†††
Он, словно в трансе, прикладывает лезвие к своей коже, ощущая ледяную стужу, вторгающуюся в его плоть. Темные мысли, словно тёмные водовороты, заворачивают его сознание, с каждым мгновением увлекая глубже в бездну отчаяния. Мгновение колебания, словно дыхание перед прыжком в бездну, прерывает тот звонкий стук в дверь, который проникает в комнату словно последний звук перед крахом. Но дверь остается закрытой, как последний барьер перед необратимым. И вот лезвие пронзает кожу, красная струя встречает металл, словно темное слияние души и острого орудия. Но вместо тишины в его ушах раздается шепот возможности, тот самый визг тормозов перед погружением в глубины. Лезвие, некогда символ безысходности, становится амплитудой решимости, отражением неустойчивости существования. Темное кровотечение, как река безмолвия, начинает расплываться по его коже, создавая внутренний картины мгновенного страдания. Судьба, словно заключенная в каждой капле, мерцает перед его глазами, словно мозаика неразгаданных загадок. Но в этот животворный красный пейзаж вторгается отголосок того стука в дверь, оставаясь словно на замедленной кассете, создающей диссонанс в этом мрачном симфоническом произведении. Он ощущает не только физическую боль, но и странный пульс, как будто его существо взлетает на перекрестке жизни и смерти. Лезвие, теперь обагренное его собственной судьбой, оказывается не только орудием саморазрушения, но и тем прорывом, через который может проникнуть свет. В этом критическом моменте тёмного решения возникает тень надежды, как последний, неожиданный аккорд в симфонии безвозвратности. В глубине его разрывающегося мира голос мыслей взывает, словно вопль в пустоту. «Странно, что мне не так больно, как должно быть,» — эти слова звучат, как отголосок его собственного удивления в тот момент, когда кровь выступает, как картина на холсте жизни. — Возможно, его болевой порог повысился из-за постоянных больших доз боли? Какая уже разница? Он прикрывает глаза и откидывается спиной на стенку ванны. Вода окрашивается в едва яркий красный и он чувствует запах крови, грубо ударяющий в ноздри. Открыв глаза, он встречает полупрозрачный силуэт, висящий над ним, словно тень предстоящего неизбежного. Дамоклов меч, подобно призраку прошлого, мрачно покачивается, предвестие завершения. Пока следующий вдох становится тяжелым бременем, он встречает свою судьбу, словно последний танец перед затухшим светом. Но потух ли он навсегда? Или, может, он затмился перед наступающим рассветом в ожидании своего часа. Он прикасается своей рукой к чужой щеке, которая была едва тёплая. Кожа буквально слезала с костей, а раны на руках не переставали кровоточить, но в чём смысл? Это исключительно его вина. Это он выбрал близкую связь со своим человеком, нормальные ангелы не чувствуют боли и дарят своим людям самую лучшую судьбу, которая только может быть. Но сможет ли он выполнить эту задачу? — Эндрю... — прошептал он, едва слышно, и прижимается головой к груди, пытаясь услышать стук сердца, однако в ушах гудела неприятная тишина. — О, Эндрю... Это уже второй раз. Его голос дрожит, он чувствует как ломается под этим напором давления. — Сможешь ли ты вынести эти страдания раньше чем у меня закончатся силы? — Его костлявые пальцы вытащили чисто белое перо, а затем он потянулся ею к груди блондина. Что-то внутри заставило его задуматься. Это запрет, этого делать нельзя. Но ему хочется? Он хочет чтобы его человек жил, чтобы он был счастлив. Его рука проходит в грудную клетку, становясь прозрачной и он едва чувствует остывшее сердце, медленно вкладывая вовнутрь перо, которое впиталось словно влага в какую-нибудь тряпку. Голубые глаза так и жаждали продолжать смотреть на это любимое лицо, и он продолжал это делать. В ушах отдался звук биения сердца. А потом, Ангел медленно прикоснулся своими губами чужих, позволив Эндрю вновь сделать глубокий вдох воздуха и закашляться от того что его было слишком мало.★★★
Слёзы, как немые свидетели боли, неспешно скатывались по его лицу, когда вновь исчезла жизнь из его человека. Перья, ранее так преданно служившие, теперь лишь бессильно покачивались в темном воздухе, словно потерявшие свою магию. Грусть окутала его как тень, заставляя сердце его колотиться в унисон с монотонным ритмом уходящей надежды. В тишине чистого мира, где прежде звучала гармония природы, стало ощущаться чем-то непримиримым. Перья, прежде венценосные, стали немыми свидетелями его беспомощности. И что делать ему теперь? Возможность даровать часть себя, хоть и согласно законам этого чистого уголка, представляла собой сложный выбор. Он знал, что отдавая часть своей сущности, он выйдет за пределы этого беспорочного мира, в мир, где человеческая сложность и боли станут его реальностью. Внутренний конфликт раздиравший его существо был столь же безысходным, как и течение слёз, прокатывающихся по его лицу. И в тот момент, среди тишины, он сталкивался с трудным выбором между потерей части себя в чистоте или согласием с темнотой, которая может пригласить его обратно в мир человеческих эмоций. Покачиваясь от несвойственных эмоций, он медленно протянул руку к Эндрю. Беспощадная кровь текла, как немолодая река, несущая в себе бескрайний поток боли. Снова и снова этот круговорот страдания, и он чувствовал, как его собственные руки, будто имеющие сознание, находили лицо друга. С этим контактом пришла волна горячих слёз, ошпаривших ледяную кожу человека. В каждой капле печали была часть его бессильной ярости и беспокойства. В тот момент его сила, когда-то дарованная Богом, казалась угасающей звездой. Он чувствовал, как её свет поглощается тьмой, и его сущность, словно разваливающаяся на части, потихоньку ускользала из его контроля. Беспомощность объяла его как тень, закрывая свет и оставляя лишь темный след в его уставшей душе. — Я знаю, зачем ты пришёл, — спокойно говорит Господь, улыбаясь когда рыжий падает перед ним на колени, разбитый и подавленный. — Ты нарушил законы, Натаниэль. Осознаешь ли ты это? Он молча кивнул, глядя в белоснежный пол где виднелось его отражение. — Ты хочешь к человеку, — слишком радостно говорит он, словно ничего такого не происходит с его поданным. — Людской мир суров. Выдержишь? Точно? — Я просто хочу к своему человеку, — говорит он, отводя взгляд. — Остальное меня не волнует. Мне нужен Эндрю. — Какая смелость вступить в человеческий мир ради человека. Ты можешь найти другого, который может страдать меньше, — белые волосы развиваются на ветру, а бледная кожа растягивается в области губ в улыбке. — Хотя я принимаю это. — Что «это»? — спросил Натаниэль, поднимаясь на ноги. — Твой выбор, — сказал Верховный судья, и подошёл ближе, стягивая с чужих плеч чёрную накидку скрывающую многочисленные шрамы, которые он делил со своим человеком. — Ты оказался сильнее, чем я ожидал. Ангел вздрогнул, когда чужие холодные руки прошлись по коже, прямо там откуда росли крылья. Пальцем, из которого вырос коготь, он прошёлся по перьям, а затем вдавил их в плоть, касаясь их основания в позвоночнике. Натаниэль зажмурился от острой боли. — Умница, — ласковый голос раздался прямо над ухом и он перестал чувствовать тяжесть в области спины. — Совсем немного осталось, потерпи. Всё будет хорошо. Он сжал руки в кулаки, когда уже мягкие подушечки пальцев прошлись по местам на спине, где текла кровь. Внезапно его оглушило, и он отшатнулся. — Нил? — спросил Всевышний, однако рыжий перестал его видеть отчётливо. Он стал просто размытым силуэтом. — Боже. Удачи тебе в людском мире.†††
Вступив в хаос городской суеты, он начал таинственный процесс адаптации, присущий только ему. Необычный взгляд на окружающий мир, словно черпаемый из иномирного источника, позволял ему уникальным образом взаимодействовать с новой реальностью. В час пик, когда улицы переполнялись звуками городской суеты, он ощущал себя чужаком среди толпы. Но его взгляд, глубокий и загадочный, как ночное небо, проникал сквозь повседневность. Разговоры вокруг, сначала пугающе непонятные, превращались в музыку, вибрирующую в его душе, как если бы каждое слово было нотой в новой мелодии. Каждый шрам на его теле нес в себе не только декоративную функцию, но и глубокий символ. Они стали своеобразными маяками, напоминая о том, что где-то в этом городе его ждет Эндрю. Эти сверкающие артефакты превратились в связующие звенья, соединяющие его с прошлым, с миром, который он оставил за спиной, чтобы встретиться с неизведанным. Шрамы на его теле становились точками взаимодействия с миром. Каждый из них был как ключ, открывающий дверь к воспоминаниям и ощущениям, связанным с прошлым. Эти маленькие драгоценности стали своеобразными личными артефактами, хранящими в себе капли неведомой реальности. Каждый новый день приближал его к пониманию того, что значит быть частью многогранного человеческого опыта. Символы, ставшие его неотъемлемой частью, словно письмена в книге, раскрывали перед ним новые главы жизни. Сплетение современных тенденций и традиций, встреча с разными людьми, всё это было как открытие неизведанного континента. В один момент, среди множества лиц, он узнал Эндрю. Сердце его замерло, а затем зазвучало с новой силой. Встреча с родным человеком, который когда-то был частью его души, стала моментом, о котором он мечтал в этих новых парадигмах бытия. Он слегка перешёл на бег, переходя через пешеходный переход и остановился рядом, выглядя уставшим, запыхающимся, но таким до ужаса довольным и... Влюбленным. — Нет лишней сигареты? — спрашивает он, чувствуя внутренний восторг, разрывающий его внутренности бабочками, выбирающимися из желудка. Эндрю выгибает бровь, и, должно быть уже задумался, не послать ли этого рыжего бегунка, пока что-то внутри не напомнило ему о том рыжем силуэте перед сном.