Мне больнее

***

— Руднев, ты отдаешь себе отчет, как ты тогда разговаривал? Ты понимаешь, что нас слышала вся подстанция. И это даже не самое главное. Что ты устроил на вызове? Зачем хамил врачам и полиции? Зачем назвался линейной бригадой? — кричала как не в себя Арефьева, явно поражëнная поведением своего сотрудника. Ольга как метеор расхаживала туда сюда по кабинету, стуча острыми каблуками по плитке. Она скрестила руки на груди, а от прохладного ветра, дующего из распахнутой форточки прямые волосы и черный строгий пиджак развивались в потоке воздуха. Заведующая подошла к тумбе, взяла графин с отфильтрованной в нем водой и белую коробочку с успокоительными. Она с грохотом поставила кувшин на место, а сама закинула в рот красную прозрачную капсулу и следом залпом выпила весь стакан. — Ольга Кирилловна, ну простите меня ради бога, я на нервах весь был, меня девушка бросила, да, виноват, всё, исправлюсь, если не уволите. — Молил о пощаде Максим. — Не хочу ничего слышать, увольнять тоже пока не собираюсь, но это последнее предупреждение. Свободен, — выплюнула она последнюю фразу и ударила кулаком по столу. Поняв, что следует немедленно покинуть кабинет, Макс так и сделал, на последок еще пару раз извинившись и захлопнув дверь за собой. Оля села назад в кресло и поставив локти на стол, начала массировать виски круговыми движениями. Женщина сняла очки и положила их рядом со стопкой бумаг. Внезапно раздался громкий стук. — Кто там ещë? Входите, — уставшим голосом сказала начальница. Дверь отворилась. Ольга не поднимала глаз на зашедшего, и продолжала свое упражнение и лишь спустя несколько секунд она посмотрела на того, кто решил побеспокоить ее. И тут же пожалела об этом. Перед ней стояла Рая. Или не Рая. Нет, уж точно не Рая. Девушка, в точности похожая на когда то при трагических обстоятельствах погибшую Тартакову. Вот только волосы. Они были каштановые, вовсе не привычны для этого вечно улыбающегося лица с блондинистыми волосами. Уже около минуты Арефьева так бестактно пялилась на шатенку, всматриваясь в каждый миллиметр лица, и встряхивая головой. Нет, это не может быть правдой. — Ольга Кирилловна, — развеял мысли Оли голос. Но она даже не собиралась отвечать. Сначала она безнадежно цеплялась за такие знакомые очертания лица, а теперь за голос, но куда более твëрже, чем у всегда оптимистичной Раи. — Извините, — брюнетка сама решила, что себя нужно вытягивать из пучины неприятных раздумий и все же уделить хоть каплю внимания человеку, а не той, которая вспоминалась при одном мимолëтном взгляде. — Я к вам на вакансию фельдшера, меня зовут Екатерина, — решила брать беседу в свои руки будущий фельдшер, понимая, что вытягивая по одному слову из уст заведующей она ничего не добьëтся. — Здравствуйте, Екатерина. — всë, что смогла вымолвить женщина. Но личные проблемы нужно оставлять за пределами подстанции, а на работе нужно думать лишь о работе. Такого было ее первым правилом, которое она твердила чуть ли не каждому своему врачу или фельдшеру. — Прошу документы, — более менее пришла в себя Арефьева. Катя протянула ей чёрную папку с множеством бумаг. — Военная академия, высшее медицинское образование, — говорила сама с собой Оля, читая дипломы об окончании разных учебных заведений. — Аттестат отличный. — Учиться я хочу и умею, — с улыбкой сказала девушка. — Такие специалисты нам нужны, вы приняты, — не задумываясь, сказала Ольга. Она понимала, что сделает и себе, и всем сотрудникам подстанции, кто знал Райку, больнее в сотни раз, но руководствовалась правилом номер один. — Спасибо, я удивлена, что так сразу. Катерина вышла из кабинета, попрощавшись с новой начальницей, а женщина так и осталась сидеть в нагнетающей и сверлящей тишине. Нет, определенно это было не лучшим решением. *** Шесть месяцев. Шесть месяцев Катя работала на подстанции. Шесть месяцев Оля еë избегала. Упрямо игнорировала в упор смотрющую на нее шатенку во время собраний, когда та превышала свои полномочия на вызовах даже не просила писать объяснительных, но здоровалась с ней, и прощалась. Игнорировав бы напрочь слова сотрудницы было бы оскорблением, не уважением, и не только к ней, к Рае. Казалось бы, даже Кулыгин, которого потеря жены ударила больнее всех уже оправился и не вспоминал о своей утрате. Витя, ходивший поникшим пол года после смерти блондинки весело шутил с Катей и другими коллегами. И даже Тома с Владимиром Юрьичем, которые изначально даже не хотели находиться с ней в одном помещении рассказывали друг другу о смешных или даже нелепых ситуация из жизни или с вызовов. Из одной лишь Арефьевой выкачали все счастье. Растянутую улыбку на лице, появлявшуюся как и в хороших случаях, так и в качестве сарказма теперь вообще было невозможно увидеть. И даже кричать на своих подчиненных за проступки и жалобы от пациентов не было сил и желания. Теперь сцена, которую коллеги в тайне от заведующей называли казнью превратилась в молчаливое протягивание двух листов и ручек, а после написание объяснительных и все то же немое прощание грустными глазами. Лиза ежедневно пытала начальницу вопросами, на что лишь получала гневные замечания и резкие ответы. Вот и сейчас с уже потухшими огоньками в глазах брюнетка доставала из шкафа бутыль виски с толстым стеклом, позолочеными цифрами с датой изготовления и красивым итальянским названием. Правило номер два — первое правило не в счёт после окончания рабочего дня. Так вот, руководствовавшись теперь этим правилом, Ольга наливала себе стакан крепкого алкоголя, в надежде, что осознание происходящего уйдëт. Снова стук в дверь. Снова в неподходящий момент. — Войдите, — хриплым голосом сказала Оля. И она зашла. Так не вовремя зашла. — Катя, смена закончилась, — напомнила начальница девушке, мягко намекая на то, что сейчас не в состоянии принимать гостей в своем кабинете. — Я вам не нравлюсь, — это был не вопрос, Арефьева сразу это поняла. Женщина замерла с бокалом в руке. — Дело не в тебе, далеко не в тебе. Я не хочу, чтобы ты принимала все на свой счëт. Смерть твоей сестры сильно ударила по нам всем, — заключила Оля. — Все давно отошли и даже воспринимают меня как Катю, а не как Раю. Все, кроме вас, — заметила Екатерина, садясь на стул перед заведующей. — Не бери в голову, я абсолютно нормально к тебе отношусь. У тебя все? — желая поскорее закончить разговор, спросила брюнетка. — Нет. Не все. Хватит меня избегать, Ольга Кирилловна. От этого я не исчезну, ни с подстанции, ни из вашей жизни. Костя мне рассказывал, что как только она пришла на подстанцию у вас были натянутые отношения с Раей. В чëм причина тогда? — не понимала Катя, пытаясь выяснить истиную причину. — Не знаю я, Кать, не знаю! Ты думаешь, я сама не задавалась этим вопросом? Да я задаю его себе каждый божий день! А в результате ничего. Ты думаешь, я не хочу как раньше разговаривать не о чем с Костей или Владимиром Юрьичем? Думаешь, я не хочу после рабочего дня улыбнуться Лизе, всем, кого встречу на пути и поехать кататься по ночному городу, параллельно заехав в какую-нибудь кофейню? Просто походить по торговым центрам, погулять по парку возле дома, в конце концов! Я хочу жить, а не существовать! Но я ведь не пытаюсь тебя обвинить, хотя со стороны это очень на то похоже. Я хочу жить как раньше. Вот смотри. После того, что случилось все ходили никакими по подстанции. Только через год я смогла более менее прийти в себя, как будто раны на сердце начали заживать. Я думала, что начало отпускать. Но тут кто то стучит ко мне в дверь, я поднимаю глаза и виду перед собой еë. Точно такую же, просто сходившую в парикмахерскую. И одним взмахом кто то распорол все швы на этой ране. Это как если сломал ногу, она зажила, и ты опять сломал ногу. Становиться только хуже и больнее. Я не знаю, почему Костя ведет себя так, как будто ничего не было. Я этого абсолютно не понимаю и не хочу понимать. Нельзя жить в вечной депрессии и вечном горе, но почему то у всех все наладилось с твоим приходом, кроме меня. Тебе не раз говорили, что наш коллектив — это большая, дружная семья. Как дощечки на корабле, все друг друга дополняют и образуют единое целое. Так вот в этом корабле случилась пробоина, но вскоре ее закрыла ты, и все опять встало на свои места. Скажи, тебе нравится Костя? Я не из любопытства спрашиваю. Пока у человека не отболит одна любовь, новая не может прийти. И мне кажется, это именно ваша ситуация. Извини, но я думаю, что он просто видит в тебе Раю, — раз уж сегодня вечер откровений, то нужно все говорить до конца. Катя смотрела в упор на Олю, которая даже отложила виски и поставила стакан на стол, ожидая ответа. — Три месяца назад мы переспали. Он назвал меня Раей, — слишком безразлично, для того, чтобы эмоции были правдивыми сказала шатенка. — Вы читаете людей насквозь, — в горькой усмешке читалась грусть. Арефьева вздохнула и сняла очки. — Но сейчас мне безразлично. И это правда. Я поняла, что если я буду с Костей, то никогда не буду на своëм месте. Можно сказать, что переболела. Сама себе удивилась, за девяносто дней чувства испарились. Мы нормально контактируем и общаемся, но я живу отдельно, иногда прихожу в гости, но исключительно по дружески, и то в большей степени ради Глеба и Нины Михайловны. — Безразличность это последняя стадия принятия, — заключила Ольга. — Виски пьëшь? — Пью, — понимая намек сказала девушка. — Составишь мне компанию? Пить одной так тоскливо, — протянула Оля и на губах, наверное впервые за пол года появилась улыбка. — Конечно составлю, — радуясь улучшению состояния начальницы, сказала Екатерина, но все же сомневаясь, что действия производит она, а не неизвестное количество алкоголя в организме. А тем временем брюнетка уже протягивала собеседнице стакан с терпкой жидкостью. Фельдшер приняла рюмку, и после того, как по кабинету разлетелся звон встречи стекла друг с другом, выпила содержимое залпом. — Крепкий однако, — скривившись от вкуса и отсутствия закуски, сказала Катя. — Да, — растянуто сказала Ольга. Она встала и начала ходить по кабинету. — Я в таком состоянии, потому что вижу в тебе Раю. Но вы не похожи. Ты другая, это логично и вполне объяснимо. Ты более вдумчивая, жесткая и твердая. Райка всегда была очень легкомысленной, сначала говорила, а потом думала, но в этом и была ее изюминка. Ее внешность и характер были одним целым. Ты уж прости, что так много о твоей сестре, я знаю, что тебе больно об этом говорить, — опомнитесь заведующая. — Я уверена, вам куда больнее, — такая фраза удивила Арефьеву. — Это почему? — в недоумении спросила она. — Ну как же? Я узнала о существовании сестры, приехала, и оказалось, что она погибла. Да, это удар, сильный удар, но я не была с ней знакома, от этого легче. С одной стороны вечная скорбь по тому, что я так и не успела с ней познакомится, а с другой стороны чтобы было, если бы я ее знала? Да я каждую ночь бы ревела о утрате Раи, а для меня слезы ой как не свойственно. — Может ты и права, в любом случае, решать не мне, — задумалась Оля. — Ольга Кириловна, спасибо, но мне пора. Я надеюсь, что сегодняшняя беседа прояснила ситуацию и вы больше не будете отводить глаза на летучке, когда видите, что я на вас смотрю, — Катя улыбнулась, какой то легкой улыбкой, что стало так тепло. — Не буду, до свидания, Катя, — губы заведующей тоже расплылись в приятной улыбке. Она знала, что виноват не виски. И девушка почти бесшумно покинула кабинет. Оля задумалась, что отвратительно радоваться чужому горю, но новость о том, что никаких чувств у Кати к Кулыгину нет обрадовала ее сильнее всех новостей за последний год. Но почему? Такого она не испытывала давно, даже слишком. И сейчас была явно не в состоянии рассуждать на тему философии и того, что творится в еë голове.