Обесцененный

      - Лун-эр, – угрожающе задрожал динамик телефона, включенного на громкую связь, – когда ты собирался мне позвонить и рассказать, как прошло твое трудоустройство? Почему я должна узнавать, как у тебя дела, через третьих лиц?       - Здравствуй, тетушка, – миролюбиво начал он, стараясь загладить вину, которую, в общем-то, ничуть не испытывал. – Прости, что не позвонил. Забегался. Как твое здоровье? Я слышал, что сейчас сильные магнитные бури, так что обязательно побереги себя в эти дни. Как дела в Москве? А у нас тут такой снегопад, представляешь, занесло весь…       - Лун-эр! Не заговаривай мне зубы.       - Все прошло хорошо, – возвращаясь на маленькую кухоньку, чтобы заварить себе чай, ответил Лунвей. – Лучше, чем я предполагал.       - Что Радов? Именно такой как о нем говорят?       - Он профессионал – остальное не имеет значения. В отдел принял, несмотря на то что я пришел прямиком из продаж, а продажников здесь не особо жалуют, и в целом помогает адаптироваться и дает дельные советы, – привычно рапортовал он младшей сестре своей матери, попутно выбирая сорт чая. – Да и коллектив замечательный, парни подобрались простые и дружелюбные, готовые прийти на помощь…       - А теперь то же самое, – надавила Ольга Юновна, – но без приукрашивания действительности.       - Радов как монолитная стена, в которую врезаешься с разбега, – после долгого молчания выдохнул Лунвей, аккуратно ссыпая листья «Лунцзина» в гайвань. – С коллективом пока не задалось, общаюсь только с Денисом Петровичем, ну как общаюсь – вынуждаю его к общению. Он слишком холодный и всегда держит дистанцию. Из Казани все виделось значительно проще.       - А я тебе говорила, – довольная своей правотой Ольга Юновна даже, казалось, чуточку снизила градус негодования. – Но ты же упрямый, вбил себе в голову этого Радова. С другой стороны – совместный проект будет строиться на местной базе бывшего приборостроительного завода, и это, безусловно, хорошо для твоей карьеры. Я так твоей матушке и сказала вчера.       - Матушка моя до сих пор не может простить мне поступление в Казанский университет, чего уж говорить о моем переезде сюда.       - А еще она хотела, чтобы ты остался в Шанхае после стажировки, – напомнила тетушка, наступая в очередной раз на «любимую» мозоль.       - Ты же знаешь, – подойдя к незашторенному окну, в котором замаячило его блеклое отражение, аккуратно, чтобы не пойти на новый виток копошения в прошлых ошибках, заметил Лунвей, – у меня была на то причина.       - Жаль, что у этой причины не было тебя…       Квартира, которую Лунвей арендовал на ближайшие полгода сразу после переезда, была однокомнатной и малогабаритной, зато со свежим приятным глазу ремонтом и располагалась в неплохом районе самого крупного торгового центра. Но самый ощутимый плюс заключался в том, что до работы в хорошую погоду он будет добираться от дома всего за десять минут – это небывалая удача, учитывая, что в Казани он тратил на дорогу полтора часа жизни только в одну сторону. А летом вообще можно неспешно прогуливаться пешком через парк, который как раз разделял Центральный и Заречный районы.       Сейчас сложно с уверенностью сказать, как сложится его дальнейшая жизнь в этом городе и сложится ли вообще, но неунывающая натура и упертость в характере обещали достижения всех поставленных целей. Правда, цель у него с некоторых пор была всего одна – Денис Петрович Радов. Карьера и работа над совместным с Китаем проектом шла приятным бонусом, не более. Потому как Лунвей в любой момент мог сорваться в Шанхай, где его все еще ждали.       Впервые о Радове он услышал, когда смог занять должность руководителя отделения. В бытность свою простым менеджером по продажам, да даже будучи потом ведущим специалистом по клиентскому обслуживанию, он никогда не поднимал голову настолько высоко – за глаза хватало непосредственного руководства, чтобы еще тратить силы на отслеживание деятельности топ-менеджмента в головных офисах. Но девять месяцев назад, когда ему удалось подняться по той самой карьерной лестнице на несколько ступенек повыше, Лунвей о нем услышал: ничего лестного, к слову. Его либо ругали, называя сатрапом и мудаком, либо им восхищались, но потом тоже ругали, как и любого другого далекого от работы «в полях» начальника, который сидит в своем пыльном кабинете и не видит дальше собственного носа, но пытается что-то там внедрить и усложнить и без того нелегкую жизнь простым смертным.       А потом случилось двадцатилетие компании, к которому подошли с большим размахом: корпоративы, концерты, подарки, премии, конкурсы, памятные сувениры и фотографии, а еще отсняли целый фильм о становлении и развитии со словами поздравления от самых выдающихся кадров. Тогда-то Лунвей и влюбился в него. С первого взгляда.       «И все-таки глупо получилось, не нужно было напрашиваться к нему и тем более врать про встречу, не нужно было соглашаться на такси. Сам бы как-нибудь добрался», – запоздало терзался он угрызениями неожиданно проснувшейся не ко времени совести. Нервная перевозбудимость последних дней остро сказывалась на отсутствии аппетита и сна, голову разрывало от обилия новой информации и анализа своего порой вызывающего поведения. А еще Лунвей то и дело перебирал в памяти слова, жесты и взгляды Радова, как будто те были драгоценностями, чудом доставшимися ему от далеких предков.       Он не знал о Денисе Петровиче фактически ничего, кроме обрывков общей информации и каких-то бредовых слухов, которые циркулировали в компании из отдела в отдел. Ему то приписывали романы с половиной офисных дам, то разбитое после развода сердце, то записывали его в ярые мужские шовинисты, то просто в женоненавистники. Но единственное, что Лунвей понял о нем за эти несколько дней, что Радов, во-первых: трудоголик и живет исключительно работой, во-вторых: довольно циничный тип и в-третьих, по сути, очень одинокий человек, следующий какому-то своему внутреннему расписанию.       Иногда, в редкие минуты накатившего уныния, ему казалось, что он зря все это затеял и что ничего не выгорит, и не нужно было так резко срываться в чужой незнакомый город с теплого насиженного места, где уже успел обрасти знакомыми и друзьями, где появились любимые маршруты и места. Лунвею так нравилось прогуливаться вечером выходного дня по Баумана, теряться в пестрой толпе туристов, съехавшихся со всех уголков страны, знакомиться с кем-то новым и интересным, а потом идти вместе в кафе и сидеть там до закрытия, обмениваясь шутками, смехом и телефонными номерами.       Он раздраженно откинул одеяло и спустил ноги на теплый пол, прошлепал босиком в потемках на кухню, открыл пустой холодильник, в котором сиротливо на верхней полке лежала пачка тофу и оставшаяся с ужина, купленная в торговом центре говядина в остром соусе. А так хотелось сейчас чего-то особенного, холодного и сочного, как кусок спелого сахарного арбуза или брикет фруктового льда. Лунвей печально вздохнул по безутешительным результатам ревизии и, плеснув себе в стакан воды из чайника, подошел к окну.       Ему не нравился этот город. Здесь все было незнакомым, серым и абсолютно безрадостным – такой себе промышленный, чадящий десятками труб аппендикс, в который не ходят поезда и не летают самолеты. Но здесь жил Радов, а значит, Лунвею придется приспособиться и влиться в застоявшуюся воду провинциального существования. И сделать все ради достижения заветной цели. Сделать все, чтобы Радов был только его.