Возможно, я просто потерял контроль| Сборник драбблов

      Мрак помещения был нагло уничтожен красным освещением. Оно заливало все вокруг и мир вне комнаты, медленно, начинал казаться таким же мерзотно-красным, с тошнотворным запахом сигарет и, уже более приятным, совсем неощутимым, ароматом очередного опрокинутого алкоголя. Чем крепче - тем лучше. Желательно, чтобы градус мог бы сравниться с возрастом мужчины, который уже с трудом осознавал, что перешагнул свою "норму", но тогда бы в этом было не так много удовольствия.       Девушка, что сидела рядом с ним в шёлковом платье, которое с трудом прикрывало её избитые колени, была пьяна не меньше самого мужчины. Они остались в этой комнатке одни, остальные находятся в совершенно другом месте. И, ей в самом деле нравилось, что она до конца мероприятия осталась со своим начальником, а не где-то ещё. Тем более, что мужчина каждый раз заботливо стягивал платье на её колени или закрывал их чем-то другим. Он заметил, как же много внимания она получила. Того внимания, которое ему совершенно не нравилось. В отличие от платья на ней.       Его рука, что была ближе к девушке, закинута на изголовье дивана. Она была точно за подчинённой, невольно притягивала её ближе к боссу. Он наклонился к ней, дабы внимательно слушать, что девушка ему рассказывает. Мужчина все ещё достаточно хорошо понимал происходящее, чтобы осознать, как же быстро она меняет темы разговора, неся какой-то совершенно непонятный ему бред. Алкоголь, какой-то лейтенант, потом и вовсе несколько человек и допрос. И пока он пытался понять, что же именно она пытается ему рассказать, он слышит, что она переключилась на его имя. Посмеиваясь, закрывая глаза почти каждый раз, как произносит это, она продолжала. Его имя напоминало ей какую-то молитву, что-то вроде фразы, за которую бы Бог простил все грехи. И черт возьми, Макаров, чьё имя она сейчас смаковала на губах вместе с очередной рюмкой коньяка, простил бы. — Володь... У тебя имя такое... Владимир... Ну серьёзное, понимаешь? — мямлит девушка, вновь заливаясь смехом. Он бы соврал себе ещё тогда, зимой, если бы сказал, что её поведение ему нравится. Он до сих пор не в силах приструнить её, показать, где же она на самом деле должна находиться. Единственное, чего он смог добиться - она стала чаще соглашаться с ним. И ему это чертовски не нравилось. — Слушай...У тебя реально очень классное имя.       Она говорит ему это почти что в самое ухо, от чего мужчина жмурится. Неприятно, но терпимо. Он делает очередной глоток алкоголя, ощущая, как девушка заваливается на него, тяжко вздыхая. Его дыхание сжигает девичью кожу, когда уже он наклоняется к её уху, убирая так надоевшие ему распущенные волосы. — Моё имя? Ты права, оно довольно броское, звучит серьёзно. Оно досталось мне от деда. — он остановился на несколько секунд, слегка дернувшись. Алкоголь сыграл с ним злую шутку. Если обычно Макаров молчалив, спокоен и сильно не торгует личной информацией, то сейчас... Черт возьми, он только что рассказал, что получил имя от своего деда. Он был безумно рад, что об этом будет знать его же женщина, а не кто-то другой. — Владимир Макаров звучит серьёзно, не так ли? — У вас фамилия как у создателя моего любимого пистолета... Вы знали об этом? — девушка неловко смеётся, положив голову на плечо мужчины, ощущая, как его рука с изголовья перебрались на её плечо. Он ощупывал её кожу, нежно поглаживая ту, размышляя о том, что она сказала. Владимир знал об этом ещё до зимы, она в целом слишком часто использовала это оружие, не сложно было догадаться. Но какой смысл она вложила тогда в свой ответ... Он осознал только сейчас. — Ты хочешь сравнить меня с пистолетом, Миронова? — мужчина усмехается, снова склоняясь к ней, понимая, что его лицо находится чересчур близко к её. Он мог ощутить то, насколько же пламенным было её дыхание, как же она была пьяна, как же, в конце концов, она вкусно пахла. Этот парфюм он выбирал лично и, черт возьми, совершенно не прогадал. Девушка смеётся, кивает головой. — Мм... Возможно, Владимир. — она вздыхает, откидывая голову назад, спасая его от такой близости. Он не рассчитывал сегодня на что-то подобное. По крайней мере, здесь, когда в любой момент может кто-то зайти. Но эта чертовка...— Вы точно такой же опасный, смертельный и, блять, просто идеальный. Вы не представляете, как же я обожаю Вас и этот ебучий пистолет.       Мужчина затих, рассматривая девушку рядом с ним. Уже в сотый раз за этот вечер. Он бы завидовал сам себе и он завидует. Ни у одного из тех, кто тут находился никогда не было и не будет такой девушки и солдата, как Миронова Евгения. Она была его лучшей вещью в коллекции, великим достижением и, в конце концов, той, кто смеет перечить ему без риска умереть в туже секунду. Лярва. — Евгения, ты говорила, что хочешь получить повышение, верно? — Верно. — кажется, в этот момент она трезвеет. От прежнего её поведения и следа не осталось. Она смотрела на него серьёзно, с слегка приоткрытым ртом. И ведь, он воспользовался этим. Приблизился к её лицу. Их губы были слишком близко друг другу, он мог ощущать, как же они резко потеряли всю влагу от волнения. К черту он слал страх, к черту он слал других людей. Он возьмёт то, что хочет. — Докажи, что ты можешь занять это место. Выполни моё первое задание, — он говорил ей точно в губы, заставляя девушку невольно поджимать их. Он огонь, который сейчас сжигал до чёрных углей её лицо, до чего же он был горяч, во всех смыслах этого слова. Горяч собой, внешне, действиями и именем, которое она пару минут назад с таким удовольствием произносила. — доставь мне удовольствие, Евгения. Так, как ты это умеешь.       По её коже проходится табун мурашек, когда она осознаёт, о чем он её просит. Да, блять, да. С зимы прошло практически полгода, за это время их отношения стали как более крепкими, так и более скрытыми от глаз остальных. Евгения продолжала работать снайпером, отправляться на задания, перечить Макарову и выполнять задания так, как сама посчитает нужным и за всё это время они были в самом деле близки лишь пару раз. Он не обделял её вниманием, никогда. Девушка всегда знала, что находится под его контролем, она получала от него небольшие, но до безумия приятные подарки. Даже сейчас, когда она тянется к его губам, утягивая мужчину в достаточно настойчивый, грязный поцелуй, она одета в то, что выбрал он, она пахнет так, как он этого желал и эта мысль заставляла её лишь сильнее тянутся к нему.       Ставить небольшие руки на его колено, выгибаться в спине. Она нуждалась в нём как наркоман в дозе, ей жизненно необходимо было сейчас исполнить его первое задание. Не только ради повышения, но и чтобы снова побыть слишком непростительно близко к Макарову. Он вёл свои дела грубо, эффективно и через чур опасно. Любить его - не расставаться с мыслью, что рано или поздно его не станет. Он уже был слишком близок к тому, чтобы снова угодить в беду и она не могла бы себе этого простить. Ей хотелось насладиться им как в последний раз, словно, завтра настанет момент, когда они больше никогда не встретятся.       Губы пачкались в слюне, пьяные, совершенно неподконтрольные друг другу языки каждый раз сталкивались, сливались в танце. Музыка, крики, шумы, даже это чертово освещение... Всё ушло на второй план. Для них сейчас существовали только они и никто другой.       Его рука скользит по её бедру, забираясь пальцами под ткань. У неё была достаточно приятная кожа, чему он каждый раз удивлялся. Словно в первый раз прикасается к ней. Он, в отличие от Евгении, не нуждался в ней как в наркотике, он мог обойтись без всей этой близости, но в моменты, когда появляется желание, он хочет получить её всю, насладиться до последней капли, крошки, довести её и себя до иступления, полного отсутствия хоть каких-то сил. Он хотел, в эти моменты, доводить её до зависимости от него, до такой, чтобы она существовать без него больше не смогла бы. И он доводил. Он игрался с ней, он приручал её как дикого зверя, со своим диким нравом.Он каждый раз выливал на неё ведро холодной воды, заставляя её дрожать, тянуться к теплу и вот, он наконец приходит, обливая кожу кипятком, укутывая её в одеяло, дабы потом снова вытолкнуть на мороз. Он приручал её, он каждый раз грубо утыкался носом в девичью шею, шептал ей о том, насколько же она непослушна, когда находится под ним, насколько же её клыки мешают ей быть ближе к нему.       Макаров знал, что она нуждается в нем сейчас, он знал, насколько же девушка вожделела его все это время, мечтала о том, как его рука будет подниматься к её груди, как он будет тянуть ту на себя, как будет сжимать до лёгкой, приятной боли. Он знал, что девушка, которая сейчас выгибается в спине, перебираясь на его колени, ждала этого момента. Он знал, что она сейчас была одета в кружева, которые терпеть не могла. Но их очень любил Макаров, он любил созерцать их на достаточно широких, от тренировок, бёдрах, он любил наблюдать за тем, как же девушка неловко стоит перед ним в этом. И он знал, насколько же она сейчас была влажной. Его рука забирается в девичье белье, пальцы скользят в той смазке, что насквозь пропитала ткань. Он нащупывает клитор, улыбаясь. То ли ей, то ли от предвкушения.       Евгения жмётся. Крепко жмётся к Макарову, стараясь хотя бы на секунду сосредоточиться на его хаотичных действиях, на его пьяном, но таком удивительно сексуальном лице, черт... Она всегда считала его красивым, она была готова работать на него даже если бы он перестал платить ей, содержать и прочее, что он делал сейчас, держа свою ЧВК. Она бы пошла с ним до самого конца, она бы сложила за него голову. Она слишком долго, слишком сильно сгорала от пламени любви к нему, что лишь недавно невольно осознала, что мужчина готов продолжать питать её огонь. Евгения слишком слепо любила его, не замечая ничего вокруг. Слишком слепо, что в один момент перестала замечать действия самого Макарова. В конце концов, она со своим поведением все ещё жива, все ещё работает на него. Это уже должно было что-то говорить, но она была слепа.       Сейчас, когда её губы проходятся по его коже, целуют шею, ключицы, подбородок, она понимает, что сходит с ума. Она сходит с ума от близости с ним, она понимает, что ослепила себя сама, чтобы остаться в здравом уме. Её бедра толкаются навстречу требовательным пальцам, её грудь вздымается, ритмично, все сильнее прижимаясь к грубой ткани его одежды. Она все больше и больше ощущала себя загнанным в ловушку животным рядом с ним. Животным, которое просто нуждалось в человеке, нуждалось в его заботе, прикосновениях, ласке. Ей было приятно осознавать тот факт, что она все сильнее и сильнее прогибается под ним на дрожащих руках, она уже с трудом держит его вес. И сейчас что-то громко падает. Это была Евгения. Руки сгибаются окончательно, она падает. Он завладевает ей так, как не мог никто другой, он, в конце концов, заставляет её принять свое место.       Пальцы оказываются внутри, ощущая то, насколько же девушка хотела его, прямо здесь и сейчас. Он ощущает то, насколько её тело было горячим, то, как сжимаются бедра от удовольствия. Владимир вновь утыкается носом в её шею, поднимаясь к губам, целуя её. Она имела свой безумный вкус. Он хотел наслаждаться им, знать, что исключительно он знает о том, какая же Евгения девушка на самом деле.       Она больше не может так. Миронова была готова пропустить все прелюдия, все, что сейчас они устроили тут, просто ради того, чтобы теперь руками, через ткань его штанов, ощущать давно затвердевший член. Девушка считает это за свое достижение. Она может возбудить Макарова. Такого холодного, мрачного, жестокого. Она зверь, пойманный в клетку. Она попалась туда, потому что хотела. Снайпер хотела нуждаться в заботе Макарова, хотела нуждаться в нем. Он верил, что это он поймал зверя, что он приручил её, в то время, как зверь покорно скулит, закусывая губу, будучи на его коленях, так долго желая снова оказаться зажатой им.       Девушка расстегивает его штаны, без промедлений или игр, она хотела этого сейчас, нуждалась. Ей становилось тяжело, дыхание схватывало все сильнее и сильнее, по мере того, как она становилась ближе к заветной награде. Она признавалась себе, что считала его член откровенно небольшим(но, ему она признаться об этом не сможет), но размеры уходили на второй план, когда она ощущает его в себе. Ощущает приятную наполненность, видит, как мужчина старается сохранить лицо, но не в силах, получая удовольствие не меньше её.       Она не ждёт чего-то, двигается. И им двоим это нужно было. Он чувствует, как на него приятно давит вес девушки, как под его руками сжимается её кожа. Макаров сходит с ума, видя, как же высоко она поднимает свое платье, открывая ему вид на то, как его член входит в неё. Его. Ничей другой. Только его. Только с ним она такая, только он может видеть девушку такой. Она идеально справляется с его просьбой, покорно, послушно, так, как он хотел, без её своенравного поведения, без её ненужного мнения насчет его плана. Евгения сейчас была для него идеальна, именно такой, какой он бы хотел её видеть, именно такой, какой он её делал.       И она понимает это. Миронова понимает, насколько же Владимир любит власть, любит владеть и управлять, любит держать все под контролем. И он это же хотел видеть в своей женщине. Он хотел, чтобы она подчинялась ему, признавала его контроль, чтобы она слушалась его. Она давала ему это. Она была послушна, она делала именно так, как он любит. Он больше предпочитал видеть девушку сверху и она дала ему это, она двигалась сама, зная, как же Макаров не любит сам поднимать её, как не любит двигаться сам. Мужчина хотел получать удовольствие не только от самого акта, но и созерцая, насколько же девушка ему подвластна, что выполняет то, что пожелает он, что готова доставить ему удовольствие, забыв про свое. Он вознаграждал её за повиновение, он любил её, он обеспечивает её всем тем, что ей нужно, что она захочет.       Они оба нуждались друг в друге, пускай, не всегда одновременно и одинаково. Оба зависели от тех ощущений, что они приносят друг другу в разные моменты их жизни и оба совершенно не хотели в этом ничего менять, каждый раз думая, что они так считают в последний раз, что в следующий раз они обязательно подчинят и подчинятся. Они глупцы, играющие друг с другом, не понимая, что это уже давно не игра, а их сложные, совершенно непонятные им же двоим, отношения.       Член упирается в неё, скользит внутри ещё тугой киски, пульсирует, заставляя её не терять темп, а наоборот, только набирать его, прогибаясь, поднимая платье, шепча его имя как мантру, молясь Макарову, падая ему в колени, складывая руки вместе. Он божество, которое сейчас слушало молитвы девушки, так нуждавшейся в нем. Он слышал её стоны, слышал крики, слышал, как она жалобно просит его держаться подольше, не кончать, но, он не может.       Он поднимает её, кладёт на диван, нависая над ней. Не держится, сейчас он не может. Её ноги, бедра, кожа ощущает, как на ней оказывается что-то вязкое, горячее. Их взгляд сплетается в немом диалоге и почти сразу, по его окончанию, он садится обратно, протирая лицо рукой, тяжело вздыхая. Он подаёт ей салфетки со стола, видя, как она неспешно поднимается, начиная вытираться. — Завтра чтобы была у меня в кабинете. К обеду, ровно. Как по струнке. — произносит мужчина, после отворачивает от неё голову, смотря в окно, видя за ним лишь ночное небо и редкие фонари. — Иначе вопрос о твоём повышении я больше не открою, Миронова.