Душа умирает первой

Когда он появился на крыше, она уже ждала его. Парень остановился возле входа, не решаясь подойти к ней. Девушка же, заметив его неуверенность, слабо улыбнулась. На мгновение в её глазах можно было различить глубокую тоску. Никто не знал, с чего начать, поэтому оба несколько минут простояли в тишине, нарушаемой лишь голосами редких прохожих. Каждый понимал, что непринуждённой беседы не получится — воды утекло немерено. Слишком много пережито, слишком много забыто. — Ты сильно похудела, — как-то глупо попытался было начать он. Всё же не стоило, думал парень. Он с самого начала не надеялся на разговор, а теперь уже и подавно. Разозлится, прогонит. Но она рассмеялась. Безрадостный смех разливался по крыше, горький смех. Неправильный смех. Лицо юноши помрачнело от страха. Он догадывался, почему она смеётся. — Только сейчас заметил? — спросила девушка, улыбаясь. В ответ — тишина, но большего вопрос и не подразумевал. Конечно, она страшно похудела. Щёки впали, под глазами залегли тени. Некогда красивые огненные волосы сейчас спадали на её плечи беспорядочными, спутанными и, будто бы грязными, коричневыми прядями. Даже одежда не скрывала её худобы. Неописуемая красота угасла, оставив за собой лишь тусклую оболочку. — Да, — соврал он. — Раньше у тебя были голубые глаза. — Правда? — девушка удивилась. — Не помню. — Я помню, — уверенно произнёс юноша и приблизился. Он коснулся её щеки. Девушка не противилась, — они были яркими. Всегда напоминали океан. — А теперь? — Теперь они серые. Напоминают осень. — Понятно, — ответила она так тихо, что он едва расслышал. Девушка уставилась в пол. Неожиданно для себя он запустил руку в её волосы. Удивительно: на ощупь они остались точно такими же. Парень зачарованно водил ладонью по голове девушки, перебирая в пальцах локоны, пока вдруг не отпрянул — чуть не поцеловал их по старой привычке. Девушка, казалось, даже не заметила — так равнодушно было её выражение лица. Молчание. Она тряхнула головой, как бы очнувшись, и жестом предложила сесть у ограды. Он медленно опустился на край крыши, свесил ноги. Девушку, казалось, веселила боязливость молодого человека. Она, хихикнув, почти что прыжком уселась рядом и устремила взгляд в иссиня-чёрное небо. — Я люблю ночь, — ни с того ни с сего произнесла она. — А… — парень растерялся. Он сомневался, стоит ли отвечать — а что вообще можно было? — Почему? — вырвалось у него. — Не знаю, — девушка пожала плечами. — Наверное, потому же, почему тебе нравятся тюльпаны. На мгновение юноша забыл, как дышать. — Ты помнишь? — поражённо спросил он. — Помню, конечно. Как такое забыть? — она ухмыльнулась. — Но это такая мелочь… — Такие мелочи зачастую сохраняют людям жизнь, знаешь ли — девушка слегка повысила тон. Должно быть, юноша чем-то задел её, вот только чем — не знал. — Ты… — хотел было спросить он, но девушка прервала, подняв руку. — Не надо, — почти железным голосом сказала она. Парень нахмурился, но всё же послушался. Он устремил взгляд вниз, на безлюдную улицу. Пустая дорога, чёрные окна дома напротив, тёмная, безветренная и тихая ночь. Только они вдвоём на крыше старого дома. Сидят, свесив ноги вниз, и смотрят кто куда, и у каждого своё на уме. И ничего, и никого больше будто не существует, словно человечество постигла смерть. — Что было с тобой всё это время? — внезапно спросила девушка, вырвав юношу из раздумий. — Со мной? — переспросил он. Она кивнула. — Да ничего особенного. — Со всеми происходило что-то особенное, и я хочу знать именно твою историю. Парень глубоко вздохнул. Ему совсем не хотелось возвращаться к этим воспоминаниям — подобно кошмарному сну, они заставляли его снова и снова переживать этот ужас. Но юноша расскажет, если она хочет знать. Она взглянула на него. Заметное волнение и какой-то бессильный гнев не ускользнули от её цепкого взгляда. Ему было страшно поворачивать назад. Лицо девушки невольно украсила искренняя улыбка — скорее всего, последняя в её жизни. Она была рада знать, что он ещё испытывает что-то, что он всё ещё жив. Собравшись с силами, юноша начал свой рассказ: — Когда я оказался на фронте, меня зачислили в ** полк, почти всю войну в нём служил. Было много спасательных операций, пару раз помогал разведчикам — но это я сам, нас к ним не пускали. Из кожи вон лез, хотел быть полезным хоть в чём-то, брал на себя самую сложную, грязную работу… Как-то в апреле ** года поймали меня, но мне повезло. Ускользнул прямо у них из-под носа. Там было ещё трое, но я не стал их спасать. Думал, вместе мы точно не выберемся. Не знаю, что с ними стало. Наверняка все погибли, — на последних словах голос парня дрогнул, к горлу подступил ком. До сих пор ему не доводилось говорить об этом случае ни с кем другим. — Иногда они приходят ко мне в кошмарах, изуродованные, и просят взять с собой, помочь… Спаси я их тогда, были бы все мы счастливы сейчас? Кто виноват, если не я? — Не ты виноват, а фашисты, — шепнула она. Девушка снова сидела, устремив свой взгляд в небо, словно искала там что-то или кого-то. — Ты всё сделал правильно. Если бы попробовал спасти всех, то погиб бы с ними, только куда более мерзко и жутко, — тут она повернула голову в его сторону. В глазах девушки стояли слёзы, но на лице, как на каменной маске, всё ещё играла лёгкая полуулыбка. — Спасать всех — удел героев, а на войне героев не бывает. — Может, ты и права. Но… Я никогда не прощу себе этого, — молодой человек вздохнул, переведя взгляд на свои ноги, свисающие над далёкой землёй. — Ни ты, ни я не сможем простить себе не только эти три — десятки, сотни смертей. Не знаю, как ты, но я больше не могу смотреть честным людям в глаза. Они ведь искренне считают меня хорошим человеком, — на миг на её лице появилась гримаса боли, и она отвернулась, пытаясь совладать с чувствами. Повисло неловкое молчание. Никто не шевелился, не говорил, оба точно дышать перестали. Ветер слегка колыхнул короткие волосы девушки и пропал так же быстро, как появился. И снова только ночь, пустота — раздирая тело клешнями, она проникала внутрь, в самую душу, и стягивала её в тугой узел, не позволяя вдохнуть. Девушке казалось, что внутри неё не осталось ничего — лишь страх, боль и бездна, будто она сама превращалась в ничто. Мучительно, медленно исчезая, растворяясь в воздухе. Удивительно, что она всё ещё могла коснуться себя. Нет, не себя, своего тела. Её уже нет. Девушка сжала в руке ткань блузки, прямо там, где должно быть сердце. Она отчётливо ощущала ритмичные удары из глубины. Тук-тук-тук, тук-тук-тук, тук-тук-тук. Чувствовала, как вздымается грудь под рукой. Вверх-вниз, вверх-вниз. Девушка усмехнулась. Она слышала, чувствовала, что живёт. Ощущала, понимала, но не верила. — А с тобой что было? — спросил парень. Девушка снова тряхнула головой в попытке совладать с собой, легко улыбнулась. Что с ней было? Нет, что с ней сейчас — вот это правильный вопрос. Она сжала кулаки до красных полумесяцев на ладонях. Все эти годы стали её собственным адом, и этому ужасу не было конца. — Ничего особенного, — ехидно повторила девушка за юношей. Однако он, похоже, этого не заметил, либо сделал вид — на самом деле ей не было до этого дела. Теперь ей уже ни до чего нет дела. — Я попала на фронт несовершеннолетней. Наверное, понимаешь: подделка документов… Меня взяли медсестрой в *** полк. Помогала, как могла. У меня не было ни оборудования, ни чего бы то ни было ещё необходимого врачу, но одна женщина меня учила. Она работала в больнице ещё до войны. Все, кого я спасла, на самом деле должны сказать спасибо ей. Без неё мы точно погибли бы, — девушка снова бросила взгляд на парня. Он же пытался смотреть куда угодно, но только не на неё. Она отвернулась к небу. — Не знаю, что с ней стало. Одни говорят, что её перевели, а другие — что умерла. Но, как бы то ни было, она многое сделала для победы. Может, не так много, как удостоенные звания «героя», но всё равно много. Поначалу я была медсестрой в госпитале, но из-за недостатка в полку полевых врачей, я заняла место недавно погибшей. Меня научили стрелять, и я стреляла. Без жалости. Без сомнений. Как не человек. — Разве кто-то может остаться человеком после войны? — вдруг перебил молодой человек. Голос его был странно глух, словно он не говорил, а шелестел, как ветер. — Кто-то может, — возразила девушка. — Кто-то сильный. Сильные люди всегда остаются людьми. В этом и заключается их сила. — Только вот этих сильных заметно меньше, чем слабых, — продолжал он. — Сильные могут помочь слабым. — А могут и не помочь. — Могут и не помочь, — согласилась она. — Но какие же они сильные после этого? Парень промолчал, так что она решила продолжить: — В ** году я познакомилась с несколькими солдатами. Заметили меня, когда в одиночку бродила по лагерю, пригласили посидеть у костра с ними. Был тяжёлый день, хотелось выговориться кому-нибудь — вот и согласилась. Вскоре это вошло в привычку. Они звали меня каждый вечер, и мы собирались, говорили о ерунде, пели песни, ели. В общем, старались отвлечься, отделаться от мыслей о войне хотя бы ненадолго. Однажды один из ребят спросил: — О чём вы больше всего мечтаете? Все у костра ненадолго замолчали — пытались вспомнить свои довоенные мечты, наверное. Один из нас, Гриша, тихо ответил: — Я мечтаю небо увидеть. Чтобы чистое и голубое, а не вот это, — он указал рукой на серо-красное подобие неба, которое каждый день то и дело рассекали самолёты и снаряды. — Это мы все хотим, — сказал тот, что спросил. — А вот ты, — он обратился ко мне. — Ты чего хочешь? — Даже не знаю… — я задумалась. — Наверное, позволить себе стать девушкой. Хочу быть слабой, хочу смотреть глупые журналы с платьями и сумками. Хочу переживать только о моде и любви. Хочу стать простым человеком, простой девушкой, — последние слова я произнесла полушёпотом. Все ребята смотрели на меня с искренним сочувствием. — Вот кончится война, — вдруг сказал Гриша, — и сможешь так хоть каждый день. Зуб даю! — Я тогда была наивная, поверила ему и стала ждать. Ждала-ждала… да зря всё… — девушка опустила голову и поджала коленки под себя. — Тот, кто спросил про мечту, погиб на следующий день. Было нас шестеро — стало пятеро. Прошёл месяц — и вот мы уже сидели вчетвером. Неделя — втроём. Мы с Гришей держались дольше всех, но… за два дня до победы у костра сидела уже только я, — она вытерла нахлынувшие слёзы тыльной стороной ладони. Дрожащий голос не поддавался. — Война никого не щадит. Он осторожно коснулся её руки и слегка сжал. Девушка продолжила сидеть, как ни в чём не бывало. Парень хотел было сказать ей, что ему жаль, как-то помочь, но не знал, как. Да и способны ли слова хоть на что-то? — Вчера я ходила навестить Гришу, — тихо сказала она, поворачивая к нему уже сухие глаза. — Я решила, что это нечестно, когда чьи-то мечты исполняются, а чьи-то нет, поэтому я рассказала ему о том, какое оно — мирное, чистое небо, — на несколько секунд пальцы девушки вцепились в его кисть. — Он был бы счастлив, — так же тихо произнёс молодой человек, сжимая её ладонь чуть крепче. — Да, ты смогла исполнить его мечту. — Наверное. У меня у самой давно уж нет никакой мечты, — добавила она голосом, спокойным до мороза по коже. Ровным, тихим и таким будничным, что он невольно содрогнулся. С каждым её словом страшная истина становилась всё ближе, всё чётче, но он с ужасом отгонял от себя эти мысли, отказываясь не то, что верить — думать о подобном. Молодой человек ещё раз, но уже гораздо внимательней оглядел девушку. Уверенность, безмятежность, не покидающая лица улыбка. Ни слёз, ни криков — никаких признаков того, что она прошла через ад. Ему она виделась скорее человеком, смирившимся с войной, нежели прошедшим через неё. — Что с тобой? — осмелился спросить он после гнетущего молчания. — Ничего особенного, — с насмешкой ответила девушка. — Не ври, — юноша сел ближе, почти вплотную, и посмотрел ей прямо в глаза. — Не ври мне. Не здесь и не сейчас. Пожалуйста. — Нет, — отрезала она. Парня ошеломила подобная резкость, но девушка не обратила на это внимания. Вместо этого она снова обратила свой взор к небу. На улице стояла непроглядная темнота. Даже дороги не освещены: фонарей тут не водилось. Если они хотели вернуться домой, то нужно было отправляться сейчас. Но она не хотела. Девушка посмотрела вниз. Из бездны торчала крыша дома напротив, но ничего больше. Ничего и никого. Молодой человек оглянулся назад, на выход к лестничному пролёту. По-хорошему, стоило бы уже спускаться, но он не хотел оставлять её, бросать тут совсем одну. Однако юноша понимал, что не может остаться. Если бы он был сильным, если бы он мог ей чем-нибудь помочь и не навредить при этом… всё точно сложилось бы иначе: не сидели бы они сейчас на крыше, смогли бы даже обняться. Парень ломался, ломался с громким треском под грузом войны. Каждый, кто знал его, слышал этот хруст, слышал, как ломаются его кости, — но и они сгибались и погибали под тяжестью, которая выпала на их долю. Не всем довелось вернуться, однако те, кто смог, на веки вечные были сломаны и безжалостно разорваны на куски. И сейчас юноша особенно остро ощущал свои раны и переломы. Сейчас, когда он смотрел на неё, когда держал её за руку и знал, что будет дальше. И бездействовал. Вот уже снова слышит, как что-то в его и без того искалеченной душе бьётся и осыпается. Осколки режут тело изнутри, оставляя глубокие шрамы, которые вряд ли когда-нибудь заживут. Парень отвернулся, не находя в себе силы смотреть на девушку дальше. Он просто не сможет. — Не спасай меня, — вдруг сказала она, и он обернулся. Девушка спрятала лицо в коленках и сплела его пальцы со своими в замок. — Не спасай мертвых, спасай живых. — Но… — хотел было возразить он, однако девушка перебила: — Душа всегда умирает первой. Её гибель никогда не бывает простой. Душа умирает первой — первой и самой ужасной смертью, — она отпустила его и встала. Парень поднялся вслед за ней. Он мог лишь молча внимать её словам, смотря куда-то вдаль. — Не заставляй меня жить дальше. Не ты ли говорил, что жизнь без души — всё равно что ад, самая ужасная пытка? Ты всё правильно делаешь, не сомневайся. Никогда, — последнее слово она произнесла одними лишь губами и нарисовала пальцем на ладони юноши. — Уже темно, тебе пора уходить, если не хочешь заблудиться, — добавила она, улыбаясь на прощанье. Молодой человек сжал в руках кофту, чувствуя, как с каждым словом его душа разбивается вдребезги. Ни один ювелир уже не смог бы склеить её части. Он сдержанно кивнул и развернулся. Всем своим телом парень ощущал её взгляд. Он знал наверняка: её глаза сейчас так тоскливы от тлеющей надежды, они молят помочь. Однако она была права. Юноша не сможет спасти её. Не сейчас, когда он и сам нуждается во спасении. Шаг, другой, третий — и вот его рука уже лежала на дверной ручке, готовая в любой момент двинуться вниз. Не выходит. Нет, он просто не в состоянии выйти, не сейчас. Внутри себя парень подавлял сильное желание обернуться: он ей не поможет. Сзади послышался шёпот: — Позволь мне умереть… Он обернулся, но девушка была далеко. Там, у самого края. Молодой человек не мог услышать её. Он открыл дверь и перешагнул порог, не отпуская ручку. Хлопок. Мужчина не сразу понял, что произошло. Позади него — закрытая железная дверь. Внизу — густой мрак, сквозь который еле проступают контуры ступенек. Никого и ничего. Только лестница вниз.