережно сцеловывал стекающую с его виска каплю пота. – Серьезно, Алёша? Ты видел себя хоть раз со стороны? Пробовал взглянуть моими глазами? Ответа не поступило. Алёша лишь вновь сладко зажмурился, подстраиваясь под поступательные движения пальцев внутри. – Ладно, признаюсь, я дьявольски ревную, – Иван зашептал куда-то в грудь младшему, ластясь под его маленькую ладонь в своих волосах. – Только полный идиот, не заметит, как эти юродивые подонки заглядываются, когда ты читаешь богослов в церкви. Едкий взгляд встретился с печальными голубыми глазами, смотрящими снизу-вверх из-под вьющийся челки. Алёша всегда хорошо думал о людях, поэтому не мог не посочувствовать его гневной тираде. – Поверь, дорогой, – Иван коснулся рукой чужого члена с выступающим семенем. – Даже я, весь такой циничный и бессовестный, начал заговариваться во сне из-за тебя. Когда рядом ты – мне смерти подобно, – начал объяснять Иван. – Прежде казалось, что эта порочная связь занимает в моей душе не более чем малюсенький клочок от всего того бездонного моря, в которое мы можем за раз вдвоём окунуться. Я наивно полагал, что смогу, как и прежде, с другими напиться на мелководье, но ты, свет очей, Алёша, за пару воркующих бесед и часов добродушной заботы о моей болезни успел пустить во мне предательские корни. Тогда-то и отчаяние крепко взяло за горло: никак не разберусь, чего хочу в этой грешной жизни больше: зацеловать тебя до смерти или спрятать в дурной каморке от всего света. Страсть застилает мне взор, но от любви не легче, она наповал ослепляет. Я слаб в изливаниях души, – окончательно разоткровенничался тот. – Ответь же, когда теперь с твоим девственным обетом много раз покончено: любишь ли, хотя бы в половину от моего бесконечного чувства, хотя бы на крошечную долю от моей завывающей ежеминутной тоски, так же сильно, как я? – Бог есть любовь, Ванечка, – Алёша снисходительно улыбнулся и направил иванову руку себе между ног. – Моё тело Его. Всё, что я ныне желаю и делаю, это выражение Его любови к тебе. Ты благословлен. – Плотская любовь – часть данной нам свыше христовой любви, – рассказывал Алёша. – Она издревле прибывает в единении с её духовной. Это не дико или неправильно, а трагически предначертано. Поэтому не бойся, я никогда не предам и буду с тобой до глубокой старости. – Дурачок, когда я вообще боялся этого? Закончив прелюдию, Иван закинул чужие ноги себе на плечи, плотно прижавшись возбужденным пахом к приподнятым бедрам. – Конечно, никогда не боялся, – Алёша согласно кивнул, – а вот я боялся. Представляешь, целую вечность сомневался в решении нас сойтись. Поэтому сожми мою трусливую руку вот так, прямо здесь. Он с трогательной пылкостью переплёл их пальцы. Теперь Иван был полон самодовольного счастья за твердую уверенность в том, что Алёша к нему правда привязан. А если любит сильно, значит, до конца жизни принадлежит только ему. Любовь – крепчайший ошейник. Если судьба распорядится иначе, то он всех истребит, уничтожит в прах, разорвет на куски этот мир, а после и себе посыплет голову пеплом и добровольно сойдёт в заранее вырытую могилу. – Не молчи, если будет больно, – попросил мужчина. – Просто скажи мне «нет», хорошо, голубчик? Он лизнул его возбужденный сосок и обхватил расслабленное естество брата, на что получил судорожный вздох снизу. – У-у-мх, – осоловело пробубнил младший. – Какие же р-руки холодные… – Хочу услышать ответ словами. Он продолжал двигать рукой, одновременно вылизывая нежную юношескую грудь, уже успевшую покрыться первыми бледными волосками. – Д-да, не томи уже, В-Вань… В благодарность за разрешение Иван клюнул Алёшу в щёку, дурманно представляя, как сомнёт его бумажным журавликом под собой. – Овладею тобой вот так, – заговорщицки прошептал мужчина, сжимая его талию, – поза может быть весьма непривычной, но гибкости тебе ещё с детства было не занимать. Всё-таки забавно, что до сей поры ни одна девица так и не смогла тебя раздеть. – До недавнего времени я совсем не хотел этого, – вздохнул Алёша, – земные радости никогда не представлялись мне чем-то значимым, тем, за что стоит бороться или защищать. Но каюсь, твои обширные познания в телесных ласках, заставили осознать свою неправоту. – Умный мальчик, – довольный Иван чмокнул зажмурившегося Алёшу в бровь. – Ничего страшного, ведь упущенные уроки быстро навёрстываются с правильным учителем. Придвинувшись поудобнее, Алёша наскоро сцепился с ваниными руками. Они оба наспех пытались избавиться от его нижнего белья, оставляя полностью нагим. Иван окинул обнажённого брата умилённым взглядом и мигом хищно сощурился на открывшийся развязный вид. Почувствовав немое восхищение в глазах напротив, Лёша внутренне загордился и легонько толкнул Ивана ногой, намекая не останавливаться. Влюблённо закатив глаза, Иван с улыбкой цокнул, ухватил того за непослушную голень и под жалобные просьбы о пощаде резво защекотал. Но юноше ужасно хотелось целоваться. После старший нагнулся к позвавшему его Лёше, чтобы тот мог целомудренно запечатлеть на нём свой поцелуй. Ему казалось, что младший тает под его горячими ладонями. Судя по всему, Алёше хотелось как можно больше ворковать из-за этого ощущения. Он знал, как это бывает в первую любовь. – Я ведом вашими касаниями, Иван Фёдорович, – нарочито смиренно промурлыкал Алёша. От этой ушлой уступчивости брата Ивану сносило крышу, от чего он более несдержанно начал толкаться языком в прижимающийся кроткий рот. Едва придерживая алёшины ноги на своих плечах, он сразу почувствовал, как плотно юноша сжал его член внутри. Иван был поражён тем, что Алёша тайно знает, как он хочет. – Никогда-никогда не уходи, будь со мной, – тускло бормотал Иван, сильнее всматриваясь в чужое лицо и болезненно морщась от удовольствия. – Всегда возвращайся домой, приходи ко мне вечерами, ложись рядом. Ты единственный, кто может помочь мне. Спасти меня. Ты – единственный. От начала и до конца божественная связь вилась возле них, незримо, шаг за шагом, стихийно подталкивала друг к другу. – Ай, больно!.. – М-мой х-хороший… – как от огня, Иван тут же отстранился от брата, боясь сделать хуже. – Я-я… так порывист, хочу с тобой нежно, понимаю, что нельзя. Так нелепо, нельзя же вот так вот сразу… Плывущий от жара страсти рассудок вдруг обожгло осознанием поспешной и секундной потери контроля. Нельзя. Нельзя. Держи себя в руках, ты его первый и единственный любовник, покажи мальчику, как может быть хорошо с опытным мужчиной. Подари ему насыщенную сладость от соития. – Иван, – спокойный голос Алёши привёл Ивана в чувства. Его рука бархатно легла на горящую шею брата, даря родное умиротворение. – Со мной всё хорошо. Люблю тебя. Ты делаешь всё наилучшим образом. – Господи, господи, смилуйся… Сейчас, голубчик, прости меня, – тот сбивчиво запричитал, осыпая лицо младшего быстрыми благодарными поцелуями. – Прости, мой чистый и ранимый мальчик, я мгновенно забываюсь и тороплюсь… Баюкая Алёшу под собой, мужчина в извиняющемся жесте потерся щетинистой щекой о его изящную шею, на что тот лишь тихо хихикнул от щекотки, пытаясь увильнуть в сторону. Опьянённый чужой непосредственностью, Иван начал медленно двигаться в нём, мешаясь умом от того, как очаровательно курчавые пряди Лёши, прилипали к изгибу его вспотевшей скулы. – Ты так намок здесь. Хоть вёдрами выжимай. Это правильно, это очень важно… – Как славно, что теперь мы живём одни, да? – Алёша вдруг решил отвлечься на постороннюю тему, когда чужая ладонь начала скользить и по его уже вставшей плоти. – И не приходится прятаться по углам, хотя соседи при встрече утром иногда продолжают жаловаться на шум и скрежет кровати… – Что? – сосредоточенный на ритме хлюпающих толчков, Иван пребывал где-то в своих мыслях, но, взглянув на брата, вдруг взбудоражено закивал. – А-ах. Да, да, славно. – Х-хорошо. В-вот та-ак, Ванюш. – Мой. Мой, мой, mon préféré, – Иван шире раздвинул дрожащие алёшины ноги, желая сменить угол проникновения. – Такой хороший и податливый внутри, покладистый мальчик. – Да-а-а,ах-ха... – Прекрасное, совершенное во всём создание. Как только видишь меня насквозь? Отчего же день и ночь самозабвенно гладишь шрамы, мягко очерчиваешь рубцы злодеяний губами, изгоняя навеки порок… – Твоя телесность лишена изъянов, – чувствуя тягучую заполненность чужим ретивым естеством, сморенный от процесса, но счастливый Алёша алчно выстанывал иваново имя тому в рот. – Подходящ каждой частью тела, будто преднамеренно сотворён для того, чтобы мы физически соединились. – Из хода наших разногласий я согласен только в одном: твой Господь очень сильно постарался над тем, чтобы ты никуда не делся и возлежал со мной рано или поздно столько раз, сколько мне заблагорассудится. – В-Вань. – Хочу любить и оберегать тебя бесконечно. В разных позах и местах доводить до предела. – У-ум-х… – Мой невенчанный супруг, – приговаривал Иван весь в поту, с бьющимся сердцем. – Хочу тебя, когда бодрствую и во снах. Ты моя самая пошлая и изощрённая фантазия, ставшая явью. – Словами невозможно передать, как я благодарен тебе, Алёша. Родимый мой благодетель. Младший засмущался, мысленно запечатлевая в памяти это боязливое чувство навсегда. Ему захотелось воздать Ивану должное, позволить ему почувствовать себя особенным и желанным. Но, к сожалению, его опыт и знания о способах сексуального удовлетворения были ужасно скудны. Поэтому он не нашёл ничего лучше, чем без утайки напрямую спросить: – В следующий раз, когда тебе захочется со мной вновь… – он замялся, подыскивая правильную формулировку. – В-вот допустим, вступить в близкие отношения, то просто позови меня к себе в кабинет, не дожидаясь вечера. Я знаю, что ты очень педантичен и чрезвычайно внимателен к своему драгоценному порядку на рабочем месте, но ничего же страшного не произойдёт, если мы пару раз проведём время вместе там, а не в этой захудалой спальне. Здесь кровать очень громко скрипит. – Оу, – Иван красноречиво хмыкнул. – И вот теперь позволяешь мне брать тебя в любое время суток, а как же твоё прошлое монашеское целомудрие? Господь такого тебе точно не простит. – Нет, я только жалею тебя во спасенье, когда тебе плохо. Иван ещё глубже вошел в нутро младшего, от чего тот болезненно зажмурился от неожиданного резкого движения. – Но ты не учёл, что мне плохо постоянно. И уже никогда не станет лучше. Следовательно, я хочу трахаться всегда. – Ах-х… – Обожаю и вечно поклоняюсь. Почитаю, как единственного Святого, ты знаешь это? На Рождество попрошу соседа этажом выше сделать золотую иконку с твоим портретом, чтобы носить на шее. Поцелуй меня или убей, – в сердечном порыве Иван опять сплел их пальцы. – От твоих рук мне понравится и то, и другое. – Н-нет… – Только не бросай. – Не уйду. И вот на вершине экстаза на Ивана обрушился приятный и вязкий оргазм. С хлюпающим звуком он заполнил своим семенем трепетавшего под ним юношу, рвано выдыхая накатившуюся от соития дурман в родное маленькое плечо. – Я ожидаю поцелуй. Ну, хотя бы из вежливости за мои нескромные попытки удовлетворения наших совместных потребностей. Хищно подмигнув, Иван, не раздумывая, обхватил ладонью изнывающий член брата и решительными поглаживаниями довёл его до сладостного окончания, на что его отблагодарили слабым стоном в поцелуй. Уже уставший Алёша излился ему в руку. И вот их кровать со скрипом прогнулась, когда умученный Иван улёгся на алёшину грудь, развалившись на нём, как на любимой подушке. – Тебе было приятно? Хорошо со мной? – Очень, – довольно закивал юноша. – Ты самый осторожный и чуткий любовник на свете. – Ха-а! – он самодовольно вскинул голову. – Ещё бы! Говоришь так, будто у тебя их было тысячи. По лицу Алёши тотчас расплылась заразительная улыбка, и, глядя на такого счастливого него, Иван ощутил, что и уголки его собственных губ невольно ползут вверх. – Ты был бы лучшим из тысячи тысяч. – Маленький льстец. Тотчас смолкнув, они оба провалились в минутную дрёму уже в полупрохладной спальне старшего Карамазова. Лёгкий ночной ветерок из деревянной форточки остужал их освободившийся, накатившейся за вечер, телесный жар. Сквозь смутные видения в дрёме к ним обоим приходило долгожданное умиротворение. Они живые и божественные, связанные до гробовой доски истиной любовью. Прекрасные, но обречённые. После бурной концовки Иван слез с Лёши и, под недовольное фырканье, аккуратно перекатился на свою сторону кровати, пихнув того под бок, чтобы освободил место. Тем временем Лёша же старательно приходил в себя, раз за разом делая глубокие вдохи-выдохи и равнодушно поглядывая на облезлый потолок. Позже, когда ему удалось наконец полностью отдышаться, он бесшумно, с выражением сытого приласканного кота, умостился у задремавшего с краю Ивана под мышкой. – Хочу кушать. – Ты все соки из меня выжал: аппетиты, знаете ли, у вас, Алексей Фёдорович, неутолимые, – изнеможённо отмахнулся от него Ваня, отворачиваясь. – Дай полежать спокойно минутку. – Ну Ва-а-ань… – Чёрт-ти что, – вяло выругался он. – Пошли, я тебя покормлю.