Белая гадость

Зимнее утро выдалось отнюдь не добрым, чего, впрочем, можно было ожидать не только от погоды: за окном который день бушевала метель. Поднявшись с постели около десяти часов утра, Георгий по обыкновению юркнул в ванну и спустя полчаса у зеркала, вышел уже совершенно другой человек: аккуратный, слегка накрашенный и уложенный. Но в это утро помимо погоды барабанщика волновало лёгкое покалывание в нижней челюсти. Особенно сильно не болело, поэтому так такового внимания Густав этому не уделил, по привычке махнув рукой. А зря. Заварив чаю покрепче, Гоша бросил краткий взгляд на часы и мрачно вздохнув, сдвинул расставленные по всему столу баночки красок, кисти и пару грязных политр. — Сегодня же убраться. — скептически оглядывая скромную кухонку, накинул изящный чёрный плащ. А тем временем боль только нарастала — челюстью стало банально больно двигать. Но вспоминая свой последний визит к зубному, Гурьянова решил молча стерпеть. Закинув сумку с бас-барабаном за спину, ещё немного повертелся перед зеркалом и, внеся последние штрихи, наконец вышел из квартиры. На холоде боль чуть ослабела, но совсем ненадолго, пока метель выла в лицо, похоже, не болело совсем. Так бы остался барабанщик стоять на улице, наслаждаясь отсутствием неприятного ощущения, если бы не Игорь, на своё счастье тоже опаздывающий на репетицию. — Густ, ты чего тут стоишь? — выпуская облако белого пара, Тиша весело улыбнулся. — Пошли, Витька ругаться будет. В здании скромного местного концертного зала, с трудом отвоеванного лично для репетиции молодой группы, уже скучал Виктор с гитарой наперевес. На другом конце сцены свесив ноги, сидел Юрий, чертя что-то на запылившемся дощатом полу. — Нехорошо опаздывать. — заключил Цой, отпинывая провод электрогитары подальше. — Ладно, десять минут ничего бы не решили. В следующий раз просто предупредите. Гоша молча кивнул и занял условное место барабанщика чуть поодаль от края сцены, не обращая внимания на обыденную болтовню остальных. Никто особого внимания на «отречëнность» не обратил, один только вокалист почувствовал что-то неладное, но решил пока что промолчать. — Тогда всё как договаривались? — между делом спросил Каспарян, отыскивая в компе проводов свой. — Первой играем песню без слов, а дальше посмотрим. — заблаговременно сняв свитер, Виктор бодро вскинул голову, уже и забыв о поломанной стойке микрофона, готовой сложиться пополам от любого прикосновения. Ещё с несколько минут промучившись с аппаратурой, наконец удалился за занавес, надеясь найти что-нибудь получше. — Нашел! — улыбаясь, Цой вынес из-за пыльного бархата точно такой же микрофон с длиннющим проводом, волочащимся сзади. — Густ, ты начинаешь. Проглотив едкую шуточку, Георгий снова молча кивнул и подобрал барабанные палочки. Улыбаясь, вокалист несильно хлопнул того по плечу, и, подключив микрофон, полностью вдался в ритм, даже позволяя себе пританцовывать перед пустым залом стульев. Хочешь ли ты изменить этот мир? Сможешь ли ты принять как есть? Встать и выйти из ряда вон Сесть на электрический стул или трон. Барабанная палочка улетела куда-то в глубь небольшого зала и видимо попутно разбила лампочку, осыпавшую стулья ярким дождём мельчайших осколков. Тут же остановив игру, киношники недоуменно покосились на барабанщика, скромно тупящего глаза в пол. — Густав, ты чего? — искренне недоумевал Цой, оставив микрофон на стойке. — У тебя точно всё в порядке? Огласив абсолютно пустой зал громким «пчхи» солист спрыгнул со сцены и прошёл вглубь, к самым стульям. — Юрка, ты то куда? — окончательно запутавшись, Виктор отвернулся к краю сцены, но руку с плеча Георгия не убрал. — Палочку искать, куда ж ещё. Не хочу потом её же из глотки вынимать. — тоненько хихикая, Юрий спрятался за ближайшим стулом, уже ожидая полёта второй палочки в своем направлении. Но ничего не последовало. Густав мрачно вздохнул, потирая адски ноющую челюсть. — Опять всю ночь не спал? — скептически цыкнул Игорь, оставив бас на полу. — Скучно даже без твоих шуточек. Сморозь нам что-нибудь, не знаю. Гурьянов упорно молчал, пялясь в одну точку — дверь, ведущую на улицу. Через минут двадцать тщательных поисков палочка всё же была найдена и возвращена владельцу. — Продолжаем или перекур? — заботясь больше об остальных, нежели о себе, вокалист утëр пот со лба. — Наверное, продолжаем. — отозвались оба гитариста. — Густав? — переспросил Виктор, молчаливо упрекая того. — Тебе нужен перерыв? Барабанщик снова молча помотал головой и взявшись за палочки, отвернулся. — Ну, как скажете. — пожал плечами Цой, занимая своё место. — Густ, давай звезду по имени Солнце. В ритм Георгий попадать всё же умудрялся, хотя больше всего на свете хотелось свалиться на пол и взвыть прямо здесь и сейчас. В очередной раз обернувшись на последних аккордах песни, вокалист дал знак остальным остановиться и сам положил гитару. — Густ, ты если хочешь, можешь идти домой. Я всё прекрасно понимаю, лучше отдохни, а завтра с утра приходи ко мне, ключи у тебя должны быть. — мягко потрепав за только утром уложенные волосы, Цой подал ему сумку. — Иди, мы справимся. Не разжав челюсти даже на банальное «спасибо» Гоша засобирался, ловя на себе сразу три сочувственных взгляда, каждый нашёл причину такого поведения барабанщика в своём репертуаре, и каждый ошибся. — У тебя точно всё в порядке? — напоследок переспросил Юрий, чуть ли не за руку поймав у выхода. Гурьянов обыденно молча кивнул и быстро ускользнул в туманную метель. — Давайте на сегодня хватит. — понурив голову, Виктор засунул гитару в чехол. — И правда, без дурацких шуточек Густава мне не хочется что-либо играть. Согласившись, остальные быстро разбрелись по разным концам зала: Каспарян отыскивал куртку, которую Тиша успешно перепрятал в надежде посмеяться над этим вместе с барабанщиком. — Я пошёл тогда. — вздохнув, вокалист первым выскользнул из тёплого помещения в уличный холод, покрытый непроглядной метелью. Ускорив шаг, вскоре буквально наткнулся на Георгия, плетущегося медленнее раненого зверя. — Всё никак не пойму, что с тобой случилось. — трогая того за плечо, Виктор заметно замедлил шаг. — Опять с работой неприятности? Барабанщик помотал головой, стараясь идти быстрее, а впрочем на холоде можно было выдавить из сжатых челюстей хоть какой-нибудь ответ. — Да ну, не смешно уже, Густ. Хорошо, я сдаюсь, понятия не имею, что ты там себе надумал. Гурьянов только усмехнулся, поправляя съехавшую с плеча сумку. Метель выла всё сильнее, заметая следы позади музыкантов, пеленала город ледяной стужей. — Ладно, как развеешься, приходи. — огорчённо выдохнул вокалист, прощально махая рукой всего на расстоянии пары метров, едва видимый из-за стены колких снежинок. — Буду ждать. — слепив маленький снежок, Виктор метко запустил снаряд в сумку бас-барабана, и так жалобно гулящего от мороза. Гурьянов снова никак не отреагировал, молча плетясь по заснеженной тропке. — Ты совсем расклеился что-то. Не хочешь ко мне зайти? — хватаясь за последнюю возможность вытянуть из товарища хоть слово, Цой старался улыбаться. «Нет» — помотал головой тот, окончательно углубившись в метель и потерял вокалиста из виду. — Но ты же придёшь? — послышалось будто из-под медного таза. Но и этот вопрос остался без ответа. Ночь прошла просто ужасно, отвратительно и невероятно мучительно. О сне и речи идти не могло: стоило поудобнее улечься, как всё начиналось заново: боль распространялась на всю нижнюю челюсть, потихоньку подбираясь к голове и к часу ночи, казалось, болело абсолютно всё. Но мысль о кожаном кресле зубного всё же победила. Неприятные воспоминания о последнем визите в злосчастный кабинет около десяти лет назад наталкивала на одно: Георгий действительно боялся. Наконец, наступило утро, такое же мрачное и хмурое, как и предыдущее. Особого различия между временами суток Гоша теперь не видел, всё съедала адская боль. А тем временем Виктор спокойно сидел на скромной кухоньке, ожидая барабанщика с сигаретой в зубах и чашкой крепкого черного чая. Мельком посмотрев на настенные часы, слегка удивился: Густав вроде как обещался прийти ещё полчаса назад, хотя прямого «да» Виктор всё же не слышал. Потянувшись, рывком встал со стула, и бросив тлеющий бычок точно в пепельницу, отошёл в коридор, к телефону. Сначала трубки послышались раздражающие гудки, и почти сразу фоновый шум, что означало трубку взяли. — Густ, ты не забыл? Мы же вчера вроде договорились. — «забыть не мог» — тут же мысленно оправил себя Цой. Вместо ответа на другом конце провода только тихо и печально вздохнули. — Густав, а Густ… — трубку Георгий как обычно бросил, обрезав последнюю ниточку надежды прознаться, что же случилось. Вокалист шумно откинул трубку и крепко задумался, машинально поджигая сигарету. — Забыть не мог. С работой проблем нет. — рассуждая вслух, Виктор прохаживался по кухне взад-вперёд. — Раз вчера выглядел каким-то убитым и потерянным. Может быть. Всё может быть. — проведя целое расследование, Виктор снова юркнул к телефону, накручивая провод на палец на манер опытного сыщика с усами. — Ну возьми же трубку, возьми. Через несколько минут раздражающих гудков в трубке наконец послышалось что-то похожее на сдавленное: — Ч-чего? — будто бы с другого конца комнаты. Боясь, что тот опять не дослушает и в третий раз трубку точно не возьмут, вокалист быстро затараторил: — Гош, ты случаем не заболел? Может, тебе лекарств привезти? У меня должна быть целая аптечка. Гурьянов, конечно, если и действительно заболел, быстрее загнётся в одиночестве, чем попросит кого-нибудь о помощи, но если спросить напрямую, толково солгать не сможет. Вместо ответа послышался тяжелый вздох и едва различимое мычание, что наталкивало на одно: медлить нельзя. — Только попробуй куда-то из дома выйти. — пренебрежительно бросив трубку, Цой буквально заметался по квартире, вспоминая, где же с прошлого квартирника могла оказаться аптечка. — Черт, черт, черт. Надо ж было в такой момент забыть где аптечка. — наскоро сгребя чудом очутившиеся в обычной домашней аптечке обезболивающее и первый попавшийся сироп от кашля, вокалист выбежал на лестничную площадку, даже забыв запереть дверь на замок. Виктор, признаться честно, Ленинградскую зиму искренне ненавидел. Её прогорклый холод и метель. Чтобы то не было на улице, обещание уже дано и дано самим Цоем, что значит нерушимо. Холодный воздух хлестал в лицо и трепал белоснежный шарф, сливающийся с окружением так, что можно было подумать, что у человека и вовсе нет шеи. Пробежав пару кварталов буквально за десять минут, вокалист взлетел по лестнице на четвёртый этаж, вокалист для начала вежливо постучался в надежде на добровольное согласие. — Густ, это я. Ещё не совсем загнулся? Ни единого, даже самого маленького шороха не последовало. Даже существа за стенами, казалось, затихли, просто-напросто заснув на зиму. — Густав, у меня ведь ключи есть. Ты дома? — в ответе Виктор уже не нуждался и хорошенько порывшись в карманах, извлёк чуть проржавелую связку ключей. — Откроешь сам или мне? Ответа, конечно, снова не последовало. Мрачно вздохнув, Цой зазвенел замком. — Можно войти? — на всякий случай постучавшись ещё пару раз, наконец пересек порог и сразу захлопнул за собой дверь. Бегло брошенный взгляд застопорился на омраченном чем-то не ясным барабанщике, безмолвно уставившемся в одну точку с дымящейся чашкой у щеки. Наскоро скинув обувь, вокалист прошмыгнул на кухню. — Ты оглох что ли? Густав? Оторвав глаза от созерцания картинки скучного пейзажа на стене, Георгий насмешливо фыркнул и отвернулся. — Давай хотя бы скажешь, что не так. Большего я уже и просить боюсь. Горло? — стараясь улыбаться, Виктор скинул пальто в прихожей и положил стеклянную колбочку и одинокий блистер на стол. — Раз не хочешь или не можешь говорить, смотри, это от кашля. — вокалист пододвинул ему баночку. — А это обезболивающее. Я просто не знаю, что ещё придумать. Гурьянов смиренно молчал, продолжая полностью игнорировать присутствие кого-либо ещё в квартире. — Погоди-ка. — подозрительно сощурился вокалист, уставившись на чашку. — Как же я сразу не догадался? Барабанщика прошиб холодный пот, что будет дальше он примерно понимал, поэтому заранее помотал головой. — Я даже ещё не озвучил, а ты уже отнекиваешься. — добродушно усмехнувшись, Виктор сел напротив, прочитав немой вопрос «как» по глазам. — Ты держишь очень горячую чашку у щеки, что должно было бы обжечь пол лица. Густав прямо-таки вспыхнул, казалось бы, такое вскрыться просто-напросто не могло, но видимо, для Цоя подобных правил не существовало. И с видом «ну и?» Георгий непринуждённо оправил растрёпанные волосы. — Ещё ты волосы не уложил. — вспомнил гитарист, видимо, очень довольный своей дедукцией. — Совсем на себя не похож, ну куда это годится? Барабанщик молча опустил потухшие глаза в пол. — У тебя болит зуб, так? — обессиленно выдохнул вокалист, опускаясь на спинку стула. Ещё сильнее устыдившись, Гурьянов мрачно кивнул, не отводя глаза от пола. — Чашку от щеки убери, только хуже сделаешь. Как я понимаю, в поликлинике если и окажешься, то искать в принудительном порядке. Встрепенувшись, Густав отставил чашку и энергично помотал головой, обречённо закрывая лицо руками. — Что тогда ты предлагаешь? Нельзя же вечно терпеть. — сочувственно вздохнув, Виктор протянул блистер. — Обезболивающее. Действует порядка трёх часов, времени у тебя сполна. Проглотив таблетки, Георгий продолжал хранить молчание, лишь изредка перекидываясь взглядами с гитаристом, так же молча сидящим напротив. Ещё около получаса в квартире царила абсолютная тишина, нарушаемая разве что только воем метели за окном. — Ну так что? Наконец разомкнув челюсти, Гурьянов с трудом сделал глоток подостывшего чая. — Я бы не советовал пить что-то горячее. — улыбнувшись, вокалист чиркнул спичкой. — Лучше из морозилки что-нибудь приложи. Кровоток вроде уменьшает. Помолчав ещё с минут десять, барабанщик тяжело вздохнул. — Не могу, понимаешь. Никак. — Ну хорошо, что предлагаешь делать, терпеть до обморока? А если что-то серьёзное, ты же до конца жизни улыбаться не сможешь. — К-как до конца жизни? — испуганно фыркнул Густав. — Очень смешно. — Нет, ни капли. Можешь считать это детской пугалкой, но я не шучу. — задумавшись, Виктор выдохнул облако едкого дыма. — Поступай, как хочешь. Но красивая улыбка важное составляющее каждого уважающего себя юноши. Я не буду вынуждать тебя. Таблеток хватит ещё на день-два. Заставив собеседника хорошенько задуматься, Цой устроился поудобнее и улыбнулся, потому что определённо знал, что обязательно сработает. — Гурь, не так часто к врачу наведываешься. К тому же, сегодня должны наше письмо ответить. С выступлением. Вдруг пробьëмся, а ты в таком состоянии. Какое выступление и без барабанщика, м? Георгий окончательно понурил голову, теперь всё располагало к самому страшному и ненавистному. Даже возможность выйти в люди в пусть и скромном Ленинградском ДК. — Так что? Я не тороплю, но всё же мне на почту забежать нужно — Н-ну. — Густ, выбор за тобой. — спокойно выдохнул вокалист. — Ты когда там в последний раз был, чтобы так трястись? Скажи, я-то точно смеяться не буду. Гурьянов отвернулся в окно и вздохнув, что-то пробубнил себе под нос. — Пятнадцать лет назад. — Ну, и чего? Сейчас медицина стала гораздо лучше, да и ради красивой улыбки потерпеть, наверное, можно. — солнечно улыбнувшись, Виктор затушил сигарету в пепельнице. — До поликлиники, если хочешь, я с тобой пройдусь, там почта как раз по пути. Через десять минут оба уже продирались сквозь всю ту же ледяную метель, бьющую по прохожим снежинками в лицо. Постаравшись ободрить бледного барабанщика, Цой весело шагал впереди, вполголоса напевая себе под нос «Солнечные дни» — Идешь? –и поминутно останавливаясь, немного подгонял того. Наконец на горизонте проявился едва различимый силуэт городской поликлиники, соседствующей с большим общежитием, в такое время просто кишащей студентами. Теряясь в толпе молодых людей, кое-как протолкались до парадного входа, где Густаву очень захотелось развернуться и уйти. — Встречаемся здесь же через два часа. — бегло поправив шарф, гитарист вяло улыбнулся проходящей группе девушек. — Я на почту. «Или нет» — вздохнув, Цой подтолкнул того к дверям. — Иди записывайся, я прослежу. Заупрямившись, барабанщик твёрдо встал на месте, смахивая липкое чувство стыда. — Не хочу. Уже не болит. — Поздно, Густав, ты уже. — окончательно протолкнув его внутрь, Виктор улыбнулся слегка удивлённому охраннику. — Удачи. Убедившись, что никуда больше Георгий не слиняет, вокалист покинул тёплое здание поликлиники, и как и обещал, зашагал на почту. Буквально через полчаса в очереди к медленной старушке, счастливо улыбающийся Цой шёл к телефонной будке со вскрытым конвертом в руках. Монетка на верёвочке в кармане имелась всегда и еле работающий на холоде аппарат подавал раздражающие гудки, пока трубку наконец не взяли. — Юрец, ты не представляешь. — не теряя прекрасного настроения, Виктор быстро пересказал полученное письмо. Уговорившись встретиться у Камчатки в шесть вечера, гитаристы распрощались на приятной ноте. Игоря Каспарян обещал найти самостоятельно, по причине отсутствия у того домашнего телефона. Немного побродив по заснеженному парку, гитарист окольными путями наконец стоял у той же мрачной поликлиники, ещё летом выкрашенной в мятный цвет, к зиме потерявшей хоть какую-то яркость. Внутрь заходить особо не хотелось, не взирая на кусачий Ленинградский мороз. Оглядевшись по сторонам, Виктор опасливо достал спички, припоминая несколько угрожающих табличек «не курить» на воротах территории здания. Спустя две до основания выкуренные сигареты, из парадных дверей наконец показался слегка потрёпанный Гурьянов, мрачно сложивший руки в карманы узкого пальто. — Ну что, связывали тебя? — безобидно усмехнулся Виктор, выкидывая бычок в свежий сугроб на обочине. Угрюмо помотав головой, барабанщик брезгливо отвернулся. — Ладно тебе, я не об этом хотел сказать. — почувствовав себя виноватым, Цой увёл тему. — На наше письмо ответили, представляешь! — и тёмные глаза запылали небывалым воодушевлением. — Сегодня! В целом дворцовом комплексе. Густав, конечно, молчал, но уголки губ неизменно ползли вверх, выдавая эмоции. – И ещё тебе барабаны предоставить обещали, нести не придётся. Ну здорово же? – никак не унимался Виктор, нарезая круги вокруг маленькой заснеженной ёлочки. Вдруг остановившись, сам себя одëрнул: – Погоди. У нас программы нет.. – с близлежащих деревьев осыпался снег, а полузамершая ворона в страхе перелетела на крышу остановки. В конце концов Георгий не выдержал и улыбнулся во все здоровые тридцать два. – Программа из восьми песен у нас как раз таки есть. – Как есть? Я не писал. – удивленно хлопая ресницами, Виктор стряхнул с угольных волос снег. С невозмутимым видом Гурьянов извлёк из кармана мятый листочек бумаги. – Ты сам писал, просто забыл. – Погоди. – кое-как сдерживая ехидную улыбку, вокалист сощурился. – Улыбаешься. Укутавшись в шарф, барабанщик смущенно откашлялся. – Тебе показалось. – Да как скажешь. – снисходительно фыркнул тот, незаметно собирая снег позади в кучку. – Лови! – заливаясь звонков смехом, Виктор кинул мелкий снежок точно товарищу в спину и ринулся сквозь поток студентов. И ровно через час они были у котельной «Камчатка» постоянно улыбающийся вокалист с гитарой за спиной и такой же счастливый запыхавшийся барабанщик. Немного запыхавшись, оба усиленно стряхивали с себя налипший в зимней баталии снег. С опозданием, подошли и остальные, оговорившись медленным трамваем. Скромный Ленинградский ДК пусть и не был таким масштабным и огромным, но оказался хорошо отапливаемым. Не без светящихся улыбок на лицах все четверо за тридцать минут до начала разбрелись по сцене, пока что закрытой от зала большущими занавесками. Самым счастливым, пожалуй, был Густав, с интересом исследующий новенькую барабанную установку. И распространяться о дневных приключениях Цой, конечно, не стал. На занавесом шумно захлопали, сподвигая пыльные кулисы наконец разъехаться в стороны. Солнечно улыбаясь, Виктор отошёл к стойке микрофона. – Мы рады видеть всех вас здесь. – робко обернувшись, вокалист утвердительно кивнул...