Первые папиросы

Вовка проснулся от гомона на кухне. «Опять мужики пришли с утра пораньше свои проблемы решать», — подумал он. Его отец, Григорий, уже третий год как руководил колхозом, а проблем не становилось меньше. Дверь в комнату, в которой он спал, была прикрыта, поэтому они не сильно ему и мешали. Но вставать надо было! Первым делом сгонять до Павки. Проведать. Как он там? Вчера они с ним таких делов наделали! Резво соскочив с кровати, первым делом он прихлопнул муху, нагло усевшуюся к нему на кровать. Выхватив из кучи яблок на столе одно, обтёр его наспех об трусы и вонзил в сочную мякоть зубы. На ходу натянув штаны и накинув на шею рубаху, так — с яблоком в зубах, он и просунул осторожно голову в приоткрытую дверь. Мужской разговор близился к концу и явно не в том направлении, на которое он рассчитывал. «Вот оно! Началось!», — Вовка тихо прикрыл дверь и отошёл от неё на цыпочках, быстро дожёвывая яблоко. — Эх, да что там! Давайте перекурим это дело, — Григорий достал из кармана «Казбек» и приоткрыв крышку, протянул коробку мужикам. Все потянулись было к председательской пачке, но тут же махнули руками и с сожалением отказались: — Э-ээ! Последние не берём! — Берите, берите, у меня ещё есть! — Председатель встал и, подойдя к печке, взял с полки новую. Странно! Коробка была открыта, папирос в ней не было. Тут в кухню вошла хозяйка с кувшином и поставила его на стол: — Может молочка? , — предложила она гостям. — Гань, а где же мои папиросы? — удивлённо возмутился отец, тряся пустой коробкой. Мать сразу всё поняла и неспешно направилась к двери, за которой прятался Вовка: — Ну, я ему сейчас! Вова! — прикрикнула она на ходу. — Вовка! , — тут же, почти грозно, рыкнул ей вдогонку отец. Скрываться было бесполезно. С надетой наполовину рубахой Вовка выполз на кухню. — Где папиросы? Ну? — начала допрос мать. — Покурились они! — не мудрствуя лукаво, ответил Вовка. — Как это покурились? Сами что ли? — изумился отец. — Нет, мы с одним человеком их попробовали, — продолжал честно признаваться пацан, понурив голову. — С каким это человеком? — пронизывая сына взглядом сверху-вниз, отец сурово нахмурил брови. — С Павкой. Спорили вчера. Сначала по одной, а потом сразу по три. Чуть не сдохли! — подняв голову, сын уже смело смотрел отцу в глаза. Он знал, что если не врать, то ничего за содеянное не будет. Отец всегда учил его честности и за честное признание в своих шкодах никогда не наказывал. Тем более, что сейчас здесь были гости. — Ну, мать, повезло нам! — с усмешкой подытожил конец допроса отец. — Сынок наш живой остался. — А Павку сильно затошнило, — выдал свою последнюю тайну кающийся грешник. — Жаль, что тебя наизнанку не вывернуло! — сделала своё заключение мать, видимо не очень удовлетворённая таким окончанием разбора полётов, и помогла сыну одеть рубаху как следует. — А у меня организм оказался крепкий! — с гордостью заявил Вовка. — Мам, можно я воды принесу из колодца свеженькой? Пить очень хочется. — Беги уже. Вижу, отец простил. Жалеет тебя, бесёнка! Возьми два ведра в сенях, да коромыслом неси, не надрывайся! — уже вдогонку сверкающим пяткам крикнула она… Громыхая ведрами, Вовка со всех ног помчался к другу. Войдя в хату, остановился в дверях — всё семейство — Павка, мать и отец, сидя за кухонным столом, завтракали. — Ооо, — протянул Павкин отец, — смотрите кто до нас пришёл! Самолично, Диденко-младший! Интересный факт получается. — Здравствуйте! — поздоровался Вовка со всеми сразу. — Здравствуй, Вова, — отозвалась почему-то только мать Павлика. — Сидайте до нас! — нарочито добродушно и протяжно продолжил свою речь мужчина. — Рассказывайте, как она жизнь? Откушайте оладьи с яблоками. Вовка прошёл к столу и сел. Мать Павки быстро подставила ему большую тарелку и положила две ложки сметаны. Потянув из горки свежеиспечённый оладий, мальчишка начал есть, подозрительно посматривая на друга. Что-то было не так! — Я ваши оладьи люблю! — стал нахваливать Вовка хозяйку, пытаясь сохранить беззаботный вид. — Хм-м. Интересный факт получается! Неужто у вас таких не бывает? — Не-а! — и в подтверждение, Вовка отчаянно замотал головой. — Ну, спасибо, Маруся! — закончив трапезу, отец неторопливо и тщательно вытер губы рушником и переключился на сына. — А ты, Павлик, доел? Понравилось? Ты хоть кивни! — обратился он к набившему полный рот еды мальчику. Тот размашисто кивнул в ответ. — Теперь вставай! Мальчишка послушно вскинулся со стула. — Пошли на перекур! Павка тут же медленно опустился на табурет и потупил взгляд. — Ага, не хочешь? Тогда расскажи Григорычу какой интересный факт с тобой случился апосля перекуру, — отец встал из-за стола, подошёл к Павлику и остановился позади него. — Ему, чуешь, — обратился отец то ли к сыну, то ли к его другу, — табак не в лёгкие пошёл, а в самую печёнку! И ниже. А вышел через штаны! Дыма мы не видали, а вот штаны пришлось поменять. Горели! Так что снимай штаны, пошли курить. — И неправда, неправда! — отчаянно вдруг стал возражать Вовкин друг. — Ага! А как я тот табак тебе назад загонял? Правда? — выразительно взглянув на Вовку, отец продолжил, — на верстаке его разложил, без штанов, конечно. Махоркой то самое место присыпал и… Резко рубанув рукой воздух, мужчина показал, что случилось потом. — Спасибо Маруся оттягнула! Ещё раз приложишься к табаку, убью! — и суровый батька, видимо, закончив воспитывать сына словами, пригвоздил затылок подростка взглядом. — Хватит тебе, нашёл время, — вступилась, наконец, за сына мать. Павка поднялся и, быстро прошмыгнув мимо отца, рванул из кухни. — Хм-м! Дела! , — хмыкнул отец и, скрестив руки за спиной, стал прохаживаться по кухне, кидая вопросительные взгляды на доедающего завтрак подростка. — Спасибо вам! — Вовка поблагодарил мать и, поднявшись из-за стола, устремился за другом. Павлик стоял у окна и с тоской смотрел во двор на ковыряющихся в навозе кур. Он даже не услышал, как сзади подошёл его лучший друг и, положив руку на плечо, тихо спросил: — Было очень больно? — Ещё как! — вдруг захныкал Павлик. — И сейчас больно? — Не так уже! — А чего ж ты плачешь? — А чего он меня только? — с обидой отозвался парнишка. Вовка посмотрел на стену, на которой висел портрет плотного, крепко сложенного мужчины — Михаила Буденного и, о чем-то раздумывая, снова спросил: — У него рука сильно тяжёлая? — Тяжёлая! Он меня левой бил, а правой придерживал, — продолжал хныкать Павлик. — Ну что ж, — решительно произнес Вовка и вышел из комнаты. Вернувшись в кухню, Вовка взял за руку отца семейства и молча повёл его за собой. Тот с недоумением повиновался. Подойдя к навесу, где всегда столярничал мужчина, Вовка отпустил его руку и попросил: «Отвернитесь!». Затем пацан ловко забрался на верстак и, улёгшись поудобнее, приспустил штаны. — Ну шо там, Григорыч? , — поинтересовался мужчина, разглядывая вдали облака. — Готово, — негромко отозвался Вовка. — Угу, — многозначительно хмыкнул мужчина, повернулся и подошёл к мальчишке. — Скажи, пожалуйста! , — он вставил руки в карманы и пристально посмотрел на оголенную часть Вовкинового тела. Затем опёрся локтем о верстак и, наклонившись вплотную к лицу пацана, проговорил: — Всё правильно! — Махоркой тоже, — тихо попросил мальчишка. — Это, можно! , — хмыкая и усмехаясь, мужчина достал из кармана кисет. Развязал его, сдёрнул штаны мальчишке пониже и посыпал доброй щепотью жгучей приправы его румяные булочки, особенно щедро сдабривая разрез между ними. — Сейчас инструмент принесу. Ты полежи пока, Григорыч! Хмыкнув напоследок, Павкин отец вздохнул и, пробурчав уже себе под нос: «Дела, дела!», ушёл в дом. Июнь. Тепло. Солнечные блики играют на лице мальчишки. Свежая стружка у самого лица щекочет ноздри. Пахнет хвоей, лесной рощей. Вовка закрывает глаза. *** — Ну, что? , — перед взором мальчишки снова возник силуэт отца Павлика, — ты, тут, чай не уснул?! Сейчас мы с моим другом тебя разбудим и погутарим, — мужчина хлёстко шлепнул себя по штанине чем-то коричневым и гибким. Это был не менее полуметра длиной обрезок старого, потёртого, ременного чересседельника с металлическим кольцом на конце. Сделав вокруг правой ладони один оборот кожаного инструмента со стороны кольца, мужчина приблизился к встрепенувшемуся мальчику и прижал его лопатки левой рукой к верстаку. — Оно, конечно, правильно! Председателю пороть сына не положено. Должность! Но за такое, не грех бы и всыпать! Думаю, не осерчает, если я подмогну. Резкий щелчок — и длинный кожаный прямоугольник впечатал первые крупинки ядовитого растения в нежный пергамент, натянутый на полушария мальчишеской задницы. Узкая полоса, протянувшись от края до края двух «благородных» холмов, быстро из розовой превратилась в алую. От неожиданности Вовка негромко ойкнул и, резко вскинув голову, вцепился в края верстака. Боль была резкая, поверхностная, но потом быстро разлилась вширь и вглубь, стала глуше. «Терпеть можно», — подумал он, — но тут же второй удар ещё более сильный, добавил новую порцию боли, понизив уровень терпимости пацана. Он громко замычал и задергал ногами, а откуда-то сверху полилась воспитательная речь: — Это тебе за курево! — Аай! — Чтоб не таскал! — У-уу! — У отца! — Ой! — Это за друга! — Ау-у! — Чтоб не приучал! — Ай-яй! — Это на будущее! — Оё-ёй! — Чтобы! — Помнил! — Что! — За такое! — Бывает!!! — каждое слово Павкин отец размеренно и неторопливо подкреплял мощным стежком ремня по ягодицам страдающего от боли курильщика. — Вот тебе! Вот! Вот ещё! Будешь ещё курить?! Будешь?! Будешь?! Будешь?! — Нееееееет! , — уже протяжно выл подросток, — не буудуууу! — То-то же! , — мужчина прекратил пороть мальчишку и опустил свой страшный «инструмент». — Довольно с тебя! Поровну с другом поделили табачок. Уважаю, Григорыч! Иди мордаху умой, да с другом покури на завалинке! Папироску дать? Вовка охая и мыча, сполз с верстака, с кряхтением натянул штаны и сквозь слёзы, пытаясь улыбнуться, отрезал: — Спасибо, не надо! Я у отца возьму…