forgotten sweet abyss

      Я всегда восхищался морем. Всегда боялся отправляться в далёкие плаванья по океанам.       Вода — бескрайне глубокая, простирающаяся дальше горизонта — вызывала трепет. Древнее лесов и земли, истинная дочь природы. Мирная и чарующая в один день, дикая и неостановимая в другой.       Настоящая стихия, способная в любой миг пошатнуть человечество, порождённое ей же.       На её фоне я казался чем-то совершенно незначительным и маленьким. Все мои мысли и записи, раскиданные, замызганные чернилами бумажки могли сгинуть под одной большой волной, забрав меня с собой.       Но океаны оказались ко мне милосерднее, чем я ожидал. Им было всё равно на совершённые мной грехи, на мелкие человеческие дрязги. Что им до них, великим и бесконечным водам, повидавшим не одно разбитое судно, не одну загубленную судьбу, не один несчастный труп?       Я, должно быть, не заслужил их неожиданной милости. Но я был благодарен их доброте. Окончательно поверил в чудо.       Моя жизнь больше не была похожа на борьбу с ветряными мельницами. В ней всегда было больше смысла, но я наконец нашёл что-то ещё.       Кого-то ещё.       Пришедшего из холодных глубин, но тёплого сердцу. Отвергнутого человечеством, но принятого в мой дом — вероятно, навсегда.       Единственного, кто по-настоящему услышал меня, увидел мои горести и радости. Познал мой мир, ранее запертый, надёжно защищённый от остальных.       Я всё ещё порой сомневался в том, что это в самом деле случилось. Я был рад и боялся, что это окажется просто долгим, затянувшимся сном. Но в реальность меня возвращал взгляд моего возлюбленного.       Тёмный и глубокий. Немного растерянный. Инородный, но от того и близкий.       Такие глаза были только у него. И ни у кого больше их не встретить.       Природа дала этому созданию два мира, запутала его в них. Он всё не мог решить, какой же ему ближе. Вероятно, я тоже на это повлиял. Сложно всю жизнь провести на дне морском, а затем учиться у людей – и ради чего? Ради низменных целей, таких же далёких от его чаяний и желаний, как небо над нами?       Я был втянут в это не меньше него. Я участвовал в чужих делах ради своей выгоды, надеясь на осуществление своей мечты. Как же нелепа она оказалась потом!       Я до последнего не признавался в этом. Стыд и потраченное время давили стеной, побуждали идти до конца.       Но какой смысл в мести человеку, что давно ослеп в своей глухой самоуверенности?       Теперь я понимал, что зря гнался по кругу. Зря злился, обижался и тратил нервы.       Сейчас мне это больше не нужно.       Куда ценнее покой. Новая жизнь, полная моих личных мыслей, произведений и фантазий.       И как бы я ни сомневался порой в них и себе... я знал, что меня всегда поддержат.       Осторожным касанием. Понимающим взглядом. Без слов, без лишнего шума.       Я не знал, насколько мне это не хватало. Теперь я не мог обойтись без этого, ни с чем не мог сравнить эти тихие чувства и простую заботу.       И я был счастлив. Как никогда раньше. Пусть и до сих пор не сознавал это в полной мере.       Сильный ветер обдувал мои волосы. Солнце уже успело закатиться за горизонт, и синее небо всё больше погружалось в чернильную темноту. Тёмная вода сливалась с ним, размывая границы далёкого горизонта. Я сидел, обхватив руками колени, и ждал. При свете солнца я продолжал писать, пока не спрятал в пиджак сегодняшние строки. Но сейчас, в этой прохладной полутьме, с последними, отдалёнными бликами на поверхности воды, я ощущал себя смутно и странно.       Всё, что меня окружало, немного походило на тот подводный мир, что стал родным моему возлюбленному. В нём едва хватало света, от которого даже я отвык. Его заливала мрачная синева, беспроглядная; только протяни руку — и она исчезнет в этой жидкой массе, без следа и остатка.       И так же я сам погружался в любовь: как в заполненную до краёв чернильницу. Больше не требовалось дышать, двигаться, даже плавать: лишь застыть, утрачивая способность даже мыслить.       И ждать. Ждать, обняв колени, сохраняя последнее тепло своего тела. Слушать шум волн и смотреть на море.       Он совсем скоро вернётся. Я знал это и готов был провести здесь столько времени, сколько было бы нужно. В одном этом предвкушении столько смысла и потаённого желания, что я каждый день приходил сюда, на дикий, песочный пляж. Это был наш уговор - и он устраивал всех.       И потому я не был удивлён при виде медленно выползающих из воды бледных рук, за которыми последовала неестественно высокая, худая фигура.       Случайного жителя города она могла бы здорово напугать — но далеко не меня.       Я нашёл в этой морской тьме свет наших душ. И полюбил их всем сердцем.       "С возвращением, дорогой Лавкрафт"