***
Королева Каэнрии попросит его разрешения заняться садоводством на его виноградниках... Крепус вообще-то был рад предложению Мальвики, хотя больших надежд не возлагал. С падением Каэнрии, с которой у Мондштадта были обширные торговые связи, винокурня потеряла примерно пятую часть прибыли, и Крепус пока не понимал, что как делец он будет с этим сделать. О кризисах он знал очень много и справляться с ними умел быстро благодаря и собственному опыту, и опыту нескольких поколений до него. Но никто никогда не готовил его к буквальному исчезновению целого королевства. Пусть вклад одного человека не восполнит ему утерянную торговую связь, стремление самостоятельно зарабатывать деньги Крепус всегда очень ценил. К тому же, думал он, это отличный повод подобраться к ней поближе и узнать что-то про Дайнслейфа. – Нет-нет, – снова прерывает Мальвика, – все, что касается возделывания и посадки, я буду делать сама. Спасибо, Лорд Рагнвиндр, – поблагодарив, она покидает кухню, не дожидаясь ответа. На следующее утро Крепус замечает ее за особняком, на участке, где раньше росла трава. Мальвика вскапывает землю прямо так, в своем платье, еще помнившем придворные интриги королевского дворца Каэнрии, и делает она это столь аккуратно, что подол почти не касается земли, хотя на ней надеты рабочие ботинки, а туфли стоят в сторонке. Словно почувствовав на себе взгляд, Мальвика поворачивается и видит его. Позволяя себе несколько мгновений посмотреть в глаза женщине, чей сын и муж любили его сына, Крепус первым прерывает зрительный контакт и молча уходит в дом. Оставшееся время он наблюдает за ней из окон своего кабинета. Закончив вскапывать место для посадки, Мальвика ограждает его досками, соорудив нечто среднее между клумбой и грядкой. Затем, аккуратно присев на корточки, она делает лунки, садит семена и закапывает. Будучи слишком далеко, чтобы увидеть процесс, Крепус представляет ухоженные оливковые руки, уверенно, но бережно работающие с землей. Закончив, Мальвика отряхивается, переобувается и спокойным шагом следует в дом, выглядя немного чужеродно в пейзаже винокурни. Крепусу хочется рисовать.***
Мальвика выходит за завтраком в одно и то же время, рано утром, когда Кэйя и Дилюк отсыпаются после того сумасшествия, которое они творят друг с другом ночами. Так она точно знает, что не наткнется на них. С Крепусом они обмениваются пожеланиями доброго утра и взглядами, полными взаимного интереса. За все время, проведенное на винокурне, силуэт Крепуса стал привычен глазу – сидящий за завтраком, с чашкой кофе и газетой, выходящий из повозки, стоящий перед окном в кабинете, смеющийся в окружении горничных, немного флиртуя. Мальвика рассмотрела яркие глаза за стеклами очков, приятное лицо с классическими чертами. Крепус – второй мужчина за всю ее жизнь, который вызывает у нее подобное любопытство. Второй после Дайнслейфа, который будучи еще совсем юным воином, принцем, побуждал ее так разглядывать, изучать, впитывать в себя облик другого. Крепус нисколько не похож на Дайнслейфа. Он не так высок, и он не воин; он мягок, спокоен, полон жизни, несмотря на серебряные пряди, понемногу заменяющие медь. Мальвике хочется снять безупречно сидящий на фигуре костюм и посмотреть, какой он под ним – наверняка на его теле нет шрамов и вмятин, больших и твердых мышц. Крепус, однако, не кажется хилым или старым: он в хорошей форме, при том аристократически изящен. Сам Крепус наблюдает за ней, не снимая очков, когда она дает негласное разрешение рассмотреть себя, делая вид, что не замечает его взгляда. *** – Предлагаю сделку, – внезапно даже для самой себя озвучивает Мальвика, входя в столовую. – Я начну продавать выращенное и буду выплачивать аренду земли. И вам даже не придется беспокоиться о моей одежде. Удивившись, Крепус откладывает газету в сторону и улыбается, приподняв бровь: – Откуда такая уверенность? – как бизнесмен с огромным опытом, он знает поэтапно процесс подготовки к подобным вещам, однако он был бы дураком, чей опыт нескольких поколений ничего не стоит, если бы считал, что чистый энтузиазм и хорошая интуиция не способны выстрелить в нужное время в нужном месте. – Годы при дворе, Лорд Рагнвиндр, тоже своего рода конкуренция за влияние и расположение. С той лишь разницей, что вашими клиентами являются горожане, и торгуете вы условиями жизни, а выручкой являются налоги, – объясняет она. – А уж как сложно угодить высшим чинам... Впрочем, угождать уже некому, но для этого разговора я слишком трезва. Крепус снимает очки и задумывается над предложением. Мальвика молча рассматривает его, терпеливо ожидая ответа. Она видела много мужчин при дворе в Каэнрии. Аристократов, законодателей, банкиров, рыцарей – таких как Дайнслейф, но никогда таких, как Крепус (или Дилюк). Возможно, со смертью Дайнслейфа в ней тоже что-то умерло. Вернее, это что-то перестало иметь силу. То самое, из-за чего их правление было обречено на успех и богатство, а любовь – на вечность. Теперь оно, возможно, не связывает их, потому что один из участников сделки больше не выполняет свою часть договора. Возможно ли такое, что все, что было в ее жизни с того момента и до последнего вздоха Дайнслейфа, было ложью? Возможно ли, что ее любовь к Дайнслейфу была ложью? Дайнслейф – половинка моей души и это никогда не изменится, мысленно проговорила Мальвика. Как бы она не сопротивлялась этим мыслям, они все равно возвращаются. Встав из-за стола, Крепус озвучивает свое решение: – Согласен, – он протягивает руку, Мальвика в ответ протягивает свою, и они легко сжимают кисти друг друга. От Крепуса приятно пахнет только что выпитым кофе и мужским парфюмом – таким вкусным, что хочется коснуться носом его шеи и дышать, одновременно с этим почесывая ему затылок. Возможно, он замурчал бы, как большой рыжий кот. Улыбаясь собственным мыслям, она думает «почему нет?», поднимает взгляд, затем переводит на губы, медленно приближаясь. Крепус тоже подается вперед. Он кладет ладони ей на бока, а Мальвика – ему на плечи. Впервые за долгие дни горя, ужаса, а затем безжизненной апатии мужские объятия и поцелуи оказываются именно тем, в чем она нуждается. И теперь ей хочется больше этого целительного контакта. – У вас скучно, – дерзко говорит она и целует над колючей бородкой. – Приходите в мои покои, как стемнеет. Сегодня мы одни.***
Она приходит. Тихо скрипнув дверями, проходит босиком, в ночной сорочке до щиколоток, умудряясь выглядеть одновременно нагло и смущенно, словно кошка, накануне стащившая с кухонного стола рыбину, зная, что к вечеру можно будет снова попасться на глаза хозяину и просить ласки. В спальне стоит стол, работу за которым Крепусу освещает причудливая долговечная лампа из Фонтейна. Крепус на мгновение поднимает взгляд, лишь для того чтобы обозначить, что он принял во внимание ее приход. – Думала, вы уже спите, – с вызовом в голосе произносит Мальвика, – возраст все-таки. Крепус коротко смеется на это, не отрываясь от работы. Эту игру он хорошо знает. – Добиваетесь какого-то определенного обращения с моей стороны, не так ли? – все еще не поднимая головы, спрашивает он. – Возможно, – уклончиво отвечает Мальвика, чтобы не выглядеть слишком отчаявшейся. – Я вас услышал, – деловито произносит Крепус и наконец сворачивает работу. Перед ней не тот мужчина, с которым она провела всю жизнь, движения и настроение которого просчитывала с точностью до секунды, поэтому Мальвика впадает в легкий ступор, не понимая, чего ждать и что делать. Крепус же, будучи гостеприимным хозяином, решает взять все на себя и развлечь гостью в своей манере. Мальвика позволяет прикасаться и целовать там, где ему хочется. Сама она постепенно включается в процесс, начиная изучать его тело привычными для себя движениями. Награда за терпение ей достается более чем достойная. Крепус хорош – держит крепко и бережно, словно хрусталь, но трахает быстро и глубоко. Разум Мальвики один за другим наполняют различия Крепуса и Дайнслейфа. Первое, на что она реагирует, – это рост и телосложение, и это она заметила еще во время их поцелуя в столовой. Сейчас она привыкает к тому, как комфортно быть под ним, ведь он не такой тяжелый, как Дайнслейф. Он приятно ощущается в ее руках, потому что не такой большой, как Дайнслейф, и она не чувствует себя такой невероятно миниатюрной и слабой, как с мужем. Крепус немного неуклюж, потому что не может взять весь ее вес на себя и располагать ее как ему вздумается, но он ведет – и это совершенно по-новому привлекательно и мило, по мнению Мальвики. Уже сейчас она понимает, что в чем-то Крепус лучше – например, в том, что нравится женщинам, ведь Дайнслейф, несмотря на их долгий и крепкий брак, был как будто более искушен в мужских ласках. Возможно, ей следовало бы злиться на Дилюка, но почему-то этой злости не было. Есть вещи, в которых Крепус проигрывает – он, по ее мнению, чересчур деликатен. – Будьте джентльменом, лорд Рагнвиндр, не оставляйте даму с чувством пустоты, – шепчет она в порозовевшее ухо, не позволяя ему выйти и заставляя кончить внутрь. Эта женщина, думает Крепус, сведет меня с ума. Одного раза ей оказывается ожидаемо недостаточно, и второй раунд Мальвика, оседлав его, выкладывается с большей энергией и аппетитом: теперь ее очередь прикасаться и изучать, двигаться так, как ей больше всего нравится, пока Крепус с интересом разглядывает ее снизу-вверх. После она мгновенно засыпает у него на плече, оставляя его с лестным чувством легкой использованности.***
Мальвика знает, что она плохая мать, и стыда за это в ней никогда не было и, возможно, уже не будет, не перед Кэйей. Уж точно не после того, как он лишил ее Дайнслейфа и приволок в эту деревню, где она не знает куда себя девать и как дальше жить. И во всем этом, первые за многие годы с ней начинает происходить нечто, отдаленно напоминающее материнство. Что-то о том, что твоему ребенку – раз уж он упрямо доказывает свое право на жизнь – должно доставаться все самое лучшее. А на это лучшее кто-то положил глаз. Девчонка, которая бездельничает и часами грезит о капитане. Чертова Донна. Хочется подойти и хлопнуть ее по щекам, сказать, что ей до него как до Селестии, забудь о нем, черт возьми, и займись чем-нибудь полезным. Вот кого нужно поселить с этими двумя, чтобы трахались как кролики у нее под ухом, глядишь бы и расхотела капитана. Такой точно тебе не по зубам, глумливо думает Мальвика. А вот Кэйя, как бы нелюдим он ни был, смог влюбить его в себя, и Мальвика чувствует за него какую-то извращенную гордость. Зелье быстрого роста от Альбедо помогает ей вырастить капризные каэнрийские розы за считанные дни, аккурат перед формированием бутонов – процесс цветения ей нужно проконтролировать самой: целью было вырастить цветы, точь-в-точь такие же пышные и яркие, как в ее оранжерее во дворце. Все удается, и еще через пару дней она уже продает первую партию за неплохие деньги – этого хватит на аренду и пошив нового платья. – Плата за аренду, – беззастенчиво зайдя поздно вечером в спальню Крепуса, она протягивает мешочек с морой. Ей кажется странным, что он так легко пускает ее в свою спальню. Вероятно, более важной комнатой в особняке считается его кабинет – Мальвика никогда не бывала внутри и лишь мельком видела, что там, когда оттуда выходили деловые партнеры Крепуса, Дилюк или Кэйя. Почти всегда двери закрыты. Мальвика предполагает, что в кабинете хранятся важные документы и, возможно, деньги. Это смешно, вряд ли Крепус думает, что ее интересуют деньги. Но доверия ей здесь нет – шпионка, верна тому, кто виновен, и не выдает его секретов, плохая мать. И вероятнее всего Крепус спит с ней для того, чтобы выведать что-то о муже. Она ценит его старания и ум, но есть вещи важнее сиюминутного утешения, которое он ей дарит, а именно – клятва верности. Также беззастенчиво Крепус высыпает деньги на стол и считает. – Этого более чем достаточно, Ваше Высочество, – поправив очки, произносит он, – поражаюсь вашей предприимчивости. – Более чем? – игнорируя комплимент, переспрашивает она. – Значит ли это, что я могу рассчитывать на скидку? Крепус начинает прибирать стол, аккуратно складывая бумаги и письменные принадлежности в ящики стола, после чего, деловито поправив очки, хлопает ладонью по столу в приглашающем жесте. Мальвику этот подход забавляет – то, как Крепус, вечно занятой, переключается на нее словно на другую работу. Она послушно подходит, усаживаясь на край, и кладет руки ему на плечи. – Это для вас привычно? – как бы невзначай спрашивает Мальвика, имея в виду то, как охотно и быстро он приготовил пространство для их досуга. – Часто принимаете гостей и развлекаете вот так? – Женщин – нет, но полагаю, будет даже удобнее, – отвечает он, задирая платье и проводя ладонями по ногам. Мысленно Крепус забавляется выражением на ее лице. Вообще-то он уже довольно давно не «развлекает» на винокурне никого. – А я уже успела подумать, что вы другой, – с шуточным вздохом говорит Мальвика. – Конечно, другой, – почти шепчет Крепус ей на ухо, словно давая обещание, и ведет носом по коже, но затем откровение сменяется прежней игривостью. – А что, уже ревнуете? А еще, в отличие от него, я хорош в обоих любовных искусствах, мысленно добавляет он. Говорить о таком вслух ему не положено по возрасту, тем более он способен доказать делом. – Мне привычно, – с вызовом говорит Мальвика. Крепус, конечно, знает их историю, ведь Дилюка их брак касался напрямую, и он многим делился с отцом. – И это не портило нашу любовь. Неясно, имеет ли она в виду свою ревность или то, что приходилось делить мужа почти поровну с другим мужчиной. – Я бы не посмел сомневаться, – тон откровенности снова повышается, – однако сейчас я всего-навсего с вами честен. И он правда честен. Но еще он мысленно ставит галочку в графе напротив «верность мужу». При том, «верность» в уникальном понимании конкретно этой женщины. Мальвика демонстрирует отчаянную ненасытность – ей словно мало кожи, мало тела. Крепус полностью одет и по-джентльменски не лезет под лиф, оглаживая лишь бедра и колени. Мальвику это немного раздражает. Спала она крепко лишь в тот раз, когда они впервые провели ночь вместе и она имела наглость остаться, уснув, прижавшись к обнаженному телу не своего мужчины. Когда Дайнслейф уезжал на войну, она и вовсе почти не спала, хотя и знала, что любое их решение обречено на удачу, а любая военная кампания – на победу. Также она знала, что походное ложе с ним делит в этот момент другой и утешает его ничем не хуже. В этом не было справедливости, но Мальвика принимала своего мужа и была с ним безоговорочно счастлива. После секса на столе она уходит в свою спальню.***
Их свидания стали частыми, и момент обнаружения их связи Дилюком и Кэйей был лишь вопросом времени, однако пока что удавалось держать все в тайне. Возможно больше потому, что те были заняты друг другом так, что даже при желании нужно было бы постараться, чтобы привлечь их внимание. Мальвику раздражала сама мысль о том, как далеко Кэйя сует свой нос и что она снова останется крайней, потому что позарилась на любимого мастера Крепуса. Хотя это Кэйя отнял у нее ее любовь и теперь претендовал на Крепуса. Его привязанность к принцу совсем не была секретом, и Мальвика, на удивление, чувствовала облегчение. Наконец принц перестал быть таким жалким и неприкаянным, в чем, конечно, была заслуга и Дилюка. Но раздражало то, с какой легкостью Крепус полюбил его и каким счастливым это его делало. Раздражало, как, кажется, ни у одного чертового мондштадтца из всех, кого она знала, не было никаких проблем с тем, чтобы буквально обожать принца, хотя он был им никем! Оставалось лишь надеяться, что Кэйя узнает о них нескоро. Однажды утром Крепус постучался в ее комнату, чтобы передать сверток с подарком – новое платье, пошитое по меркам каэнрийского, которое он незаметно взял из прачечной. Красивого лимонного цвета, с мондштадтскими мотивами в вышивке, но все же длинное, как предпочитала Мальвика, из более легкой ткани и с глубоким декольте. Крепус вежливо постучался и ждал у двери около минуты. Уже было думал открыть дверь сам и оставить сверток на ближайшей поверхности, но Мальвика все-таки открыла, представ перед ним уже собранная и готовая к завтраку. – Я помешал? – тактично интересуется Крепус. – В любом случае, я лишь хотел передать вам подарок, возьмите. Мальвика долго смотрит на него, и, кажется, думают они об одном. – Зайдете? – спрашивает она, уже зная ответ. Она не может позволить себе спать в его объятиях, но заполучить его в свою постель и позже наслаждаться запахами его масла после бритья, парфюма, шампуня и вкусного мондштадского мыла и его самого – этого она не упустит. Крепус ничего не отвечает, с аристократической грацией нырнув в комнату и защелкнув за собой замок. Надолго растянуть их встречу не получится, но до того, как принц с капитаном проснутся, времени хватит. Он расстегивает платье. Мальвика не возражает, вскоре оставшись совершенно голой и пытаясь снять с Крепуса намного более замысловатые предметы одежды с хитрыми застежками, способными конкурировать с теми, что пришивают на бюстгальтеры лучшие портные Тейвата. Крепус почему-то не торопится, он рассматривает и трогает ее – берет в ладонь грудь, слегка сминая, на пробу потирает сосок большим пальцем и слышит отчетливый вдох. Чувствительные. – Вы кормили грудью? – спрашивает он и одновременно потирает пальцами оба соска. – Недолго, – отвечает она со сбитым дыханием. Крепусу в голову сразу приходят мысли о том, как, должно быть, рано принц был отлучен от груди и лишен материнского внимания, но он оставляет их на потом. Сняв остатки одежды, он ведет их к кровати. После первого раза им больше не доводилось делать это так, в основном было недолго и примерно одинаково: у Крепуса в спальне, на столе или в постели, один раз в столовой – Мальвика опустилась на колени под столом между его ног и сделала все быстро и тихо, и только после этого они принялись за завтрак. Завершив трапезу, Мальвика поблагодарила вернувшуюся в кухню Аделинду, глядя Крепусу в глаза: – Завтрак был очень сытный, благодарю. Аделинда. Чтобы изобразить смущение, Крепус поднял газету повыше, почти полностью закрывая лицо. Или не изобразить. – Если бы я не знал о чудесах каэнрийской алхимии, то решил бы, что вы хотите от меня наследников, – тихо и низко говорит Крепус, оглаживая низ живота Мальвики. Он, конечно, имеет в виду то, что она предпочитает, чтобы он кончал внутрь. Мальвика же поражается тому, как в этой деревне непопулярна контрацепция. Будет что обсудить с Альбедо. Она ничего не отвечает, хотя между ног становится чуть горячее и влажнее. После рождения Кэйи о детях не было и речи, но из уст Крепуса это звучит эротично. Обласканная, Мальвика берет инициативу в свои руки, меняется с Крепусом местами и устраивается между его ног. Внезапно откуда-то сверху слышится глухой стон. Затем еще один, и еще. – Черт, – тихо ругается Крепус. Эрекция спадает почти сразу. Мальвика злится и хочет продолжить назло, начинает упорно надрачивать ему и уже опускается лицом к паху, но Крепус останавливает ее. – Стойте, нет, – торопливо произносит он. Мальвика выпрямляется. От ее решительности еще пару минут назад он бы возбудился. – Уже не получится, я не могу, когда... кхм, – смущенно признается Крепус. Мило, думает Мальвика, глядя на то, как он покрывается легким румянцем. – Все же это мой сын. Напоследок клюнув его в губы, Мальвика начинает одеваться, а следом за ней и Крепус. Он помогает застегнуть платье и кладет подбородок ей на плечо, щекоча кожу бородкой: – Есть одно хорошее место у реки, – говорит он. – Там живописно, и никто нам не помешает. Завтра после полудня.***
Кэйя узнаёт о них очень скоро. Они с Дилюком как на зло решили провести свидание в том же месте. Кэйя ожидаемо испытал, по мнению Мальвики, глубочайший для его хлипкой психики шок и был сильно подавлен. Дилюк занял его сторону. Крепусу впервые было больно от отношения сына. Рано или поздно дети должны понять, что их родители всего лишь люди, и если Кэйю жизнь этому научила рано и достаточно жестоко, то Дилюку удавалось избегать этого почти тридцать шесть лет. Больно было и от того, что не удалось попасть на присягу к Кэйе. Но Крепус не был бы собой, если бы надолго застрял в этом расстройстве: в конце концов он знал, как быть с нежными, влюбленными до беспамятства юношами, а еще он любил Кэйю как своего родного сына. И Кэйя всегда был особенно отзывчив к его заботе. Это подкупало и удивляло: в свои зрелые годы Крепусу выпала возможность снова быть для кого-то поддержкой и опорой. Кэйи с Дилюком, правда, порой бывает слишком много, но Крепус не противится вызовам. Даже таким. Кэйю все же удалось поздравить с посвящением в рыцари Мондштадта, когда они с Дилюком вернулись с церемонии. Крепус пригласил его поговорить в кабинете. Во время разговора он был честен, и Кэйя, кажется, его понял. – Вина тебе хватит, – усмехается он, забирает у Кэйи бокал и убирает вторую пустую бутылку. Кэйя забавно супится. – Давай, твой парень тебя, наверное, уже заждался, один не уснет, – продолжает дразнить он. Щеки Кэйи краснеют еще сильнее. Крепусу невероятно льстит, как хорошо Кэйя разбирается в алкоголе, а особенно – в вине. Дилюк все же никогда не был глубоко погружен в семейное дело. Крепус долго и крепко его обнимает, покачивая из стороны в сторону. – Все под контролем, не думай об этом, – успокаивает он. В разговоре Крепусу пришлось четко дать понять, что он прожил достаточно лет и знал, что и зачем он делал. Кэйя был ожидаемо пристыжен, и Крепус на мгновение испугался, что тот снова уйдет в себя, постарался смягчить эффект от собственных слов, хотя ни капли не жалел о том, что сказал так, как чувствовал. Кэйя заслуживал честности. Собственные ощущения не обманули Крепуса: Кэйя оказался готовым переварить эту честность. Что касалось Дилюка... Дилюку важнее всего состояние Кэйи, да и не то чтобы крепкие отношения отца и сына разрушились бы из-за произошедшего. Поэтому Крепус решил дать ему время. Такой уж его Дилюк иногда тугодум.***
Как и ожидалось, о свиданиях с Крепусом Мальвике пришлось забыть. Нянчиться с Кэйей, думала она, это приоритетная задача всех, кто с ним знаком. Что ж, это даже к лучшему. К ней вернулась ее бдительность она начала наблюдать. Магистр Варка посещал не только Дилюка. Он приехал на винокурню в отсутствие Кэйи с Дилюком и провел добрых полтора часа в кабинете хозяина дома. Проходя мимо, Мальвика слышала громкий мужской хохот. Ей было очень любопытно, но подслушивать она не могла – прежде всего, с Крепусом хотелось играть настолько честно, насколько это возможно, но и быть замеченной горничными за таким занятием было бы унизительно.***
В кабинете Крепуса Варка вальяжно сидит в мягком гостевом кресле, потряхивая ногой и оглядываясь вокруг, хотя помещение хорошо ему знакомо. – Принц неплохо освоился. Взял себе самое лучшее, что может предложить Мондштадт, – усмехается он. – Полагаю, что так. – отвечает Крепус. – Осваивается и правда хорошо. А насчет лучшего... С магистром Ордена, которому он теперь служит, ему точно повезло. – Да брось, – отмахивается Варка. Крепус переводит на него серьезный взгляд. – Это не просто лесть или похвала. Кэйя определенно умеет... испытывать. Он волевой парень, но его волю еще нужно уметь направить. И с тех пор, как он прибыл сюда в качестве партнера моего сына, я дорожу им. И я благодарен тебе. – Ну ладно, – Варка резко встает на ноги и идет к окну, – достаточно твоих терапевтических сессий, я по делу. Крепус смеется. Варка ненамного его младше, но совершенно по-ребячески не умеет принимать благодарность и комплименты. Крепус торжественно разводит руками, готовый слушать: – Прошу, введи меня в курс дела! Официально с Варкой они встречаются для информирования о мерах безопасности, экстренной помощи в стенах города, охране, перемещениях Крепуса и прочем, ввиду серийных убийств аристократии Мондштадта. Неофициально – во многом потому, что Варка долгие годы является другом семьи – Крепус в курсе всего, что касается расследования, знает в деталях о произошедшем в Каэнрии и о причастности Инадзумы. Как и полагается друзьям, они, бывает, обсуждают личную жизнь. Хотя в этот раз для Крепуса все смешалось. – Я решил помочь расследованию несколько необычным способом, – говорит Крепус уже после того, как они обсудили все новости. – И мне требуется, скажем, совет? От тебя, мой дорогой друг. На это Варка поднимает бровь. Но не дав другу начать читать нотации на тему того, что ему не стоит ни во что ввязываться, Крепус продолжает: – Я встречаюсь с Мальвикой. Вернее, мы просто занимаемся сексом, ничего- – Так значит ты трахнул маму, – перебивает Варка, расплываясь в улыбке. – И поэтому принц напился и барагозил? Он узнал? Дай угадаю, он застал вас прямо за этим? – не унимается он. – И не он один, – намекает Крепус. Варка звонко хохочет. – Мне жаль, что ты так вляпался, но я определенно за тебя рад, – с той же широкой улыбкой говорит он. – Благодарствую, – ухмыляясь, отвечает Крепус. – Мне действительно не на что жаловаться, хотя, признаться, мы с ней не были вместе уже довольно давно, и это немного омрачило мои будни. Варка все еще посмеивается, больше от искренней радости за друга. – И как? Крепус задумчиво прикрывает глаза, вспоминая, а затем открывает, и вид у него становится такой нахальный, какого Варка на нем не видел, кажется, годы. – Ну, знаешь, – пауза, – все как я люблю. Для Варки, который знает вкусы Крепуса довольно детально со времен, когда тому по возрасту еще не полагалось быть примерным джентльменом, все становится понятно без слов, и он лишь понимающе кивает. – Черт возьми, яблоко от яблони недалеко падает, – дразнит он. – Это не новости, – подмечает Крепус. – Старик, я чертовски рад за тебя, – говорит Варка, – но обиженное личико принца делает больно даже мне. – Тебе повезло не быть этому причиной, – без лишнего драматизма говорит Крепус. Варка умеет разрядить обстановку одним своим присутствием. – Все это как-то связано с твоей совершенно необязательной помощью в расследовании или- – Это и есть моя помощь в расследовании, – говорит Крепус и пытается сдержать свой смех от того, каким забавным становится лицо Варки. – Если серьезно, то Мальвика знает что-то важное. Во-первых, потому что она была его женой, во-вторых...Возможно, Дилюк говорил тебе о некой сделке, которую они с Дайнслейфом совершили. Варка внезапно становится задумчивым. – Удалось что-то узнать? – серьезно спрашивает он. Как только они вернулись к теме расследования, Варка немного мрачнеет, думая, вероятно, о тупике в деле. – Еще нет. Прошло не так много времени, и, как я уже говорил, мы на некоторое время остановились, мне нужно было наладить отношения с Кэйей. – Какой помощи ты от меня хочешь? – Что бы то ни было, говори, я приму любое твое наставление. – Ты знаешь главный принцип. Пусть все идет своим чередом и все само получится. Но... Может быть, я насмотрелся на этих двоих и у меня поехала крыша, но... Старик, ты не кажешься мне человеком, который делает это только ради информации или, упаси Архонты, во имя спасения Мондштадта. – Не только. – Она опасна? – Сложно сказать, – честно отвечает Крепус. – Сейчас кажется довольно безобидной, хоть и немного не в себе, но... Что мне удалось выяснить – это то, что у нее с мужем сильная связь, она все еще верна ему в мыслях, все еще как бы с ним, хотя и отдается без сожалений. – У меня нет выбора, кроме как позволить тебе это делать, – тараторит Варка, – нам катастрофически не хватает сведений, но... Повисает пауза. Крепус нервно поправляет очки, ожидая продолжения. – Не могу поверить, что ты вынуждаешь меня это произносить, но я переживаю, – словно сознавшись в чем-то плохом, пристыженно признается Варка и замолкает. – Хочется, чтобы ты был счастлив на старости лет, уж прости за прямоту, – все же говорит он, неловко отводя глаза. Повисает совершенно невыносимая для Варки пауза. – Я тронут, – говорит Крепус со скромной улыбкой, – но хочу, чтобы ты понимал, что я довольно счастлив. Возможно, это возрастное, но... Я живу в интересное время, и у меня есть все, о чем я мог бы просить. Включая такого друга, как ты. Варка молчит. Теперь Крепус открыто улыбается, глядя на беспомощного товарища, нервно дергающего ногой и демонстративно смотрящего в окно. – Но если ты так настаиваешь, мы можем вернуться к нашему юношескому пари и пожениться, – Крепус откровенно наслаждается смущением друга и продолжает. – Я обещаю, что буду счастлив до конца дней, а ты сам не пожалеешь: я богат и хорош в постели. – Еще плюсы? – спрашивает Варка. Крепус видит, как тот борется со смущением, и пытается держать лицо. – Будешь Дилюку отцом, – с самым серьезным выражением лица добавляет он, изо всех сил стараясь не рассмеяться от сказанного. – Спасибо, воздержусь, этой семье хватает извращенных связей и без меня, – уже красный как рак отзывается Варка. Крепус наконец позволяет себе расхохотаться. – Ну, не то чтобы влечение к женщинам, у которых все тело в Глазах Бога, – это что-то обыденное… – Архонты, я прямо чувствую, что ты хочешь, чтобы тебе надрали зад в поединке! – Прости-прости, – отсмеявшись, говорит Крепус, – не смог удержаться. Пожалуйста, не пиши на меня жалобу за харассмент, – добавляет он, на что Варка устало, но таки посмеивается. Обычно консервативные аристократы любят время от времени поднять вой по поводу того, что глава клана Рагнвиндров кого-то совращает, подкупает, шантажирует и прочий бред. У них никогда не находится доказательств, а с такими жалобами в Орден ни разу не обращались непосредственно те, с кем у Крепуса были интимные связи. – За некоторое вознаграждение я готов быть хороши мальчиком и держать язык за зубами, лорд Рагнвиндр, – внезапно картинно подыгрывает Варка. Оба заливаются смехом. Варка снова становится серьезным. – А что насчет… Разве тебя не пугает, чем может обернуться эта затея с Мальвикой? – О, я думал о возможных сценариях и не нашел в них ничего такого, с чем я не имел дело в своей жизни. Не считая, что ж, более трагичных, о которых, как ты понимаешь, думать нет смысла – ведь мы все когда-нибудь умрем и все в этом духе.***
Выходя из кабинета, Варка натыкается на вороватый взгляд очень знакомых глаз. Но это не принц, а Мальвика, он видел ее раньше. И как он раньше не догадался? – О, – Варка узнает новую торговку, – Ваше Высочество, так это вы. Он протягивает руку, Мальвика растерянно протягивает свою, и Варка легко сжимает ее небольшую ладонь. – Рада наконец с вами познакомиться, магистр Варка. – Просто Варка, пожалуйста, – просит он. – О ваших розах все аристократы говорят, поделитесь секретом? – Боюсь, что нет, – с очаровательной улыбкой отвечает она, – не в моих интересах выдавать свои секреты. Само собой, думает Варка. Он покидает винокурню с противоречивыми чувствами.***
В том ли дело, что Мондштадт – королевство свободы, или это просто эксцентричность магистра Ордо Фавониус, Мальвика не знает, но жест ей приятен. Крепус, впрочем, тоже пожимал ей руку, когда они заключили сделку. Убийства лордов Мондштадта не волновало Мальвику ровно до тех пор, пока она сама не догадалась, что следующими могут стать Дилюк или Крепус. Меньше всего ей хотелось, чтобы смерть снова подходила к ней настолько близко. Лорд Рагнвиндр слишком ценен для нее – не факт, что она встретит еще хоть кого-то стоящего ее внимания. Смерть Дилюка тоже невыгодна ей – принц останется один и постепенно сойдет с ума, и ей придется иметь с этим дело. Идея защищать Дилюка была смехотворна: он справится сам, к тому же, насколько Мальвике известно, Кэйя овладел магией, которая позволит ему защитить своего любовника от очень и очень многого. Варка… Он был косвенно ценен, но не входил в круг ее влияния, и оставалось лишь надеяться, что магистр достаточно осторожен и силен. В ее досягаемости оставался лишь Крепус, и он же был важнее всех.***
Крепус не имеет ни малейшего понятия, как, а главное, о чем ему спрашивать Мальвику. Ему стало очевидно, что выстраивать доверие и доставлять удовольствие, после чего начинать аккуратно спрашивать о муже – совершенно не рабочая стратегия с кем-то настолько же умным и хитрым, как он сам. Поэтому он даже не стал пробовать. Но он пообещал Варке. Чтобы ближе узнать Мальвику, Крепус решает подпустить ее ближе. Он пишет ей записку, в которой приглашает с наступлением сумерек на ужин и шахматы. Закуски к свиданию готовит сам, мешаясь Аделинде на кухне. – Хороший выбор, – комментирует она. – Думаешь? Постарался выбрать что-то не слишком тяжелое. – С шашлычками угадали, Ее Высочество, как и юный принц, их очень любит, а мы как раз давно не готовили. – О, замечательно. Но я не знаю, какой десерт выбрать: блинчики не подойдут на такой поздний час... – Есть один подходящий рецепт, я думаю, Ее Высочество еще не пробовали это блюдо – совершенно легкое, то, что нужно на вечер. Аделинда рассказывает рецепт подпеченных закатников со взбитыми сливками и обещает сама подать к нужному времени. Перед встречей Крепус решает не утяжелять свой облик ни одним из парфюмов и просто принимает быструю ванну, бреется, оставляя бородку, переодевается в свежую рубашку и брюки, которые, со слов Варки, подчеркивают его задницу. Волосы Крепус собирает в простую нетугую косу, а на руки не надевает ни кольца, ни перчатки. Мальвика стучит, кажется, сразу, как только угасает последний луч заката, одетая в подаренное им платье. Оно ей безумно идет, и эго Крепуса стремится за пределы винокурни от осознания того, какой хороший у него вкус и меткий глаз. – Выглядите восхитительно, – мягкий поцелуй в щеку. Мальвика еле уловимо пахнет цветочным отваром для ванны и ничем больше. – А вас нечасто увидишь настолько... не в пуговицах, – на это Крепус улыбается и ведет ее вглубь комнаты, где к середине сдвинут накрытый стол: куриные шашлычки для Мальвики, несколько видов брускетт, графин с соком и бутылка одуванчикового вина. На кровати лежит расписанный иероглифами деревянный ящичек с вставками из ярко-желтого камня – внутри, по-видимому, лежат шахматы. Сначала Крепус хотел предложить Священный призыв семерых, потому что играть в него с чужеземцами всегда интересно и весело из-за незнакомых сопернику карт и непредсказуемости партии. Но ему не хотелось напоминать Мальвике о погибших людях Каэнрии, поэтому он остановился на шахматах.***
Мальвика никогда раньше не была на свидании, для нее было в новинку выбирать мужчину, с которым она хочет проводить досуг и делить постель. Ее выдали замуж за Дайнслейфа, когда она была совсем юной и не то что не могла выбрать, кого хотела, но даже не знала, чего и кого ей хотелось. И хоть это и была любовь с первой встречи, все же изначально это не было ее волей. Родительской любви она знала не так уж много: ее растили для того, чтобы она стала женой будущего короля Каэнрии, а любовь, возникшая из таких прагматичных решений тогдашних правителей, стала огромным везением. С Дайнслейфом не было свиданий, лишь знакомство, через несколько месяцев после которого случилась свадьба, супружеское ложе, королевский двор и вынашивание наследника. Крепуса она выбрала. Выбрала смотреть дольше, чем положено скорбящей вдове, выбрала поцеловать и позволить делать с ней все то, что Дайнслейфу было позволено по праву рождения. И из-за того, что она сделала этот выбор, Мальвика была готова за него бороться. Если что-то пойдет не так, ей будет крайне сложно объяснить, зачем она взяла в спальню кинжал, но она ставила на свою ловкость. Все дело было в ее предчувствии. И это было разумно – позаботиться о безопасности Крепуса ночью. Мальвика не уверена в своих познаниях в области шпионажа, но этой ночью в особняке не будет Кэйи с Дилюком, а это может стать хорошим шансом совершить покушение. Также Мальвика наслышана о не самой лучшей подготовке рыцарей Фавониуса – они были расставлены вокруг винокурни, чуть в отдалении. Дилюк не был в Мондштадте год, и целый выводок юных рыцарей остался без качественного обучения, а опытные бойцы – без должного присмотра и поддержки навыков. На пару с Джин Гуннхильдр Варка все же не справлялся. Крепус смеется над тем, с каким раздражением Мальвика рассказывает про Донну – это кажется ему трогательным, ведь Мальвику не часто увидишь беспокоящейся о сыне. Это не совсем беспокойство в том виде, в котором обычно родитель волнуется о благополучии своего ребенка, но это примечательно. Крепус мысленно делает пометку рядом с именем принца. – Я удивлен, что она не видела их вместе, – говорит он. – Сомневаюсь, что после этого зрелища она продолжила бы испытывать столь нежные чувства к Дилюку. Мальвика звонко смеется. – Надеюсь, это скоро произойдет. Мне кажется, я не вынесу больше и дня разговоров о том, как же чертовски хорош Дилюк, – жалуется она. – Даже Дайнслейф не позволял себе подобного, а у него, как я слышу почти каждый день, был повод петь ему дифирамбы, – мрачно усмехается она. Теперь очередь Крепуса рассмеяться. Шутки про неразлучность и бесстыдство пары были неисчерпаемы и беспроигрышно забавны. Упоминания же Дайнслейфа он не ожидал. – Прошу прощения, – Крепус извиняется за свой смех, – я восхищаюсь вашей самоиронией. – Рада развлечь, – беззлобно отвечает она. На этом обсуждение темы заканчивается. Аделинда приносит закатники со сливками. – Адель, спасибо, как мне тебя отблагодарить? – Отдыхайте, я озвучу свою просьбу позже, – говорит она и оставляет их.***
Заканчивая четвертую по счету шахматную партию, они все разговаривают и разговаривают. В основном о Мондштадте, его жителях, природе, порядках, царящих в Ордене и в соборе Барбатоса. Мальвика глумится над престарелыми аристократами, с которыми ей довелось общаться на площади, а Крепус пытается угадать фамилию рода по ее описаниям. В какой-то момент Мальвика придвигается чуть ближе к нему, и он, понимая намек, тянется, чтобы поцеловать. Крепус не чувствует слишком сильного желания, но понимает, что Мальвика, вероятно, пришла не только за беседой и игрой в шахматы. Он не может точно сказать, было ли ее участие в беседах искренним или она ждала, когда дело дойдет до секса, но он готов ей это дать, хотя и не в полной мере. Он намерен закрепить их взаимоотношения привычным стимулом. К тому же, обхаживать таких женщин даже без очевидной выгоды для себя Крепусу всегда нравилось, и он не станет упускать такую возможность. Уложив Мальвику на спину, он сразу расстегивает пуговицы, чтобы снять с нее платье. Снимая платье, Мальвика тянет вниз и ремешок с ножнами и быстро и тихо закидывает под кровать, пока Крепус аккуратно вешает платье на спинку стула. – Главный приз сегодня не получите, Ваше Высочество, – он шепчет ей в ухо, – предпочту поработать ртом и руками. На это Мальвика, искренне позабавившись фразе, хохочет. – Все мужчины в Мондштадте такие? – спрашивает она, наполовину в шутку, а наполовину всерьез. – Вы должны знать, что я не поклонница неряшливых мокрых ласк, люблю член. Это интересно, думает Крепус. Среди женщин такое встретишь не так часто, и парочку таких он обхаживал так, как они предпочитали, но он любит вызовы. Может оказаться, что Мальвика просто не знакома с хорошими ласками язком. Не торопясь с решением, он останавливается на груди – целует и поглаживает соски, чередуя с осторожными сжатиями самих грудей – удовольствие, в котором он не может себе отказать, потому что последние пару лет секс с женщинами случался с ним нечасто, а перед Мальвикой перерыв был в несколько месяцев за неимением хоть сколько-нибудь интересных кандидатур. – Не нагуляли аппетит, значит? Таки возраст? – подначивает она. На это Крепус смеется так же беззлобно, как и в прошлый раз. – Я вижу, вы снова хотите, чтобы я припомнил вам это в виде некоторой грубости? – Для мужчины вы поразительно хорошо понимаете намеки, – довольным голосом отвечает она. – Опыт, – просто говорит Крепус. – Возраст, как вы любите говорить. И все же поскольку рот у меня вполне рабочий, я им воспользуюсь, а вы дайте знать, если будет совсем не возбуждающе? Закатив глаза, Мальвика все же соглашается и наконец разводит колени, позволяя Кепусу удобно устроиться между ними. Она выглядывает сверху и подмечает, как хорошо его задница смотрится в этих брюках – жаль, сегодня не получится как следует ее потрогать. Начинает Крепус с того, что ей привычно, и вводит внутрь два пальца, одновременно раскрывая ее губы своими и грубо целуя, сразу проталкивая язык – как она и хотела. Немного поласкав ее внутри двумя пальцами, он вскоре добавляет третий, уже зная, что ощущение легкого растяжения возбуждает ее еще сильнее. Мальвика начинает постанывать и ерзать. Отрываясь от ее губ, он постепенно опускается вниз, снова проходясь по соскам, всасывая и прикусывая, и наконец добирается до своей цели между ее ног. Он аккуратно раздвигает губы и немного дует на влажную смугло-розовую вульву. Крепус прижимается к ней ртом и, глядя Мальвике в глаза, начинает целовать словно так же, как обычно целует ее рот. Такая игра тоже оказывает мгновенный эффект: под его языком все сжимается, а живот Мальвики, который он поглаживает другой рукой, дрожит. Крепус еще не применил технику как таковую, а лишь поиграл с настроем. – Как жаль, что вы раньше не познакомили меня с ней поближе, – проговаривает он, наконец завершая свой поцелуй. – Мне она очень нравится. Могу продолжать? Хотя ответ он чувствует по ее дыханию и по дрожи бедер, Мальвика кивает. Он вводит внутрь сразу три пальца и припечатывается губами к клитору. Настойчиво и глубоко ласкает ее внутри, ртом сосредотачиваясь на крошечной жемчужинке под языком, стараясь не создавать неряшливую влагу, которую она не любит. В конце он ускоряет движения языка и пальцев, и оргазм, по мнению Крепуса, выходит у Мальвики довольно интенсивным – во всяком случае, она сжимается вокруг пальцев так же крепко и стонет так же сладко, как когда кончала от его скромного члена. Наконец закончив нежиться с ее чувствительной после оргазма вульвой – он все же немного увлекся, – Крепус неуклюже тянется за хлопковой столовой салфеткой и тщательно обтирает нижнюю часть лица. Еще одну салфетку он передает Мальвике, и та беззастенчиво обтирается сама, не сдвигая ног. Крепус стягивает с себя рубашку с брюками и, повесив вещи на другой стул, ложится рядом, обнимая Мальвику.***
Мальвика просыпается от холодной влаги и шума льющейся воды. Первое, что она видит, – темная фигура, нависающая над ними, и понимает, что хрипит Крепус, потому что незнакомец льет на него нескончаемый поток воды. Мальвика начинает звать на помощь и, не тратя ни секунды, хватает ножны и вынимает кинжал. Отталкивает нападающего и пытается ударить, но он явно сильнее. Крепус тем временем затихает. Времени мало. Мальвика бьет кинжалом, не целясь и продолжает звать на помощь. Лезвие отвратительно мягко входит в плоть, и незнакомец вскрикивает от боли и комнату внезапно освещает ярко-зеленая вспышка – Мальвика старается не поддаваться на отвлекающий маневр, но вспышка ослепляет, и она не может найти ее источник, чтобы что-то сделать, поэтому просто замирает, жмурясь. Она слышит, как незнакомец глухо вываливается из окна, через которое проник, после чего, судя по звуку, бежит прочь. Вспышка гаснет, и от нее остается легкое зеленое свечение, которое исходит из разбитого цветочного горшка с финиковой пальмой, в которую попало это устройство. Мальвика намеревается скорее бросить его из окна как можно дальше – она знает, что у Снежной есть подобное оружие, которое взрывается и не оставляет после себя никого в живых. Однако, приблизившись к источнику света, она почти сразу понимает, что это вовсе не высокие технологии Снежной, а Глаз Бога, элемент – Дендро. Сумерский. В голове картинками мелькают воспоминания: рыцари во дворце, ученые из Академии, дозорные из леса Авидья, все – с крупным зеленым камнем на поясе. Поняв, что непозволительно много драгоценных секунд она потратила на поиск и обезвреживание несуществующей угрозы, Мальвика бросается к Крепусу. Тот лежит без сознания и, кажется, не дышит, выглядит так, словно его только что вытащили из реки – смертельно бледный, волосы в темноте и влаге кажутся кроваво-черными. Прошло не больше двух минут, прикидывает Мальвика. Вспомнив свои уроки первой помощи – родители наняли для этого лучших дозорных в Сумеру, – она фиксирует ладони у него на груди и резко продавливает грудную клетку пятнадцать раз, после чего наклоняется к его лицу и два раза выдыхает воздух ему в рот. Повторяет несколько раз, возобновляя попытки позвать на помощь. В очередной раз надавливая Крепусу на грудь, она цепляется взглядом за Глаз Бога, выглядывающий из рассыпавшейся земли разбитого горшка, надеясь, что Крепус не будет платой за него. Крепус приходит в себя, выблевывая воду, а вместе с ней и весь их ужин. Мальвика больше ничего не делает, позволяя ему прийти в себя, но поняв, что ее руки все еще лежат у него на груди, она быстро убирает их, чтобы не мешать дыханию, и обтирает о постель. Но Крепус вдруг хватает ее за руку и прижимает обратно. – Не убирай, – с трудом произносит он, – возьми его, так будет быстрее, – он кивает на Глаз Бога. – Ты целитель. Крепусу раньше не приходилось испытывать на себе сердечно-легочную реанимацию, но он знает ощущение исцеления. У каждого элемента оно немного разное: Крио и Пиро имеют выраженный температурный эффект, Гидро дает ощущение обволакивания водой и легкой рези на слизистых, а Электро лечит стремительными уколами. При помощи Дендро его исцеляли в пустыне Сумеру в молодости, и он тогда не почувствовал ничего, кроме присущего исцелению ощущения неприятного зуда и легкой боли внутри себя – так срастаются кости, органы или кожа, образуется новая кровь. В каждом случае по-своему неприятно. Крепус испытывал на себе исцеление десятки раз за жизнь – когда сломал ногу и ключицу, упав с лошади, когда заразился опасным гриппом в Снежной, когда был ранен при нападении на свою делегацию, направлявшуюся в Натлан, а однажды его даже лечили от половой инфекции в Фонтейне – отчаяние, алкоголь и неудачное знакомство в местной таверне были тому виной. Мальвика слушается его, сразу отскакивает к разбитому горшку и хватает Глаз Бога. – Держи его одной рукой, а другую положи мне на грудь, – быстро, но тяжело говорит он. – Постарайся мысленно направить силу в меня, в мои легкие. Крепус имеет представление о том, как подчинить себе силу Глаза Бога, и объясняет теми словами, которые неоднократно слышал от их обладателей. Мальвика делает так, как он сказал. Не проходит и пяти минут, как Крепус говорит, что достаточно. В это мгновение из окна кто-то начинает говорить. – Прошу прощения, что прерываю, не хотела мешать Ее Высочеству исцелять вас, – произносит тоненький детский голосок. Звучит очень сюрреалистично, даже несколько по-издевательски. Выглядит еще хуже. На подоконнике сидит маленький эльф, кожа которого сияет жутким зеленовато-белым светом. Нечеловечески огромные зеленые глаза смотрят на них. – Представляться, думаю, не надо, – существо по-девичьи хихикает. В одно мгновение вокруг них выстраивается светящийся зеленый щит, похожий на сумерский дворец. – Это временно, – объясняет существо, – чтобы нас никто не побеспокоил, пока мы разговариваем. Хотя следующую минуту разговаривает только эльфийка – наконец они обращают внимание на зеленое платье и белоснежные волосы, собранные в девичью прическу. Крепус и Мальвика, оцепенев, просто смотрят. То, что Мальвика видит перед собой сейчас, сравнимо с ужасами, которые она повидала во время падения Каэнрии. Но, несмотря на это, существо, кажется, не хочет нанести им вред. – Я лишь хотела сказать тебе, – девочка смотрит на Мальвику и задумчиво прижимает крошечный пальчик к губам, – что еще не поздно начать все заново, – с улыбкой говорит она и спрыгивает с окна на улицу. Из-за свечения видно, как она бежит через виноградники, после чего исчезает, а вместе с ней и зеленый купол вокруг них – в эту же секунду дверь в спальню Крепуса выламывают рыцари Ордо Фавониус.***
– Это все? – с тяжелым вздохом спрашивает Варка, вопросительно поднимая бровь и глядя на нее из-под стекол очков – в них он выглядит очень забавно и, видимо, это одна из причин, почему она никогда его в очках не видела. На столе перед Варкой лежит несколько полностью исписанных листов бумаги, его руки измазаны чернилами, и даже немного испачкано лицо. А было так страшно сюда идти, думает она. Все еще светло, но солнце уже начинает заходить. Ее привезли в Орден около четырех утра. После нападения к Крепусу сразу пустили опытную целительницу из собора, дочь покойного лорда Гуннхильдра, ставшего жертвой охоты на лордов Мондштадта. Мальвику увезли в город на допрос. Там она рассказала обо всем, кроме появления Малой властительницы Кусанали – об этом ее и не спрашивали. Рассказала о самом нападении и о том, как камень оказался в покоях, и что потом она им воспользовалась по просьбе Крепуса. С винокурни прислали записку, прочитав которую, Мальвику отпустили. Боялась она, конечно, не магистра Варку. Было страшно прощаться со своим прошлым, предавать любовь, переходить на другую сторону. В Каэнрии не верили в богов Селестии и не жаловали архонтов, но Мальвика росла в Сумеру, и несмотря на то, что ее с рождения готовили к браку с каэнрийским принцем, атеизм ей привить было некому, лишь передать знания о том, что где-то бывает иначе. К тому же, видя, как рассыпалось все то, что они с Дайнслейфом выстраивали годами, Мальвика довольно быстро приходила к пониманию, что истина ближе к Архонтам, нежели к Дайнслейфу. А поэтому дар Малой властительницы Кусанали лишь укрепил ощущение правильности ее выбора. – Если я вспомню еще какие-то детали, то приду снова и расскажу, – отвечает она. – Еще кое-что, – прерывает ее Варка. – Вы ведь понимаете, что никогда не будете допущены до принятия важных решений в Мондштадте? – спрашивает он. Мальвика задумчиво молчит. – А вы умнее, чем кажетесь, – выдает она. Варка красноречиво смотрит на нее исподлобья. Под «вами» Мальвика имеет в виду Орден и власти Мондштадта в целом, а не одного Варку. – Простите, господин магистр, – она не скрывает улыбки. – Понимаю, – звучит ее спокойный ответ. – Вспомните то, что только что записывали. Амбиций в моей жизни было достаточно. Говоря это, она не может поверить ни собственным словам, ни тому, с какой уверенностью она их произносит. Что бы подумал Дайн? Был бы зол и несчастен от того, что Рагнвиндры забрали у него всех? Видит ли он то, что происходит? Понимает ли, что это все его рук дело? Наших, мысленно добавляет она. – Тогда вы свободны. – Могу я напоследок кое о чем попросить? Она прозвучала странно для самой себя. Словно ее ведут на казнь, тогда как на самом деле происходит противоположное. Варка согласно кивает. – Сделайте копию и отправьте на винокурню «Рассвет», Лорду Рагнвиндру. Мальвика прекрасно понимает, что материалы дошли бы до Крепуса без ее просьбы и были бы откопированы и отправлены сразу как только она выйдет из здания Ордена. Но она надеется, что Варка даст ему знать, что это и ее желание тоже.***
Проспавши до полудня, Мальвика выходит на поздний завтрак и сразу краем глаза замечает почти распахнутые двойные двери в приемную Крепуса. Бросив быстрый взгляд вглубь, Мальвика видит и самого Крепуса, стол которого стоит как раз напротив дверей. Закинув ноги на стол, он задумчиво разглядывает лист бумаги у себя в руке. После завтрака Мальвика останавливается возле кабинета и, помявшись несколько секунд на пороге, таки переступает его и медленно заходит внутрь, оглядывая пространство. Дилюк с Кэйей наверняка будут недовольны тем, что она зашла. Будто ей есть до этого какое-то дело. Приемная длинная: слева – дверь в библиотеку, а справа – хорошо освещенная солнечным светом из окон переговорная с длинным столом, некое подобие прилавка с несколькими бутылками вина – от столовых до самых дорогих. Там же и просторный диван для отдыха. Оценив пространство вокруг себя, Мальвика движется к своей цели. Крепус наблюдает за ней из-под линз очков с самого начала, прерываясь на документацию. В верхнем углу стола лежит стопка бумаг со знакомым почерком и содержанием, записанным с её слов. – Вы уже- – Да. Он прочитал. Прочитал и пустил её сюда. – Доброе утро, Ваше Высочество. – Не называйте меня так. И уже не утро, – с легкой усмешкой говорит она. – Как мне вас называть? – спрашивает он, подняв бровь, словно вариантов обращения к ней больше нет. – Мальвика, Мал – как больше нравится. Ситуация немного неловкая: дверь все еще открыта, и любой, кто будет проходить мимо, непременно обратит внимание на то, что происходит внутри. А еще ни он, ни она не знают, что нужно сделать или сказать, потому что именно сейчас это больше всего похоже на отношения. – Как ваши дела? – заботливо интересуется Крепус. – У меня плохое самочувствие, сегодня на рынок я не пойду – проведу весь день на винокурне. – Я могу чем-то помочь? – Все в порядке, я попросила у работниц дома обезболивающие, – обнадеживает Мальвика. – Помогают? – зачем-то спрашивает Крепус. Растерянность на его лице забавляет Мальвику. – Немного, – Мальвика улыбается хитрой улыбкой. – Вызвать целительницу из собора? – Не стоит, это просто менструальные боли, – наконец говорит она. – О, – Крепус немного удивляется тому как долго до него доходило. – Приляг на диван, я все перепроверю и присоединюсь, чтобы немного подремать с тобой. Мальвика не двигается с места, Крепус выжидающе смотрит на нее. – Можно мне такую сигару? – Мальвика указывает на початый набор у Крепуса на столе. Раз уж она собирается ждать, то хорошо бы провести это время с удовольствием. К тому же ей правда нравятся сигары – отличный способ расслабиться и убить время. Понаблюдать за Крепусом, возможно. – Конечно. Не спрашивая, Крепус высвобождает пространство на своем столе, чтобы заняться сигарой. Он умело готовит ее и поджигает, прокручивая. Наконец, втягивая дым и пробуя его на вкус, смотрит на Мальвику. Думает о том, как хорошо она вписалась сюда – в этот полдень, в его дом, в его кабинет, за его стол. И даже о том, как хороша она была бы в рекламе этих сигар. А также о том, что ему чертовски страшно. Он напоследок втягивает дым, не позволяя ему попасть в легкие, и выпускает, оценивая аромат табака. – Отличная, – отзывается он и передает сигару Мальвике. Устроившись на диване, она начинает раскуривать. В Мондштадте так невероятно солнечно, думает она. Каэнрия не слишком холодная страна, но почему-то даже теплые безоблачные дни вспоминаются тусклыми в сравнении с Мондштадтом. Крепус заканчивает, конечно, быстрее, чем прогорает сигара, поэтому Мальвика просто откладывает ее в пепельницу, не туша. Он закрывает на засов дверь в кабинет и ложится к ней, сразу кладя ладонь на низ живота. Подбирает ее длинную темную косу и отодвигает вбок, для того чтобы уткнуться носом в загривок. Дело в том, что он так давно не ухаживал за женщиной, что изрядно соскучился по этому. Мальвика необычная женщина, и тем интереснее быть с ней. Он чувствует страх, но вместе с тем азарт, желание обуздать ее темную сторону. Мондштадские простушки давно не вызывали в нем даже спортивного интереса, желания даже самой легкой и ни к чему не обязывающей связи. Из первого, правда, он хоть и давно вырос, Мальвика все же вытаскивает из него юнца, волнительного и немного стыдливого – в последний раз он чувствовал себя таким с матерью Дилюка. Он считал себя едва достойным этой женщины. Высокий статус и роскошь были частью его повседневности и не требовали усилий. Как и постоянное внимание девушек, которые хотели замуж за аристократа из влиятельной семьи. Но знакомство с женой было для него настоящим откровением: внимание и признание не достались ему по праву происхождения, а сам Крепус обнаружил себя неумехой, который не знал, что кроме собственного наследства и полной головы этикета, литературы и тонкостей торговли может дать будущей матери своих детей. К тому же он был невероятно юн по нынешним нравам и неуклюж. Теперь он очень много знает о том, что нужно разным женщинам, как они показывают свои желания и чего от него ждут. Хотя знание о том, как по-настоящему быть с женщиной, он давно потерял. Мальвика протягивает руку назад и нащупывает пояс брюк в недвусмысленной попытке получить то, что ей хочется. – Это я обезболивающее, которое тебе посоветовали горничные? –томно спрашивает он. Мальвика лишь улыбается, ничего не говоря. Чтобы было удобнее довести Крепуса до кондиции, она все же поворачивается к нему лицом и теперь свободно просовывает руку ему в белье. Крепус сразу целует ее, наслаждаясь движением мягких опытных рук. Следующие несколько минут проходят неловко: за полотенцами никто из них не пойдет, а звать горничных было бы совершенно бесстыдно. Раздеваться полностью тоже никто не собирается, поэтому они отчаянно пытаются не запачкать одежду и обивку дивана, прекрасно понимая, что чем-то придется пожертвовать, и лучше пусть это будет платье, брюки и немного рубашка, нежели целый диван, поменять который будет стоить Крепусу нескольких пунктов репутации в собственном доме. И речь совсем не о том, что кому-то есть дело до любовных утех хозяина дома – едва ли Крепуса будут осуждать люди, которые не прочь развлечься в его виноградниках в теплый сезон. Крепус часто бывает по делам за границей и по опыту знает, какой большой проблемой считаются декретные отпуска в Ли Юэ. Вот только для него они никогда не были проблемой: сезонные традиции Мондштадта, связанные с любовными делами и плодородием, предвещали смену кадров – одни пары уходили в декрет, другие неизменно из него возвращались. Недостатка работниц и работников у Крепуса никогда не было. И может чопорные старички-аристократы и считают винокурню «Рассвет» рассадником разврата, сам Крепус убежден в том, что вносит вклад в демографию Мондштадта. «Как же это так, мастер не позаботился о женщине, которая дарит ему свою страсть! Ничего не подложил под низ и не взял с собой полотенец! Разве ж так делается?» – таким было бы содержание разговоров, которые поползли бы по винокурне, если бы пострадал диван. Не то чтобы Крепуса это правда пугало, но в этом доме и так достаточно чрезмерной открытости в любовных делах. – Ты нужен мне внутри, – немного грозным предупреждающим тоном говорит она. – Конечно, – уверяет Крепус, – не посмею оставить даму без желанного лекарства. Они оба посмеиваются, целуясь, и Крепус наконец вводит член внутрь, после чего немного расслабляется, позволяя себе сосредоточиться на удовольствии и своей партнерше. Мальвика тоже ощутимо расслабляется и начинает тихо постанывать от ленивых движений. Крепус обхватывает ее поперек живота и опускает руку ниже, мягко касаясь клитора, проверяя чувствительность, после чего начинает легко водить пальцами. В таком деликатном состоянии Мальвика особенно ярко ощущает удовольствие, когда Крепус касается ее снаружи, одновременно с этим двигаясь внутри. Оба быстро достигают разрядки – сначала Крепус, чтобы не доставлять лишнего дискомфорта партнерше после ее оргазма, затем Мальвика. Они некоторое время лежат, не рискуя разъединяться. Крепус мысленно просчитывает варианты того, как они могли бы обтереться и снова лечь без привлечения лишнего внимания и при этом сделать все аккуратно. К тому же ему в голову внезапно приходит идея, для воплощения которой сейчас идеальный момент. – Можно я кое-что сделаю? – первым делом спрашивает он перед тем, как осторожно выйти, затем вытаскивает из нагрудного кармана пиджака белоснежный платок и расправляет его. Мальвика держит ноги приподнятыми, чтобы не запачкать платье и обивку, в ожидании, когда Крепус закончит и она сможет прикрыться. – М-м, да, – нежным сонным голосом отвечает она и молча ждет, пока Крепус аккуратно проводит платком между ее ног, слегка промакивая. По ткани расходится ярко-красное пятно. Крепус неплотно складывает платок и снова кладет в пиджак, висящий на спинке стула. Мальвика наблюдает с любопытством. Кровь слегка выступает на верхних слоях сложенного платка, уголок которого выглядывает из кармана, – это точно будет заметно тем, кому посчастливится сегодня встретить Крепуса. – Отвратительно, – говорит она, но по ее довольному лицу не скажешь, что она имеет что-то против. – Это у вас семейное? Крепус немного прихрюкивает со смешком. – Это древняя традиция города свободы, – с таким же довольным видом отвечает он. – Называется «пролитое вино». Он не поясняет дальше, потому что это означает вслух признаться в своих чувствах, и, возможно, он пока не готов отдавать свое сердце на растерзание этой женщине. Вместо этого он все же встает для того, чтобы найти в кабинете хоть что-то, чем они могли бы обтереться. Взгляд падает на бордовые полотенца, которые предусмотрительно лежат в кабинете на случай дегустации вин. Крепус передает пару Мальвике и сам выходит из ее поля зрения, чтобы позволить ей привести себя в порядок и обтереться самому. После этого они снова укладываются на диван спина к груди. – И в чем же смысл этой традиции? – тихо спрашивает Мальвика. – Расскажу как-нибудь потом, давай поспим. Суть традиции заключается в том, что мужчина носит платок с пролитым на него «вином» - послание окружающим о том, что он уже страстно влюблен и что не стоит оказывать ему знаки внимания и надеяться на ответные чувства. Прочитал он еще вчера, как только сверток с бумагами доставили на винокурню. Внутри он был подписан тонким неразборчивым почерком Варки: «Твоя грешная возлюбленная просила передать тебе. И спасибо за помощь в расследовании от меня. Там всё.» Немного подумав, сколько головной боли им доставит реакция детей, Крепус все же позволил себе ненадолго заснуть в объятиях Мальвики.