запрещено

Чувство скуки. Постоянная тоска и усталость от безделья. Да, многие люди устают не только от изматывающей работы, но и от ее отсутствия. Повседневная рутина без особых усилий убивает нас морально, при этом истощая. Так что же делать в моменты, когда скучно по-настоящему? Искать разнообразие. Найти себе занятие по душе. Уехать или улететь в путешествие может только взрослый и то, только при наличии денег, возможности. Но что тогда делать ребенку, не имеющему денег и возможности? Скрип сухой, засохшей от летней жары ветки под ногой. Запах сырости и желание познать неизведанное. Борьба страха и любопытства. Неподдельный интерес и непонятное беспокойство охватывает мальчишку в момент пересечения границы дозволенного. Дальше нельзя. Отец запретил. Но ведь, если не узнает, то и не наругает, а если не наругает, то все будет нормально. Тревожно оглянувшись по сторонам, Российская Республика неуверенно переступает порог заброшенного дома, манящего своей неизведанностью и непредсказуемостью. Как-то вечером у сына коммуниста выдался случай поговорить с Америкой, с которым было запрещено разговаривать. Все, что запрещено, манит и притягивает нас, побуждая на какие-то действия. А подростку захотелось напугать того, кто младше, поэтому он рассказал историю о том, как встретил призрака-убийцу в заброшенном здании рядом с лесом. Американец часто играл на публику, из-за чего ему не составило никакого труда изобразить из себя напуганную жертву и в красках описать произошедшее. – ..и я чудом выжил, понимаешь? До сих пор вспоминаю этот случай с ужасом... – выдавливая поддельно дрожащий голос, но в душе умирая со смеху, говорил Штаты, внимательно наблюдая за реакцией слушателя. – Ты врешь! Призраков не существует! – пионер спешно отрицает рассказ США, стараясь показать, что на самом деле он не верит в эту историю и считает это выдумкой. – Тогда кто меня чуть не убил? Человек? У меня нет знакомых, которые хотят меня убить. Да и в нашем городе хорошо дежурит полиция. Убийцу они бы уже давно нашли, но ЕГО-то они не нашли. А знаешь, почему? Потому что призраков невозможно поймать обычной сеткой или убить. Они уже когда-то умерли, а умерший однажды не умрет дважды. – наигранно обижается подросток, после чего ещё больше запугивает РСФСР, который больше не может скрывать удивление и небольшой шок от услышанного. – Если такой смелый, то пойди и сам убедись в существовании призраков. – Мне туда нельзя... – Почему? Уже испугался? – Ничего я не испугался! Мне папа запретил ходить на заброшки. – твердо отвечает мальчишка, вспомнив очередной запрет от отца, который использовал в свою пользу как отмазку. – Если бы я всю жизнь слушался своего папашу, то счастливым так и не стал бы. Но то, что ты просто испугался - вовсе не удивительно. Каждый из нас испугался бы при встрече с таким монстром... – американцу наскучивает разговор, из-за чего он пытается как-то незаметно уйти, но резко слышит самоуверенное и гордое вдогонку: – Я бы не испугался! На лице подростка в тот же миг вырисовывается ухмылка и желание ещё больше провоцировать ребенка на конфликт. – А ты докажи. На словах и я могу быть смелым. – А вот и докажу! С того разговора прошла неделя. Америка уже и забыл об этом споре, но русский забыть не смог. Последнего мучала совесть и осознание того, что ему действительно стало страшно после такого убедительного рассказа. Очень хотелось доказать обратное не сколько американцу, сколько самому себе. Заброшенный дом, стоящий на окраинах города. Старые кирпичи, разбитые стекла. Полуразрушенная стена и выбитая подростками дверь. Сожженная жарким солнцем трава. Прохладный ветер и закатное солнце. Позади дома огромный лес, в глуши которого по ночам воют волки. Кричи сколько хочешь, никто не спасет. Ни души поблизости. До собственного дома минут двадцать, не меньше. Отец сегодня не вернётся домой, ночует на работе. „ Не волнуйся... Призраков не существует... “ – слабо успокоив себя, Российская Республика неуверенно переступает порог заброшенного дома, взволнованно оглядываясь по сторонам. Отсутствие стёкол хоть немного, да успокаивало возможностью выпрыгнуть из окна, но такая возможность была только на первом этаже. С последнего, с третьего этажа, прыгать смертельно опасно. – Э-эй, призрак?.. – пройдя вперёд, дрожащим от страха голосом тихо спрашивает РСФСР, не получая ответа. – Америка всё выдумывает... Никого тут нет... Значит, пойду домой. Пожав плечами, мальчишка собрался уже было уходить, но странный шум со второго этажа его сильно насторожил. „ Призрак?... О нет, если призрак действительно существует, а я его сейчас не увижу, то я зря сюда пришел... Одним глазком взгляну и тут же убегу, меня не догонят. Наверное...“ Максимально бесшумно ребенок поднялся по старой бетонной лестнице. Второй этаж легко просматривался, нигде не спрятаться. Много мусора под ногами, на который нельзя наступать, иначе услышат. Походя немного по этажу, пионер снова услышал странные звуки из одной из комнат. Заглянув в нее, он увидел занятого мужчину, осуществляющего шприцом прокол своей вены и вводящего какую-то инъекцию. – А Вы случайно не призрак?.. – дрожа всем телом от страха, спрашивает мальчишка, выглядывая из-за дверного проема. – Ты че, тоже колешься что-ли? – извлекая иглу из вены, незнакомец смотрит на остаток содержимого в шприце, сожалея о том, что не может вколоть всё, ведь иначе он потеряет способность более-менее здраво мыслить и вести диалог. – А... Вы бывший товарищ моего папы.. Я думал, что Вы призрак... – неприкрытые тканью руки привлекли внимание пионера. На худых руках виднелись вены и белые шрамы. Каждый шрам был каким-то особенным и не похожим на другие. Российской Республике казалось, что он может вечность рассматривать руки немца, если бы последний не поправил ткань рукавов, закрыв оголённые запястья. – Что тебе от меня нужно? – с недоверием спрашивает националист, выкидывая шприц и остальные вещи из окна, избавляясь от улик. – У меня нет времени на пустые разговоры с тобой. – У Вас очень красивые руки... – с восхищением произносит ребенок, приложив одну ладонь к груди. – Никогда раньше таких не видел... – Ты пытаешься меня задержать? Отвлечь мое внимание от чего-то действительно важного? – напрягшись, Рейх осторожно выглядывает из окна, быстрым взглядом осмотрев местность. Ходит по всему этажу, выглядывая из всех окон, но ничего опасного не находит. – Вы чего-то боитесь? – Нет, с чего это я должен чего-то бояться? Я справлюсь со всем, что бы не произошло, но лишних проблем все равно не хочу. – заметив проходящего мимо человека, фашист напрягся, не решившись бежать сейчас. Лучше уходить без наличия свидетелей. – А ты откуда такой бесстрашный? И что ты тут забыл? Ты из ментовки? – Я тут живу неподалеку. Из-за того, что я поспорил, мне нужно было найти призрака, но я никого не нашел... Нет, я не из полиции... С чего это я должен быть из нее? Вы делаете что-то плохое? Что вы себе вкололи? Лекарство? Разве за самолечение садят? – заинтересованно спрашивает русский, сокращая между собой и мужчиной дистанцию. – Мало ли что. Я тебе не доверяю, поэтому спрашиваю. От полиции всегда полно проблем, а мне лишние проблемы не нужны. За самолечение не садят, а за наркоту спокойно могут посадить. Как же ты раздражаешь своими идиотским вопросами!.. Ненавижу детей... – неожиданное потемнение в глазах доставляет неудобство. Приложив руку к голове, Третий ощущает острую боль в голове, а потом резко умиротворение и спокойствие. – Вам плохо? – мальчишка подбегает к немцу, не понимая, что происходит. Чувствует тревогу, но искренне желает помочь. – Что я могу для Вас сделать? Вам купить воды? Ох, пойдёмте отсюда, тут небезопасно. Вдруг придет призрак и убьет нас... – Да... Ты прав. Пойдем отсюда. – осознав, что наркотик стал действовать на организм, националист решил спешно покинуть это здание, чтобы в случае чего его не обвиняли в употреблении наркотиков. Выйдя из заброшенного дома, Рейх щурится от яркого солнца, оглядываясь по сторонам. Никого нет поблизости. Всё спокойно. Можно не волноваться. – Я пойду домой. За мной идти не надо, ясно тебе? – Н-но Вы же странно себя чувствуете! Вдруг Вы упадете или убьётесь... Давайте я Вас до дома провожу! Мне совсем несложно! – Да чё ты ко мне пристал со своей заботой? Дай нормально кайфануть от героина. Заткнись и не бегай вокруг меня. Тебе так нравится унижаться? Мазохист? – зрачки постепенно сужаются до маленькой точки и перестают реагировать на свет солнца. Фашист раздражается и из последних сил сдерживает свое желание ударить заботливого ребенка, что надоедает своим беспокойством. – Потому что Вы мне нравитесь... Я знаю, что между Вами и моим папой была страшная война, а не просто конфликт... Но, ведь Вы больше так не поступите! Правда? Папа сказал, что ошибки нужно исправлять, а не допускать их дважды! – Да, в этом ты прав. Я не стану совершать одну и ту же ошибку дважды. Я же не идиот. – хмыкнув, немец, слегка пошатываясь, пошел в сторону своего дома. Заметив, что пионер пошел следом, мужчина тяжело вздохнул, не желая больше уговаривать приследователя уйти. – А вот ты конкретный придурок, раз следуешь за мной. И про любовь что-то втираешь... Думаешь, я тебе поверю? – Я придурок?.. Почему Вы так считаете? – поджимая губы от обиды, РСФСР отводит взгляд в сторону, после громко восклицая. – Мы ведь только познакомились! Я ещё не успел себя проявить, но гарантирую Вам, что Вы не разочаруетесь во мне! – Почему я считаю, что ты придурок? Да потому что даже Совок не сразу справился со мной. А ведь он взрослый человек... – в голосе отчётливо слышалась гордость за себя. – Ты всего лишь ребенок. Что ты мне сделаешь, если я тебя побью или изнасилую? Единственное, что ты можешь сделать, так это нажаловаться Совку, но что толку махать кулаками после драки? Да, Совок действительно представляет угрозу для меня, но никак не ты. Ты ничтожен и беззащитен. – Я.. правда ничего не сделаю... Но разве признание собственной беззащитности не является подтверждением моего доверия к вам? Я доверяю Вам и правда люблю Вас! – продолжает кричать пионер, стараясь достучаться до возлюбленного. – Я с первого взгляда влюбился в Вас... – Мы знакомы минут пятнадцать, какая любовь? Может, ты тоже под наркотой как и я, просто скрываешь это? – мужчина ухмыляется, чувствуя резкий, но ожидаемый упадок сил. Опирается одной рукой на дерево, чтобы устоять на ногах. – И хватит орать, голова болит от тебя. – А вот и неправда! Я не под наркотиками! – ответив на полтона ниже, Российская Республика наблюдает за тем, как наркозависимый тяжело себя чувствует. Сделав для себя определенные выводы, он хихикает, после чего выдаёт. – Если я Вам надоел, то могу уйти. Вот только как Вы без меня дойдете до дома? Вы же меня не знаете и не доверяете мне. Вдруг я вызову полицию, а они легко докажут то, что Вы принимаете наркотики? Вы сами говорите, что не хотите проблем с полицией... – Ах, ты мелкий мерзавец... Манипулировать мною вздумал? Думаешь, я не найду на тебя управу? – Какие манипуляции? Это вообще что? Я просто добиваюсь любви! Папа говорил, что за настоящую любовь нужно сражаться. Так просто ее заполучить не выйдет. – оперевшись ладонями в бока, с воодушевлением в интонации говорит русский, не отказываясь от своей цели. – Если Вы не хотите встречаться со мной сейчас, то захотите позже! – Хочешь, чтобы я сел не только за употребление наркоты, но и за педофилию? Вот так ты меня любишь? – подловив ребенка на словах, Третий ехидно смеётся, после чего снова направляется домой. Лёгкое головокружение и небольшие периодические слуховые галлюцинации добавляли сложности в ходьбе. Помощь всё-таки была бы не лишней. – Вы вот-вот упадете... Может, я всё-таки вам помогу?.. – Если тебе действительно нечего делать, то можешь и помочь. – почувствовав чужую руку на своем плече, немец тяжело вздыхает, не желая принимать помощь. Но идти, опираясь на другого человека, гараздо проще, чем идти в одиночку. – Значит, твой отец говорит, что любовь надо добиваться? – Ага! И я обязательно Вас добьюсь! Вот увидете! – с воодушевлением говорит ребенок, по-глупому улыбаясь. – Да, в это можно поверить. Это на него похоже... – от воспоминаний на душе стало тепло, а потом снова ощутился противный холод. – Я так понимаю, у Вас с папой была какая-то особая связь? – Меня напрягает твоя проницательность, но да, ты прав. Мы встречались. Причем не один год. – Но сейчас же вы не встречаетесь??? – с надеждой спрашивает мальчишка, желая услышать тот ответ, что пришелся бы ему по душе. – Нет. Не встречаемся. – фашист даёт желаемый ответ, после чего слышит неожиданное: – Так это же чудесно! Вы свободны от отношений и можете встречаться со мной! – Возможно, ты прав. На самом деле, я и не против снова начать встречаться. Снова влюбиться, снова ощутить те самые странные чувства, снова постоянно думать только лишь о встрече. Это так нелепо, когда все твои мысли заняты только одним человеком, которого никак не выкинуть из головы, но знаешь... Наверное, на самом деле, это не так уж и плохо - любить. Ох черт, кажется, наркотики на меня действительно плохо влияют, раз я думаю о таких слабостях. – Вы всё ещё любите моего папу? Не надо! Любите меня! Мой папа занят на работе, ему не до любви! – обернувшись, русский и не заметил, как они дошли до дома. – А можно я у вас дома побуду? – Нет, нельзя. – Ну, пожалуйста, я же вам помог! Я буду тихо сидеть, честно Вам говорю! – Как же ты мне надоел. Жаль, я сейчас не в том состоянии, чтобы тебя расстрелять. Если я выстрелю, но промахнусь, то на шум сбегуться люди и менты. Только их мне не хватало. – с трудом вставив ключ в замок, Рейх тяжело вздыхает, понимая, что сейчас избавляться от сына коммуниста опасно. – Заходи уже. И убедительно попрошу тебя засунуть свой язык в сраку и замолчать. Голова раскалывается... – Как скажете! Слабо освещаемая комната. Душно. Рваные шторы, разбросанные по углам вещи. По всей кухне валяется разбитая посуда и отлетевшие осколки от нее. Сломанный телевизор. Пружины, торчащие из не такого уж и старого дивана. Огромный слой пыли на полках и прочих поверхностях. Ощущение пустоты внутри и непонятной безвыходности. РСФСР с ужасом осматривает дом объекта воздыхания, чувствуя дискомфорт. – Тут так.. так грязно... – изумлённо говорит ребенок, до конца не веря своим глазам. – А у нас дома всё иначе... – А чего ты хотел? До блеска отполированные поверхности и никакого бардака? Если твой отец дрочит на чистоту, то это не значит, что это делают все. – открывая пустой холодильник, националист ничего не находит и расстраивается. – Не нравится? Проваливай. Я тебя не держу. – Эй! Я люблю Вас, а Вы меня выгоняете! Я не говорил, что мне не нравится... Просто непривычно как-то... Если мы не убирались больше недели, то папа говорит, что у нас грязно и не понимает, как в такой грязи можно жить. Теперь я вижу, что он сильно преувеличивает... – Да, это на него похоже. Только когда мы жили вместе, этот чистила каждый день дом драил, ещё и меня пытался подключить к этому бесполезному процессу. А когда я отказывался, то он в шутку говорил, что не будет ничего готовить поесть. Сейчас правда смешно об этом вспоминать... – устало зевая, мужчина поднимается по лестнице на второй этаж, обессиленно заваливаясь на мятую, незаправленную кровать. Слыша чужие шаги, он тяжело вздыхает, осознавая, что тихо отоспаться не выйдет. – Так это правда? Ну, что Вы не умеете готовить. – зайдя следом в комнату, спрашивает пионер. – Ты уже когда-то слышал о том, что я не умею готовить? – с подозрением приоткрыв глаза, говорит немец. – Это тебе Совок рассказал? – Да, это мне рассказал папа... А-а что, это был секрет?.. – присев на кровать, отвечает мальчишка, не решаясь лечь рядом. – Когда-нибудь этот паскудник у меня договорится. Он ещё что-нибудь говорил обо мне? – Да папа в целом много говорил о Вас... – Российская Республика всё-таки пересиливает себя и ложится рядом с фашистом. – Ох, черт, отодвинься от меня. – возмущается Третий, с интересом продолжая расспрашивать мальчишку. – И что же конкретно он говорил обо мне? – Дайте подумать... В мае, один раз вечером, папа как обычно курил на балконе. Противный запах от его сигарет доносился даже до моей комнаты, где я делал уроки. Это был уже конец года, но домашку никто не отменял, сами понимаете... Мне стало противно от этого запаха и я пришел на балкон к нему. Я с возмущением сказал: «папа, ты опять за свое? Хватит курить, мне дышать нечем! Ненавижу запах сигарет!» На что он, задумчиво посмотрев на меня, ответил, что чувство одиночества пожирает его изнутри и когда-нибудь всё-таки возьмёт свое. Я ничего не понял, но страшно испугался за папу. Когда я его обнял, он ответил, что это не те объятия, в которых он нуждается. Я спросил, в каких же объятиях он нуждается, а он ответил, что я слишком мал, чтобы что-то осознать. Сказал, что, скорее всего, всё кончено и вряд ли что-то получится изменить. Я только со временем понял, что речь шла о Вас... – нависшее молчание было совсем не нравилось ребенку, из-за чего он добавил. – Папа хотел бы Вас просто обнять... А-а я могу Вас даже.. даже поцеловать! Вот! Только сначала мне нужно Ваше разрешение... – М-да, шпион, конечно, из тебя никудышный, но ты довольно забавный. – усмехается немец, чувствуя, что действие наркотика постепенно спадает «на нет». Расстраивается, но понимает, что если бы он вколол всю дозу, а не третью часть, то могло быть гараздо хуже. – О каком разрешении ты говоришь? – Папа говорил, что сначала нужно спросить разрешение, прежде чем поцеловать того, кого любишь. Вдруг человек не хочет, чтобы его целовали... – Так если спросить, то вся романтика уйдет. Этот вопрос тупой и нелепый. А если человек хочет, чтобы его взяли силой? Я, например, люблю применение грубой силы. – Так значит, Вы хотели бы, чтобы я Вас поцеловал без разрешения? – радостно спрашивает русский, надеясь на согласие. – С чего ты решил, что я бы хотел, чтобы ты меня поцеловал? – саркастично отвечает Рейх, но, видя разочарование мальчишки, мирится с происходящим. – Ладно, черт с тобой, целуй уже. Но если меня посадят за педофилию, твой папаша лично будет меня из тюрьмы доставать, тебе ясно? На лице РСФСР снова появляется сияющая улыбка и энтузиазм. Он бросает короткое, радостное «ясно!», очаровывая мужчину своим нежным, любовным взглядом. По детски улыбаясь, сын коммуниста примыкает к чужим губам, смущаясь и краснея. Закрывает глаза, неумело целует, сминая обкусанные, обветренные губы партнёра. От резкого ощущения чужих рук на своей талии, чувствует жар и первое в своей жизни лёгкое возбуждение. Мужчина чувствует себя странно. С ребенком он целуется впервые, но было такое ощущение, словно они целовались всю жизнь. Неумелый, но нежный и искренний поцелуй пионера сильно походил на умелые, но не менее искренние поцелуи Союза, о котором так часто Третий думал в последнее время. Находясь в отношениях с коммунистом, они целовались очень часто и по-разному. По обычному, в щеку, с языком, в засос. В разных местах. Дома, на улице, в университете. При разных обстоятельствах. После ссоры, в постели, при родителях чисто назло им, но каждый раз это было страстно и с любовью. Российская Республика в целом был очень похож на отца, но эта схожесть особенно сильно себя показала именно в момент поцелуя. Однако СССР силен, властен, харизматичен, влиятелен и смел, а ребенок пока что слаб, беззащитен и, в силу своего возраста, глуп, но это совсем не мешало ему иметь такую же отвагу, что была у отца, смелость и отчаянную решимость. Националист отстраняется, чувствуя настоящее удовлетворение от поцелуя. Не верит своим ощущениям. Не верит в то, что ему действительно понравилось. Понравилось целоваться с мальчишкой. С мальчишкой, не достигшим совершеннолетия. Такая любовь запрещена законом и обществом. Так нельзя. – Ты же понимаешь, что мои действия незаконны. Эта любовь, как ты её называешь, запрещена. Ни общество, на мнение которого я срал, ни закон, которому никогда не подчинялся, ни твой отец - никто не одобрит наши отношения. Ребенок краснеет, ещё не отойдя от поцелуя, после выкрикивает отчаянно: – Мне много чего запрещено! Общаться с Америкой, есть много конфет, много лениться, гладить руками блохастых котят, гулять допоздна, плохо учиться... Но Америка мне когда-то сказал, что если бы он слушался всю жизнь своего отца, то счастливым бы не стал! Я давно заметил, что всё запрещённое привлекает меня. Если Вы и Ваша любовь запрещена, то я желаю ее! Я желаю то, что мне запрещено! Я желаю Вас! Да, вы не ослышались, я хочу Вас! Целуйте и трогайте меня везде, где только можно и нельзя. Когда захотите, где захотите. В любых местах, при любых обстоятельствах! Я правда люблю Вас!!! Рейх какое-то время молчит, а потом хмыкнув, коротко отвечает: «Хорошо. Я тебя понял». Пионер не верит своему счастью и смотрит на возлюбленного мокрыми от подступивших слез глазами. – Я... Я так сильно Вас люблю... – опустив глаза, еле сдерживая желание заплакать, тихо шепчет русский, на что слышит: – Эй, эй, эй! Без слез! – прижав РСФСР к себе, мужчина с максимально возможной нежностью гладит его по голове, в попытках успокоить. – Тоже мне нашел повод ныть... Три бессонные ночи подряд делают свое дело. Националист погружается в глубокий сон, находясь в объятиях ребенка. Последний не может уснуть, так как не находит себе места. Первый поцелуй и первая влюбленность... Так приятно ощущать на себе чужие руки. Ощущать обманчивую защищённость и просто чужие касания. Но несмотря на приятные касания, лежать в одной позе было жуть как неудобно, да и спать было рановато. Встав с кровати, пионер отправился на первый этаж, чтобы изучить дом поподробнее. В зале полнейший беспорядок. Деревянный шкаф слегка приоткрыт, и из него вываливались мятые вещи. Все также душно и нечем дышать. Из-за закрытых окон свежий воздух не попадал в дом и, казалось, словно это было сделано специально. По грязному ковру валялись какие-то таблетки, большинство из которых были без упаковки, что делало невозможным распознать, для чего какая нужна. Упаковки из-под сигарет и сами сигареты лежали на подоконнике вместо освежителя воздуха. Пепел от них находился даже в цветочном горшке без цветка. Разорванные на несколько мелких кусков старые фотографии также валялись по всей комнате. Что тут происходит? Мальчишка смотрит на комнату с ужасом и не понимает, как в таких условиях можно жить. Снова уловив стойкий запах табака, не может тут больше находится, поэтому уходит в кухню. Разбитая посуда под ногами могла доставить острые ощущения при ходьбе. Хотелось аккуратно пройти вперёд, но из-за разлитой жидкости, русский не может удержать равновесие, из-за чего падает, разбивая колено об один из осколков посуды. Резкая боль приводит его в чувства, поэтому он поднимается, возвращаясь на второй этаж в спальню. Нужно обработать рану, но где аптечка было совсем неясно. Лучше спросить, чем снова травмироваться. – Извините, что разбудил Вас!!!.. Тут такое дело... – сын коммуниста легонько толкает спящего немца и тут же ловит на себе недовольный взгляд. – Да ты шутишь... Что опять случилось? Если ты вколол себе что-то, то это не моя проблема, но за это «что-то» тебе придется заплатить. Наркотики, знаешь ли, не дешёвые. – не открывая глаз, строгим голосом предупреждает мужчина. – Ам.. нет, я ничего себе не вкалывал! Я упал и порезался... Мне очень больно... Я хочу как-то себе помочь, но не знаю, где у вас лекарства... – указав пальцем на разбитое колено, Российская Республика ожидает ответа, надеясь на помощь. – Кто тебя просил идти на кухню? А? – негодует фашист, но понимает, что, не оказав помощь, дом будет не только в пыли, но и в крови. – Как тебя ещё в детдом не сдали? Был бы я твоим отцом, давно бы сдал тебя в детдом. То по заброшкам шляешься, то лезешь туда, куда не нужно. Я бы выразился, но не могу подобрать слова. Раздражённо встав с постели, Рейх устало шарится по тумбочкам. Находит бинты и небольшой остаток водки. Заставляет ребенка сесть на кровать и не двигаться. Выливает остаток жгучей жидкости на рану, тут же наблюдая острую реакцию в виде громкого крика и протяжных болезненных стонов. – Больно!... – не выдерживая, РСФСР закрывает руками рану, не давая мужчине перевязать бинтами разбитое колено. – Вы мне на рану льёте водку, а папа говорил, что она вредит здоровью! – Убери руки, бестолочь! Я же не заставляю тебя её пить, я обрабатываю тебе рану. Другого антисептика у меня нет, так что не ной и давай сюда ногу. – Нет! Мне больно! – отказывается пионер, отодвигаясь подальше, но замечает на себе суровый взгляд и стыдливо поджимает губы. – Ты сам сказал, что я могу тебя трогать везде, где я захочу. Сейчас я хочу потрогать твои ноги, причем для твоего же блага. – заметив румянец на чужих щеках, Третий хмыкает, притягивая больную ногу к себе. Аккуратно перебинтовывает, после оценивая результат. – Неплохо вышло. Оказывается, я не растерял все свои навыки оказания первой помощи. – Да, спасибо за помощь!! – благодарит мальчишка, снова краснеет, добавляя. – Мне нравится, когда Вы трогаете меня... Ваши руки такие изящные... Ох, они так прекрасны... – Тебе нравятся мои руки? Они тебя возбуждают? Ты хочешь, чтобы я тебя трогал ими? – Д-да... Выпирающие вены на ваших руках заставляют меня чувствовать жар внизу живота... Такое странное чувство, но оно мне нравится... – признавшись, сын коммуниста ещё сильнее краснеет, закрывая одной рукой лицо. – Вот как. Может быть, у тебя фетиш на руки, вполне возможно. – задумавшись, мужчина начал слегка поглаживать детские ноги. Внезапно в голове возникла идея. – Гм... Я бы мог предложить тебе заняться сексом, но, зная тебя, вынужден отказать самому себе в этой затее. Ты можешь об этом рассказать кому угодно, а мне, повторюсь, проблемы не нужны. Да и если я вдруг сильно увлекусь, то могу тебе навредить, а это будет слишком хорошим доказательством против меня. – А это как??? Давайте займёмся сексом!! А это весело??? – Я уже и забыл, что ты в силу возраста и необразованности не в курсе, о чем речь... Гм... Как бы объяснить... Этот процесс между взрослым и ребенком запрещен законом. Это удовольствие для взрослых людей, а не для маленьких детей, как ты. Конечно, по-настоящему у нас потрахаться не выйдет, но можно получить удовольствие и без проникновения. Националист сажает ребенка к себе на колени, положив одну руку на талию, а другой рукой зарывается в растрёпанные волосы, не теряя ни секунды драгоценного времени. Примыкает своими губами к чужим губам, тут же чувствуя желание углубить поцелуй, из-за чего он убирает руку из волос, чтобы надавить двумя пальцами на щеки, тем самым спровоцировав пионера приоткрыть рот. Последний податливо приоткрывает рот, в тот же миг чувствуя, как чужой язык сплетается с его собственным языком. Сердце начинает биться быстрее, а возбуждение со временем начинает наростать. Слюны становится слишком много, из-за чего она медленно вытекает изо рта и стекает вниз по шее, пачкая красный галстук, делая его мокрым. Такая картина доставляет удовольствие Рейху, и он, отстраняясь, смотрит на Российскую Республику, в глазах которого уже давно играет совсем недетская похоть. „ А ведь я занимаюсь развращением несовершеннолетнего... Я педофил? Никогда в себе не замечал ничего подобного. Никогда прежде меня не возбуждало детское тело, но меня не покидает мысль, словно я возбудился не из-за тела. Словно в этом мальчишке меня привлекает не его тело, а что-то иное... Что-то родное... Что же это может быть? Я должен узнать пока не поздно... “ Фашист прижимает ребенка к кровати, слизывая языком слюну, стекающую по шее. Сталкивается с галстуком, сильно мешающим процессу, из-за чего раздражается. – Совок и на тебя этот ошейник напялил... Ладно, я бы больше удивился, если бы он дал тебе хотя бы в детстве пожить без ошейников и других ограничений. – Ошейник?.. Вы о чем?... Это же почётно - быть пионером! – Почётно быть мальчиком на побегушках, которым легко манипулировать? Ладно, ты ещё слишком мал и не готов к этому разговору. Мужчина развязывает галстук и небрежно отбрасывает его в сторону. Снова примыкает губами к бледной, уже ничем не прикрытой шее, слегка покусывая нежную кожу. В ответ слышит приглушённые стоны, из-за чего тоже чувствует возбуждение. В штанах становится тесно, а в голове рисуются пошлые сюжеты, которые без проникновения, к сожалению, никак не осуществить. Что может быть сексуальнее осознания того, что под тобой лежит абсолютно беззащитное создание, невинно хлопающее детскими глазками и полностью доверяющее тебе? – Тебя спасает только твой папаша, если бы не он, так бы и выебал тебя, придушивая как следует... – Не надо! Зачем меня душить?? А вдруг я задохнусь и умру??? – Да не до смерти, успокойся. Я же не некрофил. Снова целуя РСФСР в губы, Третий запускает руку в его шорты, на что получает яркую реакцию в виде смущённого полустона. Слегка надавливает на чужой член через нижнее белье, едва ощутимо поглаживая. Слыша соблазнительное хныканье, надавливает чуть сильнее, снова отстраняясь, чтобы увидеть стыд на лице сына коммуниста. Замечая уже излюбленную реакцию, вынимает руку обратно, ощущая едва стерпимое возбуждение. Расстегнув пару пуговиц чужой рубашки, мужчина бросает взгляд на мирно лежащий галстук и произносит короткое «Сейчас найдем этой тряпке применение.», завязывая мальчишке руки за спиной этим же галстуком, стараясь не сильно передавить запястья, но и при этом обездвижить. Заставляет пионера встать на пол, на колени, а сам садится на удобную кровать. – Я надеюсь, что ты можешь не только задавать пустые вопросы, но и работать ртом иным образом. В любом случае, сейчас научишься. Странные ощущения... Смесь отвращения и пристрастия... Рвотный рефлекс сразу даёт знать о себе в момент, когда головка члена проталкивается в глотку. На глазах выступают слезы, и появляется ощущение страха в перемешку с возбуждением. То, что со стороны походит на изнасилование, нравится русскому. Он осознает, что националист берет его силой, не спрашивая разрешения, но, казалось, словно именно изнасилование возбуждало его. Немец, чувствуя скорый оргазм, кладет руку на голову ребенка, слегка надавливая и проталкивая собственный член глубже, тут же кончая. Видя, как Российская Республика спешно отстраняется, сильно кашляя и жадно глотая воздух, которого ему так сильно не хватало, мужчина усмехается. Берет за подбородок мальчишку, тут же проникая внутрь языком и ощущая вкус своей же спермы. Снова сплетается с сыном коммуниста языками и наблюдает, как слюни и остатки спермы вытекают из его рта, капая на рубашку, которую уже в любом случае придется стирать. И пусть. Всё в этом мире рано или поздно станет грязным. Рубашка. Руки. Детские мысли и мечты. Детские мысли и мечты, запачканные пошлостью, отмыть будет сложно, но все же возможно. Рубашку можно отстирать, но руки, некогда запачканные кровью, уже никогда не отмыть... Новый день. Рейх просыпается ближе к обеду. Оглядывается вокруг себя, но не находит пионера рядом. Это был сон? Очередные галлюцинации после приема наркотиков? Встав с кровати, мужчина замечает кусок бинта, из-за чего убеждается в реальности произошедшего. Нет, это был не сон и даже не галлюцинации. Реальность. Самая настоящая реальность. Где же тогда мальчишка, герой вчерашней ночи? Убежал домой, чтобы успеть до прихода отца? Вполне возможно. Расскажет ли он всё, что с ним произошло? Неизвестно. Понимает ли русский, что половой акт с его участием запрещен законом? Кто знает. Столько неизвестного и никакой уверенности в том, что Третий не понесет заслуженное наказание. На всякий случай было бы славно встретиться вновь, да заткнуть РСФСР любым способом. С помощью обычных переговоров, психологических манипуляций, шантажа или угроз. Неважно как. Главное заткнуть. Заставить почувствовать себя виноватым. Обвинить в том, что именно он спровоцировал и доказать его вину. Если все дойдет до Союза, то все тщетно, ведь он сделает абсолютно все возможное, чтобы немец сел. Если нападение простить ещё смог, то изнасилование родного сына простить уже вряд ли сможет. Нельзя рисковать. Надо действовать. Фашист выходит из дома, собираясь пойти на то же самое место, где они встретились в первый раз. Неожиданно слышится знакомый голос. – Ого, Вы уже проснулись! А я Вас уже заждался! – спрыгнув с рядом стоящего дерева, радостно здоровается мальчишка, подбегая к немцу ближе. – Уже боялся, что Вы сегодня не выйдете из дома... Я так скучал по Вам!!! – Здравствуй. Я думал, ты уже забыл обо мне. – мужчина здоровается в ответ, стараясь ненавязчиво допросить ребенка, не разболтал ли он чего. – Ты что-нибудь говорил отцу о вчерашнем? – Нет, конечно. А что, надо было? Вы ведь говорили, что это запрещено. Я же не дурак и не хочу, чтобы папа меня ругал за это... – Российская Республика расстроенно опускает взгляд, уже ощущая чувство вины. – У тебя нет доверия к отцу, не так ли? – Нет-нет, Вы всё неправильно поняли! Я доверяю папе, но такое доверить не могу... Он скажет, что Вы мне не по возрасту, а может и вообще запретить с вами общаться! Я не хочу Вас терять, поэтому буду скрывать отношения с Вами! Я сохраню наши отношения в тайне! Папа ничегошеньки не узнает!! Рейх замер. Что-то такое он уже слышал. Но когда? Прислонив руку к голове, он молча уставился в одну точку, услышав до боли знакомый голос: „..я не хочу тебя терять, поэтому не стану рассказывать отцу про тебя..“ „..я сохраню наши отношения в тайне, отец ничего не узнает.. “ Слуховые галлюцинации... Мерзкий побочный эффект от приема наркотиков, но суть не в нем. Да, действительно. Это уже некогда происходило. Практически слово в слово. Сын повторил слова отца в удивительной точности. К Третьему пришло резкое осознание. Осознание происходящего. Осознания своих чувств и эмоций. Осознание всего. Националист не любит мальчишку, он любит его отца. То, что ему нравилось в ребенке, он всегда любил в Союзе. Тяга к свободе из-за ее отсутствия. Лёгкий нрав, но глубокая душа. Живой взгляд и умение любить по-настоящему несмотря ни на что. – Послушай, а твой отец сейчас дома? – побледнев от осознания, чуть дрожащим голосом спросил фашист. – Ам.. да, он сейчас дома. Да он сегодня весь день дома. Хотите, пойдёмте ко мне домой? Только там мы не сможем поцеловаться или заняться тем, чем занимались вчера... Ничего же?? – Нет, ничего. Пошли. Старый многоквартирный подъезд, где прошла практически вся совместная жизнь с коммунистом. Ровно в свое восемнадцатилетие Союз распрощался с отцом, успешно переехав в этот дом, в двухкомнатную квартиру вместе с немцем, не думая ни о чем плохом. Теперь не нужно было постоянно прятаться от отца, бесконечно врать и целоваться в грязных подворотнях, чтобы никто ничего не увидел, ведь можно было уединиться в любое время в любой из комнат. Заняться сексом или просто устроить романтичный вечер без продолжения и всяких намеков на пошлость. Знакомый запах подъезда и квартира номер пять. Все было настолько родным, что в горле встал противный ком, не дающий ничего нормально сказать. Звук открывающийся двери. – Заходите! РСФСР открывает дверь, впуская мужчину на порог своей квартиры. Последний изумлённо оглядывается вокруг, не веря, что снова оказался здесь, где почти всю жизнь прожил счастливо. Все, как обычно чисто, ни единой соринки или пылинки. Неожиданно хочется смеяться и плакать одновременно. Вот он - родной дом. Дом, который можно было с гордостью назвать домом. Родная квартира. Квартира, где его каждый раз встречали с радостью, нежными объятиями и поцелуями в губы. Это было место, куда всегда хотелось вернуться. Тихий, родной голос, доносящийся с балкона, приводит в чувства, заставляя отвлечься от шквала эмоций. – Что как не родной? Заходи давай. Третий неспешно побрел на балкон, стараясь не выдать свое волнение. – Давно не виделись, Рейхи. Я даже успел соскучиться. – на лице сторонника социализма расплывается нелепая, будто пьяная улыбка. – Сынок, иди пока погуляй во дворе. Мне с человеком надо поговорить. – Только недолго, пап! – пионер уходит из квартиры, закрывая за собой дверь. – Ты знал, что я приду, не так ли? – небрежно бросает немец, слегка облокотившись спиной на стенку. – Что за синяки у тебя под глазами? Работаешь сутками, чтобы забыться в собственных мыслях? – Верно. Я знал, что ты придёшь. – усмехается русский, прислоняя зажженную сигарету к губам. – Моя очередь угадывать. А ты сидишь на игле, чтобы на время выпасть из этого мира и ощутить хотя бы лживое счастье? – Ты ведь не просто так сейчас разговариваешь со мной. Давай ближе к делу. – А ты сохранил свою удивительную проницательность. Совершенно верно, мне есть что тебе сказать. – медленно вдыхая табачный дым, а потом выдыхая, СССР небрежно бросает окурок от сигареты вниз, во двор, наблюдая за тем, как он падает на землю. – Мой сын любит тебя, и ты об этом знаешь. Не так ли? Националист тревожно кашляет в руку, не желая показывать свое волнение. – Да, это так. Я знаю о его чувствах. А тебе то что? – Ха-ха-ха, какое изумительное совпадение! Я ведь тоже к тебе не равнодушен. Правду люди говорят, яблоко от яблони... – коммунист смеётся, по-дурацки улыбаясь. – Буду с тобой предельно честен. Я знаю то, что знаешь ты. Да, ты правильно понял, я знаю то, что не должен знать. – Совок, не веди себя как ребенок! Говори напрямую, без глупых намеков. Сам бесконечно упрекал Америку за его детское поведение в его годы, а сам что, лучше? Я ценю свое время и, уверен, что ты тоже ценишь свое. Так что не тяни время попусту. Союз молча улыбается, глядя в глаза фашисту и не говоря ни слова. – Ты действительно дьявол в ангельском облике. Люди про тебя говорят, что ты простой парень, но я-то прожил с тобой долгую жизнь и знаю, что ты совсем не прост, как хочешь казаться. – Третий раздражённо отворачивается, надеясь хоть как-то вывести сторонника социализма на нормальный разговор. – Приходи вечером ко мне на чай. Всё и узнаешь. – положив руку на чужое плечо, наконец произносит русский. – Если разговор по душам с тобой запрещен, то я желаю его. Ведь я действительно скучал по тебе, Рейхи.