Red

Аказу переполняла гордость. Гордость за себя, потому что ещё тогда, впервые увидев Ренгоку у поезда, он знал, что из этого невероятного мечника получится куда более невероятный демон, исключительной красоты и силы. И гордость за Кёджуро, который достиг нынешних высот так быстро и уверенно. За их плечами остался головокружительный год совместной жизни, наполненной всеми оттенками красного, а в беснующемся чёрном пламени глаз Кёджуро уже трижды поменялся ранг. Наверное, именно поэтому господин Мудзан, занявший своё место на высоком троне, чья ползущая по каменной стене спинка терялась в бездонном потолке, смотрел сейчас на подающего большие надежды демона с таким интересом. Сегодня Ренгоку Кёджуро, Четвёртая Высшая Луна, наконец-то вызвал того, кто подарил ему вечность, на поединок крови, и оба демона предстали на суд прародителя. Однако ни распирающая гордость, ни зудящая жажда закружиться в ожесточённом танце не пробуждали в Аказе желания поддаться. Они сразятся как равные и в честном бою выяснят, кто достоин занимать место Третьей Высшей. Пусть Кёджуро и был единственным, кого Аказа был бы рад увидеть над собой, сперва он должен был это место заслужить. Отобрать. Как отбирал у него почву из-под ног и воздух из лёгких всякий раз, когда они сражались наедине. Как отбирал его сердце, вырывая из груди и пожирая у него на глазах во время их сладостных единений. В отличие от большинства мест в Крепости, которая изобиловала мириадом комнат, имитациями жилых домов и роскошных дворцов, зал для проведения поединков крови напоминал гигантскую пещеру глубоко-глубоко под землёй. Не было ни деревянных лестниц, соединяющих пролёты, ни самих пролётов, ни дверей, ни окон. Только грубый рельеф шершавых стен, изъеденных тенями, словно царапинами, холодная твердь каменного пола, простирающегося мёртвым полем вокруг, и непроглядная даже для глаз демонов бездна над головами. Это пространство было создано таким специально, чтобы сражающиеся могли развернуться во всю свою мощь, а заодно лишились возможности использовать что-либо, кроме своих техник. Бежать некуда. Прятаться негде. Оставалось лишь биться до победного конца или до позорного поражения. Спокойная полуулыбка — единственное, что сдерживало бушующее в Аказе предвкушение, — сменилась азартным оскалом, как только Кёджуро обнажил клинок и озарил полумрак зала яркостью боевой ауры, ни в какое сравнение не шедшей со своей предшественницей, принадлежавшей человеку. Пол треснул под босыми ступнями, в его изломах распустилась снежинка компаса, которая уже через мгновение закружилась вместе со своим хозяином, ринувшимся навстречу вихрю живого огня. Первое столкновение двух демонов сотрясло, по ощущениям, всю Крепость и породило такую волну грохота, что Аказа бы ничуть не удивился, докатись она и до мира за её пределами. Но Аказа об этом совсем не думал, потому что, едва его плотно стиснутый кулак звонко отбил острый клинок, он забыл о существовании как внешнего мира, так и того, которому сейчас принадлежал. Похожее с ним случалось и во время обычных тренировок с Кёджуро. Однако в тех случаях он старался хотя бы на краешке сознания отдавать себе отчёт в том, что происходит вокруг. Забудешься — и не заметишь, как подкрадётся рассвет. Сегодняшний же бой отличался тем, что здесь их ничто не сдерживало: ни время, ни пространство, ни окружающая суета. Рядом с Кёджуро всё остальное теряло всякую важность. Всё меркло. С бездонного потолка сыпалась каменная крошка, по залу то и дело прокатывался рокот от хаотичного рикошета ударов. Голубое сияние техник Третьей Высшей переплеталось с оранжевым золотом Четвёртой беспрестанно. Схлёстывалось, разгоняло на сотни истончающихся язычков пламени, разбивало на тысячи мерцающих искр. И посреди всего этого ослепительного хаоса разливалось, брызгало, разлеталось во все стороны красное. Красное было лучшим из всех облачений, в которые они когда-либо друг друга наряжали. Ослепительно яркий дракон, следуя направлению окровавленного демонического клинка, облетел зал, изрыгая пламя, от которого чернел камень, и спикировал вниз. Шумный и эффектный, но всё же обманный манёвр, который можно было разрезать в одну-две ударные волны, что Аказа и сделал, после чего быстро переключился на настоящую угрозу. Позволив Ренгоку глубоко лизнуть свою грудь катаной — Аказа получал особенное, извращённое удовольствие от таких ранений, — Третья Высшая остановил целящуюся в него когтистую руку, однако комментарий, полный самодовольства, так и остался на кончике языка. Острый толчок в грудь. Зубодробительный хруст костей. Где-то невдалеке о камень стукнулся клинок, который Кёджуро, оказывается, отшвырнул, чтобы освободить руку и пробить ею соперника. — Это мой приём! — задохнувшись от возмущения вперемешку с восхищением, вымолвил Аказа, не обращая внимания на льющуюся через край рта горячую кровь. Склонившись к нему, Кёджуро быстрым движением слизал с его подбородка багровые потёки и рывком выдернул руку из грудной клетки. Но Аказа хорошо знал не только свои приёмы. Четвёртая Высшая едва замахнулся, а он уже предугадал его дальнейший ход. Чёрные когти полоснули воздух там, где долю секунды назад горели ядовито-жёлтые глаза Третьей. Ренгоку резко крутанулся в тщетной попытке уследить за перемещением Аказы, но тот уже добрался до его длинных волос. Тёмно-синие пальцы впутались в золотые локоны, ловким движением намотали их на кулак и дёрнули назад. — А этот — твой, — низко прохрипел Аказа на ухо зарычавшему Кёджуро и второй рукой впился в его горло, вспарывая острыми ногтями кожу. Приём не совсем с поля боя, однако у них и постель нередко превращалась в побоище. Особенно когда Аказа позволял Кёджуро брать верх и делать с собой всё, что заблагорассудится. Демоническая натура сорвала с Ренгоку все оковы, а выплеснувшаяся наружу стихия пламени выжгла все границы дозволенного моралью. И Аказу это всегда чертовски заводило. Опутывающие кулак волосы нагрелись, как и кожа под ранящей хваткой второй руки. Аказа знал, что вот-вот произойдёт, но всё равно потянулся к омытой алой влагой шее, чтобы вонзить в неё клыки. Не успел. Ревущее пламя садануло по ушам, затопило глаза и окутало всё тело пеклом. Очередной удар — Аказа ощутил, что летит куда-то назад. Зрение восстановилось за мгновение до того, как спина встретилась с твёрдой стеной. Падая вниз вместе с посыпавшимися обломками камня, Аказа на ходу перегруппировался, готовясь сразу же броситься в новую атаку. Обратно к разошедшемуся демону, в чьих чёрных глазах бесновалось дикое пламя; чьё лицо, помимо крови, украшал звериный оскал; чей чёрный, как уголь, клинок вновь оживал в его руках, раскаляясь. Аказа давно не ощущал такого всплеска энергии. Так он повторял себе, когда они с Кёджуро сходились, будь то в сражении или в любви. Аказа давно перестал ощущать течение времени. До встречи с Кёджуро он и не задумывался никогда, какой скучной была вечность в одиночестве. Зал вновь наполнил грохот, и гром, и не успевающие гаснуть всполохи света. Лязг металла о кости и камень перемежался со свирепым рычанием и восторженными возгласами. Всякий раз, когда Кёджуро удавалось оросить пол кровью Аказы, его боевая аура разгоралась сильнее, а жаждущие большего взмахи клинка становились всё свирепее, рубя просто так. Жестокость ради жестокости. Каждый раз, когда Аказа отрывал очередную часть тела Кёджуро, он кидался к нему не ради новой атаки, но чтобы успеть прикоснуться к открытым ранам — запустить в них пальцы или хотя бы слегка задеть, прежде чем затянутся. Мир застелило красной пеленой. Цель поединка давно утонула в их смешавшейся крови. В ушах смешались звуки — треск рвущейся ткани, сухожилий, тяжёлое учащённое дыхание. Дыхание собственное. Дыхание повалившего его на пол демона, который принялся сдирать с него остатки жилета вместе с лоскутами полосатой кожи. Сам Кёджуро тоже выглядел не лучше. Чёрное хаори свисало с его плеч разодранными лохмотьями, расстрёпанное кимоно обнажало истерзанную грудь. Впрочем, вовсе не это заставило Аказу вдруг замереть. Не это. И не будоражащий вид того, как Кёджуро бесстыдно кусал себя за нижнюю губу. И даже не его задница, вжимающаяся в пах лежащего под ним демона и сквозь ткань одежд раскачивающая его эрекцию чередой плавных и озверелых покачиваний. Заставило Аказу протрезветь иное. — Кё… — позвал он, слыша себя словно из-под воды. Сам Аказа цеплялся пальцами одной руки за оголённые рёбра Ренгоку, до которых добрался минутой ранее; другой — тянул за спутанные пряди волос к себе. — Ты… Ты победил? Ренгоку пьяно моргнул, осмысливая вопрос. Его чёрные глаза сощурились так, что черты кандзи в пламенных зрачках потерялись под веками, но ошибки быть не могло. Третья Высшая Луна. Вот, что Аказа увидел. — Кажется… — подал голос Кёджуро, пока его противник пытался разобраться, что чувствует по этому поводу. — Кажется, у нас ничья. Оба демона замерли, изучая глаза друг друга ещё несколько секунд, после чего одновременно обратили взоры туда, где за их поединком наблюдал Кибуцуджи Мудзан. Должен был наблюдать. Трон, вырезанный прямо в каменной стене, пустовал.