Абстрактное

Лунный свет, запутавшийся в пальцах, настолько мягкий и нежный, что срывается дыхание. Сахар. Не волосы, а сахарная вата. Бог беснующейся толпы, поэт, вырезавший стихи на собственных костях, и его басист сидели на абстрактном кожаном диване. На секунду потерял контроль, засмотревшись на заманчивый блеск, как уже начал легонько касаться невесомости. Почесывание чужой головы показалось Шклярскому интересным занятием, особенно сидя слишком уж близко с басистом своей группы. Особенно, если вы уже давно взрослые мужики, преодолевшие даже кризис среднего возраста. На лице Марата был написан такой ступор, что, кажется, его мысли можно было бы выразить одним знаком вопроса. Эдмунд проморгался и отдернул руку. Знак вопроса бесплотно повис в воздухе. Губы Марата изогнулись в усмешке. «Спасибо, что не засмеялся. Так непривычно быть без очков. Так непривычно видеть его без очков», — так думал Эдмунд, молча встречая прямой взгляд невыносимой голубоглазости. — Извини. Я задумался. Само как-то вышло. Тебе бы в рекламе шампуня сниматься… — высказался Шклярский максимально равнодушно. Он отвел взгляд, молясь, чтоб ответ показался достаточно убедительным. А руки на коленях сжал, не в силах расслабиться. — А, не заморачивайся. Я обалдел немного, когда ты рукой полез, — широко усмехнулся Марат, — в рекламу шампуня значит… а кому-то в антирекламу какого-нибудь парикмахера. Он честно пытался выдумать что-то смешное, хотя в голове оглушительно били в тарелки. Вышло неловко. — Марат. Эдмунд скрестил руки на груди и нахмурился. Недовольство он играл превосходно. Сам Марат положа руку на сердце бы сказал, что тот был единственным человеком в масштабах вселенной, которому бы такая прическа вообще подходила. — Да тихо-тихо, без обид, — успокаивающе проговорил он, закинув ногу на ногу. Марат изо всех сил пытался не заржать. Эдмунд с прищуренными глазами На абстрактнейшем диване было тихо. — А можно еще? — вдруг нагло спросил Марат и склонился к Эдмунду. Хитро улыбаться и щуриться он так и не перестал. Корчемный ластился так естественно, словно полжизни был котом. Белая башка вновь оказалась под чужими пальцами. Эдмунд хотел было как-нибудь съязвить и было уперся ладонью ему в лоб, но захлебнулся звуками его имени. Марат шумно выдохнул и опустился к нему на колени, смешно устраиваясь поудобнее. Выставленная рука ожидаемо встрепала волосы, мягко проскользив по ним, и остановилась прямо на макушке. «Сон, конечно, чудесный, но пора бы и просыпаться», — рассеянно подумал Шклярский, по инерции начав нежно-небрежно гладить голову сразу двумя руками. Так он мог бы чесать кота. Уголки его рта медленно изогнулись. Просыпаться почему-то не просыпалось, Марат оставался удивительно настоящим, а голова теплой. Эдмунд, повинуясь совсем уж непостижимому инстинкту, наклонился и подышал возле его уха, поднеся к носу прядь. Марат пах чернилами, электричеством и пылью. А еще драйвом, только это улавливалось уже не носом. Было удивительно спокойно. Эдмунд ощутил напрягшиеся мышцы замершего, как перед броском, Марата, отпрянул, после чего вдруг встретился с ним взглядом. — Я что, в королевстве кривых? — ляпнул Марат, хихикая, видимо, от выражения его лица. — Нет, в королевстве наглецов. Ты его основал и возглавил. Переделаю текст, будешь знать, — подыграл Эдмунд, шевельнул пальцами, пытаясь вернуть его голову в прежнее положение, — ну-ка, ветер, стихни, мне удобство нужно. — Ого, уже песни мне посвящаешь? — поднял бровь Марат, продолжая паясничать, — ну ради почесушек… Всякому порядочному наглецу нужен массаж головы. Неожиданный прилив желания хохмить по мотивам собственного творчества оглушил и озадачил. Вроде и странно, а вроде и забавно. «Никогда такого не было и вот опять. Впрочем, по крайней мере желающих это записать и выложить рядом нет» Впрочем, Марат даже не думал менять положение, чего опять ушедший в себя Эдмунд даже не заметил. Находясь лицом к лицу с человеком, у которого лежишь на коленях, Марат совершенно не был смущен. Напротив, он с удовольствием разглядывал чуть ли не детскую неловкость Эдмунда. — Шклярский, — позвал Марат, — чего завис? Эдмунд закатил глаза. «В принципе, все на этапе шуточек. Интересно, что он скажет на-» Эдмунд наклонился и случайно тронул его нос своим носом, сам этого испугался и чуть не отпрянул. «Вот черт, неудобно как» Эдмунд повернул голову, все с тем же нарастающим любопытством, разглядывая Марата. Напряжение резко спало после тихого выдоха. — Корчемный, на бок повернись, — почти высокомерно приказал Эдмунд. Марат лишь поудобнее устроил голову. Эдмунд по наитию поскреб пальцами у уха, опять выпадая из реальности. «Хочется назвать его котиком, только он не так поймет. Хотя как понимать такие прозвища между двумя взрослыми мужчинами» Прикосновение пальцев. Обжигающее тепло где-то на щеках. Согнутый в три-четыре погибели Эдмунд обнаружил свои губы на лбу Марата. Тот резко подскочил, едва не врезавшись затылком об челюсть Эдмунда, и сгреб его в объятиях. Эдмунд ошарашено притих. Марат уткнулся ему в макушку. Стало жарко и неловко. «Что произошло? Каким образом? О чем он вообще сейчас думает?» Тихо кашлянув в кулак и потерев заледеневший нос, Шклярский случайно расслабился и ударился щекой о грудь Марата» — Эдмунд, — названный встрепенулся, — ты как мышь, — хрипло подал тот голос, немного отодвинувшись. — Марат, бога ради, не продолжай ассоциативный ряд, мне стыдно за нас, — хмыкнул Эдмунд. — Не буду. Ты такой холодный, — Марат мягко провел ладонью по плечу Эдмунда, по-кошачьи потираясь щекой о него. — А ты теплый. — Даже не назовешь меня горячим? — Еще раз убеждаюсь, что слишком хорошо тебя знаю. Ну или умею читать мысли. Марат, посмеиваясь, поцеловал того в висок. Они все еще уютно сидели на абстрактном диване.