***
Дом оказался в очень хорошем районе, двор был ухоженный, с яркими цветочными клумбами и детскими качелями и карусельками. Значит, можно будет предлагать квартиру семейным парам. Этаж — третий, идеально. На этаже одна квартира, планировка необычная, но, видимо, квартира двухуровневая. Ключ прилагался к заявке, так что Юнги спокойно открыл дверь. Он быстро нашёл выключатель, и вспыхнувший мягкий свет залил уютную просторную прихожую и широкий коридор, ведущий на довольно большую и отлично обставленную кухню. "Странно, — думал Юнги, осматривая мебель и делая фото для презентации, — так всё аккуратно, так всё чисто, словно здесь и не жили". Он неспешно прошёл по коридору, оценил большое количество книг в настенных шкафах трёх больших комнат, просторный балкон с уютным диванчиком и двумя плетёными креслами перед круглым столиком. За перекрытием, сделанным под ещё один книжный шкаф, была рабочая зона. Там стояли два стола — отличных, массивных, с двумя креслами рядом — и выход в небольшую комнатку, то ли кладовую, то ли гостевую. Квартира действительно была двухуровневая, и Юнги оценил удобство лестницы с изящными перилами и встроенными в ступени ящиками для хранения разных вещей. И всё было просто великолепно в этой квартире — функционально, продуманно, очень чисто, но чем выше Юнги поднимался по лестнице к большой, видимо, спальне, тем сильнее его отчего-то охватывало странное, неуютное беспокойство. Сердце почему-то вдруг сбилось с привычного устало-монотонного ритма и забилось часто, тревожно. Юнги нахмурился и невольно повёл носом, хотя людей не было, так что и запахов никаких опасных или тревожных не могло быть. Юнги личные ароматы людей не чувствовал, так как был бетой, но он тонко умел различать телесные, физические запахи, которые тоже были ему то приятны, если человек принимал блокаторы, но хотел пахнуть и удачно подобрал парфюм, или неприятными, если это были пот или грязь. Всякое повидал и перечуял Юнги со своей работой, но здесь, в этой квартире, пахло лишь прохладой и чистотой. Вроде бы... И всё же что-то было не так. И главное, это что-то на самом деле словно витало в воздухе и вызывало тоскливую, мятущуюся тревогу. Юнги стиснул зубы и приказал себе успокоиться. "Ты всего лишь устал, Мин Юнги, — сказал он себе, — всего лишь. Но ты доснимешь осмотр, а потом — два выходных. Сходишь в спа, расслабишься. Может, даже на массаж. А может... — Сердце прыгнуло от болезненной радости. — ...и в клуб. Недотрах — дело серьёзное, тебе и мерещиться вон невесть что начинает. Найдёшь кого-нибудь... Альфу. Да... Да, лучше альфу. Пусть позаботится..." С такими вот нелепыми на работе мыслями Юнги распахнул широкую белую дверь спальни и замер на пороге. Запах... О да, он был. И шёл именно отсюда. Этот запах... Юнги не поверил себе, этого просто не могло быть, нет! Он закрыл глаза, потом посильнее зажмурился, пытаясь понять, хочет ли он увидеть что-то в той сероватой мгле, которая царила в спальне из-за рассеянного света уличных фонарей, пробивающегося сквозь густой тюль на больших окнах. Хочет ли? О, того, что он хотел бы увидеть, того, о чём напомнил проклятый аромат, — нет, этого ему не увидеть никогда. Наверно. А остальное? Звук возни и мягкий, глубокий стон со стороны огромной хозяйской постели, расположенной недалеко от двери, заставил его крупно вздрогнуть и едва не выронить телефон. Юнги выругался заполошным шёпотом и постарался унять чуть не выпрыгнувшее от страха сердце. Он распахнул глаза и уставился, не моргая, на постель, посреди которой медленно поднимался человек. Он был высоким и могучим, по крайней мере, так показалось Юнги, пока он пытался сообразить, что происходит, взглядом ощупывая сидящую теперь на постели фигуру. Человек вдруг замычал и медленно, словно едва мог двигаться, поднёс руки к лицу, уткнулся им в ладони и мычание перешло в рык — мучительный, низкий, словно ему было больно. Он явно не замечал Юнги или был не в себе. И надо было бы бежать или включить свет — благо, краем глаза белый квадрат выключателя Юнги увидел, но... Человек оторвал руки от лица, с силой повёл ими по шее, потом по плечам, словно ему было зябко, а потом... сунул кисти под одеяло, которым был прикрыт — и выгнулся, запрокидывая голову и снова мучительно застонав. На фоне окна чётко вырисовывался точёный профиль под гривой густых чёрных волос, и Юнги, не сдержавшись, коротко сдавленно всхрипнул. Дальше обманывать и уговаривать себя было бессмысленно. Этот профиль он бы узнал и в полной тьме, наверно, на ощупь, на расстоянии и в любом своём состоянии.***
Ким Намджун... Альфа из параллельной группы... Высокий, мощный, добродушный умник-заучка, "наш спаситель Джуни", как ласково называли его одногруппники и периодически — однокурсники. Он всегда всё знал и был готов к любому практикуму и семинару. Он всегда мог отвлечь любого сурового преподавателя умными и дельными вопросами, любопытным спором или своей дотошностью. Он был само очарование. Но при этом его по большей части воспринимали как лучшего друга, милого чудика — хотя рост его говорил о том, что он всё-таки больше большое чудо. С ним заигрывали, конечно, но он всех очень мило и очень тепло как-то отшивал. А сам глядел на Юнги. То есть Юнги казалось, что он на него глядел — своими узкими, чуть наивными глазами под стёклами изящных очков в тонкой золотистой оправе. Ласково глядел, иногда даже... восторженно? Юнги терялся под этими взглядами, тем более, что Намджун только смотрел и не предпринимал ничего. К Юнги подкатывали тогда на регулярной основе, чаще омеги, так что он пару раз даже пытался начать какие-то отношения, но у него не хватало моральных сил вытягивать их, потому что чем дальше, тем сильнее его занимало другое — вот эти самые взгляды Ким Намджуна. И его улыбка. О, да... Эта улыбка была откровенной слабостью Юнги. Всё остальное время он смущённо избегал взглядом Намджуна, но если тот вдруг обезоруживающе и мягко начинал улыбаться — в ответ на чью-то глупую шутку, глядя на смеющихся омег, любуясь солнечным лучом в чёрных, как вороново крыло, волосах Юнги, — тот таял. И смотрел, не отрываясь. Сколько они так переглядывались? Общались не так часто, лишь выполняя общие проекты, работая в группах на семинарах или участвуя в одних мероприятиях от клуба волонтёров. Только по делу. Тепло, весело, приятно, но... только по делу. А потом появился Ким Сопчон. Ну, то есть появился он давно, они с Намджуном были в одной группе с первого курса. Но очень долгое время красавчику, любимцу преподавателей и студентов, звезде местных дискотек Сопчону и дела никакого не было ни до Ким Намджуна, ни тем более до Мин Юнги. И вдруг он словно рассмотрел Намджуна. И вцепился в него мёртвой хваткой. Был всегда рядом, крутился на всех мероприятиях, сидел на лекциях, гоня от себя иных ухажёров, заглядывал в смущённо моргающие глаза альфы и смело брал за руку, трогал плечи, восхищаясь мускулами, глупо хлопал ресницами и звонко, серебристым колокольчиком смеялся на любое слово Джуна. Юнги, к слову, смеялся хрипловато, не очень красиво, а вот смех Сопчона можно было смело причислить к самым красивым звукам этой тупой Вселенной. И Джун сдался. Вернее, как... Юнги отчего-то был уверен, что он устоит: особого отношения к Сопчону, несмотря на то что всем было понятно, что у омеги на Джуна далеко идущие планы, не было у Намджуна точно. Однако... — Они переспали и теперь официальная пара! — с сияющим лицом сказал ему как-то его тогдашний самый близкий товарищ альфа Чон Хосок. — Намджун завалил Сопчона. Вернее, — Хосок хрюкнул от смеха, — как ты понимаешь, там всё наоборот. Сопчону перепало нашего Джуни, и по полной. Эй... Юнги? Ты куда? А Юнги надо было срочно — вон, подальше, туда, где не было... вот этого всего. Нет, он не строил планов на Намджуна, нет, он не надеялся ни на что, нет! Хотя кому он врал? Задыхаясь от внезапных и таких нелепых слёз, застилавших ему глаза и не дававших чётко видеть дорогу, он шёл по пустому коридору (лекция уже началась, так что народу в коридорах универа не было) и задыхался от боли. Он поднял руку к лицу, снимая очки, чтобы вытереть эти дурацкие слёзы, и впечатался в грудь стремительно вышедшего на него из-за угла человека. Юнги сдавленно вскрикнул, так как почувствовал, что падает, и сильные руки подхватили его, а он, не удержавшись, по инерции ткнулся носом в чужую шею. И чуть не застонал от того, как приятно — терпким можжевельником, приправленным чем-то смородиновым и горячим — пахнуло ему. Он задышал громче, явственнее, он вцепился в плечи и... снова прильнул к шее в попытках догнать аромат. А потом понял, кто именно держит его в объятиях — бережно и аккуратно — и молчит. Молчит так громко... Юнги отпрянул, отскочил, суетливо надел очки, чуть не сломав дужки, и только тогда решился кинуть на своего визави взгляд. Глаза Намджуна — горячие, ласковые и добрые — они были полны отчаянной боли, стыда и горькой тоски. И Юнги понял, что это правда. Что Намджун и Сопчон — пара. И что на этом — всё. — Прости, — сквозь зубы пробормотал он. — Я... — Ты меня прости, — вдруг с силой выдохнул Намджун. — Прости меня, идиота, мой прекрасный... бета... И, развернувшись, он быстро пошёл по коридору, провожаемый мокрым взглядом и молчаливым криком, разрывающим грудь: "Джу-у-ун! Джун!" Через месяц у них был выпускной, и самым большим событием на нём стало объявление о помолвке Ким Намджуна и Ким Сопчона. — А вообще это всё потому, — пьяно кося глазами, хихикнул в ухо Юнги Хосок, — что Сопчон залетел. — У Юнги сердце чугунным шаром дало по рёбрам, а Хосок ухватился за его плечо и, шатаясь, как былинка, пробормотал: — Везёт некоторым... Теперь этому Киму... ик!.. Намджуну... ик!.. Обеспечено и место в унике... и место в компании Кимов... ик!.. бля-я-я... Хрена ж я так это... Везёт же некоторым... Юнги безумно хотелось оттолкнуть Хосока, ударить его, чтобы закрыл рот, чтобы не мучил его своими откровениями. Но он был слишком хорошим другом, бета Мин Юнги. Так что придержал Хосока, а потом отвёз его домой на такси. И с Ким Намджуном больше не виделся. Думал, что не увидится никогда. Но — вот... Вон он — сидит на широкой постели, мертвенно белеющей под светом вынырнувшей откуда-то луны — альфа Ким Намджун, первая и единственная Юнгиева любовь, самая большая его боль и самое большое его разочарование.***
С ним точно было не всё в порядке, с Намджуном. Он вдруг задышал громко, хрипло и стал тереть лицо одной рукой, а второй стал грубо водить себе по груди, словно хотел разорвать белую футболку, которая на нём была, и снова сунул руку под одеяло. А через несколько мгновений он вдруг запрокинул голову и издал мучительно-громкий, отчаянный рык, его выгнуло, словно от удара током, и он простонал отчётливо и болезненно хрипло: — Юн... ги-и-и-и... Юнги подбросило на месте от дрожи, судорожной, тянущей болью и удовольствием. Не понимая, что делает, не осознавая почти себя, словно чумной, он быстро подошёл к кровати, на которой подрагивал, словно в конвульсиях, Намджун, и, протянув руку, дрожащими пальцами тронул плечо альфы. Тот сначала словно не почувствовал ничего, но когда Юнги, замирая от страха и томительного предвкушения, сжал его плечо крепче, Намджун распахнул глаза и резко повернул голову к нему. Повернул — и замер... Его глаза блестели во тьме, словно огни сумасшедшего костра, который поднимается всё выше и выше, стремясь захватить всё доступное ему пространство. Намджун захрипел, а потом несколько раз хватанул ртом воздух. Не отводя глаз от смятённого невнятными чувствами Юнги, он снова захрипел — в этот раз у него получилось: — Ты... Снова ты... Проклятый гон... Нет мне покоя, да?.. Юнги, прекрасный мой Юнги... И внезапно он крепко ухватил его за руку и дёрнул на себя. Конечно, равновесия Юнги не удержал и свалился кулём в объятия альфы, а тот потянул его, заставляя взобраться на постель, повалил на спину и налёг сверху. Юнги смог натужно пискнуть несколько раз в попытке воспротивиться, но Намджун держал его так крепко, что мысль о том, чтобы вырваться, испарилась из головы Юнги быстро и сама собой. Он едва смог набрать в грудь воздуха, хотел позвать Намджуна погромче и привести его в чувства, но не успел: тот накрыл его губы своими и стал жарко, жадно и мокро целовать. Задыхаясь под тяжёлым альфьим телом, теряя себя от ощущения невыносимо приятного, захватывающе властного поцелуя, Юнги пытался собраться, пытался ухватиться остатками сознания за мысли — и ничего не получалось. Каждым движением своего языка, вылизывающего его рот, своих губ — терпких, твёрдых, пахнущих можжевельником, немного дорогим табаком и отчего-то мёдом — своих рук, тискающих тело Юнги, судорожно, торопливо оглаживающих, откровенно лапающих ему бока, плечи и задницу — всем этим Намджун перекрывал доступ разумному в голову Юнги. А сердце... Оно заходилось от переполнявшей грудь страсти. А душа — она стонала и пела, она умоляла остановиться — и не останавливаться никогда. В штанах было каменно, внизу живота крутился узел такого бешеного желания, что Юнги было почти дурно от него, такого болезненного и такого сладкого. Он и сам не понял, когда именно поддался спятившему альфе, когда начал сам потираться о его бедро членом, когда сам стал прижимать его голову, чтобы губами — в губы и не вздумал отрываться. Намджун целовал и лизал ему шею, кусал её так голодно, словно хотел напиться кровью. Он рванул на Юнги рубашку и припал к его груди, а потом с глухим урчанием втянул в горячий рот его сосок и стал сосать его и вылизывать с животным рычанием. Юнги выгнулся, изо всех сил вцепился ему в волосы на висках и выстонал глубокое, низкое и томное "О, д-да-а-а!" В ответ Намджун прикусил бархатную горошинку и метнулся ко второй, повторяя диверсию. И Юнги смог лишь снова податливо прогнуться в спине, подставляясь и ещё яростнее притираясь налитой плотью о бедро альфы. Намджун метался по телу Юнги, заставляя того теряться в ощущениях. И дело было не только в недотрахе, конечно, и не только в том, что это был он — он, его Ким Намджун. Просто это безумие, царившее в каждом движении альфы, было захватывающе острым, будоражащим давно застоявшуюся в жилах кровь. Каждый толчок языка, каждый поцелуй, каждое касание Намджуна было в яблочко — именно таким, как любил — оказывается — Юнги. Когда Намджун перевернул его на живот и, быстро содрав с него штаны, стал лизать ему, Юнги заметался под ним и застонал совершенно развязно, с пошлыми повизгиваниями, откровенно по-шлюшьи. Намджун же охотно отвечал ему — хриплым рыком, наполненным таким наслаждением, словно он дорвался до того, чего хотел всю свою сознательную жизнь. Наверно, именно это отключило у Юнги последние мозги, подействовало на него убийственно: убило его стыд, совесть, скромность и чувство собственного достоинства. Последнее, правда, сопротивлялось дольше всех, и где-то на задворках сознания болталась неприкаянная, тревожная мысль о том, что давать вот так практически незнакомому альфе в гоне — а это был гон, сомнений не было, не пик, день третий-четвёртый — это верх безнравственности. Но потом Намджун нашёл где-то то ли крем, то ли смазку, залил ею Юнги, вошёл в него пальцами и с ходу нашёл внутри самое заветное, что тот чувствовал-то в жизни всего пару раз. Так что все мысли о разумном, добром и вечном мгновенно вышибло из его головы. Юнги расплавило, он извивался под настойчивыми пальцами альфы змеёй и стонал тягуче, громко и откровенно. Вошёл в него Намджун сразу по основание, одним движением, и это было остро, горячо и больно до искр из глаз. Юнги захрипел и завозился под ним, приходя в себя. Чувствуя, что альфа не собирается останавливаться и давать ему продыху, он откровенно испуганно зашипел: — Стой!.. Нет! Нет! Джун... Порв... Порвёшь, сука!.. — Сладкий, сладкий, — низким, не своим, животным голосом проурчал Намджун, — я жду... я... подожду... Юнги, мой Юнги... Так сегодня... Так в этот раз... О... О, ты просто... Юнги... можно?.. Ммм... Умоляю... Юнги стиснул зубы, задышал глубоко и размеренно, стараясь расслабиться. Он понимал, что уже ничего не повернёшь вспять, что альфа его возьмёт, уже взял — и теперь пойдёт до конца. В голове у него лопались какие-то странные пузыри, словно от шампанского, в горле всё жгло от стонов и криков. А когда Намджун начал медленно, размеренно толкаться в него, Юнги, заполошно задышав, лишь стиснул пальцами мягкую простыню, на которой его пользовали, и жалобно застонал. — Маленький... Маленький... — Намджун стал толкаться медленнее, осторожнее, он начал целовать Юнги шею, плечи и лопатки, сунул руку ему под живот и нащупал вялый член. — Маленький мой, подожди, сейчас сделаю, сейчас будет хорошо... Сейчас... Юнги приподнялся, вынужденно насаживаясь глубже, чтобы Намджуну было удобнее его ласкать. Альфа, однако, понял это по-своему и стал медленно выпрямляться, становясь на колени и заставляя Юнги так же выпрямиться. Он прижал его через грудь к себе, стал покусывать ему ухо и шею и толкаться размеренно, плавно, надрачивая второй рукой ровно, сильно, по всей длине члена беты, именно так, как тот всегда любил. И это подействовало. Боль медленно растаяла под приятной размеренностью движений, член окреп, а по телу стала разливаться жаркая истома. Намджун горячо дышал ему в ухо, а потом, чуть ускоряясь, зашептал: — Мой милый, мой сладкий, маленький мой... Я сошёл с ума — и это так прекрасно! Хорошо... Хорошо... Как же в тебе хорошо, чистый мой... Твоя кожа как шёлк... Ты так принимаешь меня, словно... словно... Хорошо... Хорошо... Мой маленький... Счастлив... Наконец-то я... счастлив... Он зарычал, ускорился, выгнулся и застонал. Юнги же, ощущая, что разрядка близка, стал подаваться сам, захваченный упоительной песней его движений. Намджун задвигал рукой чуть рвано, но сильнее и яростнее, и Юнги зашёлся в хриплом стоне, кончая ему в ладонь и ощущая, как дёргается внутри него кончающий альфа, как прикусывает — крепко и всерьёз — его шею и как умоляюще выстанывает, отпустив без метки: — Юнги-и-и-! Мин... Юн... Ги-и-и... Юнги же хотелось умереть прямо сейчас, потому что он понимал: более счастливым, чем в этот момент, он вряд ли когда-либо станет. А впереди у него столько всего...***
Просыпаться было тяжко. Тело ломило, задницу нещадно тянуло, и первой мыслью было: "Сука, нахрен было такого монстра в клубе снимать... Надо было всё-таки оме... Что??" Он распахнул глаза и окунулся прямо в тёплый ореховый взгляд. Короткие пушистые ресницы заморгали, а припухшие, красные, обкусанные губы приоткрылись в изумлённом и крайне тупом: — Мин... Мин Юнги?.. Это ведь ты, ты же? Поч-чему... Как ты... здесь?.. Юнги, не мигая, смотрел на лицо, склонившееся над ним, и пытался сообразить, что это вообще за пиздец. — Ким Намджун, — тихо сказал он и сглотнул. Сказал больше для себя, чтобы услышать, как это звучит — и, возможно, поверить. — Юнги, — прошептал Намджун. И внезапно его пальцы прошлись по щеке беты. — Юнги, ты ведь... Ты ведь сон? Юнги прислушался к тянущей болью пояснице и прохрипел: — Хотелось бы... Но нет. Как и ты, видимо. Пальцы Намджуна, словно живущие своей жизнью, так как их наглость никак не вязалась с дикой растерянностью, делающей лицо альфы наивно-детским, прошлись по его губам, по подбородку и снова погладили щёку. — Что ты делаешь? — спросил Юнги прежде, чем понял тупость своего вопроса. — Пытаюсь осознать, — прошептал Намджун. — Пока не получается, мне кажется, что это опять... опять со мной... — Я не сон, — вздохнув, сказал Юнги и чуть толкнул альфу в плечи, чтобы тот отстранился. — Пусти. Пора снова становиться адекватными людьми. И внезапно Намджун перехватил его руки и прижал их к постели у его плеч, а сам склонился ниже. — Нет, — тихо сказал он. — Не сейчас. — И быстро приник к приоткрытым от изумления губам Юнги своими — горячими, твёрдыми, отчаянно наглыми. Этот поцелуй был совсем не похожим на те, которые дарил ему альфа ночью, он был нежным, мягким, Намджун пробовал его, ласкал и умолял... умолял... Юнги вздрогнул всем телом, когда понял, что Намджун обнимает его и тихо стонет в этот поцелуй. Или это стонал не Намджун... Юркий, сильный язык толкнулся ему в рот, и он, смятённый, не понимающий себя, поражающийся себе, приоткрыл его. Намджун с упоением кинулся вылизывать ему рот, посасывать его губы, оттягивая и прикусывая нижнюю и мягко сминая верхнюю. Юнги беспомощно заскользил руками по телу альфы и понял, что Намджун по-прежнему голый. "Как и я!" — вспыхнуло в мозгу, и он забарахтался в руках альфы, пытаясь вырваться, замычал и попробовал отвернуть голову, но Намджун снова и снова целовал его, словно не в силах оторваться. У Юнги уже стоял, но голова пока была почти ясной, и он отчётливо понимал, что напряжённый член Намджуна, отирающий ему бедро, ни к чему хорошему гонного альфу и его жертву не приведут. Так что он сделал усилие и дёрнулся сильнее, высвободил губы и тут же завертел головой, не давая снова пригвоздить себя поцелуем к постели. — Пусти, пусти, ну же! — заворчал он, выдираясь из крепких рук. — Пусти, Ким Намджун, пусти! — Я не могу тебя отпустить, — жарко зашептал ему в ухо Намджун, — ты снова исчезнешь. А я не хочу возвращаться в реальность, мне и здесь хорошо... Прошу, ещё, давай ещё... — Нет, нет, нет, — завертелся под ним ужом Юнги, уже чуя его слабость, — поговорим, надо решить... мхм... нет! Отпусти, давай, Джун!.. И Намджун послушался. Он осторожно выпустил Юнги из рук и сел рядом с ним, всё ещё опрокинутым на спину, стискивая руки на коленях и не сводя с него взгляда, полного страха, робости и... страсти. Юнги быстро сел, охнув от прострелившей поясницу и задницу боли, но тут же взял себя в руки. — Слушай, Намджун, — начал он, — я понимаю, как это выглядит, но сразу скажу, что я не грабитель, что я риэлтор. Ты сам, получается, оставил мне ключ от этой квартиры, вчера я просто пришёл её осмотреть перед продажей, так что... — Продажей?.. — Голос Намджуна был хриплым, словно треснувшим. — Он решил её продать вот так... сразу... Альфа опустил голову и закрыл лицо руками, тяжело дыша. И Юнги внезапно стало его невыносимо жаль — такого огромного, сильного — и такого очевидно ослабленного чем-то. Раненого... несчастного... — Так не ты, что ли, хозяин квартиры? — тихо спросил он, натягивая на себя одеяло, потому что внезапно снова озаботился своей наготой, невольно разглядывая мускулы на плечах, руках и груди Намджуна. — Тогда кто? — Сопчон, — тихо отозвался Намджун. — Мой м... Мой бывший муж. Сердце в груди Юнги скакнуло, и он невольно потёр грудь, прикусывая губы, чтобы они не прыгнули вслед за сердцем. Бывший... Бывший. Бывший! — Давно вы... развелись? — спросил он, отводя глаза и лихорадочно приказывая себе не пялиться на альфу. — Официально два месяца назад, когда он отобрал у меня окончательно всё и, кажется, успокоился, — ответил Намджун. Он говорил отстранённо, словно о чём-то чужом и неважном. — Всего-то два месяца... Сука... Какая же сука! Эта грубость, произнесённая таким тихим и обречённым тоном, задела душу Юнги, ему немедленно захотелось прильнуть к Намджуну, обнять его и согреть, утешить, хотя бы успокоить. Но он не двинулся и продолжал молчать, не находя нужных слов. — Это моя квартира, — вдруг тихо сказал Намджун. — Моя первая квартира за всё время. Купил её, когда понял, что не смогу дальше с ним... А он узнал. И отсудил. Отсудил, чтобы просто — продать... — Сука! — невольно вырвалось у Юнги, и он тут же испуганно прикусил губу и отвёл взгляд. Нельзя. Ему — нельзя. — Редкостная, — вздохнув, согласился Намджун. — И всегда ей был. И я всегда знал, что он такой. Но надеялся, что хотя бы этих лет, что он меня мучил, ему будет достаточно. Но нет. Что же. — Он прикрыл глаза и снова тяжело и медленно выдохнул, словно старался успокоиться. — Может, хотя бы сделав эту гадость, он отстанет от меня. — А как же... — Юнги запнулся, но ему остро необходимо было знать. — У вас же вроде как есть сын? На самом деле он ничего не знал о Намджуне. Он запретил себе раз и навсегда думать о нём, искать его, выяснять, что делает и чем живёт. Потому что боль, которую доставляли даже воспоминания о нём, об их ничего, как выяснилось, не значивших взглядах, о его смехе и ямочках на щеках, появлявшихся, когда альфа нежно и ласково улыбался, — эта боль была слишком большой для трепетной души Юнги. Души, которую он прятал глубоко именно потому, что её было легко ранить. И потому, что она была уже ранена. Прежестоко ранена вот этим самым альфой, который сидел напротив него на смятой и залитой их общим непотребством постели и смотрел так, что хотелось завыть и кинуться на него. Бить, кусать, лапать, целовать, царапать... Юнги прикрыл глаза и стиснул зубы. Какого хрена происходит? У Намджуна гон, его можно понять, но ведь это не заразно! А для беты Мин Юнги вся эта тяжёлым комом ворочающаяся буря эмоций в груди была чужой и чуждой! — Нет никакого сына, — тихо ответил ему Намджун. — Выкидыш. И, как я недавно узнал, к счастью, потому как не мой это был ребёнок. А я был прикрытием, более перспективным и одобряемым всеми, чем его реальный отец. Юнги рвано выдохнул и зажмурился, чтобы сдержать рвущееся из груди рычание. Нет. Неважно! Всё это неважно. Не может быть, что... Не должно иметь значения! Надо было срочно перевести тему, так что он, сделав над собой невероятное усилие, открыл глаза и спросил, косясь в сторону: — Если это больше не твоя квартира, что ты здесь делал? Да ещё и в таком виде? В гон? — Только здесь нет его вони, — тихо ответил Намджун. — Здесь он, видимо, не был ни разу. — Как же, если он хотел продать, должен был, — покачал головой Юнги. — Не был. — Намджун усмехнулся. — Для таких дел у него есть его юрист. И не один. И здесь... — Он умолк, и Юнги решился посмотреть на него. Намджун, ничуть не стесняясь своей наготы, сидел, откинувшись на вытянутые руки и запрокинув голову, глаза его были прикрыты, но он сквозь трепещущие ресницы смотрел на Юнги. Поймав этот взгляд, Юнги внезапно отчего-то покрылся мурашками и спешно снова отвёл глаза. А Намджун глубоко и с явным удовольствием вдохнул и прошептал: — Здесь так чисто!.. Так свежо!.. Юнги быстро обвёл взглядом смятое одеяло, скомканную простыню и стыдливо хмыкнул. — Не очень-то, — пробормотал он. — Ты не понимаешь, мой прекрасный бета, — с тёплой улыбкой в голосе сказал Намджун. — Ты счастливчик, Мин Юнги. А теперь, может, объяснишь, почему сбылась моя... — Он умолк, но Юнги и так понял, что он хотел сказать. Понял — и не поверил. Понял — и безумно испугался. Зачем, ну, зачем такое говорить? И чтобы заглушить в себе эти рвущиеся наружу вопросы, он и заговорил, торопливо, не совсем осознавая, что говорит: — Я уже сказал, что пришёл осмотреть заказ, никак не думал, что в такое время здесь кто-то будет. Хорошая квартира, просторная, чистая, и впрямь свежая, знаешь... Он сглотнул под чуть насмешливой улыбкой Намджуна, на которого кинул затравленный взгляд, так как понимал, что дальше будет труднее, но — что поделаешь... — А потом пошёл сюда, —продолжил он, — мне ведь всё надо осмотреть и сфотографировать. А тут ты... Просто понимаешь, я ведь и не сразу понял, что это ты, но когда ты выпрямился, а потом... Он вдруг замер, потому что перед его глазами снова встала та картина: запрокинутая голова, рука под одеялом, спина, выгнутая, напряжённая — и стон... стон, который, наверно, и был причиной всему: "Юн... ги-и-и-и..." Он прямо посмотрел на Намджуна и прищурился: — А потом ты простонал моё имя, Ким Намджун. Глаза альфы стали круглыми и по лицу пробежала тень растерянности, губы дрогнули, он заморгал, и Юнги с каким-то злорадным удовольствием увидел, как смуглая ровная кожа на скулах Намджуна заливается румянцем. — Имя?.. — прошептал альфа. — Неужели? — Имя, — уверенно кивнул Юнги. — Оно меня сбило. И я... — Он на мгновение запнулся, врать было, конечно, стыдно, но иначе — а как это всё объяснить? — И я понял, что ты, видимо, в гоне, тебе плохо, подумал, что ты меня увидел и позвал, — вот и подошёл к тебе. Э... — Ты понял, что у меня гон, и подошёл ко мне? — недоверчиво распахнул свои наивные и глупые-глупые сейчас глаза Намджун. Юнги бы так хотел сейчас целовать эти глаза, да и губы, которые задают такие неудобные для него вопросы — тоже. Конечно, он и сам уже понял, насколько тупо это прозвучало. В любом школьном учебнике было написано, что альфа в гоне не соображает ничего, что, будучи омегой, да и бетой тоже, если ты не сможешь воспротивиться его удвоенной силе, надо хватать ноги в руки и уносить свою задницу, чтобы была цела и не порвана. Возможно, у Намджуна что-то подобное тоже было в голове, потому что он вдруг мгновенно спал с лица и проговорил, испуганно глядя на смущённого Юнги: — Под... подожди, Юнги... — Он осторожно двинулся к тут же напрягшемуся бете. — Подожди, маленький... Скажи, что я сделал с тобой... Юнги?.. Он осторожно тронул плечо беты и приподнял его голову за подбородок, заставляя глянуть ему прямо в глаза. И столько страха и нежности было в них, в этих глазах, что у Юнги перехватило дыхание. — Задница цела, — едва слышно пробормотал он. — А остальное терпимо. Всё странно вышло, и не то чтобы я мог сейчас это объяснить... но... ты... что?.. Последнее слово он прошептал прямо в губы склонившегося к нему Намджуна и ухватился за его плечи, подаваясь его настойчивости — отвечая на поцелуй. Ну, а сколько можно было сопротивляться? Намджун снова целовал так нежно, так бережно, так трепетно, он ласкал, он уговаривал, он — просил прощения. Когда же, тяжело дыша, Юнги повёл головой, отрываясь от его губ, Намджун прижал бету к себе и тихо выдохнул: — Если бы я мог... Если бы я только... — И вздрогнул, как и Юнги, замирая. А потом они в смятении отпрянули друг от друга и переглянулись: во входной двери поворачивался ключ. Юнги понял мгновенно, кто это мог быть, и это было так ужасно, что он заметался по постели, не понимая, где его одежда и что теперь де... Намджун решительно схватил его, дёрнул к себе, почти силой уложил рядом с собой и накрыл с головой одеялом, а сам уселся удобнее, опираясь на спинку постели, и укрылся одеялом по грудь. Юнги под одеялом мгновенно стало дурно от осознания нелепости и дикости сложившейся ситуации. Его одежда была раскидана по полу, да и вообще запах в комнате должен был обоих их с головой выдать Сопчону. Ну, а у кого ещё мог быть ключ? Может, конечно, адвокат, и это было бы слишком хорошо, чтобы быть правдой. — Намджун? — Голос Сопчона со студенческих лет не изменился: был всё таким же высоким, звонким, визгливым, и Юнги зажмурился и перестал дышать, судорожно пытаясь представить себе обстоятельства, которые могли бы его хоть как-то оправдать. — У меня гон, Сопчон, — хрипло отозвался Намджун. — Так что подходить не советую. Омега громко фыркнул и зло и громко спросил: — И что тогда ты со своей вонью делаешь в моей квартире? Слово моей он выделил голосом, и у Юнги заныло в груди от того, насколько торжествующе это прозвучало. — Провожу свой гон, — спокойно ответил Намджун. — И был бы тебе благодарен, если бы ты свалил отсюда как можно скорее. У меня, конечно, уже не пик, но всё же я бы хотел вернуться к тому, что делал. Юнги замер, широко раскрыв глаза, и тут же зажмурился, когда услышал хриплый, каркающий смех Сопчона. — А ты наглый, Ким Намджун, — сквозь смех произнёс омега, — всё-таки годы рядом со мной не прошли для тебя даром, да? Я сделал просто непробиваемого человека из интеллигентской тряпки-размазни. Ты ведь благодарен мне, Джуни? У Юнги зачесались руки от желания вскочить и кинуться на эту дрянь, но он лишь сжался сильнее и стиснул кулаки. — Ты даже себе не представляешь, как я тебе благодарен, — услышал он по-прежнему спокойный голос Намджуна. — И был бы ещё благодарнее, если бы ты съебался отсюда уже. — А с какой стати? — визгливо вскрикнул Сопчон. — Это ты съёбывай, это моя теперь квартира! Или что — забыл уже? Может, тебе решение суда показать? А? С какой стати ты сюда явился? Что, твой любимый бордель прикрыли, наконец? Или где ты там трахался в последние годы? — Я уйду, когда у меня всё закончится. — Голос Намджуна стал холоднее и злее. — Убирайся, Сопчон. — Я подам на тебя в суд, Ким Намджун. — Кажется, чем холоднее становился альфа, тем больше крыло омегу. — Я засужу тебя за нарушение границ частной собственности! За то, что ты мне попортил своей вонью имущество, приготовленное на продажу! Я сдеру с тебя столько, что тебе всё-таки придётся закрыть своё вшивое агентство и свалить из страны! Ты сам дал мне повод, я... — А твой отец по-прежнему не знает, почему ты не можешь подарить ему внуков, Сопчон? — негромко спросил Намджун — и в комнате провисла тягостная тишина, омега замолчал, и даже дыхания не было слышно. А может, Юнги просто уши заложило от тяжести, что звучала в голосе Намджуна. — Я был снисходителен к нему, так как он неплохо относился ко мне, единственным был, кто не вешал на меня свои проблемы и не обвинял во всех грехах. Но если ты, блядь подзаборная, не заткнёшься сейчас же и не свалишь отсюда по-хорошему, я встану и уйду. Пойду прямо к нему и покажу ему те фото, что мне передал детектив. То видео, которое твой папаша, конечно, попытался удалить, но ведь ты же понимаешь, что мои парни его успели и выловить, и скачать. А то могу подать на апелляцию и попробовать, ссылаясь на эти доки, отсудить у тебя своё обратно, м? Например, эту квартиру. Если уж мы дошли до такого, с чего бы мне жалеть хоть кого-то из твоей семейки? — Ты не посмеешь! — прошипел Сопчон. — Мы договорились! Мы с папой оставили тебе твоё убогое агентство, а ты... — А я хочу провести гон здесь. И проведу, — ледяным тоном сказал Намджун. И Юнги не удержался: он дёрнулся и шумно вздохнул от удовольствия — таким прекрасно твёрдым был голос альфы. И тут же застыл, понимая, что выдал этим полустоном себя. — Так ты не оди-и-ин... — протянул Сопчон. — И это я ещё блядь? Ты притащил сюда шлюху? — Закрой помойку, воняет, — сквозь зубы процедил Намджун, и вдруг его рука, которая, оказывается, была под одеялом, мягко и нежно погладила плечо затаившегося и боящегося дышать Юнги. Тот зажмурился и стиснул до скрипа зубы, чтобы не проскулить от странного щемящего чувства. — Что? Не шлюха? — Сопчон явно был рад новой возможности поглумиться. — Эй, там, под одеялом! Выплюнь член и покажись, хочу посмотреть, кого он себе нашёл! Что, Джуни, в этот раз похож? — Заткнись! — внезапно зло прорычал Намджун. — Заткнись, Чон! — Эй, слышишь? — Голос Сопчона сочился ядом, и останавливаться он, видимо, не собирался. — Что бы ни сказал тебе этот урод, что бы ни пообещал — не верь! Этот псих свихнулся на одном бете, он ведь и с тобой его имя стонал, да? Да, я уверен! Это не лечится, это у него такое... Намджун зарычал и дёрнулся, явно попытавшись вскочить, но Юнги, движимый странным, иррациональным чувством страха неожиданно для себя схватился за его руку и ногу, потянул, не давая встать, и прижался к его боку. Он стиснул пальцами кисть альфы и ткнулся лицом в его бедро, сбоку, то ли целуя, то ли... кусая... И Намджун замер. Словно не веря себе, он затих и даже, кажется, перестал дышать. — Как был уродом, так и остался, — выплюнул, видимо, отчаявшись вывести его, Сопчон. — Всегда ненавидел в тебе эту сопливую сентиментальность. Сдохнешь в одиночестве, Ким Намджун. Так и будет, потому что никогда ты не найдёшь своего бету! И никакой другой бета тебе не заменит этого твоего Юнги. Он говорил всё громче и громче, в конце уже откровенно орал, и Юнги подозревал, что это потому, что в запахе Намджуна Сопчон не чувствовал ничего из того, что по идее альфа должен был бы чувствовать: злобу, страх, стыд, растерянность. Юнги сам не чуял запахи, но понимал, что, когда кто-то приятный нежно гладит тебя по бедру, мягко целует твою ладонь и водит носом по запястью, ты не можешь горчить или кислить недовольством или ненавистью. Именно это, видимо, и бесило Сопчона. А Юнги продолжал свои нехитрые ласки в том числе и для того, чтобы это бешенство поддержать. А потом Намджун откинулся на спинку постели и сказал разморенным, ленивым тоном: — Свали, Сопчон. Правда, свали. Я вызову клининг, и послезавтра можешь снова выставлять квартиру на продажу. — Без тебя обойдусь, сволочь, — огрызнулся Сопчон и вдруг повысил голос: — Эй, там, с хуем во рту, слышишь? Я тоже думал, что он его забудет! Я тоже думал, что смогу его использовать по назначению. Не надейся, слышишь? Не надейся. Эта тварь — поганый однолюб. Так что собирай свои манатки, мальчик, и вали подальше от него. Ты никогда ему его не заменишь. Послышались торопливые напористые шаги, хлопнула входная дверь, явно закрытая в злобе, и снова тишина опустилась на комнату. И только спустя несколько мгновений Юнги выдохнул и медленно стал выпутываться из-под одеяла. На Намджуна он не смотрел — старался унять в груди злой азарт, дёргавший его душу и пускающий по венам острые искры. Он уселся напротив так и не двинувшегося с места альфы и только тогда смог посмотреть ему в лицо. Глаза Джуна были закрыты, а губы плотно сжаты. О, он тоже всё понимал — и, кажется, морально готовился к продолжению Марлезонского балета. Только теперь с другими танцорами. И Юнги вдруг стало его жаль. Судя по тому, что он смог уловить сквозь стучащую в ушах кровь, жизнь у Ким Намджуна не сложилась совершенно. И за своё слабодушие и наивность в юности он заплатил весьма сурово. Так, может, хватит с него? Тем более, что он так шикарно трахается... И учить его стонать имя "Юнги" уже не надо... М? Юнги сосредоточенно нахмурился и сжал губы. "Чего я хочу? — подумал он. — Вот правда: чего я хочу? От него? От себя? Ну, хорошо, гон у него пройдёт, но, судя по всему, всё, что шептал ночью, всё, что делал, — это был не только гон? Кажется, он не помнит и половины, кажется, ему сейчас хреново от этого, так что... — Он снова кинул на Намджуна пристальный взгляд и увидел, что тот покраснел, но упорно не открывает глаз, и лишь на губах появилась горькая и тоскливая усмешка. И у Юнги снова защемило в груди. — Не хотел бы я, чтобы мою тайну тот, о ком она, узнал вот так. Ох, что ж может быть хуже?" И он, вздохнув, скользнул к альфе, оседлал его бёдра, поднялся на коленях и прижал голову Намджуна к своей груди. И тут же альфа обнял его за талию и вжался крепче. — Прости меня, — тихо и жалостливо просипел он. — Прости, что пришлось... — Чш! — коротко шикнул на него Юнги. — Помолчи, ладно? Ты всё объяснишь. Ты всё расскажешь, но сейчас... Просто помолчи и успокойся. Он стал осторожно гладить голову Намджуна, перебирать в пальцах его волосы, стискивать их у висков и на затылке и с наслаждением чувствовал, как чуть подрагивал Намджун в ответ на эти грубоватые ласки, как его руки осторожно обхватили его талию и начали мягко водить по спине. Но на задницу Юнги опуститься они не смели. А потом мягкие губы Намджуна стали покрывать поцелуями его грудь — не касаясь тут же вставших сосков, не чтобы возбудить — просто... чтобы касаться. "Хорошо, — подумал Юнги, закрывая блаженно глаза. — Третий день? Значит, сегодня ещё гон... Разберёмся с этим. По одной проблеме за раз, Мин Юнги. А Чими придётся отдать долг, хотя... Выходные..." Он отпустил Намджуна и потянулся, высоко вскинув руки, прогнувшись в спине и откровенно простонав. И тут же, отвечая ему, Намджун стиснул его крепче и глухо, низко, угрожающе зарокотал. Юнги хрипло засмеялся и снова коротко прижал лицо альфы к своей груди. "Сейчас... — подумал он. — Сейчас я хочу оставить себе этого альфу. В этот раз — себе. А дальше — будь, что будет". Он отстранился от Намджуна и поднял пальцем его лицо за подбородок. — Значит, однолюб? — прошептал он, оглядывая любовно распахнутые ему навстречу глаза и лёгкий румянец на щеках, такой приятный, что он не удержался и мягко поцеловал альфу в щёку, лизнул её и снова спросил, поражаясь пузырящейся шампанским в его груди игривости: — Стонешь моё имя, Ким Намджун? И тут же в глазах альфы, которые он прикрыл было от удовольствия, поплыли звёзды. — Не плачь, — тихо сказал Юнги. — Эй, ну, слышишь? Намджун покачал головой и едва слышно ответил: — Я не плачу. Нет. Я счастлив. Юнги вздохнул и, склонившись, стал целовать его. Теперь он лизал чужие горячие губы, теперь он покусывал их припухшую плотность и засасывал, а Намджун — он поддавался. Приоткрыл губы, послушно запрокинул голову, чтобы было удобнее вылизывать ему рот, а потом подставил шею под жадный язык Юнги. И лишь руки его стали торопливее, судорожнее сжимать бока и плечи беты, а потом опустились на грудь и скользнули на живот. Юнги оторвался от шеи Намджуна и рвано выдохнул, когда тот накрыл ладонью его член. — Ты всё равно должен мне объяснение, — пробормотал он, ощущая, как под уверенными пальцами наливается его плоть и затуманивает разум желание. — Ты мне всё расскажешь... Мир перевернулся — и он оказался под Намджуном, который заглянул ему в глаза, охватил страстным взглядом его лицо и прошептал: — Я всё-всё расскажу, мой прекрасный бета... Не так уж и много придётся, поверь... Вся моя жизнь эти годы — это путь сюда... В эту постель... К тебе... — И он впился в губы совершенно потерянного Юнги горячим, голодным поцелуем.