Я ощущаю, что будто меня все простили,
Но всё равно испытываю чувство вины. И я хочу просто спрятаться от всех, Спрятаться от всех надолго. Ангелы скажут: «Сильная». «Аутоагрессия» — три дня дождя, тринадцать карат
Внимательностью Олег никогда не отличался. Чашки с только сваренным кофе оставлялись посреди коридора и находились спустя несколько часов в лучшем случае, фонарные столбы на улицах неумолимо встречались с зависшей в облаках головой, наушники терялись в недрах сумок, а домашние задания вылетали из памяти еще до выхода из класса. Единственным, кто приковывал сто, а то и все двести процентов его внимания, был человек, нагло подкуривавший со спички красные Мальборо прямо у школьного забора. Диму он заучил наизусть, записал на подкорку, вплавил под кожу так, что ни за что не вытащить. Каждый острый взгляд из-под выкрашенной в черный челки, взмах головы, отбрасывающий лезущие в лицо волосы, нервное подрагивание музыкальных пальцев у тлеющей сигареты. Под веками намертво отпечатаны всё более редкие улыбки Матвеева, и всё чаще поджатые в защитном жесте плечи. Он может с закрытыми глазами описать новые пятна от черной гелевой ручки на ладонях, которую опять тратили на эскизы к будущим татуировкам вместо пробников по литературе, и трогательно покрасневшие на холоде щеки. Дима игнорирует шапки и перчатки, шипит недовольно на тревожный взгляд, залипает на добрые десять минут, придумав новую строчку к песне, а Олег не может не любить каждую секунду рядом с ним. Они опять сбежали с последнего урока, плевать, что у одного экзамены на носу, а у другого тысяча и одна контрольная. Им плевать на всё, пока они есть друг у друга и перед ними весь мир, замкнувшийся в промерзшей Олеговой квартире. По крайней мере Олег думает именно так, переплетая их пальцы, пока Дима с порога лезет ледяной рукой ему под толстовку, посылая стаи мурашек по всему телу. Он целует-целует-целует, теряет себя в черных омутах, собирает по крупицам их вселенную в касаниях кожи к коже. Олегу невыносимо жарко, ему хочется еще ближе, еще теплее. Он тянется стянуть черный с красными узорами свитер и непонимающе смотрит на Диму, что мягко-настойчиво опускает ткань обратно. Хмурится, пытается заглянуть в любимые черные глаза, но тот отворачивается. Горечь обиды скручивается змеей в груди. У них же друг от друга секретов нет, Олег для Димы всегда был открытой книгой, а Дима в ответ разрешал читать себя целиком. Они делили самые темные тайны и самые глубокие чувства на двоих, всегда вместе. Тогда почему именно сейчас его отталкивают? Стоп-крана у Олега не было никогда, вся рациональность перешла к старшему брату, тем более, когда эмоции кричат громче голоса разума. — Дим, что происходит? — смотрит обеспокоенно, натыкается на нахмуренные брови и холодный, в самое сердце ранящий взгляд в ответ. Хочет прижать ближе, поделиться теплом, но Матвеев отталкивает приближающиеся руки. Неловким столкновением ладоней рукава оверсайз-свитера съезжают по тонким запястьям. Оба замирают. Олег скользит затуманенным взглядом по десяткам линий, оставленных лезвием. Дима, кажется, совсем выпал из реальности, чем пользуется очнувшийся младший. Он тащит треклятый свитер вверх по тонкому телу и не верит своим глазам. Полосы рядами разбегались по ребрам, где-то свежие с еще не сошедшим красным, где-то затянувшиеся в едва заметные линии. Пытается притянуть к себе, но Дима небрежно выворачивается из объятий и, не стирая злых слез, уносится в спальню, по пути вытаскивая потрепанную пачку, оставляя растерянного Олега одного в коридоре. Комната закутана в февральский полумрак, из окна прямо по обнаженной коже нещадно режут острые снежинки, Матвеев сидит на подоконнике и всё пытается зажечь очередную спичку, кажется, не замечая ни снега, ни пронизывающего ветра. Дима не любит, когда о нем беспокоятся слишком явно, он же сильный, может выдержать всё. А Олег просто хочет заботиться, но не может понять, как. Он как будто всем телом бьется в закрытую дверь, получая всё больше синяков на плечах, сбивая костяшки в попытке достучаться, но с каждым ударом ощущение бессмысленности становится сильнее. Одно знает точно, что бы там ни планировала для них судьба, он сделает всё, чтобы его любимые люди были в безопасности. — Ты бы хоть оделся, — натянутая усмешка, лишь бы не выдать беспокойство, едва заметный вздох в ответ, — Дим, посмотри на меня. Олег мягко берет заплаканное лицо в ладони, поворачивая под теплый свет гирлянды, — Пожалуйста, Дим, ты же знаешь, что можешь мне доверять, — уткнувшись носом в пропахшую табачным дымом холодную шею, просит, — Расскажи мне. Тишина окутывает их на несколько долгих секунд, прерываясь судорожным вдохом в такт бликам огоньков. — Со шрамами красивее… — едва слышный шепот Олега оглушает. Он пытается осознать, что только что услышал, и не может понять. Не может принять эти слова, кажущиеся галлюцинацией, бредом, чем угодно. Непонимание внутри за секунды сменяется гневом на тех, кто посмел довести его мальчика. Пусть тот старше, но Олег может защитить, он тоже сильный, а еще очень злой, и этой злости места внутри не хватает. Он сильнее вцепляется в Димины запястья, наседает так, что убежать не получится. — Скажи мне, кто тебе так сказал? — в голос прорывались стальные нотки, — Кто посмел вложить эту мысль в твою голову? Ты же знаешь, я их найду, они за это ответят. Диму в его руках затрясло. Его глаза, встретившись с болотными, заблестели ледяными всполохами злости, Олегу совершенно непонятной. — Никто ничего мне не говорил, — кривая усмешка искажает черты лица, — Я сам так хочу. Олег пытается уловить во взгляде страх, попытку солгать, но видит только огромную боль, что давит и давит, и этот странный вызов, как будто Дима уже поверил, что Олег его оттолкнет, не примет, как будто бы он уже один. — Я так хочу! — срывается на крик, и истерика в черных как зимняя ночь глазах такой силы, что Олег на секунду отшатывается, — Я так хочу спрятаться от всех… — маска идет трещинами, выпуская настоящие эмоции, и Дима отпускает себя, обрушиваясь всем весом на младшего. Ему уже всё равно, удержат его или нет. Он так устал, так сильно устал нести это всё в себе, и ему так сильно всё равно. Олег не может принять это быстро, всё происходит слишком стремительно, в голове крутится сотня вопросов, но времени думать нет, интуитивно он чувствует, что разговоры сейчас ни к чему. А еще чувствует, что делать у него всегда получалось лучше, чем говорить. Он мысленно заталкивает тревогу и страх как можно дальше, мягко отрывает тяжело дышащего Диму от себя и опускается на колени перед подоконником. Тепло улыбается на брошенный сверху взгляд. А потом прикасается на пробу губами к свежим порезам на запястьях. Медленно, боясь спугнуть, прижимается сухим поцелуем к ускорившемуся пульсу. Диму начинает натурально колотить, его самого трясет не меньше. На задушенный шепот с просьбой прекратить реагирует теплым мазком языка по особенно длинной линии, вызывая тихое шипение сверху. Дима заливается краской, кажется, до самых пяток, даже не пытаясь стереть слезы то ли от стыда, то ли от всепоглощающего принятия. Олег зацеловывает каждую полоску на его руках, не пропускает ни одного пореза на выступающих ребрах, отогревает ладони старшего, растапливая сердце. У самого на глазах слезы: не уследил, не успел, не помог. Но знает, его любимый человек доверился, открыл самую сокровенную боль, и он сделает всё, чтобы помочь залечить каждую рану на его душе. Олег несет Диму на руках до постели, бережно опуская на мягкую подушку. Хочет закрыть окно, но в него вцепляются мертвой хваткой, и в глазах читается мольба не уходить, не оставлять один на один с демонами, бушующими в голове так долго. И Олег не может отказать. Ложится рядом, плотно прижимая дрожащее тело к себе, утыкается губами в макушку и еле слышно шепчет, что никогда не отпустит. Дима это больше чувствует, чем слышит, и всем нутром верит: даже если он снова будет падать, его поймают, будут рядом. Он больше не один. С работы Саша возвращается около полуночи, чувствуя, что сегодня нужно задержаться. В квартире стоит тишина, не тяжелая, спокойная, окутывающая ощущением дома. Не включая свет, он идет прямиком в комнату к Олегу и замирает на пороге, тихо выдыхая. Олег и Дима спали, переплетясь руками и ногами в попытке согреться, быть как можно ближе. Медленно мерцающий свет гирлянды бликует на волосах его брата и выхватывает точеный Димин профиль. Саша видит, как крепко Олег сжимает плечи Димы, защищая даже сквозь сон. Успевает заметить и полосы на его руках, делая мысленную отметку о будущем разговоре. Он накидывает на них одеяло, мимолетно разглаживая морщинку меж бровей Олега и пробегаясь пальцами по Диминым растрепанным волосам. Также тихо выходит из комнаты, чтобы заварить чай. Лучше что-то с ромашкой и мятой. Они смогут решить всё завтра, как всегда — вместе, а сейчас им нужно отдохнуть.