За зимним солнцем

      Аляска не для людей, слабых телом и духом. Неукротимые бури ещё никому не удавалось приручить, а выбраться живыми из них — тем более. Тэхён не раз видел сход лавин, сметающих всё на своём пути: многовековые выступы скал, могучие деревья и даже несчастные упряжки, вой псов которых рассеивался в грохоте. Но, несмотря на людские трагедии, природа в них никогда не была виновата.       Тэхён стал работать в санной почте почти сразу, как закончил колледж, и никогда не стремился работать по профессии. Его привлекали, манили и очаровывали горы и непроглядные леса, которые невозможно преодолеть на транспорте. Единственным звеном, связующим городок Уайзмен с ближайшими поселениями — был он.       В термосе парит и медленно остывает наваристый суп. Тэхён немного зачерпывает ложкой и дует, прежде чем его съесть. Солнце давно в зените. Оно освещает шумную улицу, но совершенно не греет. В обед многие вылезают из своих домов и идут прямиком в забегаловки, где подают не только горячие блюда, но и самые вкусные в городе настойки. Он бы тоже не отказался от одной-двух рюмок, так, чтобы согреться, но не рискует — не только его жизнь в руках, но и двенадцати псов.       — Клод, отвали! — он отталкивает собаку от супа, стараясь не пролить его. — Я тебя уже кормил. Это моя!       Но для Клода слова хозяина — пустой звук. Пока остальные доедают остатки обеда и валяются в снегу, он снова клянчит еду.       Запрыгнув в сани, где сидит Тэхён, тянется мокрым носом, и человеческих сил не хватает, чтобы сопротивляться. Клод не просто собака, а чистокровный хаски, тягач в упряжке и просто всё время голодный пёс.       Тэхён сдаётся и ставит термос с супом в снег. Чуть не упав с саней, Клод довольно машет хвостом и чавкает, пристроившись рядом.       — Зачем ты позволяешь ему собой командовать?       Рядом садится Матильда, владелица забегаловки, поблизости с которой он остановился, и протягивает горячие сэндвичи в фольге и ароматное какао. Девушка она добрая, подкармливающая диких заблудших животных в тайне от отца, который не терпит расточительства еды. В такие моменты Тэхён и сам думает, что находится где-то наравне с бродячим голодным волком или суетливым зайцем для неё.       — Не позволяю. Он просто съедает всё, что ем я.       — Значит, доверяет, — хохочет она.       — Ага, а я голодным из-за его доверия остаюсь.       — Но у тебя есть я! Ты же знаешь, двери «Свиньи и розы» всегда открыты!       Ким жадно откусывает сэндвич, настолько, что какао в рот не помещается.       — Когда вы смените название? — неразборчиво проговаривает он.       — А зачем? — Матильда ложится на мягкое одеяло. — Мне оно нравится. Запоминающееся.       Ничего запоминающегося Тэхён в нём не видит, а вот насмешки слышит часто. Даже несмотря на то, что еда там действительно вкусная, домашняя, такая, что тарелки облизать хочет каждый посетитель.       Мимо люди тащат свежесрубленные ели и коробки пыльных лампочек. Скоро Рождество, и Уайзмен снова превратится в город-сказку, разноцветные огни которого никогда не потухают. Витрины преображаются пушистой мишурой, а окна украшают невероятные самодельные снежинки из бумаги. Почти у каждого входа стоят снеговики с летними дамскими шляпами, а от обилия игрушечных Сант рябит в глазах. На небольших мостах вешают ветки омелы — специально для влюблённых альф и омег, чтобы побаловать и подарить немного романтики. А рядом с пабом на голове деревянной статуи толстой хрюшки уже висит красная шапка с белым помпоном.       Всего пару дней осталось до Рождества. Это значит, что не только убранствами занимаются горожане. Каждый год, не нарушая традиции, мэр устраивает праздничные гонки на собачьих упряжках. Пёстрая табличка с надписью «СТАРТ» уже покрывается снегом в конце улицы на краю города, а за ней — бескрайние просторы гор.       Тэхён любит Рождество и никогда не празднует в одиночестве. Его стая всегда следует по пятам, даже дома. Они — его семья с давних пор, как родителей не стало, забрала буря. А Тэхён, как городской сумасшедший, несмотря на трагичный до ужаса опыт, всё равно мчится в самое сердце дикой природы.       Смяв фольгу, ловко забрасывает в мусорное ведро и двумя руками обхватывает стаканчик — греет покрасневшие на морозе руки.       — Он не звонил? — тихо спрашивает Матильда.       — Звонил, — сразу понимает, о ком речь. — А я не ответил. Мы расстались. Больше нас ничего не связывает.       — Ага, — грустно вздыхает она. — Кроме пяти лет отношений.       — Знаешь, как говорят? После стольких лет либо женятся, либо расходятся. Я выбрал второе.       И ничуть не жалеет. Не помнит вообще, как начались эти отношения, но помнит для чего. Явно не из благих намерений и такого чистого чувства как любовь. Это было что-то новое и интересное, необычное для него, но в то же время такое правильное и на тот момент необходимое. В восемнадцать лет хотелось чувствовать себя любимым и по возможности любить. Если с первым проблема решилась быстро, то со вторым возится всю жизнь. В городе много красивых альф, а учитывая среду обитания, все в хорошей форме, даже если и мозгов не хватает.       — Может, оно и к лучшему.       Матильда, уперевшись руками в колени, встаёт и разминает спину. Позади неё раздаётся звон карабинов и собачий лай.       — Блять, опять он, — закатывает глаза Ким и подзывает стаю к себе.       Собаки садятся рядом и довольные виляют хвостами, смотря на хозяина. Сам же Тэхён хмурится, натягивая варежки и отряхивая мех на капюшоне тёплой куртки. Ранее солнечная погода теперь кажется мрачной и холодной. А всё из-за него, человека напротив.       Чонгук спрыгивает с саней и, командуя своим собакам «сидеть!», снимает зеркальные жёлтые очки. На вороте скопилось очень много снега, как и на ботинках — целые куски, которые он не спешит стряхнуть.       — О, не ожидал тебя увидеть! — Чон тянет улыбку и будто сияет изнутри.       — Меня здесь уже нет.       Тэхён опускает голову, смещается к рулевой дуге и запрыгивает на подножки.       — Да ладно тебе! Мы же давно вместе не обедали! Давай, как в старые добрые.       — Уже поел, — бросает на прощание и командует ведущим псам держать путь из города.       А на душе противно от самого себя, потому что знает, как это выглядит со стороны, и не осуждает Матильду, для которой он кажется грубым, отстранённым человеком и омегой, что по чистой случайности оказался с кем-то в отношениях. Просто свет Чонгука его ослепляет и заставляет гаснуть.       На самом деле и рад бы сказать, что Чонгук относится к группе альф «красивый, но мозгов не хватает», но в том то и дело, что всего в достатке. Это написано над ним огромными яркими красными буквами с самого его рождения. Любая компания, с кем в детстве любил играть Тэхён, за мгновение становилась культом поклонения маленькому общительному альфе Чонгуку. Как и в школе — любимец учителей, фаворит всех омег и верный друг для альф. Вот только для Тэхёна, что всегда был лучшим до его прихода, это совершенно не нравилось. А Чонгук, словно проклятие, преследует его везде и забирает всё, что он так любит и всё, чем дорожит: друзья, уважение, первое место в рейтинге школы, баллы на итоговых экзаменах, место в колледже, даже дипломного руководителя. Ничего из этого он не может простить до сих пор. Уайзмен слишком мал, чтобы не пересекаться хотя бы раз в день, а переезжать из-за придурка Чон Чонгука — слишком много чести.       «Добро пожаловать в Уайзмен». Табличка остаётся позади.       Перед глазами только сугробы, припорошенная снегом лыжня и бесконечный серпантин дорог, обвивающий горы и низменности. Собаки несутся, под их лапами и санями хрустит снег, а в ушах только вой ветра и задорный лай. Для стаи это тоже свобода, вечное приключение и наслаждение жизнью.       Огибая деревья, с которых то и дело норовят упасть снежные шапки, Тэхён забывает, что он — часть общества. Забывает людей, обиды, трагедии. Забывает всё на свете и не спешит возвращаться в реальность. Почта — лишь предлог снова встать за рулевую и скомандовать громкое «вперёд!». Однажды познав красоту дикой природы, уже не сможешь избавиться от необходимости видеть и существовать не где-то рядом, за окном дома, а в самом её сердце.

***

      Темнеет в горах быстро. Пожалуй, опасность, что скрывается за ней — единственное, что заставляет Тэхёна возвращаться домой. Город сияет всеми цветами радуги: на витринах, столбах, над дверьми мигает паутинка крохотных, словно капельки, лампочек. В центре города, где завтра будет толпа зрителей, восторженно наблюдающих за санными гонками, уже стоит высокая ель в пушистых снежных хлопьях.       Уставшие собаки покорно ждут у порога, пока Тэхён сдаёт смену, и уже без прежнего энтузиазма мчат домой.       Тропинка спрятана за высокими сугробами. Если не знать, куда идти, то можно подумать, что дом окружен непреодолимой стеной. Но стая может её найти даже с закрытыми глазами. Как и Тэхён. Он не помнит, почему родители выбрали дом немного дальше от города, ведь даже шум от собак там входит в норму. У каждой семьи есть минимум одна, а это повод воспринимать постоянный лай обыденностью, на которую никто не жалуется.       Оставив сани в сарае, пристроенном сбоку от дома, он расстегивает куртку и стягивает с носа шарф. Свет мигает, но всё же загорается тусклая одинокая лампочка под потолком. Тэхён не суетится, как и собаки, что сидят вокруг и ждут, когда их выпустят из постромок, а целый день натянутый потяг наконец-то свободно опустится на пол.       — Вы хорошо постарались, — приговаривает он, поглаживая ушки каждой собаки. — Молодцы! Даже у Чонгука нет таких хороших псов, как вы. Хоть где-то мне свезло больше.       Клод лает и скребётся возле двери в дом. Тэхён щёлкает замком и попутно стягивает куртку, сбрасывая на деревянную вешалку. В гостиной загорается тёплый свет. Собаки, как муравьи, разбредаются по дому: кто-то на матрас к камину, кто-то к мискам, а кто-то на второй этаж спать.       Здесь просторно, даже слишком для одного человека. Но обилие мебели, подушек, тяжёлых занавесок на окнах и гобеленов на деревянных стенах будто уменьшают дом. Не кажется пустым и холодным, наоборот, уютным и тёплым. Для души.       Накормив собак, Тэхён переодевается в домашнюю одежду. Включив телевизор на фон, разжигает камин и осматривается. Скоро Рождество, а он даже ни одну гирлянду не повесил. На него это слишком похоже — делать всё незначительно важное в последний момент.       Из чулана достаёт старый пыльный сундук. И не один ковыряется с замком, рядом уже стоит любопытная рыже-белая девочка Фрида и тыкает пушистой лапой по крышке.       — Сейчас открою. Не волнуйся.       Внутри лежат в обувных коробках елочные игрушки, золотистая мишура, местами рваный дождик и прочие рождественские убранства. Извлекая одну снежинку за другой, он лепит их на окна, зеркала и застеклённые шкафы. Гирлянды крепит почти под потолком и вешает сверху рваный дождик. Полчаса он возится с украшениями на ёлке, а ещё полчаса отбирает у собак всё, что те успели стащить из сундука.       Тэхёну с ними не бывает грустно. Они не только его стая, но и семья. Ким редко кого приводит в гости. Хотя бы потому, что приводить-то и некого.       Стекла в рамах дрожат от буйного ветра, дрова потрескивают в камине, стук когтистых лап о паркет не умолкает ни на секунду. Собрав ненужные упаковки и коробки, Тэхён складывает их обратно в сундук, когда замечает старый и помутневший жёлтый файл для бумаг, обмотанный высохшим бумажным скотчем.       Фотографии родителей в Рождественскую ночь, старые потёртые открытки и куча полароидных снимков из его детства, где почти на каждом запечатлён он в обнимку с Чонгуком. Как бы ни извивалась дорога судьбы, но раньше они были хорошими друзьями, любили играть, вместе сбегали из дома, чтобы посмотреть диких зверей, и вместе учились не бояться саней и собак. Но всё это было настолько давно, что воспоминания хранят только фото. Уверен, что Чонгук тоже смутно помнит их счастливое детство. Кто знает, дружили бы они сейчас, если бы Тэхён не оборвал их связь. Но что гадать, если нет смысла что-то менять.

***

      — Давай встретимся и поговорим. Не хочу говорить о нас по телефону.       — Нам так-то больше не о чем говорить, — выплевывая воду с пастой, говорит Тэхён.       Прижав ухом сотовый к плечу, он вытирает руки и лицо, недовольно хмурит брови. Звонок от бывшего — это не то, с чего он хотел начать утро, но и игнорировать пять пропущенных за час тоже оказалось сложно.       Они расстались на хорошей ноте, что бы это не значило. А если по правде, то Тэхён просто сбежал, когда увидел кольцо в бархатной коробочке, в ящике с носками. В тот же день, бросив на прощание «наши отношения изжили себя, я ухожу» и, не выслушав другую сторону, захлопнул дверь.       Он не эгоист. Скорее просто глуп по части отношений и собственных чувств. Тогда, в начале всего этого, было весело, любопытно и в каком-то роде престижно. А главное — Тэхён вступил в отношения раньше Чонгука.       — В каком смысле не о чем? — громче говорит альфа. — Я не понимаю, что случилось. Тэхён, пожалуйста.       — Наши отношения закончены. Разговор, кстати, тоже.       Сбросив звонок, он наливает горячего чая и садится за деревянный стол. А рядом уже виляет хвостом Клод и кладет голову на колени, жалобно рассматривая голубыми глазами.       — Альфы такие доставучие бывают, да?       Гладит за ухом по мягкой шерсти. Никогда не признает, что неплохо было бы встретиться и поговорить, но слов подобрать не может даже сейчас, что уже говорить про личную встречу.       «Прости, я встречался с тобой, чтобы уделать Чонгука»?       «Я начал встречаться с тобой по приколу, а потому не понял, как пять лет прошло»?       «В ящике нашёл кольцо. Поэтому избегаю тебя и не хочу брать ответственность»?       И всё не то, и всё не так. По-детски глупо.       На часах семь утра. Собаки накормлены и уже носятся по сараю, разбрасывая тросы и тюки с сеном, ровно сложенные друг на друга. Тэхён не ругает их за проказы здесь, всё же хаски — собаки активные, на улицу без надзора не выпустить.       До сегодняшних гонок остаётся совсем немного времени. Как можно скорее собрав себе покушать и налив чай в термос, он снаряжает собак и выдвигается в город.       За ночь насыпало много снега. Сани едут тяжело, псы лают, заигрывая друг с другом, а когда замедляется ход, то Тэхёну приходится прикрикнуть.       Дворники с самого утра чистят улицы, рабочие делают последние штрихи в подготовке к гонкам. Остановившись около почтового отделения, Ким украдкой смотрит на размашистую надпись «Старт», что колышется от порывов ветра и как-то слишком ярко смотрится на фоне мрачного неба и гор.       Каково это: стоять на черте под надписью? Впереди только дикая Аляска, а позади — сигнальный выстрел и буря аплодисментов. Он соврёт, если скажет, что никогда не было соблазна вписать свое имя в список участников. Имея преимущество — объездил все окрестности вдоль и поперёк, несложно бы было занять призовое место. Но отдёргивает себя, вспоминая, что одно из призовых мест всегда достаётся Чонгуку. По закону, по проклятию, Тэхён будет за ним.       Мимо проходящий мужчина случайно задевает его плечом, и Тэхён, вынырнув из размышлений, заходит в маленький домик. Мужчина в красной рубашке в клетку поправляет подтяжки на штанах и задумчиво крутит кончики усов, внимательно следя, как он перетаскивает в сани небольшие посылки.       — Это всё? — удивляется Тэхён. — Почему так мало? Где остальное?       — Эх, Тэхён, гонка скоро. Кто захочет отправлять посылки сегодня, — качает головой мужчина и торопит как можно раньше закончить развоз.       Всего несколько коробок, обмотанных почтовыми пакетами с марками, и городок, куда надо их доставить, совсем близко. Настолько, что даже не успеет «попробовать на вкус» природу, как уже окажется дома.       Сегодня для Тэхёна ленивый день и, как оказалось, совершенно бесполезный. Может, если появилось время, то хоть дома к Рождеству заготовки сделает, чтобы весь день у плиты не стоять. Собакам приготовит праздничный ужин, да и себя побалует чем-нибудь высокоградусным.       В объятиях бесконечных снегов спокойно и тепло. Но чем дальше он поднимается, тем темнее становятся облака. Тяжёлые вот-вот на него упадут и раздавят. А непокорный ветер гоняет их туда-сюда, разрывая на части, давая солнцу возможность осветить леса и Тэхёна, что неугомонно мчится на санях по склону.       Городок, куда приехал Тэхён, перед праздником не знает тишины и покоя. Все спешат, заглядывая в каждую лавку. Знакомый в том отделении почты — строгий мужчина в круглых очках и красном свитере с оленями кропотливо вырезает снежинки из бумаги, а его дети каждые свободные от школы дни носятся вокруг с игрушками. Всякий раз, когда Тэхён появляется в прихожей, они бегут разгребать почту, а потом с чистой совестью играть с хаски. И сегодняшний день не стал исключением.       Потрепав их на прощание по головам, не без доли грусти и разочарования ребятня возвращается домой. Стая не выглядит уставшей и измотанной. Собаки снова принимаются за игры, но в этот раз Тэхён не ругается, а останавливается и ждёт, пока каждый не обваляется в снегу и станет похож на пончик в сахарной пудре.       Ветер усиливается. Ким стягивает с носа защитные очки и рассматривает склон горы, под которым стоит: гладь снега не тронута ни животными, ни людьми, деревья не выдерживают тяжести зимы и гнутся, а выпирающие камни выглядят как грязь. Тэхён прислушивается и хмурится — откуда-то доносится треск и хруст. «Не к добру это», — первое, что приходит на ум. И, собрав собак, немедля возвращается в родной город. Сегодня природа не готова принять его у себя в гостях.

***

      Фильмы про Рождество крутят на всех каналах нон-стопом. Тэхён не против. Он любит их всей душой и готов смотреть каждый год, хоть и знает все наизусть. Закинув ноги на кофейный столик, он расслабляется на диване в обнимку с Клодом и пьёт остывший чай. И всё же дома скучно. Как оказалось, заготовки делаются быстро. Праздничная еда собакам — просто месиво из мяса, овощей и витаминов — тоже много времени не заняла. Что делать весь день и вечер — непонятно. А ведь даже в паб не пойдёшь, все на гонку смотрят, не до гостей им сейчас.       Год за годом он старается вернуть домашний уют, что делали его родители, когда приходили их друзья с детьми, когда им устраивали веселые конкурсы с подарками и отдавали целую коробку с хлопушками с мерцающими конфетти. Тэхён боялся их взрывать, но был слишком любопытен, чтобы не прятаться за спиной Чонгука и тихонько наблюдать за медленно падающими блёстками.       Сегодня он один. Как завтра и послезавтра. Как год назад. Два и три.       Переключает канал на местные новости, где идёт трансляция с гонок. Положив голову на мягкий живот Клода вместо подушки, Тэхён закрывает глаза и вслушивается сквозь телевизор. Там, за окном, метель разыгрывается, большие мокрые хлопья снега застилают стекло. Оно немного дрожит от порывов ветра и трещит, как дрова в камине.       А собачья шерсть тёплая, немного жёсткая. Сам Колд спит, подёргивая шершавым носом. По всему дому на матрасах разлеглись псы, иногда поскуливают, и раз в час кто-то обязательно встаёт покушать. Лень тёплым одеялом укутывает весь дом. И была бы воля Тэхёна, он провалялся так всю жизнь.       — Погода на дистанции внезапно ухудшилась! — прикрывая рукой в варежке микрофон, говорит ведущая гонок.       Тэхён делает погромче и открывает глаза, уставившись в телевизор. А за девушкой нешуточная буря накатывает волной, чуть ли не сбивая с ног не только собак в упряжках, что поспешили вернуться, но и людей.       — Вернулось пять команд! — перекрикивает непогоду. — Пять команд! — она зажимает наушник в ухе и щурится от мелких острых льдинок. — Чон Чонгук, шедший первым, ещё не вернулся. Нам передают, что он попал в самый эпицентр бури. Спасательная команда сможет отправиться на поиски, когда ветер утихнет.       Из его руки выскальзывает пульт и падает на деревянный пол с, кажется, оглушительным грохотом, от которого он вздрагивает и приоткрывает рот, не моргая, уставившись на ведущую.       А каждое слово отбрасывает его сознание в первое Рождество, которое он провёл один, потому что родителей забрала внезапная буря, прервавшая гонку. Тэхён точно так же сидел на мягком диване и обнимал маленького Клода, а по щекам текли слёзы, хотя он даже и не понимал масштаба всей трагедии, последствий, которые оставят уродливый шрам на душе.       Он не может встать с дивана. Страх потерять друга детства, с которым связана вся его жизнь, давит и сковывает, превращает в ледяную статую. И даже вдоха сделать не получается.       Клод кладёт голову на его колени, облизнув мокрый нос. Псы не первый раз оказываются точкой спасения, опорой, которая всегда рядом. Они, дом, Аляска, любовь к саням — всё, что для него так дорого — является самым ценным сокровищем, частичкой родителей, что он унаследовал.       — Вставай, — гладит он Клода по голове и вскакивает, обращая на себя внимание всей стаи.       Натягивая на себя свитер, Тэхён будит псов, подгоняя и раззадоривая. Он потерял родителей, так легко и просто отдал их тела и души природе. Но Чонгука не может отпустить. Пусть, как и всегда, не будет общаться, игнорировать многолетнюю дружбу, но будет знать, что Чон жив и здоров, проживает каждый день, играет с собаками, продолжает участвовать в гонках, а по вечерам заливает в себя яблочный сидр в «Свинье и розе». Не хочет никаких «спасибо» и «приобрести должника», пусть только ходит по городку и дальше бесит Тэхёна улыбкой.       Громко свистнув, заходит в сарай, а за ним пчелиным роем псы чуть ли с ног не сбивают. Лают друг на друга, подвывают и кусают за морды. Тэхён застёгивает куртку, удобнее надевает защитные очки, а на собаках туже затягивает ремни.       Распахнув двери, задыхается от неожиданной силы ветра, но быстро привыкает. Выталкивает сани на снег и уверенно запрыгивает на подножки. Руки в перчатках не мерзнут, пальцами сильнее сжимает деревянный каюр до побелевших костяшек и скрипа ткани.       А перед ним только буря и слабые огни городка. Тэхён не сомневается в себе и псах. Трасса изучена до мельчайшего камня, звериной тропы и каждой ели — единственный путь в соседние города, по которому развозит почту. Он уверен в себе, но не уверен, что Чонгук нашёл пещеру под склоном. Не уверен, что добрался до неё. Ветра могут вызвать лавину, и тогда даже опытный Тэхён не сможет ему помочь.       Резко выдохнув, он громко командует:       — Вперёд!       Под санями хрустит снег, а держать равновесие даже ему тяжело. Стая лает и с большим усердием тянет, словно Тэхён пушинка, а в санях нет тяжёлых тёплых одеял, медикаментов и консервов. Для них — это игра, даже буря не переубедит и не искоренит озорной нрав.       А Тэхён разделяет их уверенность только до выезда из города, где преодолевает еле заметную черту старта. Снег хлещет по открытым розовым щекам, дыхание перехватывает ветер, что словно кувалдой бьёт по груди.       Солнце скрыто за тяжёлой серой тучей. Природа злится отчаянному и глупому бесстрашию Тэхёна, а он летит в её объятия, как бабочка в паутину, из которой не выбраться.       Псы бегут по знакомому маршруту, а Тэхён не сомневается — они даже с закрытыми глазами найдут эту дорогу. У Кима нет сил командовать, как и возможности перекричать бурю. Он вспоминает каждый ствол дерева на пути, и у тех есть особенности, по которым он ориентируется: потертая лосиными рогами кора, дупло, сделанное людьми, необычной формы нарост и прочие отличия. Сани поворачивают около валуна, за которым на секунду спокойно вздыхает.       «Я умоляю тебя, будь там», — прокручивает он в мыслях, всё сильнее и сильнее сжимая зубы.       Тэхён, прикрывая глаза рукой, смотрит по сторонам, прищурившись. Вокруг всё серое. Искристый снег, из которого дети лепили снеговиков, строили замки и играли в снежки, так и норовит задушить, поглотить и сопроводить Тэхёна к родителям.       Но он проделал весь этот путь не для того, чтобы сдаться и развернуться обратно, поддавшись страху. Страх — естественность, без которого в горах не выжить. Но он никогда не был и не будет поводом опускать руки.       Крупный снег забивается в складки куртки, путается в меху на капюшоне и будто давит. Одежда кажется тяжелее камня.       Следы от лыжни растворяются благодаря непроглядному снегу и мощному ветру с каждой секундой, а ранее изъезженная не только им тропа становится дикой и девственно чистой. Взгляд цепляется за поломанное дерево. Тэхён приближается к нему, направляя упряжку, потому что ещё вчера его не было. За широким рукавом прячется от беспощадных порывов ветра и, не спрыгивая с саней, осматривает прогнивший у основания ствол и местами окровавленные, торчащие в разные стороны ветки.       Не верит, до последнего надеется, что это кровь животного, смола странного цвета или сок ягод.       Собаки брыкаются, не могут стоять на одном месте. Движения Тэхёна рваные, когда он отряхает верхний слой снега. Перехватывает дыхание. Это кровь.       Вскочив на подножки, срывает горло, выкрикивая одну и ту же команду:       — Вперёд! Вперёд! Вперёд!       Сердце, простеганное адреналином, бьётся всё сильнее. Руки непривычно дрожат, хоть он и пытается держать сани и упряжку под контролем.       Удерживать равновесие сложно, а дышать невозможно. Буря душит, и теперь Тэхён уверен, что она хочет его убить.       Сглотнув горькую слюну, прикрывает глаза. К горлу подкатывает истерика. Уже не уверен не в Чонгуке, а в себе — нет сил держаться на ногах. Если ветер усилится, он просто упадёт и уснёт беспробудным сном.       «А если я опоздал?» — как не вовремя посещает его мысль, добивает, колени Тэхёна ослабевают.       Собаки быстрее бегут. Он уже не может их контролировать и просто верит в свою семью. Верит больше, чем в себя.       Обогнув склон, виднеется пещера в самом его центре, за выпирающими и обледенелыми камнями. Теперь и самому Тэхёну жизненно необходимо укрытие.       Пейзаж сливается в серое месиво. Он не видит различий между небом, землей и жалкими очертаниями гор — всё сливается, границы стираются, словно карандаш ластиком. Тэхён зажмуривается, отгоняя такие опасные мысли, и сильнее сжимает пальцы.       Упряжка рассекает ветер, до пещеры считанные метры, которые они преодолевает по ощущениям за мгновение. Псы затягивают сани за булыжник, прикрывающий вход, и останавливаются, отряхая пушистую шерсть. Тэхён стягивает капюшон и скидывает очки на одеяла. Холодными пальцами придерживается за шершавые выступы и аккуратно, боясь упасть, наступает на примятый снег, где отчетливо видны следы ботинок.

***

      «Аляска не для людей, слабых телом и духом», — то, что повторяют горожане изо дня в день, каждую зиму. В правдивости этих слов убеждается и сам Тэхён, разматывающий на шее шарф.       Чонгук поворачивается на лай собак Тэхёна равнодушно и немного отстранённо. Он шмыгает носом и устраивается удобнее около костра, подминая под себя одеяло и объёмную куртку, от чего похож на зажиточного снегиря на ветке.       Костер согревает, но его свет практически не доходит до дальних стен пещеры. Собаки двух стай обнюхиваются, уставшие, даже не лают, укладываясь ближе друг к другу. Один только Клод расхаживает около саней Чонгука, Тэхён уверен: этот пёс снова проголодался.       — Ты как? — пытаясь не выдать переживания, спрашивает Тэхён. Но голос всё равно обрывается дрожью на последнем слове.       — Нормально, — равнодушно отвечает Чон куда-то в пустоту.       Впервые так неловко. Тэхён мчался сюда, позабыв обо всем на свете, готовился увидеть его живым или мёртвым, но сейчас все переживания улетучились вместе со словами. Он трёт ладони, осматриваясь: в центре костёр, справа в одеялах и дорожных сумках лежит Чонгук, а напротив — сани, которые окружили спящие хаски. Они похожи на ковёр, немного грубый и грязный, но до одурения тёплый и пушистый.       — Понятно, — тише добавляет Ким и поджимает губы.       Как правильно поступить? Что делать? Сесть рядом с Чонгуком? Или вернуться в сани? Может, составить компанию собакам? И все его решения почему-то кажется глупыми. Не может выбрать что-то одно, сразу же находя аргументы против. А итог один — он будет выглядеть глупо.       — Чего припёрся сюда?       Тэхён теряется от неожиданного вопроса и грубого тона.       — В смысле зачем? Помочь тебе!       Но Чонгук усмехается, немного повернув голову.       — Серьёзно, что ли? Решил больше не игнорировать меня?       — Я тебя не игнорировал! — срывается Ким и сразу же понимает, насколько его слова противоречат действиям. Это и Чонгук понимает.       — Ага, просто избегал, не общался, — он морщится, поправляя что-то под одеялом. — Делал вид, что я не с тобой разговариваю. Да ты даже на одной улице со мной долго не находишься, что уж говорить про помещения. Или скажешь, что такого не было?       Было. Поэтому кровь в Тэхёне закипает от злости. И злится он: на себя, на детское поведение, убегание от комплексов и бессилие перед абсолютным победителем и любимчиком Чонгуком. Задрав голову, поправляет капюшон, небрежно рассматривая Чона.       — Ты прав, — неожиданно для самого себя. — Я избегаю. Ты мне мешал жить и частенько мешаешь до сих пор. Правда, не понимаю, на хрена я сюда припёрся и переживаю. Но если у тебя всё хорошо, то желаю благополучно дождаться окончания бури.       Тэхён разворачивается, снова надевая жёсткие перчатки. Идёт к саням, уже готовый снарядить псов в дорогу. Ни малейшего желания оставаться здесь нет, как и причин. Обо все его опасения и переживания просто вытерли ноги. Не удивляется, но этого он точно не ждал и не предвидел. В который раз делает глупость, не подумав. Лучше бы оставил всю работу спасателям или теперь уже Чонгуку.       Схватив потяг, расправляет его, но собак не успевает позвать.       — Подожди, — Чонгук тяжело приподнимается, откидывая край одеяла и куртки. — Я напоролся на сломанную ветку.       Свитер пропитывается кровью с каждым движением и напряжением мышц на животе. Чон кладёт голову на сумки и не отводит взгляда от Тэхёна. А тот раздражённо бросает потяг и вытаскивает из саней аптечку.       — А сразу сказать не мог? — злится Ким, присаживаясь рядом, не загораживая свет от костра.       — Я хотел, — шепчет Чонгук, — Но был слишком удивлён твоему приезду.       Тэхён приподнимает порванный свитер не до конца — кусок ветки до сих пор находится внутри. Рана рваная, где-то в два пальца. От дыхания острый обломок ветки ещё больше врезается в мышцы, но на первый непрофессиональный взгляд, до внутренних органов не достаёт. Из фляги на тряпку выливает чистую воду и промывает края, нежно касаясь распаренной кожи. Достает баночки с антисептиками и мазями.       На лбу Чонгука появляется испарина, которую так же тряпкой смывает Тэхён, а Чон взгляда отвести не может от омеги — впервые так близко. И как жаль, что в такой ситуации.       Обработав рану, Ким открывает консервы, припасенные на всякий случай, который как раз настал. Неизвестно, сколько ещё сидеть тут, а есть хочется.       — Открывай рот.       Тэхён протягивает ложку с рыбой в томатном соусе к губам Чона. Они оба краснеют и отводят взгляды.       Послушно съев, Чон садится повыше, игнорируя возмущения Тэхёна и настойчивые просьбы не ухудшать своё положение.       — Рана не такая серьёзная, — отнекивается он.       — Поэтому такой бледный?       Насмешка остаётся без внимания. Колкости уже привычны, хоть и не совсем приятны.       В пещере эхом разносится бульканье падающих капель, а костер еле трепещет от сквозняка. Завывания ветра где-то далеко у входа, где рядом стоящие сани загораживают свет. Даже прислушиваться не надо, чтобы уловить тихий сонный скулёж собак и чавканье Клода, которому снится что-то съестное и явно вкуснее кильки.       Не меньше пяти одеял согревает парней: пуховые, хоть и старые, но в хорошем состоянии и прослужат ещё долго. По бокам сумки с аптечками, личными вещами и несколькими банками консервов, которые решили приберечь на будущее. В ногах фляги с водой. Тэхён иногда отпивает и подаёт Чонгуку.       Ритмичная капель усыпляет. Ким тянется и поправляет под головой сложенную в капюшон шапку, а поясница болит от долгого сидения в одной позе.       — Ты похудел, — негромко замечает Чонгук, рассматривая его профиль. — Хорошо кушаешь?       Тэхён удивлённо поднимает брови и не сразу придумывает ответ.       — Ну… — он задумывается, припоминая дни, которые проводит за развозкой почты, тогда и обеды — роскошь. — Вроде нормально, не голодаю.       — И завтракаешь, и обедаешь, и ужинаешь?       — Слушай, чего ты хочешь? Мы уже выяснили, что я тебя избегаю, — намекает Ким на диалог ранее.       — Я не считаю, что заслужил этого. Мы были друзьями. Так что случилось потом?       Придерживая рану, он двигается ближе к Тэхёну, который молчит какое-то время, сомневаясь, стоит ли вообще говорить что-то и оправдывать детские поступки.       — Ничего. Мы общались, потому что дружили наши родители. Теперь мы взрослые, и причин для дружбы нет.       — Аха! — Чонгук смеётся, не веря ни единому слову. — Ты серьёзно?       — Абсолютно.       — Ой, да ладно, Тэхён. Мы наконец-то наедине, и ты не спешишь слинять куда подальше от меня. Даже разговариваешь. Ты хочешь, чтобы я тебя уговаривал?       — Нет.       Он подбирает правильные выражения. Лучше поставить точку здесь и сейчас, тогда, может, Чон его поймёт хоть немного, а если нет, не будет обременять разговорами и воспоминаниями о прошедшей дружбе.       — Ты забираешь мои возможности выиграть.       — Ты о чём во…       — Заткнись, или я больше и слова тебе не скажу.       И Чонгук послушно замолкает. Как пёс, любопытно разглядывает Кима.       — Я не знаю, как тебе правильно донести это, если честно. Ты как солнце, что всё время меня заслоняет. Куда бы я ни пошёл, за что бы ни взялся, в каком бы конкурсе не участвовал, везде появляешься ты и забираешь мои шансы на победы и внимание других, которое, между прочим, мне тоже нужно. Я не эгоист, но жить в твоей тени не хочу. Поэтому буду благодарен, если, выйдя из пещеры, наши пути разойдутся.       Чонгук задумывается, рассматривая языки пламени, а Тэхён облегчённо выдыхает, чувствуя, как с плеч спадает иллюзорный камень недосказанности. Все эти годы действительно сложно было держать в себе переживания, а собаки не самые лучшие психологи, чтобы высказывать свои переживания и заскоки. Теперь и дышать проще, и находиться рядом с Чоном не так напряжно.       — А я думал, что так понравлюсь тебе, — Чонгук поджимает губы и грустно улыбается. — Теперь понятно, почему ты выбрал другого.       Долгие и упорные попытки привлечь внимание разбились, словно снежок о стену, когда он узнал, что у Тэхёна появился альфа. Тогда он впервые почувствовал себя неудачником, несмотря на многочисленные победы, множество знакомых и перспективы в жизни.       Цель стать лучшим для Кима превратилась в мечту. Все силы, брошенные на то, чтобы стать для него солнцем, которое освещает путь, а не тем, которое поглощает свет, внезапно обесценились, а руки опустились.       — В смысле «выбрал другого»? — до Тэхёна не сразу доходит смысл снов. — Я нравлюсь тебе? — нескромно спрашивает он.       — Ага. И причём давно. Хотел стать для тебя лучшим альфой.       — Я тебе нравлюсь, — как мантру повторяет Тэхён, но уже больше для себя, будто чем чаще он это будет слышать, тем быстрее поверит.       — Да, как омега и как Ким Тэхён.       У Чона краснеют щёки, но, поборов смущение, всё так же смотрит на него, на трепещущие ресницы, которые отбрасывают длинные тени на щёки и блики рябящего костра в карих глазах. Тэхён красив, как сама зима. Он греет, как снег, сияет ярче прозрачных льдинок на солнце, но и не менее опасен, чем буря, заставшая его врасплох, и смертельней любой всепоглощающей лавины.       А когда именно Ким стал похож на нечто холодное и одновременно уютное для Чонгука, тот и сам не понял. Но чувства горячи, как только что заваренный чай. Даже после стольких лет безответной любви. А можно ли её так назвать? Он ведь даже смелости признаться не нашёл, свалив всё на Тэхёна, которому было в тягость. Теперь не может отделать от мысли: а что было бы, признайся он тогда?       — Давно? — робко интересуется Тэхён.       — Давно, может быть, даже всю жизнь.       — Всю жизнь — это довольно много.       И нечего ответить им обоим. Последние годы жизни теперь кажутся серыми и полными недосказанности, которых легко можно было избежать, но по человеческой глупости и страху этого не сделали.       Неловко сидят рядом на пуховых одеялах, скованные неловкостью.       — Я не прошу что-то обещать, над чем-то думать или отвечать, — внезапно нарушает тишину Чонгук. — Ты сказал всё, что было на душе, и я сказал. Теперь мы квиты.       Только сейчас, несмотря на слова Чонгука, все мысли были о внезапном признании. Как ледяной водой окатил. А теперь просит не задумываться над этим и вообще забыть, обесценивая своё же признание, от которого, честно говоря, внутри Тэхёна что-то расцветает, оживает после долгой спячки и заставляет натянуть еле заметную улыбку.       Чонгук рядом больше не кажется ошибкой, наоборот, в то время как костёр освещает тело, он греет душу.

***

      Рождество у Тэхёна не задалось с самого утра, которое началось в два часа дня. Даже то, что они смогли выехать из пещеры с Чонгуком почти к полуночи, а добраться до города где-то ближе к трём, не стало весомой причиной для долгого сна. Если бы он не лёг на диван всего на секунду перевести дух, то вообще не заснул бы. Мол, чего ложиться, если вставать через несколько часов. Теперь он ходит по дому, как привидение, волоча на плечах плед.       Собаки накормлены с третьей попытки. Собрать сегодня их вместе оказалось непосильной задачей, и пришлось растаскать миски по всем комнатам, где они отсыпались после долгой тяжёлой дороги. Только Клод ходит хвостом за Тэхёном и ждёт, когда тот оступится и уронит что-нибудь вкусное.       Ким посматривает на телефон и ждёт звонка — неважно от кого: врача или Чонгука, а может кого-то из семьи Чон. Убедиться, что с ним всё хорошо жизненно необходимо как для продолжения продуктивного дня, так и взбудораженных нервов. Сегодня всё идёт не так, и раздражает то, что раньше бы он просто проигнорировал.       По телевизору всё ещё крутят рождественские фильмы, а гирлянды лампочек плавно мигают разноцветными огоньками. Под елкой он поправляет муляжи подарков, чтобы погрызенная кем-то из собак сторона была менее заметна, и возвращается на кухню.       Готовка тоже не идёт. Он то и дело что-то пережаривает, пересаливает, а от рекламных СМСок с поздравлениями вздрагивает и, бросая всё, бежит смотреть. Разочарованно вздыхает и вытирает руки полотенцем.       До вечера чем-то занимается, но не может понять чем, потому что времени присесть не находит. Но запланированные дела тоже не делаются. Только теперь его сопровождает не только Клод, а вся дюжина собак, что мешают очень сильно.       Тэхён выключает свет во всем доме, когда за окном темнеет, а гирлянд не хватает, чтобы осветить всю гостиную, где уже накрыт стол. Найдя старую зажигалку и парочку свечей, он ставит их на стол и садится напротив единственной пустой тарелки.       Так привычно и в то же время скучно. Не перестаёт сравнивать с Рождеством, когда собиралась вся семья и друзья за большим столом, который ломился от количества еды, а пахло всегда запечённой индейкой, ягодным соком и всеми любимым в городе яблочным сидром. Пожалуй, именно алкоголь и остаётся на столе, сколько бы лет ни прошло. Только теперь его пьёт он. Один.       Засмотревшись фильмом, Тэхён наливает один стакан за другим. Вилкой перебирает кусок индейки, съев меньше половины. А сознание уже плывёт. Не настолько, чтобы мысли путались, но телефонный звонок, которого ждал весь день, пропускает.       А ещё через полчаса собаки начинают суетиться, услышав что-то на улице.       — Что? — непонимающе спрашивает он. — Что там такое?       Он идёт за стаей и слышит стук в дверь, а за скулежом не различает звона пряжек ремней и не менее громкого лая незнакомых ему псов.       Морозный ветер бодрит и заставляет сморщиться — в футболке сразу становится холодно.       — Счастливого Рождества! — Чонгук трясёт бутылкой сидра и приобнимает Тэхёна за плечи.       — Ты что тут делаешь?! — Ким злится больше на врачей, что отпустили его с такой раной. — Ты сбежал из больницы?       — Нет, меня отпустили домой.       — Ну?       — Они не уточнили, в какой дом. Поэтому пришёл к тебе.       Тэхёна долго уламывать и не надо. Он пропускает Чона в дом, сам завозит сани в сарай рядом со своими и спускает псов. Сначала опасается запускать их в дом, но обе стаи просто вынесли бы дверь, закрой он их по разные стороны.       На стол ставит ещё одну тарелку, а справа стакан с ягодным соком. Чонгука он усаживает рядом с собой, как они сидели и в детстве, накладывает еду и настоятельно просит не делать резких движений.       По телевизору мелькают картинки, на которые никто из них не смотрит, запихивая в рот еду. Чонгук и не думал, что его пустят на порог, а Тэхён был готов встретить очередное Рождество с самим собой. И оба были рады, что их планы и сомнения не оправдались.       — Сильно болит? — кивает Тэхён на живот.       — Нет, рана неглубокая, просто место неудачное. Постоянно в напряжении.       — Я рад, что с тобой всё хорошо.       — А с тобой? — неожиданно спрашивает Чонгук, опуская вилку.       — Со мной тоже всё хорошо, — резво отвечает.       «Теперь» — остаётся неуслышанным, произнесённое чуть тише, прямо перед глотком.       Не услышано и не надо. Тэхён говорит для себя, вкладывая в слово больше, чем мог бы представить любой человек. Шрамы на душе исчезают с каждой секундой, проведённой с ним, а неловкости, что была между ними в пещере, больше не ощущается. Теперь не так навязчивы мысли об одиноких семейных праздниках. Теперь запах Чонгука можно почувствовать неприлично близко и задуматься о том, что он намного ярче в изгибе шеи. Теперь молчание не в тягость, даже если не находится тихих и громких фраз.       За вечер они обсудили тяжкие будни, а ближе к ночи навалились ностальгические воспоминания о детстве. Чонгук рассматривал игрушки на елке, тыкая в одну за другой со словами «Я эту помню», потому что с ушедшего детства Тэхён не купил ни одной новой. Фантазия у него не богатая, и украшал дом, как делали это родители, готовил то, что запомнил от мамы, и даже собакам подавал то, что научил готовить отец. Не хватало только их самих и Чонгука. С того света кровную семью не вернуть. А Чон уже у него в гостиной, ходит в домашних пушистых тапочках и разглядывает дом, который явно пробуждает приятные моменты из прошлого.       Собаки, как пушистый рой, мешаются под ногами. Кто-то рычит и вызывает на бой другого, а Клод крутится вокруг Тэхёна, который убирает закуски со стола. Но как только понимает, что ничего вкусного не перепадёт, убегает к Чонгуку, что сидит на диване и придерживает рану рукой — всё же, тяжело долго ходить.       — Оставайся на ночь, — Ким садится рядом, расставляя на столике чашки с дымящимся какао и миску с зефиром и шоколадом, а их ноги накрывает клетчатым пледом.       — Я не брал ничего с собой. Даже переодеться не во что.       — Осталась одежда отца. Она должна тебе подойти.       Они делают по глотку и чуть не проливают, когда на колени плюхается Клод, виляя хвостом.       — Он любит быть в центре внимания, — смеется Чон, гладя пса по голове.       — Хах, скорее просто любвеобильный и активный. Всю стаю вырастили и воспитали родители, а он упал на мою голову.       — Справляешься — не очень.       — Ну, спасибо. Значит, на кровати будет спать он, а ты на матрасе в сарае.       — Меня собаки не раздавят?       — Вряд ли, но заслюнявят до смерти.       Непринуждённая беседа такой и остаётся. Немного весёлой, ни о чём не обязывающая к продолжению. После стольких лет для них обоих это было в новинку. Кажется, что позабыли уже, как приятно находиться в компании друг друга, и познают это снова, не спеша, прощупывая почву и остерегаясь опасных слов.       Тэхён рассматривает Чонгука, не понимает, как из мальчишки, каждодневно ходившего в синяках и ссадинах, вырос в довольно красивого альфу. А вопросы насчёт его личной жизни больше не появляются. Этой жизнью всё ещё является Тэхён. И уже много лет.       Он останавливает взгляд на губах Чонгука — приоткрытых, сухих и потрескавшихся на морозе, — но они кажутся мягкими, а поцелуи только нежными. В уголках капли какао и розоватая посыпка с воздушного зефира. Его губы сладкие, даже не пробуя, знает.       — Чонгук, — тихо зовёт он его, будто боясь, что кто-то посторонний услышит. — Я принимаю твои чувства.       — Тогда я буду ждать, когда ты на них ответишь, — довольно улыбается, даже не сомневаясь, что рано или поздно он сможет назвать Тэхёна своим.       Лёд между ними тает. Сердце Тэхёна просыпается после многолетней спячки и снова готово любить. Только нужно немного времени, когда он придёт к общему знаменателю, разобравшись в себе.       Чонгук для него всё ещё зимнее солнце, за которым оказывается тепло.