intheocean.

— нет, ну ты посмотри на этот хвост! плавник! кажется, отец чонсона пугает даже его самого. ходит вокруг полной воды ванной с существом, которое должно встречаться только в сказках, а не лежать у них дома, испуганно сжавшись. в воздухе атмосфера витает такая нервная и некомфортно очень. мужчина его будто не на изучение, а на съедение взял. — а почему он такой маленький? — через недельку-вторую будет как ты. они быстро растут, аномалия, — резко приблизился, а сирена отплыла в испуге. — петь-то еще не умеет. русалка, закрыв руками уши, нырнула под воду, когда в комнате раздался звонок телефона. от резкого неприятного звука морской мальчик скривился. быстро сняв резиновые перчатки с рук, отец вылетел из лаборатории на свою основную работу. как же плохо, что тот, кто считается крупной рыбой в турбизнесе, скоро измучает другую крупную рыбу ради упоения своего любопытства. а у чонсона сердце болит смотреть на существо. — ты меня понимаешь? — таким осознанным взглядом в ответ смотрит. — кивни, если да. мальчик, положив руки на бортик ванной, поднял голову и активно закивал. потом его взгляд перешел на стоящий вдали аквариум с маленькими рыбками, на которых он облизнулся. рыбки, скорее всего предназначенные для пищи, резвились в кристально чистой воде, не осознавая, что их сейчас съедят. — голодный чтоли? он в ответ снова кивает. чонсон вскакивает со стула и направляется к аквариуму. — ты кушаешь их приготовленными? — пальцем указывает на золотых рыбок. мальчик отрицательно крутит головой. парень сачком вылавливает одну, несет ее к маленькой сирене. тот за хвостик берет рыбку, с секунду смотрит ярко-голубыми глазами на нее, отчаянно дрыгающуюся, и тут же в рот отправляет. прожевав, он ныряет снова под воду, видимо, устав от общения с чонсоном. тот смиренно покидает нового знакомого, давая ему отдохнуть от стольких потрясений. уже в своей комнате сидя, он снова звонит лучшему другу, в очередной раз бросая того в шок рассказами о своем отце. — ты точно никому не скажешь? да я откуда знаю, где он его взял! если бы я знал, я бы сказал… ну он маленький, на вид лет десять, с хвостом и между пальцами у него перепонки более выражены. синюшный еще весь, будто со дна морского достали. молчит, отец сказал, он даже петь не умеет, не то, что разговаривать. че говоришь? че будет, если из воды его достать? сдохнет, он же рыба. и че, что у него нос есть человеческий! все, давай, похоже, отец вернулся. и ежедневно, если не ежеминутно, в течение двух недель бегал в ту лабораторию. развлекал рыбешку, включал ему мультики и фильмы, читал книги, а тот внимательно слушал. заскучав однажды в своей комнате, домашнюю работу пак пришел к нему. существо опять своими яркими глазами уткнулось в экран телевизора, внимая «h2o: просто добавь воды.», который ему совершенно случайно недавно показал чон. мальчик-то ему и не мешал, иногда плескался хвостом, ведь тело требовало движения и простора, а не тесную ванну в подполье. старший же больше был занят гребаной задачей по тригонометрии, которую он третий час решить не мог и вслух ругался на учебник. заметив явные трудности своего друга, юноша показал пальцем сначала на учебник, а потом на свои глаза, требуя показать ему. — ты разве поймешь? — усмехнулся чонсон, а сирена обиженно отвернулся, скрестив руки на груди. — ладно, не дуйся. смотри, только аккуратно, а то промочишь все. он с секунду изучал текст, а потом выискивающе посмотрел по сторонам. наконец найдя то, что ему надо, безмолвно просит пака принести ему белую досочку для заметок и маркер. с рук капает вода, но юноша старательно пишет, что аж длинный острый язычок изо рта достал. поворачивает доску с готовым решением к другу, а тот в шоке ахает. — точь в точь, как нам объясняли…спасибо, рыбонька. допишу и принесу тебе вкусненькое. рыбонька самодовольно улыбается и возвращается к просмотру сериала, ожидая свои гостинцы за отличную работу. сирена рос, хвост уже перестал помещаться и свисал с бортика. ему все сложнее стало прятаться ото всех под воду, которая по законам физики выливалась постоянно. мистер пак позволял существу плавать в бассейне. из того бассейна по ночам доносились громкие всплески воды, настолько сирена был рад раздолью и простору. чонсон однажды пришел посмотреть на него счастливого. кажется, что его друг сильно желал передать радость словами, но не мог. только было откроет рот, да в ту же секунду и закроет. парень лег перед ним животом на холодный кафель, а его русалочка тут же возмущенно жестами заставлял старшего встать и не застужать свое тело. чон все-таки встает и садится в позу лотоса. чонсон осматривал его тело незаметно, надеясь не найти следы экспериментов. русалка не признается, испугается, если с ним что-то сделают, даже знака не подаст. — когда ты запоешь? — вместо ответа пожимает плечами, отправляя в рот филе красной рыбы, которое ему на тарелочке принес парень. — надеюсь, что никогда. пусть папа подумает, что ты какой-то бракованный и выпустит тебя на волю. тебя, наверно, семья ждет… — сирена грустно и без энтузиазма крутит головой. — нет у него никого. ну, кроме отца, который сам мне его продал, — докладывает мистер пак, спускаясь по маленькой лесенке к ним. чонсон непонимающе смотрит на мужчину. — отец у него — человек, мать — сирена. он бы ему столько проблем доставил в его итак разваливающимся домике, а мне интересно, как они устроены. — только тронь! я с тобой разговаривать не буду! — разозлившись, чонсон подскочил к мальчику, схватился за, как оказалось, очень холодную и скользкую руку. папа молчал, скрестив руки на груди. сирена вновь попытался спрятаться под воду, но вылил все на пол и на чонсона. бросив взволнованный взгляд на существо, парень вылетел пулей из бассейна. с самого детства чонсон ненавидел тягу отца к обузданию всего нового и неизведанного. приборы, препараты, шприцы — это все пугало до дрожи, которую еще вызывал холод в той лаборатории под домом. и если видеть распятых лягушек он привык, то такую же судьбу для друга с хвостом вместо ног он не хотел. время позднее, все давно отправились по своим спальням, а парень пытается справится со своей злостью, змеем его пожирающей. напарник ее — страх, он подбирается, сдавливая грудь, ломая ребра. что с ним сейчас? что с ним будет? стук в дверь, короткое и агрессивное согласие чонсона войти. определенно мокрые ступни хлюпают по полу, но чон совсем не хочет поворачиваться, наверняка это отец. пусть поймет, что он натворил и как сильно обидел сына. как он позволяет себе обращаться к другу своего ребенка, словно это бездушное тельце. однако звук шагов не похож на его. они неуверенные, будто неумелые. в спину парня точно вонзается изучающий взгляд, кажется, что это он та лягушка, распятая на столе. — у тебя, блять, есть ноги?! — срываясь на истеричный крик, чонсон подскакивает на кровати. то, что несколько часов назад парень видел как своего хвостатого друга, испугалось и спряталось за его напольное зеркало. чонсон разочарованно собой вздыхает. он снова заставляет его трястись, будто лист по ветру, зная, как друг боится громких звуков. — выходи, я больше не буду кричать. пак берет свое полотенце, которым он вытирался, когда выходил из душа, и сушит его волосы. сирена даже не смотрит на него, взгляд в пол, пальцы заламывает, послушно ждет, пока его высушат. — мне интересно, как ты нашел мою комнату, но ты же не ответишь, — бросает чонсон. — интуитивно, — вздыхает тот, наповал поражая парня. он молчит от шока, ведь привык к безмолвию сирены. тот лишь губу закусывает, задумываясь, вероятно, о чем-то. — умеешь ходить, говорить…чем ты еще меня поразишь сегодня? — наконец вспомнив слова, спрашивает. — у меня есть множество навыков и умений, ты недооцениваешь мифических существ. — а петь? — в первую очередь. — споешь? — я сведу тебя с ума и ты с собой что-нибудь сделаешь, — тут же к груди его прижимается. — я много что хочу сделать с тобой, что умеют сирены, но это все отнимет у тебя разум. юноша больше не такой холодный и скользкий, а футболка чонсона, которую он, вероятно, позаимствовал в прачечной по пути, делает его мягким, плюшевым. — а что ты хочешь? — шепчет в макушку чонсон, будто играясь с ним. — как минимум, поцеловать. но сделаю я это без твоего желания — закончишь как мой отец, безумным рыбаком, живущим на отшибе города. он может это сделать и самостоятельно. пак кладет его на лопатки, руки своими в замок смыкает, дорожку поцелуев ведет по линии челюсти, губами наконец прижимается. и в этот момент мозг плавится, сирена был прав. чонсон действительно чуть не забыл, кто он такой, когда кусал нежную кожицу на губах юноши. будто огонь обжег, когда языки соприкоснулись. и вот бы вечно это длилось, если не нужда младшего в кислороде. чонсон под свою же футболку рукой забирается, гладит его грудь, пальцами по ребрам пробегается, от чего юноша слабо хихикает. парень накидывает на себя белоснежный халат, спускается на завтрак. отец бросает на него короткий взгляд, нервно продолжает трапезу, ножом деля яичницу на кусочки. задумчиво он разглядывает каждый уголок столовой, будто выискивает кого-то. — сына, ты не видел санвона? — спрашивает отец про абсолютно неизвестное парню имя. — если бы я еще знал, о ком ты, я бы может и ответил, — бросает чонсон, откусывая тост. мужчина языком цокает. — сирена. это его имя. — а я тебе его не отдам. мистер пак закрывает лицо руками, будто не веря в происходящее, качает головой. чонсон откидывается на спинку самодовольно почему-то, ногу на ногу закидывает. — сын, я правда с ним ничего не делал и не буду. но, похоже, придется. когда он успел тебя заворожить, я не понимаю… парень начинает злеть, внутренне возмущаясь с его слов. не заворожил, не заколдовал! как отец мог так подумать о том ангелочке, который выбрался из лаборатории и первым делом пошел именно к чонсону. тот ангелочек, который доверился только лишь ему, не прячась от него под воду, а слушая и слушая, иногда жестами участвуя в разговоре. тот ангелочек, который ни разу за прошедшую ночь не свел с него взгляда. — я же специально запрещал ему рот открывать, чтобы он не только спеть тебе не смог, но и речью с ума свести. — не делай из него монстра, когда монстр тут ты. когда ты планируешь изучить строение тела сирены? почему я вчера не смог найти ни следа укола, ни шрамов? — я не собирался этого делать. сирены необычайно гениальны, представляешь, что я могу получить с его ума? чонсон уже несколько минут смотрит на него, тихо посапывающего уже почти сутки. морщит нос, видимо, увидев плохой сон. старший наклоняется, губами касается его уха. «что тебе снится, малыш?» — тихо шепчет, не ожидая ответа. юноша вздрагивает и открывает глаза, сладко потягивается и с минуту смотрит на чонсона. у того уши и щеки горят от того, насколько очарователен его, вероятно, парень. — я хочу в ванную. моя кожа требует увлажнения, она сухая и раздраженная, — жалуется сирена. — только скажи, как тебя зовут. — санвон, — трет глаза, пытаясь проснуться. — ли санвон. чонсон улыбается ему, а в глазах вместо зрачков вся любовь, со слезами она выльется, если заплачет. он берет санвона на руки, несет в свою ванную. тот обвивает руки вокруг шеи парня, щекой прижимаясь к плечу. иссохшаяся кожа сирены действительно чувствовалась даже чонсону, который сейчас был более занят губами юноши. пак ставит его на коврик в ванной, включает воду, пытаясь настроить температуру на ту, в которой обычно находился санвон. тот, раздеваясь, дрожит от холода. — мне выйти? — не надо. вдруг ты справишься со своей эрекцией самостоятельно, — чонсон растерянно смотрит на санвона, который, улыбнувшись, отвернулся. — чонсон-а, это видно. старший садится рядом с ним на пол, наблюдает, как белоснежная кожа на его ногах превращается в чешую, приобретающую болотно-синий оттенок. это смущает, когда взгляд небесных глаз вонзается в его пах. внизу еще больше узлом завязывается, аж до боли. вода сливается, с санвона смывает его сущность. он такой же как у старшего халат накидывает, ноги разминает перед тем как встать и пойти. чонсон кладет ладони на его талию, ближе к себе притягивает. вдыхает запах свежести своего же шампуня. санвон выпрямился, расправил плечи и посмотрел прямо в глаза старшему. — ты что-то от меня хочешь, — подметил пак. — нечего было представлять всякие непристойности со мной в главной роли, — шепчет санвон и ведет его за руку к кровати. младший сажает его, развязывает пояс халата парня, спускается на колени. на белоснежной гладкой коже мурашки бегут, а сам сирена дрожит, как лист на ветру. чонсон вздыхает так успокаивающе, кладет ладонь на его щеку и гладит с особой нежностью, которую даже сам никогда не испытывал. не хочет, чтобы юноша заставлял себя что-то делать лишь для его удовольствия. — малыш, не обязывай себя делать то, что не хочешь. — кто сказал, что я не хочу? вон сжал член старшего у основания, от чего тот поморщился, однако это было прекрасно. от простых прикосновений пак почему-то чувствовал, что вот-вот взорвется. парень уже давно пережил свой первый раз, но даже во время него тело не так откликалось, как сейчас. младший обжигает дыханием головку члена чонсона, языком, шершавым и теплым, по ней проводит. щеки пака вспыхивают, а спина приземляется на мягкий матрац, когда он откидывается назад, закрывая рот рукой. перед глазами все то ли плывет, то ли фейеверки взрываются, яркими огнями ослепляя, когда вон глубже берет. нежная кожа на внутренней стороне бедра чувствует, как вонзаются острые клыки. — ты зачем кусаешься?! — он вскакивает, ошалевшим взглядом на него смотрит. тот в ответ убрал руку, обиженно отвернулся. надулся неясно на что. — не хочешь на меня смотреть, я тебе не нравлюсь. чонсон поднимает сирену, сажает к себе на колени. мальчик же губы свои кусает до металлического привкуса на них, что потом сам пак подтвердить может. их члены соприкасаются. старший накрывает обоих ладонью, поглаживая, потом скользит до основания, а санвон стонет в губы, вибрацию создает. чон за салфеткой тянется, лишь бы поскорее эякулят смыть. младший за запястье его хватает, притягивает к себе, слизывает все. движения острого языка завораживают, как и хотел юноша, чонсон смотрит только на него. прижавшись друг к другу, иногда лениво целуясь, они тихо перешептывались о каких-то неважных вещах. глаза санвона снова потеряли свой цвет, став черными, как бусинки. этими бусинками он так влюбленно смотрел на старшего, который болтал без устали, что вон молча перебивал его и чонсон запинался из-за пристального взгляда. — никогда не смей даже подумать о том, что я не люблю тебя, — вдруг начал пак. — ты для меня такая загадка, но я все равно готов отдать тебе сердце, самого себя, все, что пожелаешь. — что во мне загадочного? отец не захотел, так ты вспоришь мне брюхо, чтобы изучить меня? там ничего необычного, просто ноги срастаются и… — я не это имел в виду, — бесшумно смеется. — ты загадка как личность. я знаю, что ты умен, даже гениален. знаю, что ты любишь рыбу с переизбытком специй, что папа недавно принес тебе баббл-ти и тебе очень понравилось. но как ты появился, кем ты был до нас… почему у тебя нет никого — этого я не знаю. санвон задумывается, вспоминает. грудь щемят воспоминания об отце, о том, как сестры матери отправили его на съедение крупным обитателям океана, и он чуть было не попался. глаза слезятся и чонсон это замечает, берет его руку, пальцами переплетаясь, целует тыльную сторону. — сирены влюбляются один раз. многим нужен только объект их воздыхания, а последствия в виде, к примеру, меня — это помеха. нужен я всегда был только папе, только его смыслом жизни я был. она, обозлившись, свела с ума его, — санвон ближе двигается, в грудь парня утыкается. с ним так тепло и хорошо, с ним уютно и безопасно, будто младший снова дома. будто он в который раз притворяется спящим, чтобы папа начал его будить песенками и щекоткой. — не думай, что мы можем причинять вред только песней, сладкими речами или…ну, — сирена замялся, смущаясь. — тем, что было несколько моментов назад. — о боже, — вздыхает, закрывая глаза свободной рукой. — мать путала его разум, а перед его глазами вставали картины моего растерзанного дельфинами тельца. папа не мог понять, где фальш, а где реальность, свихнулся. на самом деле, лучше бы меня и правда разорвали, чем продолжать жить с ним. это было больно… наблюдать, как мучается любимый человек, — санвон громко сглатывает слюну. — я не один, у меня есть ты. чонсон нежно заправляет ему за ухо прядь волос, собирается с силами для вопроса, который обдумывал несколько вечеров. в первый из таких он даже испугался мыслей, закрадывающихся в его голову. кто знает, что будет завтра? может быть, завтра, зайдя в лабораторию, он увидит пустую ванну и не увидит пропавшую из нее русалку. — так я…нравлюсь тебе? — да. — а мы будем встречаться? — да. сердце облилось кровью горячей, обжигающей. после забилось, словно в истерике, выпрыгивая из груди. ему сейчас так тепло и радостно, что сам вскочит и убежит вприпрыжку, как во всех глупых комедиях, где показана первая любовь. и он крутит санвона вокруг его оси, развлекаясь, пока паста с морепродуктами готовится. старший танцует с парнем, пока тот звонко грохочет. к себе притягивает, за руки подхватывает, пришептывая: «раз-два-три, раз-два-три!». у сирены даже, честно говоря, голова закружилась от танца, но отказаться от такого веселья он не мог. — попробуй, — чонсон держит ладонь под вилкой с пастой, отправляет вилку в рот младшего. — если не понравится, можешь выбрать морепродукты и их съесть. санвон же расплывается в улыбке, будто сытый кот, измазавшийся в сметане. глазки его сияют ослепительно, а пак и оторваться-то не может. вон часто пропадал в своей родной лаборатории вместе с отцом чонсона, а тот ведь не знает даже, чем они занимаются там каждый вечер. младший говорит об исследовании, но чего именно — молчит. парень провожает вона до двери лаборатории, откуда он одной ночью сбежал ради старшего. юноша коротко целует его в губы и скрывается за дверью, помахав рукой. хоть он и попросил не дожидаться и ложиться спать сам, но ведь чонсону без него больше не спиться. ему нужен рядом теплый мягкий комок, который к нему прижимается и ногу на него закидывает во сне. скучно. скучно так, что он решает вмешаться в кипящую работу и забрать санвона из лап отца в свои. когда пак оказался в погребе, в нос ударил запах сырости и чего-то противного, но он не может понять чего. санвон в медицинском халате и шапочке — настоящий ученый, а перед ним раскроенный, будто бы по шву, кусок плавника. — это что? — заинтересованно спрашивает чонсон. — тетя, — непоколебимо отвечает сирена. — ты угараешь? — я тебе говорю чистую правду, это тетя моя. к горлу пака подкатывает рвота. «пиздец, в подполье моего дома расчлененная тетка-русалка.» — думает он, держась двумя руками за верстак. — тут, если что, стерильно все. сдерживай как-нибудь свою тошноту. — ты, блять, — чонсон показывает указательный палец, прося дать ему мгновение на осмысливание мысли и подавление желания блевануть. — пару часов назад как котенок ко мне ластился, а потом пошел тетку свою убивать?! — да почему я-то! браконьеры! я тут вообще не при чем! — какой ужас, живу с маньячеллой…я в комнату, придешь, как закончите. санвон тихо соглашается, а старший со всех ног мчится подальше оттуда. он даже споткнулся о ступеньки и чуть не разбил себе нос, но вовремя спохватился, в целостности и сохранности добрался до комнаты. и ведь отвлечься не выходит. ни книгами, ни видео на ютубе, ни даже тиктоком. угораздило же зайти ему в эту лабораторию. конечно, видеть на месте тех кусков мяса своего возлюбленного чонсон не выдержал бы, а сердце тогда бы разорвалось на мелкие атомы. пусть так, для науки нужны жертвы. пусть он занимается тем, чем хочет, главное то, что он будет рядом, будет целовать старшего в шею и баловаться, кончиками пальцев шагая по его груди. младший наконец приходит. с мокрыми волосами после душа пахнет как ягодка, а чонсон невероятно хочет провести языком по острым выпирающим ключицам. — ты испугался, что мы строение сирен на моей тетке исследуем? — санвон берет его щеки в ладони. — нет, я испугался, что я хочу какого-то молодого чикатило трахнуть. — ну а че сидим-то? я уже итак в этой комнате одетым бываю реже, чем в ванной. сейчас пак его съест. проглотит, как тех рыбок некоторым временем ранее, когда санвон был совсем еще мальчишкой и ел постоянно, ведь так требовал растущий организм. сирена смотрит испытывающе и вызывающе, будто издевается над парнем. хоть и будучи в позиции дразнящего, он сам был настолько смущен, что не мог долго поддерживать зрительный контакт с чонсоном, ли отводит взгляд чуть ли не каждую секунду. однако юноша, до этого держась за его щеки, перекладывает руки на шею. он приближается, сталкивается лбами со старшим и громко выдыхает. чонсон же проводит по подбородку санвона указательным пальцем, затягивает в успокаивающий поцелуй, который таковым не вышел. — доверься мне, — пак чувствует его напряжение, медленно ведет обеими руками по спине, останавливается на талии. — расслабься. наконец санвон лег на спину, за собой в объятья теплые пытаясь старшего притянуть. — ляжь удобнее, любовь моя. — мне удобно, — лицо младшего в миг украсила какая-то странная ухмылка, будто бы задумал что. — мне просто хочется видеть тебя…и твое лицо, когда ты увидишь. — что увижу? — если бы ты не отвлекался на глупые вопросы, а занимался делом, то и спрашивать не пришлось бы. у чонсона сердце мечется из-за того, что между ними. он целует младшего без остановки, почему-то боясь приступить к главному, закрывая глаза на все уговоры ли. увлеченный поцелуем, он стягивает с юноши домашние шорты вместе с бельем, массирует его член и уже тянется к колечку мышц, но что-то явно мешает ему. отвлекаясь от сладких губ своего возлюбленного, парень пустым взглядом смотрит вниз, а щеки становятся пунцовыми. — пробка… — да, — довольно мурлычит младший, лукаво улыбаясь. он так долго ждал этого, так долго ждал, когда же сможет применить ее и удивить пака. а чон играется с ней, слушая стоны юноши, вытаскивает наружу, потом вставляет назад. тот скомкал одеяло, кусал его и со слезами на глазах наблюдал. старший неожиданно кидает игрушку куда-то в сторону, она звонко отлетает от пола. сам парень зачесывает назад намокшую челку санвона, которая закрывала его глаза. — тебе больно было, котенок? такой заплаканный, — шепчет чонсон в тот момент, когда младший поднял на него помутневший взгляд. вопрос был задан риторический, видимо. юноша воды в рот словно набрал. его парень так хочет разговаривать с ним даже сейчас, даже видя, в каком он состоянии. так хочет знать его искренние чувства. половина раскрасневшегося лица сирены спрятана за белоснежным одеялом. чон убирает ткань из цепких пальчиков санвона, открывает его лицо полностью и целует яркие опухшие губы. — так ты…готовил себя для меня? — да, — честно признается парень. — я просто вспоминал твои руки, как ты обнимаешь меня, как водишь своей нежной ладонью по моему лицу. трогаешь…твои руки такие теплые, мягкие, такие приятные. он ласково берет руку старшего, целует пальцы мокро и влюбленно, как только может. в блаженстве прикрывает глаза, что чонсон умиляется с счастливого лица своего котенка. он мог хоть всю жизнь потратить на любование санвоном, только позвольте. парень опускается к уху младшего, прикасается губами, пытаясь привлечь его внимание. тщетно. — любимый, — зовет его в первый раз. — котенок. я понимаю, тебе по душе прелюдия, но можно я войду? санвон коротко кивает, отпуская его руку, которую он до этого заключил в замочек, крепко держась. старший встает, выдыхает громко и медленно гладит его по внутренней стороне бедра. коленки трусятся несчадно, парень пытается успокоить своего любимого. свободной рукой, помогая себе зубами, открывает пакетик презерватива. — скажи, если будет больно. санвон качает головой и явственно чувствует, как головка члена его парня уже в нем. чонсон двигается медленно и аккуратно, неспеша входит больше. услышав первый стон санвона, который показался ему болезненно звучавшим, старший тут же вышел и испуганно посмотрел на юношу. санвон разозленно целовал его и кусался, опираясь на локтях. на языке чувствовался металлический вкус и парень ощущал себя истинным вампиром-кровопийцем. или же своими дальними предками, любившими полакомиться моряками. — я что, говорил что-то? просил остановиться? — ругался он, вводя старшего в шок. — котенок, просто ты… санвон ухватился за его горло и так крепко сжал, что пак почувствовал нехватку воздуха. — еще. — сильнее? — младший будто бы презренно усмехнулся. он будто высмеял внезапно открывшийся фетиш парня на удушение. чонсон смотрел уже другим взглядом: страшным, звериным, совсем непохожим на тот, что был несколькими минутами ранее. он даже толкаться начал сильнее, неистово и беспощадно, будто выбивал всю сущь из санвона. тот кричал громче, дышал чаще и чуть отросшими ногтями впивался в кожу на спине. пальцы на ногах как-то сами собой поджимались, а носик младшего мило щурился каждый раз, как чонсон попадал в комок нервов. — котик…да тебя еще раз мыть надо. — салфеточками протри. я хочу дом проведать. парень уж думал, что не заметил, как его возлюбленный резко слетел с катушек. однако, кроме сбитого дыхания и уставшего взгляда, в нем ничего не поменялось. разве что губы раскраснелись и саднили жутко. — что ты имеешь в виду под «домом»? — интересуется чонсон, бережно смывая сперму с его живота. — море…хочу в море. ах, конечно. никогда не изменить то, что дано природой. нельзя даже мечтать об этом, нельзя вмешиваться в истинное. не по силам, не по зубам. — а можно? — вдруг он вспомнил. чон берет его руку нежно, тянет к себе, в свои объятья прячет ото всех. ему нельзя держать любимого только лишь около себя. — зачем ты спрашиваешь? ты же морской мальчик. твой дом — бескрайние моря и океаны, свобода. и ты такой же. — тогда…раз я был у тебя дома, раз я знаком с твоей жизнью, пришла твоя очередь. выскочив через запасной выход из дома, они идут по тихим сонным улочкам за ручки. откуда-то взявший силы чонсон машет ими туда-сюда, играясь, санвон в ответ лишь незаметно посмеивается. на море штиль. ни ветерка, ни волн, полное умиротворение. слышно только, как рыба плескается. или не рыба?.. младший целует парня, держась обеими руками за щеки. щеки горячие, краской красной налитые. он кричит вдаль: «нуны! ваш младший братик здесь!», а после ныряет прямо в одежде, лишь оставляя на водяной глади свою кофту. чонсону это абсолютно не понравилось. не понравилось ли ему больше то, что санвон умеет говорить еще и на корейском, но не говорил ему, или то, что оставил кофту в воде, пак пока не решил. он вынул вещь, отжал ее, скомкал и сел на песок, ожидая возвращения своей русалочки. откинувшись на спину, он положил руки под голову, вглядываясь в звезды. санвон вышел из воды совсем уставшим, запыхавшимся, но счастливым. чонсон впервые увидел олицетворение фразы «светиться от счастья». он встает с песка, дожидаясь его, чтобы пойти домой. вон переходит с шага в перевалочку на бег, ускоряется, быстрее бы добраться к любимому. чуть не сбивая чона с ног, обнимает крепко, кладет голову на плечо. старший по мокрым волосам гладит успокаивающе, как колыбельная. домой они возвращались почти молча, оба неимоверно устали — слишком много событий за день. чонсон смотрит на свою сирену — он так любит свободу, море, так почему не уйдет от пака туда? — почему ты не вернешься домой? — прогоняешь? — усмехается вон. — не-ет. просто…ты такой счастливый. видишься с семьей, находишься в своей стихии…там ведь все, что тебе дорого. — там не может быть все, что мне дорого. вы, люди, существа беспомощные, не умеете долго дышать под водой. ты сдохнешь без кислорода. в сумраке постель скомкана, и если бы кто-то зашел, то догадался, что здесь происходило. но чонсон, по дороге с прихожей до комнаты раздевшийся, валится на нее обессиленно. кровать на другой стороне проминается под весом, а санвон снова ластится к чонсону как котенок. его мокрые нежные губы приближаются к уху старшего. он поет. мелодично, красиво, чарующе, завораживающе. старший не может разобрать спросонья слов, да и проснуться ему не дают — песня усыпляет еще пуще. санвон садится на его пах, наклоняется к горлу — момент — вцепился клыками в плечо. рана кровоточит алым, марая темное постельное белье, а сирена довольна. чонсон только с утра заметит шалости своего парня. о других, которые он устраивал чуть ранее, дабы обратить внимание, другое внимание, чонсона на себя — никогда не узнает. чонсон только его теперь. навсегда. ведь сирены влюбляются один раз.