Место уничтожения мозгов

Чтобы святые могли полнее насладиться собственным блаженством и благодатью Божьей, им позволено наблюдать за мучениями грешников в преисподней.

Автобус уже подкатывал к вокзалу, когда все зазвонили родственникам.       — Ало, Володь, мы через десять минут будем у вокзала, забери нас. — неуклюжая, чутка полноватая женщина вопила в телефон, разговаривая, по всему видимому, с мужем. Неосознанно, Виолетта встрепенулась, протёрла слипшиеся сонные глаза, и нащупала на коленях небольшой ранец, уверяя сознание в том, что он на месте. Вилка вспотела, волосы и одежда неприятно липли к спине, она была уверена в том, что от неё несёт вонью, а ещё дорожной пылью. Хотелось скорее оказаться дома, заваливаясь в горячий душ с шампунем.       — Ой! Автобус резко остановился, качнувшись. И по лицу Виолетты проехался мощный гриф гитары. Та, быстро поднялась, отталкивая от себя чужую вещь и непонимающе обвела взглядом, раскрывающую рот школьницу.       — Извините. — замялась незнакомка, тревожно поглядев на гитару.       — Ничего, — выдохнула Виолетта, потирая неприятно ноющий лоб. — Береги гитару, ладно меня убила, а вдруг бы гитару сломала? — мягко усмехнулась она, поправляя шарф на шее. И протянула инструмент девчонке, которая вздрогнула, соприкоснувшись с ней взглядом.       — Спасибо. — тихо проблеяла девочка и поспешила выбежать из автобуса. Виолетта проследила за ее уходом и грустно выдохнув, закинула на спину черный рюкзак, встав в проход. На вокзале было людно и тесно: громоздились другие автобусы, родственники встречали пассажиров с чемоданами, родители забирали детей с секций, навязчивые таксисты предлагали каждому прохожему подвезти к единственной местной достопримечательности — фонтану в центре поселка, около здания администрации. Виолетта чуть отошла в сторону от людей, как снова была закружена в толпе, стоящих в очереди у ларька. Она посмотрела на вокзальные часы, зябко поежилась и пошагала в сторону серых пятиэтажных домов, расставленных в перемешку, эстетически так, чтобы между ними умещалось как можно больше глубоких луж. В душе что-то трепещало от неудачи, ноги отбивали каждый камень, Виолетта промочила кроссовки насквозь. Вечернее небо над двором поднималось унылой серостью, добивая итак хуевое состояния в разы. Уже возле дома, у ларька, вытягивая шею, она через чужие плечи что-то высмотрела на витрине, достала из кармана смятую купюру и протиснулась к окошку.       — Бутылку Балтики, и без сдачи, — хрипло сказала она. В комнате на диване лежали два раскрытых чемодана. Виолетта вышла из душа, повесив полотенце на шею, стряхнула с кончиков волос капли, она была в старых шортах и футболке, которые откопала в старом пыльном шкафу, видимо забыла раздать вещи после смерти мамы. На письменном столе сидел большой пушистый серый кот и спокойно глядел немигающими желтыми глазами на девушку, не забывая зевать каждые сорок восемь секунд. Виолетта дожидалась, когда волосы высохнут, напяливала вещи на плечики и вешала в шкаф. Она пыталась не думать, и с досадой грохнула в шкафу. Вилка ретировалась на балкон, захватив из кармана куртки пачку сигарет и долго курила там, пока стрелка часов в гостиной не перевалила за два часа ночи. Люди любят утешать себя, заискивать и успокаивать, говоря: «Мечты сбываются». Виолетте не хотелось надеяться на это, несмотря на то, что ее возраст не перевалил за тридцатник, а всех целей она рано или поздно достигала. Вилка знала, что это работает не так. Мечты не сбываются, они становятся ненужными. Например, в пять лет она мечтала иметь кукольную машинку и вторую барби, в десять ее мечтой был юношеский разряд второй степени, а в пятнадцать — переезд в Питер. Это все оказалось бессмысленной фигней. Оно приходило тогда, когда не надо, не в моменте невыносимой потребности, жажды, желания, не в нужный день. Оно приходило именно тогда, когда отпустишь и пнешь под зад в кладовку, в квартире матери, как бесполезный хлам. Машинка и барби у нее появились на Новый Год в восемь лет, со слезами на глазах и отвратительным настроением. В этот день, мама, отлупасила ее скалкой за корявую лепку пельменей, наорала за неровно нарезанный салат и чуть не зарядила стаканом в лицо, потому что Виолетта принесла под руки не тот стеклянный сервиз. Праздник был испорчен, и хотя Виолетта понимала, что злится мама не из-за нее, голову не отпускала одна мысль. Почему если она мешается, ее не отправили подальше от дома? Поэтому то ли от горечи обиды, то ли оттого с каким усилием эти подарки достались матери: Виолетта ни разу не играла с ними, и тем более, куколки для третьеклассницы, взрослой девочки, были уже стыдобой. Насчет второго юношеского даже не стоило заморачиваться, результат пришел со временем, но когда она получила разряд, девочки из ее группы уже метили на первый взрослый, и отдыхать было просто нельзя. Заткнуть непрерывный поток мыслей получается лишь на воспоминаниях про переезд в Питер. Сердце больно екнуло и думать дальше не вышло, все превращалось в мутную кашу — лучше бы она вообще не дернулась в прославленный Питер, осталась в своем поселке городского типа и гоняла на завод по производству фанеры: ее в России много, не закончится. В отличие от музыкального вдохновения, выпрут из оркестра, и дело с концом. Забудут на следующий день, потому что талантов в России тоже слишком много. Об этом думать было неприятно, болезненно. Виолетта очухалась, потянувшись за очередной сигаретой в пачку, и сморщилась, не нащупав там ни одной. Сколько она выкурила? Семь? Десять? Господи, она не могла, мать твою, выкурить столько за полчаса. Тем более, что пачка была куплена часов в шесть вечера. Вялая и ничего непонимающая, она нечаянно задела рукой банку из-под кофе, та упала, не разбившись. На полу оказались бычки от сигарет, пепел и состояние Виолетты. Сматерившись про себя достаточное количество раз, Виолетта вышла с балкона, решив убрать мусор утром, по правде: следующим заходом на балкон. Практичная банка из-под кофе не бьется или бьется плохо. Зато вот дорогущая хрустальная пепельница, замечательно летит в стену вовремя ссоры. Виолетту тошнит от своих философских умозаключений, слышится как цитатник в девичьем пиздострадальческом дневнике. И она ложится спать на дурную голову. Дымя сигаретой, Виолетта Малышенко, теперь уже прилично одетая, шагала по микрорайону к ближайшей школе. Ее окружали серо-желтые многоэтажки с под выцветшими фасадами, дыры в асфальте и одиноко стоящие голые деревья, странно, только начало осени. Из какого-то закоулка доносились гулкие выстрелы выбиваемого ковра и детский ор. Школа высилась посреди пустыря, охваченного забором. На заднем дворе располагалась спортплощадка с неподстриженным газоном, рядом с которой лежали мешки цемента, чудом уцелевшие из-за лени трудовика спиздить их. Справа от входа громоздилась теплица — ржавое сооружение без единого стекла. Широко раскрытые окна тоскующе глядели в небо будто школа посылала кому-то молитву об избавлении от Христовых мук предстоящего учебного года. Во дворе сновали завхоз и технички: подметали асфальт, скребли граблями несуществующие листья, таскали в теплицу мешки с мусором. За дальним углом курили старшеклассники, в каком-то кабинете играла музыка, на крыльце орали на друг друга двое ребят, которые вытаскивали сломанную парту и застряли с ней в дверях. В свежевыкрашенном фойе Малышенко спросила у уборщицы имя-отчество нового директора, отыскала ее кабинет, постучалась и вошла. Директриса была сравнительно высокой, стройной красивой женщиной средних лет в очках с тонкой оправой. Она сидела за широким столом, а напротив нее, разложив бумаги, сидела молодая худощавая девушка.       — Я по поводу работы, — пояснила Виолетта. — Вам учителя не нужны?       — М? — удивилась директор и кивнула на стул, заинтересовавшись. — Присаживайтесь. Виолетта с достоинством уселась у стены. Девушка, с которой беседовал директор, оказалась обращенной к Виолетте спиной, и это вызвало у нее видимое даже по спине раздражение. Однако развернуться в менее удобный ракурс она не пожелала, а для Виолетты другого места в кабинете не имелось.       — И какой предмет вы можете вести? — спросила директор.       — Дополнительные кружки по музыке, гитару там… Пианино, фортепиано, саксофон, — не торопясь перечисляла Виолетта.       — У нас не музыкальная школа.       — Пение еще могу, историю искусства, — не позволила перебить себя Виолетта.       — Вы где-то учились? — через плечо спросила девушка.       — Музыкальное училище имени Мусоргского. Спина стала еще более недоброжелательной.       — Не думаю что нам понадобится педагог по таким предметам. — заключила она. И Виолетта готова была уже свернуть ей трахею, столько раз, сколько раз девушка вытягивала свою длинную шею, бесяче поправляя черные короткие волосы. Однако Виолетта молчала, фотогенично улыбаясь. Брюнетка начала нервно перебирать свои бумаги. Наконец директор засопела и раскололась:       — Музыку-то у нас некому вести, Елизавета Андреевна… — и Виолетта сразу встрепенулась на месте, коря, что вообще забыла, что могла бы вести и музыку. Конечно, если выбрать программный предмет, свободное время укоротится в разы, и все же, заработная плата должна стать выше. Ну, нет в этом селе музыкальной школы, да и желанием рушить мечтания деток она не горит.       — Почему некому? Светлана Васильевна уже дала свое согласие.       — Она же пенсионерка, и у нее и так уже полторы ставки.       — Но мы не можем брать человека, который не имеет педагогического образования и не имеет знаний о предмете, — холодно заявила Елизавета Андреевна.       — У нее же есть музыкальное образование, — подметила директор, с улыбкой кивая Виолетте, и та положительно, как болванчик, закивала в ответ.       — Это не значит знания предмета «Музыки» в школе, — твердо возразила Елизавета Андреевна. — Это не одно и тоже.       — Елизавета Андреевна, для меня не составит труда ознакомиться с предметом, — вкрадчиво сказала Виолетта. Молодая Елизавета Андреевна слегка покраснела от ярости, собрала свои листочки в идеально ровную стопку и ледяным тоном произнесла:       — Впрочем, вы директор, Лаура Альбертовна, вам и решать.       — Я всего лишь администратор. — Лаура Альбертовна сделала жест, в котором было что-то от реверанса, и даже дернула под столом коленями. — С педагогами работает завуч — то есть вы, Елизавета Андреевна. Я бы не хотела принимать решения, не заручившись вашей поддержкой. Елизавета Андреевна снова разложила бумаги веером, а потом все же обернулась на улыбающуюся по-прежнему Виолетту.       — А вы представляете… э-э… — замялась завуч.       — Виолетта Игоревна, — услужливо подсказала Виолетта. Елизавета Андреевна мгновение помедлила, переваривая имя. — Виолетта Игоревна, — губы ее брезгливо вздрогнули, — что такое работа учителя? Вы имеете понятие о психологии подростка? Вы сможете составить себе программу и планы индивидуальной работы? Вы умеете пользоваться методическими пособиями? Вы вообще представляете себе, что такое школа?       — Вообще-то представляю, — осторожно сказала Виолетта, сдерживаясь чтобы не закатить глаза. Она не дворовое быдло, не алкоголичка, она не собирается забухивать на работе, тратя итак мизерную зарплату. Зачем такое отношение?       — Я думаю вопрос исчерпан, — вклинилась директор, похлопав ладонью по столу. — До Нового Года нам, Елизавета Андреевна, другого учителя все равно не найти. Пишите заявление, Виолетта Игоревна. Если что, мы вам поможем. Вот бумага и ручка.