Мидонг из намсаданга

Занавески из золотой парчи сверкали в тусклом свете от нескольких свечей, небрежно установленных по краю низкого подиума, служащего маленькой сценой лишь для одного человека. Человека, чье присутствие поставило на уши весь дворец. Светлый воск капал на пол из красного дерева. Свечи сгорели на треть. Монкут Наби восседала в темной зале, ожидая этого человека, будто не она была госпожой в здешних землях. Это начинало ее раздражать. Она досадно вздохнула. Будучи королевой она давно привыкла к существованию гарема из наложниц у своего мужа, привыкла и к чаджеуям, младшим помощникам короля, которые частенько захаживали в его покои глубокой ночью. Непривыкшая Наби была лишь к повышенному вниманию, которое проявлял король к этим мальчикам и в ее присутствии. В конце концов, это было неприлично. Восторженные рассказы мужа о новом мальчике из намсаданга, кочующей театральной труппы, настолько раздражали королеву, что она сама захотела взглянуть на этого… этого… Наби сжала челюсти. Собственный яд жег ее вены. — Долго мне еще ждать? — властно спросила она у одной из служанок. Но ответила ей вовсе не служанка, а нежный голос откуда-то из-за сцены: — Минуту, госпожа. В силу своего положения Наби обладала острым слухом. Различать настроение по интонации ее учили с самого раннего детства — умение будущей жены мужа знатного рода. И сейчас настроение говорящего не скрылось от нее. В его голосе звучала насмешка, такая тягучая и сладкая, словно мед. Королева нахмурилась. Невидимые струны каягыма зазвучали тихой мелодией, берущей свое начало, словно река у истока: плавный и медленный ход ускорился, пока не появились пороги — обтянутые тугой кожей барабаны — и под всплеск унесся в новый шумный поток. И именно в этот момент миниатюрная белоснежная ладонь показалась из-за занавесок, отодвигая их в сторону для прохода, и золотые блики заплясали по стенам в унисон мелодии, на что внимательная госпожа и отвлеклась, а в следующую секунду, когда она повернулась обратно к сцене, перед ней предстал тот, кто будоражил кровь каждого, кого ему доводилось встречать. Наби непроизвольно наклонила голову вбок, продолжая хмуриться. Низкий рост — он едва ли был выше самой королевы; худая фигура, чью кожу, исписанную письменами, не прятали те малые яркие куски ткани; светлые волосы — явно выженные какой-то настойкой из трав, не иначе, чтобы выделяться среди темноволосых жителей ее страны. И глаза… Прикрытые большим красным веером, его глаза напоминали глаза паука, который следил за попытками мушки выбраться из его паутины, но все было зря: она только сильнее путалась в липких нитях, без шанса на спасение, без шанса на быструю смерть. Бой барабана изменился. Тело мидонга отозвалось на эту перемену. Мягким движением веер описал дугу в сторону, явив взгляду лицо юноши, и Наби не могла не признать его привлекательность. Маленький пухлый рот открылся, высокий звучный голос заполнил собой тесное помещение, служащее залой для одного представления. Он двигался не так, как любые другие танцовщицы и танцовщики, которых Наби когда-либо видела. Их танцы служили средством повествования. Они рассказывали о красоте природы, о божествах, о чувствах приземленных и необъемлемых, а этот… этот… «Смотри на меня. Смотри. Только на меня.» И Наби смотрела. И с каждым разом, когда взгляд мидонга обращался к ней, будто проверяя, дышать становилось тяжелее. Плавные движения резко обрывались, нежный голос превращался в томный шепот, заползающий под самую кожу. Пламя свечей трепетало прямо как гордость королевы. И, казалось, юноша видел это. Что смущало до горячечной лихорадки. Но все равно Наби не отводила глаз от грациозного тела, от натянутых мышц под тонкой исписанной кожей, от темного взора, каким никто никогда на нее не смотрел. Он пел про оковы, что удерживали его на земле, когда душа стремилась ввысь. Про страдания, которые не заполнят голову, как бы ни старались его мучители. Он пел про жажду, про желание превратиться в ветер, про лунный свет, льющийся сквозь пальцы любовников и любовниц. Он пел про чувство свободы. Внезапно музыка смолкла. Наби инстинктивно потянулась вперед всем телом, напрягая слух. — Освободи меня. Освободи. Их взгляды вновь встретились. Сердце Наби бешено заколотилось. Юноша взмахнул веером с такой силой, что все свечи вокруг сцены погасли. И все замерло. В темноте было слышно лишь тяжелое частое дыхание танцовщика. Звук был таким громким, будто раздавался прямо у уха Наби. Она сжала ладони в кулаки, силясь унять странное чувство в бедрах, не желающих сидеть на месте ровно. — Надеюсь, вам понравилось мое представление, госпожа. А теперь прошу простить. Наступила ночь. Вам пора отдыхать. И вновь эта интонация. Он не мог восстановить дыхание, но продолжал играть с Наби. Не госпожа она для него, что бы он ни говорил. И буря из чувств обуяла королеву. Она порывисто встала, служанка за ее спиной спохватилась, подбежав к дверям, подать источник света. И хоть тусклого свечения едва хватало, Наби надеялась, чтобы мидонг видел, как она возмущена его наглостью. Маленькая процессия выдвинулась из одной части дворца в противоположную. И пока они шли до ее покоев, Монкут Наби кипела эмоциями, незнакомыми ей ранее. Дикая, неуемная ярость жгла ее душу. Да как он посмел?! Да кто он такой?! Пыль! Ничтожество! Без роду и племени! Грязь! Наби еще никогда не желала дотронуться до мужчины своими руками. А теперь ей хотелось самолично схватить его за белые пакли и поставить на колени, чтобы он знал свое место! У ее ног! У ног его королевы! — Приведите мне мидонга. — почти прорычала Наби своим служанкам перед тем, как захлопнуть дверь перед их носами. Она не хотела видеть их замешательство. Не хотела видеть и их страх. Если король узнает, что они сделали что-то с его любимчиком, он будет вне себя от злости. Но пусть! Пусть король узнает! Пусть не разговаривает с ней хоть сто дней, хоть сто лет! Она все равно не захочет видеть своего мужа, пока он так жаждет рассказывать о талантливом юноше, что не имел никакого уважения к его жене! Мрачные покои будто способствовали мрачному настроению королевы. Хотя, может, и полнолуние было виновно в этом? Из угла в угол, от большой кровати до столика с графином воды, Наби ходила туда-сюда, попеременно то взмахивая руками, то сжимая их в кулаки. Она так рассердилась! И даже не понимала, что гнев — вовсе не единственное, что заставляло ее трястись. Ее учили распозновать чужие эмоции, не свои! Те, что сейчас ядовитым змеиным клубком сжимали шею. Казалось, Наби провела в этом состоянии целые века, пока в дверь не постучались. — Моя королева… — звонкий голосок служанки выдавал все и без слов. Он здесь. — Пусть войдет. Наби величественно встала посреди комнаты, где пол был выше. Она задрала подбородок, чтобы смотреть на него свысока. Гнев и богатая родословная совсем затмили ей разум. Она чувствовала себя огнедышащим драконом, когда была лишь маленькой женщиной с порой скверным характером. Королевскому возмущению не было предела, стоило Наби увидеть этого грязного оборванца с улиц и ночных дорог в жакете и штанах такого же насыщенного золотого оттенка, как и ее одежды. Цвета королевской семьи. И в ту же секунду Наби позабыла о всяких приличиях, злой тигрицей набросившись на юношу, который продолжил насмехаться над ней, одновременно помогая справиться со шнуровкой. — Король упоминал о твоем горячем темпераменте, госпожа, но я и представить себе не мог, что ты так быстро захочешь меня раздеть. Наби словно ледяной водой окатили, как любили делать служанки поутру, чтобы разбудить ее. Желчь застряла у нее в горле, а смысл ее действий прояснился сквозь туман в голове, огненным шаром сметая ее злость. Наби отскочила от юноши, как ошпаренная, прижимая руки к груди, будто она сама не верила, что только что сделала. Мидонг усмехнулся. Мышцы под исписанной кожей отозвались на это слабое движение. Он стоял в одних лишь штанах, придерживая их пальцами за широкие складки. Но ему было не впервой оставаться обнаженным. Скорее, он был чаще раздет, чем одет, а потому не чувствовал никакого стыда перед госпожой, чье лицо потемнело от смущения. И с каждым шагом, с которым юноша приближался к ней, темнело еще сильнее, становясь частью мрачного убранства королевских покоев. Оказавшись в сантиметрах от ее тела, он наклонился и заглянул в глаза, что вызвали в нем еще одну улыбку. Жены господ всегда знали, чего хотели, эта же была подобна дикой кошке. Мидонг приблизил свое лицо еще ближе — Наби вдруг пожалела, что вообще решила отдать тот приказ. — Т-ты… Ты совсем не так все понял! — она выставила руки вперед, желая оттолкнуть, но коснувшись горячей голой кожи, сама отпрыгнула назад. Боги, что она делает?! — Как же должен был понять? Мне достаточно лет, чтобы знать, ради чего меня зовут в ночные покои знатные особы, вроде тебя. — Мидонг смотрел на ее отговорки снисходительно, словно королевского в ней вовсе ничего не было. — Нет! Не так! Я… Я разозлилась! Я хотела проучить тебя! — Так проучи. От его коварной улыбки на одну сторону, Наби вновь задохнулась от злости. Она занесла руку, чтобы ударить его, но та зависла в воздухе, перехваченная его рукой. И пусть его ладони были лишь чуть больше ее ладоней, пусть он сам был всего лишь на голову ее выше, сил в танцовщике было больше, чем в госпоже, чью жизнь практически не занимали физические нагрузки. — Как смеешь ты?!.. Грязь! — Наби попыталась вырваться, охваченная еще одним злым порывом. Но как бы она не возмущалась, как бы она не злилась, как бы ей не было противно от него, мидонг будто смотрел сквозь все эти завесы, куда никто не заглядывал. Юноша просиял, смотря на ее приоткрытые губы из-за частого дыхания. Наби вспыхнула. — Я буду кричать! — взвизгнула она. — Если тебе так нравится, то пожалуйста. — с еще одной усмешкой он сократил и без того короткую дистанцию, все также крепко держа ее ладонь. — Тигрица не станет ложиться под квисина! — выкрикнула Наби, отвернувшись, не желая смотреть в его бесстыжие. — Ха! Так, значит, я больше не грязь? — Он потянул ее за ворот блузы на себя, заставив госпожу выставить вперед руку, чтобы помешать ему прижать ее к своему обнаженному телу. — Думаешь, я демон? Боишься? — Вот еще! — она резко повернулась к нему лицом, чтобы он видел ее отвращение. — Хорошо. Наби хотела, но не могла пошевелить и пальцем. Мягкие губы юноши коснулись ее губ. Страх, злость, волнение, что-то еще, всполошило состояние королевы. Она вновь вся покраснела. Никто, кроме короля не целовал ее! Но даже король не позволял себе такого поведения! Такого… Он целовал ее медленно. Размеренно. Сладко. Его язык будто снова пел про свободу. На ее губах, на ее языке. Наби стояла неподвижно, ничто больше не удерживало ее на месте, но она все равно не могла сделать и шага. Не могла сделать и вдоха. Она задыхалась не то от количества противоречивых чувств, не то от его поцелуев, не то от его наглости. Лишь когда тяжелая юбка упала к ногам, Наби растерянно всхлипнула, задрожала, будто горячая кожа мидонга больше не грела ее. Будто иероглифы на его теле по велению богов стали проклятием, до которого она, несчастная, коснулась. Юноша улыбнулся этой перемене. Наби испугалась. Никогда муж не раздевал ее, никогда не целовал посреди комнаты, никогда не… Никогда не наклонял над комодом, прижимаясь своими бедрами. Из-за затрудненного дыхания, пребывая на грани истерики от незнакомых ощущений, Наби плохо соображала. Прохлада красного дерева с искусными золотыми вставками не помогла госпоже остудить ни тело, ни голову. Наби в растерянности оглянулась на мидонга, заметив, как тот спускает свои нижние одежды. Никогда еще королева не видела мужской орган в такой близости. Никогда еще ее глаза так не округлялись. Все ночи в покоях короля проходили в кромешной темноте, при закрытых глазах и окнах, под жарким тяжелым одеялом. Теперь же Наби испугалась по-настоящему. Она заторможено сделала движение туловищем, чтобы выпрямиться, оттолкнуться руками от комода, но белоснежная ладонь перехватила ее левую, завела за спину и надавила с такой силой, что королева вновь оказалась грудью на деревянной поверхности мебели. Другая рука мидонга потянулась к тесемкам на последней преграде к ее чести. — Тебя убьют. — в смятении пробормотала Наби. Его ехидство легло на ее кожу плавно, вслед за тенью, что покрыла ее голую спину, когда юноша наклонился к ее уху. — Тогда увидимся в следующей жизни. — прошептал он. Наби не понимала, как это произошло. Но что-то болезненное, демоническое, не позволяло ей закричать и позвать стражу. Не позволяло ей дергаться в его хватке, не позволяло думать, чем это закончится. Мысли королевы были полны страха от незнания, что собирается делать этот оборванец; были полны горечи от желания все-таки узнать… Полная луна светила сквозь широкий проем на террасе. Она была молчаливой свидетельницей запретной связи. Она и звезды. Наблюдали, как мидонг провел пальцами между ног королевы, что мелко дрожали. Как он начал массировать мягкие складки такой же мягкой ладонью. Это было странно. Непохоже. Ночи с королем Наби проводила в терпении, в чувстве долга, в смирении. Ночь с мидонгом… Ночь с мидонгом сулила тем, что она никогда не забудет. Непонятными тянущими ощущениями внизу живота. Чувствами, незнакомыми ранее. Желаниями, которые никогда не приходили ей в голову. Пристальный взгляд жег затылок Наби. Жег ее обнаженную кожу на спине и ягодицах. Жег ее кровь, поровну со стыдом, с которым, однако, у госпожи не было сил бороться. Наби лишь часто дышала, принимая странную ласку юноши, принимая его ужасное отношение к ней самой, принимая то, как ей это… Королева дернулась вперед, но вновь мидонг удержал ее на месте. Его пальцы вошли в ее лоно. Совсем немного. Но этого было достаточно, чтобы вновь забеспокоиться о действиях танцовщика, имя которого она даже не знала. — Ч-что… — она попыталась посмотреть ему в глаза, но быстро отвернулась, почувствовав жгучий стыд. — Что? — самодовольно переспросил тот и лишь шире улыбнулся, не дождавшись ответа. Его тихий смех Наби больше ощущала телом, чем слухом. Но думать, почему он смеется, она не могла. Она вновь с трудом дышала. Пальцы мидонга проникли глубже, вынуждая королеву издавать всхлипы, в которых отчаянно слышалась мольба прекратить эту пытку, хотя и сладкую, но тянущую всю ее кровь к одному месту. Но разве юноша подчинился хоть одному слову? Нет… Он продолжал проникать пальцами, все глубже, все сильнее, пока она не услышала влажные звуки, что раздавались меж ее трясущихся бедер. Наби словно полностью онемела. Словно потеряла контроль над всем своим существом, которое почему-то не вопило от ужаса от творящегося хаоса, а, наоборот… Наслаждалось им? Мидонг прервался в своей пытке. Наби сделала вдох, но в эту же секунду в ее лоно вошел мужской орган, и королева задышала медленнее. Иначе, ее разуму грозило бы сорваться в более низменные дали, где нет ничего, кроме похоти и разврата. А пока же Наби продолжала цепляться за свою гордость, которая лежала у ног танцовщика с улиц, грязного оборванца, услугами которого пользовался не один десяток человек. И теперь Наби была одной из них. Удар кожи о кожу вышел хлестким. Однако Наби не чувствовала боли. Ее попросту не было. И это тоже было непохоже на ночи с королем. Мидонг наконец отпустил ладонь госпожи, только чтобы положить ее на комод, а свою ладонь сверху, переплетая пальцы. Он навалился на хрупкий стан всем весом, будто они оба были дикими животными. Наби тонула в ощущениях. Каждый удар его бедер нес в себе силу и доселе неизведанное блаженство. Остановиться… Да, им нужно остановиться. Но королева не могла вымолвить и слова. Лишенная дара речи, придавленная чужим телом, Наби делала вдох за вдохом, чувствуя, как горит кожа на ягодицах от шлепков обнаженной плоти. Как начинают болеть ребра от жесткого дерева с золотыми вставками. Как ее нутро стягивается в узел. Королева издала протяжный стон, говоривший о ее усталости, хоть она вовсе и не двигалась. Она, сама не осознавая, разговаривала на другом языке, ей неизвестном, но хорошо знакомом юноше, языке тела. Мидонг ускорился. Его движения стали грубее, резче. Его горячее, сбивчивое дыхание обжигало затылок госпожи. И во всем она чувствовала его превосходство. Его упоение. Его насмешку. Она думала его проучить, а вместо этого… Разум Наби рассыпался на тысячи осколков: мидонг брал ее как уличную девку. Крик удовольствия вышел бы слишком громким и пугающим для этих стен, если бы юноша не заглушил его, прикрыв рот госпожи своей ладонью. Наби вдруг стало очень холодно. Очень больно от твердого дерева. Следующий всхлип вышел сдавленным, жалобным. И, к удивлению, мидонг больше не смеялся над ней. Он легко выпрямился, легко поднял Наби на руки, также легко прошел с ней по комнате и опустил на кровать. Наби вновь задрожала — постель была еще более холодной. Но вот мидонг возлег рядом с ней, обхватил ее тело руками, притянул к себе в объятия, и жар его кожи показался королеве самым желанным из чудес. Он поцеловал ее и Наби ответила на поцелуй. Сначала робко. Неуверенно. Будто сама не понимала, что она делает. Отчаянная мысль пронзила ее сознание: а целовала ли она когда-нибудь? И после, будто обретя новые силы, Наби обвила шею юноши, зарылась пальцами в его светлые волосы, утягивая в новый поцелуй, сравнимый по силе с беспощадными наводнениями, порой терзавшими их страну. Поцелуи мидонга переместились на ее шею. Его язык прочертил линию от плеча к ключице. Он будто хотел попробовать ее кожу на вкус. Всю ее. Каждую ее часть. Пальцы юноши сомкнулись вокруг нежной груди королевы, он сжал ее, примкнул губами к соску. Наби вновь застыла на секунду, вспоминая, как служанка кормила детей грудью, как ее лицо искажалось от боли, как брови сходились над переносицей, а губы превращались в тонкую нить. Но вот мидонг облизал сосок, втянул его в рот, продолжая ласкать кончиком языка, и Наби закатила глаза, растворяясь в неге. Если танцовщик все-таки демон, если в конце концов он сожрет ее плоть, она уже не могла остановиться. Останавливаться, вообще, не было знакомым девушке, которую всю жизнь готовили стать королевой. Мидонг не оставлял грудь Наби в покое, пока не исцеловал до красных пятен, пока непокорная госпожа не измяла в маленьких кулачках шелковые простыни, пока его собственная разгоряченная кровь не ударила в голову, застилая сознание. Юноша опустился еще ниже. Не удержавшись, он прикусил кожу на бедре королевы, чувствуя, как и ее кровь, пульсируя, разносит запретное удовольствие. Наби охнула. Хотела приподняться на локтях, но сразу уже упала обратно на мягкие подушки. Мидонг целовал ее там. Наби закрыла лицо руками. Чем она занималась с ним? Что она делала? Нет, что он делал с ней? Каждое прикосновение языка отзывалось в королеве приглушенным стоном. Прикосновения пальцев — движением таза. Но он так искусно водил языком… Словно повторял иероглифы со своего тела… И они точно были проклятыми… Наби заметалась на постели, будто охваченная пламенем, но горела она изнутри. Еще чуть-чуть и взорвется ярким снопом искр, улетающим к своим сестрам-звездам. И все закончится. Они оба растворятся в этом огне запретного и неправильного. Наби потянула мидонга за волосы вверх, чтобы остановить, чтобы растянуть это блаженство, чтобы еще побыть с танцовщиком, который завладел ее душой. Однако накликала на себя беду еще большую. Юноша лег сверху, расставив локти по обе стороны от головы госпожи. На его губах снова мелькнула усмешка. Он сделал движение бедрами, и вновь внутрь королевы проник мужской орган. Вырвавшийся у нее стон потерялся между поцелуями. Еще одно движение бедрами. На этот раз сильнее. Наби вцепилась пальцами в сильные плечи. Оцарапала их. Будто желала содрать проклятые иероглифы вместе с кожей. — Надо же… — прошептал мидонг, дьявольски ухмыляясь, — Ты и вправду тигрица. Госпожа прикрыла глаза. Она не могла что-либо ему ответить. Все ее своенравие и упрямство сейчас сосредоточились на одном — удержаться в этом мире. С этим нахальным танцовщиком. С его усмешками. С его горячим телом. С жарким удовольствием, которое оно в себе несло. Хотя силы были неравные. Любой воин позавидовал бы напору юноши, с каким он обрушился на королеву. С каким неистовством он проникал в ее лоно. С каким голодом бросался на ее губы. Оттянуть неизбежное, то, чего Монкут Наби так стремилась добиться, не удалось. Жидкий огонь разлился по ее венам. Его всполохи она видела под плотно закрытыми веками. Их и самодовольную улыбку танцовщика, что навсегда отпечаталась в ее памяти. Мидонг приник губами к королеве. Завалившись на бок, сжал ее в объятиях. Давая время им обоим, чтобы восстановить сбитое и затрудненное дыхание, ставшее общим. Наби с опозданием обнаружила, как спала пелена с ее глаз. Разум все еще был затуманен, да, ее руки и ноги все еще безвольно лежали на кровати, а голова запрокинута с открытым ртом, жадно хватающим воздух. Но зрение стало ясным. В полумраке вместе с ней, в королевской постели, лежал уличный танцовщик. Что свел ее с ума своими грязными пальцами и уловками. Наби схватилась за одеяла, в слабой попытке прикрыть свое нагое тело. — Уходи. — в изумленном голосе госпожи не было приказа, скорее мольба. — И это вместо благодарности? — Мидонг рассмеялся. Однако, к удивлению, на этот раз юноша подчинился. Он плавно поднялся с кровати. Королева наблюдала, как точно отвечают исписанные мышцы на каждый его шаг. Луна мягко освещала его, будто и для нее было диковиной, с какой аккуратностью он надевал свои золотые одежды, разглаживая тяжелые складки. Он продолжал широко улыбаться, в то время как Наби почти полностью залезла под одеяла, хоть в комнате и было нестерпимо жарко. Ей не давало покоя унизительное: он видел ее всю. И словно прочитав мысли, юноша вновь взглянул на ее лицо. Наби вспыхнула. Подобрала под себя одеяло, натянула его почти до самых бровей. — Уходи. — повторила она. Мидонг кивнул. Поклонился ей так же, как и после выступления на сцене. И тихими шагами направился к двери. В порыве, который Наби не смогла бы объяснить самой себе, она резко поднялась с кровати, чуть ли не крича ему: — Стой! Как… Как тебя зовут? Он лишь слегка повернул голову. Остановился лишь на секунду. — Пак Чимин, госпожа. И снова в его голосе слышалось то снисходительное отношение. Наби отвернулась. Она все еще была смущена. Однако ей нужно было знать имя того, с кем она намеревалась провести еще не одну ночь.