цикл

Скотт Коутон заканчивал свой университет, довольный от выполненных задач стоял на пороге огромного здания с красивым дипломом в руках, в обычной выпускной, черной одежде. Закончил с отличием, от чего его хвалили и преподаватели, и все родственники, особенно родители: Джек, мать-омега, приобнимал своего несчастного мужа, отца Скотта, Артура, чтобы тот не бросился вперед обнимать свою шпалу под два метра роста как и он сам. Слезы счастья текли у альфы рекой, гордость и радость охватывала всех. Солнечные лучи грели щеки Коутона, тот улыбнулся, видя рядом с собой своего одногруппника - Фритца, который так часто проводил с ним время за все эти годы обучения, такой же пухлый и рыжий, совсем будто сошедшее солнце. Пока фотограф ставил ракурс, Скотт смотрел по сторонам, ища взглядом кого-то еще из своих знакомых. Заметил Ричарда, его розовые прямые волосы до плеч, сияющую золотую сережку с тонкой цепью в ухе. Смит сдружился с этим парнем, может, у них даже были отношения. Все равно оба беты, наверняка им так намного комфортнее. В подтверждении догадок Коутона, Фритц помахал рукой молодому врачу и тот спокойно поднял ее в ответ. - Не думал, что ты начнешь с ним общаться, ты ж его, вроде как, боялся, - чуть ухмыльнулся альфа, смотря на рыжеволосого друга. - Да знаешь, как то так все закрутилось-завертелось и вот уже... - фразу так и не дали закончить, послышалось резкое "улыбаемся!" от фотографа и все одногруппники Скотта застыли, прямо как на фото, которое вскоре окажется на руках семьи Коутонов и Артур повесит его на стену, в рамочку, а Джек каждое утро будет улыбаться с нее, вспоминая о своем прекрасном сыне. Ричард сверлил своими темными черными глазами этот момент, невольно заставляя где-то внутри, под черной выпускной мантией, под рубашкой, сжиматься сердце альфы, наливаться кровью, такой же красной, как и его глаза в тот день, когда он был в связи со своим учеником. Вся фотосессия шла еще долго: пока с друзьями все сфоткаются, потом с семьей, и так далее. Солнце припекало, Скотт сидел с родителями на отдаленной лавочке и спокойно обсуждали будущую жизнь. Артур обнимал своего сына, притягивал к себе, гладил по вечно растрепанным волосам и хвалил. - Какой же ты все-таки умница! Самый лучший сын на свете! Я так горжусь, так горжусь...! - мужчина оборвал свою речь, чуть шмыгнув носом, а его супруг рядом заранее передал платочек, который держал в руках и мягко улыбнулся. - Терпи, Скотти, сам знаешь, какой он. И Скотт терпел, вернее даже радовался этому моменту. Все такое светлое, солнечное и теплое. Только взгляд черных, как бездна, глаз сверлил холодом, пронизывая кости. Выпускной прошел на славу: Скотт отдыхал душой и телом сразу после того, как в десятый раз подкидывал шапку с кисточкой в небо вместе с одногруппниками с пьяну. Все плакали, прощались, пожимали друг другу руки. Фритц сидел за столом и наслаждался порцией красивых тарталеток с икрой и вкусным сыром. Махнул рукой, подозвав к себе Коутона и заплетающимся языком проговорил: - Ну что, сразу после этого дня пойдешь на поиски, а? Ты ведь так хотел семью, у тебя уже, считай, и работа есть! Пригласили в крупную компанию, с хорошей зарплатой... Скотт помешкался, взял какой-то коктейль со стола, нервно запил, кажется, свои мысли, заодно и горло прочистил. - Да я не знаю, честно.. Все как-то странно, непривычно, даже и не знаю что делать... - Ты тоску не нагоняй! А то совсем как мой врач, который и не пьянеет вовсе, ну ты посмотри на него! - надувшись кинул Смит в сторону сидящего рядом Ричарда. Который продолжал сверлить тело альфы. Сделал внутри дыру. Коутон неловко посмеялся и увел взгляд, чувствуя, как алкоголь разжигает эту дыру, заставляет ее сочиться кровью, окутывая мозг и сердце по всему периметру. К утру все расходились, прощались окончательно. Руки альфы обнимали каждого, и его обнимали в ответ. Какое приятное чувство... совсем как прошлым днем, когда солнце светило и люди рядом радовались, смеялись, все вокруг было таким громким. Лучше бы таким громким и продолжалось навсегда. Когда никого рядом с Коутоном не осталось, к нему подошел Ричард, но отнюдь не что бы обнять. Руки протянули пачку фотографий, на которых виднелись капли пролитого алкоголя, ликера или коньяка, который старший Афтон и пил. Скотт с пьяну и устали чуть засмеялся: - Рич, ну и зачем? Фотограф потом нам сам все фотки отдаст... Фраза оборвалась. Как и сердце внутри, которое замерло от увиденного, наконец-то перестав обливаться кровью. Все как-будто резко замерзло, впиваясь ледяными осколками прямо внутрь, пронзая горло в области кадыка (который у альф был ярко выражен). Темные снимки со знакомым молодым лицом, искаженным до ужаса. Вывернутое, оно лежало на полу, слипшиеся в красной жидкости, фиолетовые волосы скрывали еле заметные косточки шейного позвонка, который в неестественном образе торчали под бледной натянутой кожей. Уже не бело-серые, а полностью белесые, мертвые (почти рыбьи) глаза прикрывали лишь чуть подкрашенные черной тушью длинные ресницы. Разбитые губы, маленький носик, с запекшейся кровью, размазанной по всему белоснежному личику вызывали приступ тошноты. Но следующие фотографии были еще хуже, еще страшнее. Тело избито, проткнуто насквозь инородными предметами, это было месиво. В ногах уже виднелись кости и Скотт закрывал глаза, жмурился так, что начинало рябеть в голове, неприятные красные точки мелькали тут и там. Лишь бы не видеть эту темную картину, запечатленную на множестве документальных снимках. И если у маленького, прошлого знакомого омеги, который когда-то подложил на стул Коутону острые кнопки, ноги были сломаны так, будто это были две дощечки, то у его, некогда, учителя, эти конечности подкашивались и дрожали, заставляя тело опускаться вниз. Найдя в себе силы откинуть снимки и упереться двумя руками об стул, а после неаккуратно сесть на него, передние человеческие конечности впились в темные каштановые волосы и лицо опустилось в потные от нервов ладони, носом, почему-то, чувствуя терпкий запах течного тела. Все, что мог выдавить из себя альфа, это неуверенное "зачем?". - Посчитал, что ты должен знать и видеть, что случилось с матерью твоего ребенка. Он ведь надеялся, что ты заберешь его и оставишь у себя, дашь ему возможность жить дальше, - холодом резал по ушам Ричард, говоря так тихо и спокойно, оттачивая каждое слово как лезвие ножа, - мы только спустя месяц после рождения твоей дочери нашли этого ублюдка, а он уже раскрошил Винсента в мясо. Скотт поднял глаза, чтобы спросить о детях, но его опередили. -Вайлетт, Вальтер и Ванесса сейчас в детском доме. И не факт, что их возьмут. Все трое в плачевном состоянии... но я лично буду навещать их. Это в моих интересах. Коутон хотел было что-то сказать, возмутиться, мол, почему этот богатей не возьмет себе своих же племянников, но вспомнил, что у старшего Афтона (в отличие от младшего) сердца будто бы и нет. Только человеческий орган, который на одном из снимков был запечатлен среди спутавшихся фиолетово-красных волос. Да и разве у Скотта самого не было оно таким же? Как он мог оставить этого подростка, вредного, с самой ехидной улыбкой на свете, в этом темном пространстве без доступа к солнечному свету? Винсент Афтон закончил свой жизненный путь, со спокойно-мертвым лицом лежал в черном ящике, гробу, накрытый темной вуалью. Закончил с болью и в одиночестве, от чего все вокруг лишь смотрели на него пустым взглядом и слушали речь священника. Слезы текли только у Скотта и Вайлетт, которая каким-то углом своего еще маленького мозга и разума понимала что происходит. Солнечные лучи сжигали щеки Коутона, тот вздрагивал, держа рядом с собой свою маленькую дочь, рождение которой так и не застал, не проводил с ней время и даже не знал о ее появлении. Пока священник читал речь, Скотт смотрел по сторонам, ища взглядом кого-то еще из своих знакомых. Заметил Ричарда, его розовые прямые волосы до плеч, сияющую золотую сережку с тонкой цепью в ухе. Фритца рядом не было. Ричард сверлил своими темными черными глазами этот момент, но внутри все уже замерло.