She the life of the party Forty-two in her body She's got some dangerous hobbies Like chasing after the sun And making me fall in love Till I'm sick to my stomach
Until I throw back a dozen Until I'm driving a hundred With my hands off the wheel Just to see how it feels
Shot Glass Of Tears by Jungkook
Микаса запрокидывает голову к небу, закрывая глаза, и вдыхает холодный утренний воздух. Саша восхищённо смотрит на свою соседку по казарме, на её длинные чёрные волосы, которые так красиво блестят на солнце, что взгляда оторвать нельзя; на её бледное лицо с выразительными серыми глазами, которые словно блестят из-за красного шарфа; на её фигуру, которая напоминает Саше диких кошек. Микаса — так её зовут. Микаса Акерман. И Саша уже сейчас знает, хоть она ни разу не видела эту девушку до этого момента, хоть они и перекинулись лишь вежливыми приветствиями, (Саша так сильно переживала, что Микаса услышит и возненавидит её за то, как звучит её речь, что в горле пересохло и так сильно захотелось есть, словно она месяц жила на одной тарелке габерсупа в день. Возможно, ей стоит пойти что-нибудь найти, кажется, с кухни доносился запах картофеля.) хоть до первого построения ещё около часа, а до реальных тренировок и то весь вечер и ночь, — Микаса будет лучшей среди них. Саша уверена в этом точно так же сильно, как и в том, что нет ничего в этом мире вкуснее, чем мясо кролика, пожаренное над огнём. — Вы не против, если я займу нижнюю койку? — тихо спрашивает Саша, стараясь не краснеть от едва слышной грубости согласных и слегка длинных и ленивых гласных. Вежливая речь едва справляется с тем, чтобы скрыть её говор, и ей стыдно за то, что она не может выговаривать слоги так же идеально, как Микаса. — Забирай, — получает она в ответ вместе с коротким кивком. Саша улыбается ярко, кидая мешок с вещами; теперь по запаху еды к столовой, слишком уж она перенервничала, стараясь оставить положительное впечатление о себе перед соседкой на эти три года. Она сидит на мокрой от росы земле, облокотившись о камень, который, кажется, высасывает из её тела последние крупицы тепла. Саша чувствует, что плачет, как горячие слёзы стекают вниз по щекам, как воздуха не хватает, из-за того, что она сдерживает жалкие всхлипы, хоть парочка всё же вырывается с её словами: — Микаса, вы спасли меня! — её всю трясёт. Саша, стоит перед Микасой на коленях, держа ту за грудки куртки, потому что если отпустит сейчас, то вообще встать не сможет с земли. — Ты ранена? — Саша слышит беспокойство в голосе Микасы, чувствует внимательный взгляд на своём лице, а потом и теле. — Благодаря вам нет! Спасибо! Спасибо, Микаса! — Саша хочет обнять Микасу, напрыгнуть, повалить на землю и спрятаться в её руках — только там она будет в безопасности. — Тогда прекращай рассиживаться, — Микаса дёргает её вверх, ставя на ноги, придерживая за плечо, пока Саша не обретает силу в ногах. Саша глубоко дышит, стараясь успокоиться; у них есть газ, оружие, план. У них есть Микаса. Они не умрут. (Она не умрёт, потому что Микаса будет здесь с ней рядом.) За эти три года Саша только сильнее укрепилась в вере, что та сильнейшая среди них. Эрен может быть и двинутый на достижение своих целей, Райнер пусть и легко выбивает двери с петель и рубит дрова, а Армин пускай и гениален, когда дело доходит до стратегий; они хороши, Саша не спорит, она видит потенциал, как должна — хорошая охотница, но Микаса — Микаса на другом уровне, потому что у неё и упёртость, и мышцы, и ум. Саша вдруг думает, смотря, как девушка поправляет красный шарф, что Микаса бы обошла её в количестве пойманной дичи в охотничьем состязание. И из-за этого, возникает желание познакомить её с родителями. Пусть видят с какими людьми она теперь в отряде. (Пусть видят, что для Саши теперь самым важным является не вкусная еда, а человек — Микаса Акерман.) Зелёное пальто уже не спасает, каждый слабый порыв, сродни вьюжному ветру на снежных горах, пробирает до самых костей, но Микаса не может заставить себя укутаться посильнее; она даже не уверена, пробирает ли её дрожь или нет, у неё сил уже недостаточно, чтобы дышать полной грудью. Чёрт… Чёрт, почему она не может пошевелиться? Почему её ноги отказываются бежать вместе с остальными, после вопроса командующего? Почему её взгляд прикован к Микасе, стоящей немного позади неё? Почему её руки так крепко сжались в кулак, что ещё чуть-чуть и короткие ногти разорвут кожу ладоней. Сможет ли она отдать сердце ради человечества? Саша с огромным трудом отводит глаза, смотря на растоптанную жёлтую георгину внизу. Чёрт, она ведь снова увидит титанов. Ей снова придётся драться с монстрами, которые оказались слишком большими, слишком громкими, слишком осязаемыми, слишком настоящими. Саша ведь не трусиха, никогда таковой не была, но когда на твоих глазах поедают товарищей существа с ни разу не дрогнувшей улыбкой, некоторые из которых больше самых высоких домов, даже голодная смерть слетает с первого места её самых ужасных кошмаров. Она снова смотрит на Микасу, видит пустой взгляд серых глаз, направленный в сторону Отряда Особого Назначения. Саша закрывает глаза, медленно старается заставить себя разжать кулаки, вспоминает отца, как он учил её стрелять из лука — но вместо леса, старой мишени и такого знакомого лица папы, видит тренировочное поле и Микасу, которая неуверенно смотрит на лошадь. Видит, как та забирается в седло и слишком крепко держит поводья. Слышит себя же, кричащую ей: «Сначала боязно, но упадёшь пару раз и страха ни в одном глазу!» Саша решает, что человечеству её сердце не так уж и нужно, поэтому ему его она не отдаст. Но прикладывая руку в салюте и чувствуя его биение, она жертвует им. Ради вкусной еды, что они обязательно найдут, если уничтожат всех титанов. (И ради Микасы, которая пойдёт на всё ради Эрена.) (На самом деле, Микаса пойдёт на всё ради своих товарищей, ради неё. Саша в этом уверена глубоко внутри.) Микасе казалось, что её сердце уже было разбито и растоптано, когда Эрен назвал её рабыней, но на деле оно лишь трещинами пошло. — Спасибо, Саша. Она удивлённо поднимает взгляд на стоящую рядом Микасу и протягивающую ей небольшую булочку. Саша тут же хватает еду, чувствуя, как её лицо вспыхивает. — За что вы благодарите меня, Микаса? — Саша спрашивает с набитым ртом, она даже не представляет, что могла сделать, чтобы заслужить искреннее «спасибо» от самой Акерман. — Ты спасла меня. Саша даже перестаёт жевать, смотря на Микасу, которая уже закидывает холщовый мешок с собранными по приказу капитана вещами себе на спину; они скоро возвращаются, потому что в недавнем донесение было сказано, что врагами, похуже титанов, их считать перестали, и ей бы тоже собрать свою часть. Капитан голову ей оторвёт, или за стену скинет, или, что ещё хуже, заставит её чистить туалеты и конюшни, если она оставит в лесу медикаменты; а лук со стрелами слишком ей дороги, чтобы просто так, из-за лени, бросить их здесь. — Не дала тому подонку выстрелить в меня из пистолета, — поясняет Микаса. — А! Я уверена, вы бы и без меня справились. Но не за что, — Саша прожёвывает то, что было во рту и запихивает последний кусочек хлеба, довольно кивая и с новыми силами поднимаясь. — Тогда я бы не отдала тебе свою еду, — говорит Микаса, когда Саша осторожно кладёт стеклянные баночки с антисептиком в сумку. — Э?! — Саша почти обижено смотрит на девушку; она сегодня ничего не успела съесть вообще-то! Но в серых глазах Микасы она видит смешинки. Саша понимает, что даже не помоги она ей тогда, то всё равно бы ей подсунули эту булочку. Однако стоило ей увидеть лежащую на полу Сашу в луже крови, как звук разбитого стекла по-настоящему звучал в её ушах, смешиваясь с её криками и мольбой, с её «Саша, очнись!», а дышать было очень сложно не только из-за всхлипов, но и из-за чего-то так больно колющего в груди. Саша чувствует, видит, как её руки дрожат. Клинки ударяются о баллоны с газом, она никак не может нажать на нужные кнопки на ручке управления, чтобы сбросить отупевшие лезвия и поменять на новые. Сил не хватает. — Саша! Она дёргается назад, роняя оружие на землю и сама едва не оказывается там же. Микаса пролетает мимо, зацепляясь крюком за крышу здания. Титан падает, словно набитый песком мешок, на земле перед ней. Сашу едва не расстаётся завтраком, когда земля вздрагивает и её клинки подпрыгивают на земле. — Возьми себя в руки! — Микаса опускается рядом, дёргая Сашу за грудки куртки и встряхивая. — Продолжишь сопли разводить, тебя сожрут. — Но они… — Саша не сопротивляется, чувствует себя тряпкой в сильной хватке Микасы. — Микаса, они ведь когда-то тоже были людьми! Как мы! Как вы и я! Во взгляде Микасы что-то мелькает, что-то такой знакомое Саше, что-то, что она чувствует сейчас, не в силах убить монстров, которые пожирают её товарищей, потому что они когда-то были людьми. Потому что у них всё ещё могут быть семьи. Потому что это больше не похоже на сражение, это — бойня. — Может они и были, но, Саша, — Микаса кладёт руки ей на плечи, — оглянись, — она с трудом отводит свой взгляд от серых глаз и смотрит. Смотрит. Смотрит по сторонам и видит, траву, залитую кровью, когда-то-людей, нет, титанов, монстров из своих кошмаров, ведомых желанием убить, товарищей по разведке, сражающихся в надежде прожить в этом аду чуть-чуть подольше. — Чем мы хуже? Почему мы не можем властвовать над ними и вселять в них страх? По-твоему, если они были людьми, они заслуживают жить больше, чем мы? По-твоему, наши товарищи должны умереть ужасной смертью от их зубов или рук? Саша яростно мотает головой, ощущая горячие слёзы на щеках. Нет. Нет, никто не заслуживает. Они солдаты. Они обязаны сражаться, и не важно, кто их враги — титаны или люди. Они дали клятву. Она дала клятву. — Тогда соберись, — Микаса её отпускает и подходит к ручкам управления на земле, нажимая на внешний рычаг, затупившиеся от крови титанов лезвия с тихим звоном падают на землю. Она точным движением зацепляет новые, оставляя их в ножнах рядом с баллонами. Саша тянется к своим клинкам, готовясь достать их и нажать на спусковой рычажок, чтобы взлететь ввысь и присоединиться к сражению уже с чистой головой. Она на секунду касается ладоней Микасы, в последний раз смотря ей в глаза, которые так близко. Саше вдруг хочется поцеловать её, она даже опускает взгляд на её розоватые губы, но красный шарф тоже попадается ей на глаза и она улыбается, говорит: — Спасибо вам, Микаса, — выпуская металлический крюк в стену ближайшего здания и нажимая на рычаг подачи газа. Саша ни разу больше не видит Микасу за всё сражение. Микасе плевать на войну, на долг солдатки, на то, что хочет Эрен. Саша пытается глубоко вздохнуть, удобнее устраиваясь на кровати. В комнате невыносимо душно. Воздух раскалённый дневной жарой, неприятно саднит горло и отвратительно ощущается на коже. Саша ёрзает, морщится, когда понимает, что простыня прилипла к телу. — Микаса, — зовёт она, знает, что та не спит. — М-м? — У вас нет воды во фляжке? Саша слышит шуршание, тихий вздох Микасы. — Лови. Она ловко поднимает руку, перехватывая металлическую фляжку в воздухе быстрее, чем та ударится о стену. — Спасибо, — Саша садится на кровати, откручивая крышку. Вода внутри слегка прохладная, но из-за жары вокруг она кажется Саше ледяной. Она в блаженстве закрывает глаза, умереть уже хочется не так сильно. Да и завтрак обещает быть вкусным, если она хорошо расслышала поваров. (Саша расслышала хорошо. Она никогда не ошибается, когда дело доходит до еды.) Она кидает фляжку обратно Микасе и садится, упираясь спиной на стену, радуясь, что та холоднее её тела. Микаса ловит и добивает остатки воды. — Конни сказал, завтра будет прохладнее, а послезавтра дождь, — говорит Саша, заполняя тишину, потому что спать сейчас почти так же невозможно, как — на голодный желудок. — Завтра будет только хуже, — отвечает ей Микаса. Саша видит, как та садится так же и качает головой. — Особенно если дождь будет. Капитану придется отменить тренировку, иначе мы попадаем или повредим УПМ случайно из-за влажности и жары. Саша разочаровано стонет, закрывая глаза. Это лето хуже всех тех, что она провела в кадетских казармах. В разы. Она открывает глаза, смотрит в распахнутое окно и взглядом цепляется за шарф. Шарф, в котором Микаса пробыла весь сегодняшний день. — Как вы можете в нём ходить в такое пекло? — на самом деле, Саша уже давно перестала не то что вслух задавать этот вопрос, но и в мыслях. Знает ответ на него уже. Столько раз слышала. — Эрен мне его подарил, — просто говорить Микаса. — Да, но… — она вдруг замолкает, ей приходит идея. Глупая, наверное. Саша пока не знает. (Она не хочет думать, как её сердце пойдет новыми трещинами, если Микаса откажет.) — Подождите, — она встаёт с кровати и тянется к сумке. В одном из карманов лежит тканевый мешочек, там — остатки её охотничьей жизни в деревне. Небольшие частички кем она была когда-то и кем она хочет, чтобы её запомнили. Саша достаёт подвеску из дерева. Она простая, грубая даже, в виде георгины. (Или, по крайней мере, Саша задумывала вырезать именно этот цветок.) Но это последнее, что Саша создала сама, перед уходом в армию. Она хотела сохранить что-то, что напоминало бы ей о доме. — Держите, — Саша протягивает Микасе деревянный кулон на чёрной нитке. — Это подарок. Микаса замирает, не двигаясь, она удивлена, поэтому Саше не остаётся ничего, кроме как подойти к её кровати и, присев на краешек, самой одеть на неё подвеску. — Я вам это подарила, — Саша старается сделать ударение на последнем слове. (А так хочется на первом.) — Спасибо, Саша, — Микаса смотрит на неё, и Саша видит звёзды в её серых глазах. Рядом с ней теперь нет Саши; их… её… их комната теперь слишком тихая; ночи теперь будут заполнены кошмарами, мыслями, демонами, а не сопением или тихими разговорами. Саша не может сдержать смех. Море. Настоящее море. Прохладное. Бескрайнее. И очень солёное. Она всё ещё не может поверить своим глазам, сколько бы она не оказывалась на пляже, сколько бы не ступала в воду, сколько бы не пробовала плавать. Но маленькие ранки, нос и рот обжигало одной из самых дорогих приправ. Она закрывает глаза, глубоко вздыхая и прислушиваясь. Шелест листьев, тихие волны, бьющиеся о берег, Конни, увлечённо рассказывающий Жану новую сплетню о командующей Ханджи и капитане Леви, Армин, листающий книгу и Микаса. Саша напрягает слух, но не может услышать её сердцебиение, лишь дыхание и скрип карандаша о бумагу. Саша хитро улыбается и, наклонившись, зачёрпывает воду в ладони. Она тихо подходит к Жану со спины, подмигивая Конни, и выплёскивает её прямо на разгорячённую кожу спины. Раздаётся крик и проклятия, вместе с громким смехом, но Саши уже нет рядом. Она сорвалась с места сразу же после и уже прячется за спиной Микасы. — Саша, иди сюда, я тебя утоплю, сама напросилась! — Жан, если ты её утопишь, то нам работать больше надо будет. — Да плевать! Саша смеётся и чувствует, как плечи Микасы, за которые она держится, спрятавшись у неё ща спиной, слабо трясутся. Она замирает, прислушиваясь, словно на охоте. Жан тоже замолкает, как и Конни. Смех Микасы тихий, едва-едва слышный даже Саше, но такой прекрасный. Саше очень хочется увидеть слабую улыбку на её лице, слегка прищуренные серые глаза и расслабления выражение лица. Но почему-то она не может сдвинуться с места, зачарованная. (Это третий раз, как Саша слышит смех Микасы, но он всё равно чувствуется, как первый.) Имир однажды назвала Сашу солнцем, а её — луной; Микаса от Армина знает: одно без другого быть может, да вот только ей теперь кажется, что тот ошибается. Весь мир ошибается. Луна — ничто без солнца, без него она — одинокий кусок камня в холоде и темноте. Саша опирается о Микасу или Микаса — о неё, она не может понять, но это и не важно, потому что ей хорошо, ей весело, ей спокойно. Пусть всё кружится перед глазами, лицо горит, и капитан что-то неразборчиво говорит в их сторону о не умеющих пить идиотах. Ей плевать; плевать, потому что Микаса рядом приобнимеает её за плечи. Саша видит покрасневшие щёки, милую улыбку и искорки веселья в её глазах, пока Конни слишком увлечённо рассказывает очередную шутку. — Микаса, — Саше немного сложно говорить, её язык заплетается, а рука сама подносит наполовину полную жестяную банку вином. — Микаса, — она тянет, делая глоток, и отставляет от себя своеобразный стакан. — Ми-ка-са. — Что? — Микаса звучит как обычно, словно и не пьяна вовсе, разве что непривычно устало, словно вот-вот уснёт. Саша видит, как Микаса берёт её стакан и допивает остатки алкоголя. — Я люблю твоё имя. Оно так тебе подходит. Кажется грубым, кода пишешь, но такое мягкое, когда произносишь. Ты тоже мягкая, Микаса, просто внутри. (Я люблю тебя.) (Почему-то мне кажется важным сказать это тебе сейчас, но я так боюсь, Микаса. Всё ещё где-то глубоко во мне живёт трусиха. Ты заслуживаешь больше, чем девчонка, которая в коленках трясётся, когда не использует уважительную речь, ведь так слышен её отвратный говор. Ты заслуживаешь больше, чем девчонка, не способная признаться. Ты заслуживаешь больше, чем девчонка под именем Саша Браус.) — У тебя красивое произношение, — тихо говорил Микаса. Но прежде чем Саша успевает испугаться, голова Микасы падает ей на плечо, и она слышит тихое сопение. — Ты очень красивая, — одними губами говорит Саша, проваливаясь в пьяный сон следом, всё ещё слыша разговоры вокруг. Микаса обнимает колени и прячет голову, даже плакать сил уже нет; она знает, что скоро нужно будет уходить, что мир не остановился ни на мгновение, что хаос продолжается, что война уже выламывает двери, не стучась. Саша не может пошевелиться. Ей больно, так больно, что она не может отличить реальность от бреда. Она даже не уверена, что крики, мольбы, которые она слышит — настоящие. Не знает, правда ли Микаса рядом, правда ли она в истерике просит её очнуться, правда ли Саша видит деревянную подвеску-георгину перед собой, пока она обнимает её за плечи. Правда ли что горячие слёзы, которые капают ей на лицо, принадлежат Микасе? Ей так хочется что-нибудь сказать, как-то утешить Микасу или…или хотя бы попрощаться. Но она не может. Саша даже в панику не в состоянии впасть, от боли и усталости, которые придавливают её к полу. Темнота перед глазами почему-то кажется спасительной; звук, который и так доносился до неё как сквозь толщу воды, совсем исчезает. За ним и обжигающее бок, грудь и бедро ощущение. Саша пытается вздохнуть, но не знает, как заставить себя это сделать. — Саша, очнись! — последнее, что она слышит. (Вот дура, она ведь так и не успела передать Николо послание с признанием, которое он должен был отдать Микасе, если…когда она умрёт.) — Люблю… я люблю тебя, Саша, — шепчет она, и пусть это будет их последним секретом разделённым на двоих.