***
Когда ты безответно влюблен в своего лучшего друга, тебе каждый раз надо сдерживать себя от опрометчивых поступков. А Сатору Годжо был живым воплощением слова «импульсивность», что совсем не вязалось с его профессией преподавателя и главного врача в военной комиссии. Слишком большая ответственность, да ещё и работа нервная. А если ты ещё и болеешь ханахаки, выплевывая их буквально каждый час, то работа приобретает вкус пепла на языке, когда при контакте с воздухом цветы превращаются в кровавую грязь на ладони. Впрочем, это уже даже привычно стало: своего соулмейта он так и не нашёл, а по-другому от ханахаки не избавиться. Решение отдать собственную жизнь работе и, пускай невзаимной, любви было лучшим из двух зол. Возможно, идея смерти в сорок, когда ты уважаемый врач и почётный преподаватель, не так уж и плоха. А выбора то особо не было, если так посмотреть, — ты в любом случае умрёшь. Вопрос только от чего. По законам мироздания мужчины, так и не нашедшие «истинную пару», еле доживают до сорока. Считается, что организм не справляется с цветами и, какие бы большие деньги ты не заплатил, полностью избавиться от них невозможно. Сатору и сам не помнил в какой момент понял, что его привлекают мужчины. Точнее, лучший друг — весь такой непостижимо далёкий, привлекательный и такой…запретный. Такое чувство, что само понятие «гомосексуализм» было под запретом в их отношениях. Да и вообще в его окружении! Хотя Годжо больше старался не показывать лишний раз свою ориентацию, прикрываясь женщинами, от которых, как бы не пытался, не мог получить удовольствие. В итоге попытки «стать нормальным» ни к чему не привели, кроме, разве что, полному принятию себя таким, какой есть. Однако пугать друга таким резким и откровенным признанием он не спешил, словно боялся не просто отказа, а его реакции в принципе. Проще скрывать свои чувства, чем излить душу, если ты заранее знаешь какой эффект произведут твои слова. А в данном случае Сатору Годжо мог лишиться самого дорого, что у него было — дружбы с Сугуру Гето. Годжо любит сладкое, но ради Сугуру всегда давится острым, потому что последний его просто обожает. После тяжёлого рабочего дня они часто собираются в лапшичной за тарелками Зару Собы, а потом закрепляют это сигаретой. Кандзи на белой сигаретной бумаге каждый раз означает «усталость». Скуривая слова, написанные на сигарете, приходит долгожданное облегчение. Но работает это только в том случае, если они делят одну на двоих. Сугуру пытался делать также и один, но результат всегда был один и тот же — та же тяжесть, тот же груз на сердце. Возможно, сигарета с Сатору была отдушиной, да и сам Сатору был тем, с кем Гето мог отдохнуть. Он никогда не говорил, но работа судьей его морально изматывала, словно проверяла насколько ещё хватит терпения. Радовало только то, что за столько лет он научился отключать эмоции, пока выносил приговор; Не радовало то, что каждую тусовку он буквально засыпал на плече Сатору от усталости. В такие моменты Сатору не тревожил его, укрывал курткой и старался не двигаться, пока Хайбара отпускал шуточки про их отношения. Годжо смеялся, хотя внутри мечтал о том, чтобы шуточки однажды стали правдой. И плевать, если он умрет в сорок от цветения проклятья в собственной груди. И плевать, что так и не связал свою жизнь с соулмейтом. Это все было ни к чему. Сатору просто хотелось быть рядом с Гето всю свою короткую жизнь.***
«Приезжай покурить» — стоило Сугуру только сказать эту фразу, как Годжо сразу срывался с места. Всегда одно и то же значения у таких простых слов — «я хочу разделить с тобой эмоции» или, если коротко, — «я в тебе нуждаюсь». Сугуру действительно нуждался в Сатору, хотя себя убеждал в том, что просто хочет выкурить с ним сигарету и успокоиться. Мол, разрешить себе переложить все на палочку-убивалочку и разделить с другом тяжелую ношу. Сугуру максимально игнорировал свои чувства, если это касалось Сатору. Женщины, дорогой алкоголь, сигареты и экстрим, когда ты буквально находишься в шаге от смерти — не помогало ничего. Глушить эмоции Сугуру Гето умел мастерски, но с Сатору это просто не работало, каждый раз что-то протестующие сжималось внутри, как бы намекая, что Сугуру делает ошибку. Возможно, самую большую ошибку в жизни. Идея найти своего соулмейта стала последней надеждой на избавление от того спектра неизвестного к Сатору. Свою возможную ориентацию Сугуру не принимал, словно в ней было что-то плохое, что-то грязное и опошленное, чего Сатору не должен заслуживать. Мужчина хотел лучшего для друга, уверенный в том, что друг так же отчаянно ищет своего соулмейта, но каждый раз подмечая, как Годжо чаще начинает кашлять цветами, все меньше в этом убеждался. Один раз, не выдержав, все-таки спросил, на что Сатору лишь грустно рассмеялся. «Не нужен он мне. На тот свет я не собираюсь ради поиска этого гандона.» — сказал он тогда. Когда боги создавали мир, то явно решили, что вариант «хард» будет самым оптимальным в этой игре. И если для богов это было не больше, чем развлечение, жизнь обычных людей осложнялась в разы. Чтобы узнать, кто твой соулмейт необходимо буквально находится одной ногой в могиле, но все еще живым. И, если сначала, все было просто, то со временем становилось все сложнее и сложнее. Обычный экстрим, который будоражил кровь выбросом адреналина, не являлся причиной появления лица истинной пары перед глазами. Только в действительно опасных для жизни ситуациях лицо избранного появлялось перед глазами, а какой исход будет после — воля случая. Но и тут были свои особенности: по-другому соулмейта тебе не найти, даже если ты сто процентов уверен в том, что это он. Пока не увидел лицо — ничего не работает. Когда ты встречаешь своего соулмейта после «путешествия на тот свет» — один поцелуй рушит проклятье ханахаки навсегда. После этого истинные пары могут распоряжаться своими жизнями как хотят — быть вместе им не обязательно. Такая практика была широко распространена, именно поэтому люди часто играли со смертью, а в итоге больше половины не доживали до заветных встреч. Однако, если соулмейт умрет, то у второй половины точно также исчезают цветы из тела, однако и это только до первой влюбленности. А там уже их можно удалить хирургическим путем. Однако и такой шаг был очень рискованным: удаляя цветы однажды — ты лишаешься чувств до конца собственной жизни. Если выбираешь жить дальше — нужна взаимная любовь объекта симпатий, в другом случае — смерть. Сугуру полюбил экстрим только благодаря призрачной надежде, что однажды лицо соула появится перед его глазами. И все это при условии, что выброс адреналина в кровь будет огромным и мозг ошибочно примет его за «смерть». Но не выходило. Ни разу эта чертова теория не работала, а бросаться под машину или совершать похожие действия Сугуру был не готов. Себе он говорил, что переживал так и не встретиться с соулмейтом, если что-то пойдет не так, а на самом деле боялся оставить Годжо одного. Но в этом он не признается даже себе, даже если к его виску приставят дуло пистолета и заставят играть в русскую рулетку. — Результаты не утешительные, — поделился Сугуру, пока на очередной сигарете было написано новое слово — «болезнь». — Насколько все плохо? — Сатору хмурится, ожидая когда Гето затянется. — Рак лёгких, — прячущий до этого глаза Сугуру, наконец-то их поднял. Годжо промолчал. Он старался переварить информацию и принять её правильно, чтобы не показать боли в голубых глазах, зная, что от Сугуру это не спрячешь. Но черт, как же не просто это сделать! — Это какая-то шутка? — хмурился мужчина, пока Гето затягивается второй раз. — Похоже на шутку? — вопросом на вопрос, спросил Сугуру, выдыхая дым и передавая сигарету другу, — Третья стадия, — добавил он, чуть погодя, пока Годжо пытался затянуться, но набирал только дыма в щеки, — Подавишься, — нахмурился Гето, наблюдая как Сатору глотает дым, а потом заходится в кашле, выплевывая на землю цветы вместе с кровью. Голубые лепестки роз от контакта с асфальтом превращаются в пепел, прибиваемый дождем. Вот так в открытую выплевывать цветы на пол перед другим человеком было дурным тоном. Однако в их взаимоотношениях это был показатель доверия и они давно решили, что проще выплюнуть, чем задыхаться от пепла в глотке. Сугуру душит в себе порыв склониться рядом с Сатору и придержать его за плечи, чтобы он не упал, пока кашляет. В итоге — натягивает на лицо маску спокойствия, оставаясь неподвижным. — Дурак не умный! — выплевывает Годжо, вытирая кровь с губ рукавом, — И что теперь делать? — Лечиться, — пожимает плечами Гето, пока тянется за сигаретой, но Сатору её не отдаёт, — Дай сюда эту чертову сигарету! — Не дам! — рычит мужчина, кидая сигарету на землю, а потом наступает на нее, — Из-за этих ебаных сигарет у тебя ебаный рак лёгких! И ты ещё хочешь продолжать! — кричит Годжо, пока Гето смотрит на него максимально спокойно. Знал бы Сатору каких усилий Сугуру стоит спокойствие, которое он сейчас выдаёт. Когда он сам узнал о диагнозе, то разгромил половину квартиры, устало падая на пол среди бумаг, запуская руки в волосы. «Как сказать об этом Сатору?» — это было единственное, что волновало Сугуру в тот момент. Шанс на выживание маленький, к тому же ещё эти чертовы цветы. Эти чертовы голубые лепестки роз, означающие запретную и тайную любовь. Казалось, что все в этом мире намекало им быть вместе, только вот они оба губили свое счастье, погрязшие в предрассудках жёсткого мира.***
— Я не знаю, что делать без тебя, — когда спесь сошла на нет, Сатору устало отнимает руки от лица, взглянув на Сугуру, который затягивается сигаретой. — Жить дальше, — Гето пожимает плечами, а потом садится на корточки напротив Годжо, — Это же не конец света. — Конец! — порывисто выдыхает Сатору, чуть поддавшись вперёд. Его щеки горят от гнева, глаза лихорадочно бегают по родному лицу. Его скоро не станет. Не станет его и не будет жизни и Годжо. Сугуру выдыхает дым прямо в лицо друга, в надежде, что тот растеряется и успокоиться. — Успокойся, — Гето старается придать голосу твёрдости, но от вида Сатору, который хмурится голос ломается на полуслове, — Найдёшь себе другого проблемного друга. — Ты ебанутый или реально не понимаешь? — гнев звенит в его голосе так отчетливо, что становится плохо, — Не нужен мне другой друг! Мне ты нужен, еблан! — он выкрикивает это так громко, что Сугуру давится дымом, а вместе со слюнями на ладони появляются капли крови и голубые лепестки. Сатору хмурится ещё сильнее, забирает сигарету из его пальцев, злобно топчет её неприлично долго, несмотря на Сугуру. На сегодня хватит опрометчивых признаний. Хватит и того, что он чуть не сорвался и не поцеловал Гето, пока тот был так близко, что запах табака и мёда опьянял Сатору лучше, чем все остальное в этом мире. От Гето всегда пахло безумно вкусно, но если бы у Годжо спросили про его естественный запах, то он, без раздумий ответил бы, что это мед, табак и кокос. Сладкое сочетание с терпкими нотками. Запах, который сводил с ума, заставлял забыться и не давал рационально мыслить. Годжо Сатору был олицетворением слова «импульсивность», но сейчас он хотел бы быть словом «решительность». Рентгеновский снимок лёгких Сугуру выглядел отвратительно-печально. Белесые полукольца рёбер и тёмные силуэты лёгких, среди которых сероватые брызги опухолей, хаотично уничтожающие ничтожно малое пространство. Действительно похоже на рак. Но края опухолей рваные, силуэты напоминают лепестки и бутоны роз. — А если это цветы? — предполагает Сатору, когда поворачивает голову к Сугуру, опуская снимок, — Давай я заберу тебя к себе и проведу все необходимые обследования? — Сатору с надеждой смотрит на друга, но тот отрицательно качает головой. С того разговора прошёл месяц и состояние ухудшилось. Крови при кашле стало больше, увеличилось и количество отхаркиваемых цветов. Голова кружилась чаще, припадки становились частыми. Все внутри болело, будто мало было разрывающих цветов, тут ещё и уничтожающий его жизнь рак нарисовался. Сугуру явно повезло в этой жизни. — Нет, не нужно, — отвечает Гето, пока запихивает в сумку остатки одежды из шкафа, — Ты просто иногда приходи ко мне и приноси книги, а то я совсем с ума сойду, — от его прежней улыбки осталась лишь тень. Годжо больно смотреть на то, как тяжело Гето улыбаться, но он молчит. Сугуру ложится в больницу для проверки собственного состояния, вдруг эта была лишь ошибка — так он сказал Сатору. На самом деле он уже просто смирился с тем, что осталось ему не так долго и сам хочет попросить врачей вколоть ему что-то, чтобы не мучался. Друг на такие жертвы не пойдёт, а вот знакомый врач, чей приговор он смягчил по собственному желанию, не против. Гето первый и последний раз пользовался своим положением на работе и удовольствия ему это не принесло, но, возможно, так Сатору будет меньше мучиться. Мол, будет знать, что умер его лучший друг не на его руках и не из-за его ошибки. Сатору сжимает руки, неосознанно мнет снимок, смотря на друга недовольно. — Курить ты так и не бросил, да? — он не знает зачем об этом спрашивает, ответ очевиден. — Сатору, я курю одиннадцать лет на постоянке, — хмыкает он, а потом головой указывает на балкон, — Пошли покурим. Годжо ругается, чертыхаясь от злобы и обиды, но идёт следом за Гето. — Какое слово на этот раз? — они садятся подоконник, распахивая окно, чтобы могли покурить. Обычно они тут не курят, но сегодня последний раз, когда они разделят сигарету. — Хочу «выздоровление», — отвечает Гето, пока карябает чёрной ручкой соответствующее кандзи, — Будем верить, что скурив это слово, мы его исполним, — примерительно улыбается Сугуру, хотя взгляд Сатору, по-прежнему колючий, заставляет мужчину поежиться. — О да, «сигарета» и «исцеление» ведь так друг другу подходят! — выплевывает недовольно Годжо, морщась. Гето вздыхает, зажимает сигарету губами, пока Сатору поджигает её зажигалкой. Пламя освещает лицо Гето, заставляя Годжо сглотнуть горечь на языке и желание признаться ему. За окном декабрь, а снег так и не выпал, оставляя город неуютно мигать лужами и голыми деревьями.***
— А вдруг цветы? — все не унимался Годжо, пока вел машину в сторону больницы, — Знаешь, их силуэты очень похожи! — мнимая надежда на спасения и ложный диагноз не покидала Сатору, что несомненно умиляло Сугуру. Такая забота и вера в лучшее отзывалось в сердце гулкими толчками о ребра, которые отдавались в ушах. Или он уже просто сходит с ума? — Врач сказал, что рак, — Сугуру старался не смотреть на Сатору, пока последний отчаянно цеплялся за все факты, которые у них были. — Прям третья степень? — не унимался мужчина. — Да, третья степень. — Не похожа! — А ты что разбираешься? — Гето с сомнением взглянул на Годжо. Друг, может быть, и был врачом, но точно не в области онкологии. А всего знать просто невозможно, даже если ты такой выдающийся врач, как Сатору, мать его, Годжо. Даже если на работе тебя кличут «сильнейшим» и ты быстро овладеваешь всевозможными навыками. — Нет, но я сердцем чувствую, что это ошибка! — пламенно возразил Сатору, — И вообще — мог бы и поддержать! Гето мягко рассмеялся. Все, на что он сейчас способен — создавать видимость, что все хорошо и постепенно готовить Годжо к своей смерти. Получалось плохо, учитывая, что буквальные каждый час Сугуру выворачивало наизнанку цветами с кровью и приходилось давиться водой, ощущая мерзкий привкус пепла и железа на языке. Единственное, что хоть немного спасало ситуацию — Сатору не будет видеть его мучений, как только они приедут в больницу. — Давай покурим? — в надежде хоть немного развеять напряжение, Сугуру потянулся в карман за пачкой сигарет, но как только он ее достал, Годжо тут же вырвал серый прямоугольник из рук, — Ты издеваешься? Мне двадцать восемь лет и я могу покурить тогда, когда захочу! — теперь настала очередь Гето злиться, гневно прожигая в водителе дырку. — Да пошел ты нахуй! — под стать гневному тону Гето, огрызнулся Годжо, — Я ему жизнь пытаюсь сохранить, а он опять к этой хуйне тянется! — Ты серьезно? Какая уже к черту разница? Я, один хуй, умру через месяц! — в машине повисла тишина, Сатору резко нажал на тормоза, поворачиваясь к другу лицом. Теперь друг выглядел обеспокоенным и загнанным в угол, от чего сердце Гето болезненно сжалось. Сказал все-таки правду, а ведь не хотел. Ну почему рядом с Сатору Годжо ему так сложно держать язык за зубами? — Что ты сказал? — не веря в произошедшее, переспросил Сатору, чувствуя, как руки сковывает мелкая дрожь. — Мне остался месяц. Это в лучшем случае, — он пытался найти в глазах Сугуру ложь, но таковой там не обнаружил. Реальность обрушилась на него водопадом, разбивая хрупкий мир на части, которые собрать уже будет невозможно. Как только исчезнет Сугуру исчезнет и Сатору. Казалось, что ни в этой, ни в другой вселенной они не могли существовать друг без друга.***
На дворе 24 декабря — день чертовых влюбленных и канун Рождества. Вот только праздником не пахнет вообще, да и настроения праздновать тоже нет. То ли всему виной отсутствие снега, который так и не соизволил выпасть, то ли то, что Сугуру до сих пор не поправился. Смириться с неизлечимым диагнозом Годжо так и не смог — не верил, а слушать его никто не хотел. Плевать, кто он и какие высокие должности занимает его семья — к лечению его не допускали, мол, не та специализация. Впервые в жизни Годжо пожалел, что выбрал своей жизнью медицину — ему везде чудились ошибки, везде он видел ложные анализы и снимки. Эти мысли настолько его поглотили, что пришлось взять незапланированный отпуск, пока крыша, на фоне невъебенного стресса, совсем не поехала. К Сугуру он приходил чуть ли не каждый день. И всегда с заверением, что друг скоро поправится, но Гето лишь каждый раз мягко улыбался, а потом его выворачивало кровью вперемешку с цветами. Собственные приступы для Сатору уже стали привычными настолько, что он глотал цветы почти сразу же, даже не запивая их водой, чтобы они растворились. 24 декабря Сатору был особенно весел, когда зашел в палату. Сугуру даже показалось, что он пьян, но эти мысли он отбросил сразу же, ведь Сатору не любил алкоголь и добровольно не стал бы вливать высокоградусные напитки в глотку. — Что с тобой? — с подозрением произнес Сугуру, пока следил глазами за дергаными движениями Годжо. Что-то в его движениях напрягало. — Я жду твоего выздоровления! — весело ответил Сатору, выдавливая из себя натянутую улыбку. Гето тяжело вздыхает. Сатору так и не принял факт его скорой смерти, все храбрится, каждый раз улыбаясь ему. Сугуру уже хочет попросить его прекратить цирк, как Сатору вытаскивает из кармана пачку сигарет. Потертая белая пачка Seven Stars — та самая, которую они курят на двоих. Каждый раз одну из пачки на двоих. Это греет сердце. Сугуру думал, что Сатору выбросил ее, когда забрал в машине. — А теперь представь: ты поправляешься и снова можешь курить на балконе свои горькие сигареты, — он трясет пачкой. — Без тебя? — усмехается Сугуру, чувствуя, как тепло распространяется по его телу. Он разрешает себе эту глупую мечту: снова покурить с Сатору на балконе. — Я присоединюсь тогда, когда куплю нам выпить, — обещает Годжо, пока улыбается той самой, уже позабытой, но такой родной улыбкой. От неё болит сердце, а кончики ушей чуть краснеют. — Согласен напиться со мной? — Сугуру не может не улыбаться в ответ. Глупая жертва Годжо выпить с Гето согревает и дарит надежду на правдивость слов Сатору — диагноз ошибочен. Он дарит ему ту самую надежду, которую Гето потерял около двух месяцев назад. — При условии, что ты останешься жив, — улыбка Гето гаснет, словно падающая звезда. Хотел бы Сугуру пообещать Сатору, что выживет, хотя сам понимает, что шанс выжить при онкологиях, да еще и с ханахаки, крайне мал. — Договорились, — пусть хоть так у Сатору будет призрачная надежда на то, что когда-нибудь это произойдет. Гето позволяет себе представить, как его выписывают из больницы, и они сидят на его кухне, распивая неприлично дорогой алкоголь, а потом снова курят одну на двоих. И на этот раз там нет никаких слов, потому что все слова закончатся именно тогда, когда Гето наклонится к Сатору и, вместо того, чтобы подкурить сигарету, поцелует его. Возможно, если он выживет, то сможет принять свою ориентацию, возможно даже решится на этот поцелуй с Сатору, чтобы наконец-то узнать, какие они на вкус. Такие же как его запах? Тоже бергамот и чёрная смородина или что-то другое? Пожалуй, перед смертью в голове проносится слишком много абсурдных мыслей, что ты не успеваешь ухватиться за что-то одно, прежде чем на ее место встанет другая. Картинки прожитой жизни не мелькают перед глазами, а последнее, о чем ты думаешь — является самым важным для тебя. «Я так хочу тебя поцеловать, Сатору» — проносится в голове, а потом перед глазами расплывается. Сугуру чувствует, как цветы внутри разрастаются, как впиваются в легкие, откуда и растут, тянутся своими мерзкими бутонами к гортани, желая высвободиться. Гето максимально игнорирует это чувство, стараясь запомнить расплывчатый силуэт Сатору Годжо во всех деталях. Но не выдерживает и начинает задыхаться, хватаясь за горло и царапая кожу на груди и горле ногтями. Желание вырвать цветы из тела огромное. Они мешают дышать, больно впиваются во внутренности, царапают и приносят боль. Тёплые руки отнимают его собственные от горла, держат их крепко, не давая разорвать себе кожу. И этот запах он ни с чем не перепутает. Бергамот и чёрная смородина. Годжо сидит рядом и не даёт ему навредить себе ещё больше. Голова кружится, он захлебывается в крови и цветах, которые не успевают превратиться в пепел от контакта с инородным. Глаза слезятся, а ощущение мерзкое, словно его разрывают изнутри. Умереть от ханахаки — самая болезненная и жестокая смерть. Цветы буквально разрывают тебя на части, прорастая во всем теле разом, пока, в итоге, ты не превратишься в цветочный куст, на лепестках которых останутся капли крови. Не всегда человек превращается в «живую клумбу», но статистика предусматривает и такой вариант. Случай, когда мужчина, не дожив до сорока, умирает от ханахаки были редкими. Один к ста. И как же Сугуру повезло попасть именно в этот один процент! Ему вообще сказочно везёт! И сейчас Гето чувствовал, что умрет не от рака легких, а от ханахаки, которые пузырятся под кожей, готовые ее порвать. Прежде чем издать последний всхлип, лицо Сатору озарило предсмертную тьму, обозначая выполненное условия поиска соулмейта. Все это время он был рядом, а Сугуру отрицал очевидное. Голубые лепестки роз, внезапное ощущение своей ориентации и эта постоянная нужда в Сатору Годжо — все это обрело смысл. Как жаль, что так поздно.***
Сатору обессилено скатился по стене, закрывая лицо руками. Пачка сигарет вывалилась из кармана на землю. Ощущение тяжести в груди, которое всегда было с ним, исчезло. А это всегда означало одно — его соулмейт умер. Теперь Годжо Сатору больше не принадлежит кому-то, а волен распоряжаться своей жизнью, как хочет. Вот только тот, кого он любит, скорее всего, тоже уже мертв. Дрожащими от рыданий пальцами, он поднимает ту самую пачку с земли, достает сигарету и поджигает ее. Он никогда не курил без Сугуру, но сейчас казалось, что это единственное, что может его успокоить. На улице было холодно, а он сидел на земле и нервно тянул сигарету, представляя, что Сугуру сидит рядом и ждет своей очереди. Слезы обжигали холодные щеки, стоило ему вспомнить, как из-под кожи, на груди Гето, начали проявляться очертания бутонов роз, готовые вот-вот вырваться наружу. Сугуру, скорее всего, уже мертв. С этой мыслью он не мог смириться, хотя повторял ее в голове как заведенный, чтобы наконец-то принять. Не выходило. Как вообще такое можно принять? Хмурое небо изверглось снегопадом, первым в этом году, но Сатору было глубоко наплевать. Он просто курил одну за другой, пока сигареты в пачке не закончились. Их было всего четыре и все четыре он просто выкурил за раз, не обращая внимания на тошноту и головокружение, которые служили причиной опрометчивого поступка. Снег продолжал идти, а слезы бесконтрольно катиться. Из транса Сатору вывела медсестра, которая заметила его, одиноко сидящего, на курилке, красного от мороза и слез. Он не помнил, как дошел до палаты Сугуру, как ждал информацию и даже как уснул на неудобных стульях. До боли знакомое чувство цветения в легких настигло его утром, когда лечащий врач Сугуру пытался его разбудить. Значит, соулмейт не умер, а просто испытал клиническую смерть. Такое явление было частым, поэтому радоваться потери цветов так сразу не принято. Раскрыв глаза, Сатору взглянул на врача, который устало, но добродушно улыбался. Он пытался подготовить себя к его словам. Представлял, как врач будет говорить: «Приносим свои соболезнования! Гето Сугуру скончался сегодня ночью…», а сам Сатору позвонит его родителям, чтобы сообщить ужасную новость. Представлял, как вернётся в пустую квартиру Гето, чтобы собрать его вещи, ведь родители будут убиты горем и не смогут этого сделать. Представлял, как он последний раз взглянет на его тело, если оно осталось, прежде чем его кремируют. Представлял тот самый черный костюм, который Гето так ненавидел. Невозможно подготовить себя к прощанию с дорогим тебе человеком. Ты словно отрываешь от себя кусок, безвозвратно закапывая его в землю или сжигая вместе с телом умершего. -… вы можете его навестить, — Сатору прослушал все, что до этого говорил врач, а просто проследовал за ним в палату. — А что с ним? — заметив Гето, живого, но спящего, спросил Сатору. — Ему перепутали диагнозы, — внезапно робко произнес врач, — У него никогда не было рака. Это были цветы, которые разлагались внутри и продолжали расти, а поняли это только вчера, когда у него случился приступ…- доктор еще что-то говорил, но Сатору уже не слышал ничего. Гето остался жив. А больше ему ничего не надо.***
Бутылка элитного алкоголя отбрасывала зеркальные отблески цветных бликов на стены. На кухне вкусно пахло бурбоном и кокосом. Мягкий приглушенный свет создавал интимную атмосферу таинства, но при этом в квартире было тепло и уютно. За окном шёл снег, укрывая, продрогшую от дождей, землю пушистым белым одеялом. Ощущение праздника смешалось вместе с алкоголем в крови. И пусть все календарные праздники уже прошли, в душе все равно трепыхалось праздничное настроение. На стене в гостиной висел плакат, коробки из-под еды стояли в мешках около двери, ожидая, когда от них избавятся. Сугуру вернулся домой спустя ещё две недели реабилитации и Сатору решил устроить праздник по поводу его возвращения: собрал всех близких, устроил праздничное застолье и смеялся громче и радостнее всех. А вечером, когда они остались одни, потряс перед Сугуру бутылкой с виски, как бы намекая на то, что свое обещание, данное ему в больнице, он выполнит. Сатору не был любителем выпить — от алкоголя Годжо тошнило и он совершенно его не расслаблял. На кухонном столе стояли два бокала с недопитым виски, блестящие капельками на гранях, но в квартире было тихо и пусто. Оба мужчины сидели на балконе, соблюдая свою глупую традицию «одна на двоих». — Ахуенные сигареты, — шепчет Сугуру, пока мягкий дым обволакивает его глотку, терпкие нотки и ментол приятно ощущаются на языке, — Где ты их взял? — он смотрит на Годжо, который уже достаточно опьянел, но так смело затягивается сигаретой, что обжигает пеплом пальцы. Его движения расслабленные, но при этом резкие, словно он вот-вот упадёт, от чего Сугуру пододвигается ближе к другу. Больше он не терзает себя мыслями о том, что Сатору будет с ним плохо. Когда Гето проснулся, рядом со своей кроватью обнаружил спящего Сатору. Зрелище было настолько невообразимое, что Гето неосознанно потянулся к его волосам, запуская туда пальцы. Шёлк белых волос был приятным и мягким, а Сатору все не просыпался или только делал вид, позволяя любоваться своей красотой и беззащитностью. Принятие собственной ориентации было вопросом времени, а редкие приступы кашля перестали так волновать. Осталось только насмелиться и припасть к губам своего соула, который все это время не отходил от него. — Импорт, — просто ответил Сатору, пока передавал сигарету обратно, опуская голову на плечо друга. Ему не нужно было говорить, что голова кружится, Гето и сам видел как его повело, — Но ради тебя могу и блок таких достать! — пообещал Сатору, пока его очки сползали на нос и он забирал сигарету из пальцев Сугуру. Круглые солнцезащитные очки с тёмными стеклами Сатору Годжо носил постоянно. В любое время суток и года. Ему просто они нравились, а ещё это был подарок Гето, подаренный на прошедшее Рождество. — Ну и дурак! — тихо посмеялся Сугуру, наблюдая как друг давиться дымом и заходится в кашле, выплевывая на ладонь кровь и голубые лепестки. — Да почему дурак то? — возмущается пьяный Сатору, пока румянец багровеет на его лице. — Куришь много! — забирая у Сатору палочку-убивалочку, Сугуру затягивается. Годжо демонстративно громко цокает языком и закатывает глаза, поправляя очки одним ловким движением. Гето смеётся, а потом кашляет, пока на ладони не появляются цветы. Если ли смысл больше ждать? И так ясно, что лучше момента не найти. Сугуру краем глаза смотрит на Сатору, который тушит сигарету, а потом опять поправляет очки. Мягкая улыбка трогает губы Гето, понимая, что скрывать чувства более не в силах. А тем более не в силах больше игнорировать Сатору, который каждый раз смотрит на него с таким трепетом и восторгом, что сердце щемит. Он знал о влюбленности Сатору, но предпочитал игнорировать, а потом все изменилось. Больше он не хочет игнорировать ни свои, ни его чувства. — Знаешь, Сатору, — он делает паузу, слова даются ему с трудом, — Мне кажется, что я тебя люблю… Тишина окутывает балкон вместе с сигаретным дымом, а потом мягкое ощущение вкуса губ Сатору разрушает все предрассудки. Цветы из груди исчезают навсегда, а на небе загорается особо яркая звезда, символизирующая соединение истинной пары.