Соленая карамель

Он перестал со мной разговаривать. Стоял спиной и гулял глазами по посторонним предметам. Губы, дарившие мне рай, не испускали ни звука. Гостиная превратилась в зал ожидания: там он, не там? Скрипнул портрет, кто вошел? Я нервно отвернулась, заметив, как из туннеля выскакивает очередной бесполезный однокурсник вместо него. Вместо Джорджа. Матч отменили из-за «дестабилизации ситуации вокруг школы», что бы это ни значило. Говорили, что дементоры подобрались слишком близко, и поэтому нас перестали пускать в Хогсмид. Пробравшись по влажной траве к брошенным раздевалкам, я на всякий случай заглянула в массажный кабинет, но он был пуст и заперт. Где вы? Вся реальность словно по мановению чьей-то очень мощной палочки перестроилась: раньше я не могла и шага ступить, не напоровшись на ребят, а сейчас мы постоянно находились по разные стороны коридора, кабинета, стола. Как будто наша тайна на троих была всего лишь помутнением опьяненных свободными идеями рассудков, а не любовь. Но Фред, по крайней мере, все еще смотрел, ловил мое выражение лица. — Скоро увидимся, — сказал он на пороге номера гостиницы в Хогсмид в тот самый последний из многих других раз, когда мы все уже собрались его покидать. Его губы коснулись моих, язык обласкал розовый рот, пробегая до самых уголков — Я люблю тебя, мелкая, — выдохнул он в меня. — И я тебя, Фредди. Я пахла им, ими. Обласканная, вылизанная и расслабленная. И уже скучала, уже ждала какого-нибудь будущего вечера, когда четыре грубые руки сорвут с меня намокшую форму и распластают на какой угодно подручной поверхности. Вдруг чужая прохладная рука легла мне на скулу и уверенно развернула лицо на сто градусов, впечатав в обладателя — в Джорджа. Когда мы впились друг в друга, вся кожа заколола, словно он бил меня слабым разрядом тока, словно язык его — это электрод. Больше с того дня он со мной не говорил. *** — Времена меняются, — Джордж стоял, прильнув плечом к стене, его ноги были вальяжно скрещены, а руки спрятаны в карманы. Он словно бил меня наотмашь своими формальностями. Я больше не была «его малышкой». Выдавить «я скучаю» было выше моих сил. Всегда гордая, сладкая и непробивная: язык слушаться не хотел, и я осталась молча наблюдать, что произойдет дальше. — Фредди очень по тебе скучает, — добавил мой мальчик. — Я тоже, — только и получилось выдавить, пряча глаза. Мне хотелось встать на колени перед ним, раздеть и ласкать губами, пока он не отбросит свои туманные «перемены», которые были для меня так же не важны, как и голодный до моего тела не первый месяц Ли Джордан. — Эй, не грусти! — улыбнулся вдруг Джорджи, подняв мой поникший подбородок рукой. — Я все еще хочу тебя. — Правда? Кажется, это прозвучало с надеждой. — Ты сомневалась? — Но почему тогда… — Нюанс в том, что я хочу тебя наедине. Он шмыгнул носом и уставился на шастающих позади меня студентов. — Фред не поймет. *** Я гнала мысли, что мы ему изменяем. Мы просто танцевали, стоя посреди огромного пустого кабинета. Пробили часы, обозначая конец учебного дня, и все затихло в коридорах. Домашнее задание, клубы по интересам, чтение журналов у камина. Музыка лилась из наколдованного граммофона. Он вёл. Мы не изменяем, еще нет, я слежу, я крайне внимательна. Это просто танец. На талии. На бедрах, толчок, притягивание… Голубой взгляд на мой воротник. Он играет со мной, как всегда. И мне никогда не хватает сил сказать «я ошиблась, не приближайся». Наши прижатые бедра качаются в такт, моя голова откинута назад, на его плечо, и я закрываю глаза, чтобы не выжечь себе сетчатку его красотой. Но обоняние не выключить. — Почему я тебе нравлюсь? — произношу, чтобы прекратить коктейль из мыслей вращаться со скоростью электрического миксера в башке. — Ты самое мягкое мороженое в морозилке, полной льда, — губы опускаются на шею, легкий укус… Мне не хватало его, как воды. Минуты превращались в часы, часы в дни, и я иссохлась. — Джордж, мы не можем, — шепчу я в надежде, что не придется говорить это вслух. — Я знаю, малышка. Просто хотел тебя повидать. Он отстраняется, отпуская мою талию и идет к двери не оборачиваясь. Патефон заедает на моменте, когда его спина окончательно скрывается в черноте прохода. *** — Фред, нам нужно поговорить, — собрала я все мужество, что копила целое утро. И все равно трясутся руки. Я не до конца поняла, что хочу сказать, но он уже внимательно смотрит в левый глаз. Один из сотен закоулков Хогвартса, кажется, где-то в Северной башне, судя по виду из окна, но я даже не могу вспомнить этаж. — Ты же знаешь, как давно я… Ну, в общем, я и Джордж …— я надеялась, он подберет слова за меня, избавит от греха выговаривать это собственным ртом. Он выжидающе молчал, но тон этого молчания был звеняще отравляющим. — Мы нужны друг другу сильнее, чем… — я потерялась окончательно, подавившись собственной слюной, уставилась в щербатый пол. — Чем мы с тобой друг другу? — закончил он. Зачем-то он все еще смотрел прямо, хотя разговор под его пристальным лазером взгляда выбивал из меня кирпич за кирпичом, и я вот-вот рисковала обвалиться как вавилонская башня. — Я очень тебя люблю… — сказала я, пытаясь закусить рукав водолазки, чтобы голос звучал хоть чуточку менее обрывистым. — Знаю, не трясись ты так, — он внезапно сделал шаг навстречу и распростер руки. От его объятия чувство вины врезалось в меня на полном лету, оставляя метафизический синяк на всем теле. Я боялась, что он отпустит и удалится, молча уйдет, шлепая своими огромными кроссовками. Мы бы увиделись через час в спальнях, но никогда уже не стали бы прежними. А что, если все не так, и мы смогли быть жить втроем? От мысли, что Фред найдет себе какую-то чужую холодную безликую девушку, которую приведет в свою постель, мне сделалось так страшно, что я вцепилась в него, обхватив за спиной, как маленький ребенок цепляет родителя. Мозг буквально визжал, пытаясь, запутанный, понять, как можно взять все и не потерять ничего. Ах, если бы я оставалась наивной чуть подольше… Я все еще смогла бы удержать эту удобную мысль. — Чего ты боишься? — спросил он спокойно, укладывая мою голову на свое плечо. — Я не хочу тебя терять, но… — я не смогла договорить, потому что на слове «терять» что-то внутри как будто порвалось, как старая тряпка, и мне стало больно. Ком в горле запретил говорить дальше. — Тебе не нужно меня терять, девчонка. — Да не бывает так! Школа через месяц кончится, и что? — я отстранилась, чтобы посмотреть на истинные эмоции на его лице, сама не понимая, какая из них помогла бы мне ощутить себя лучше. — Ничего, ты будешь с Джорджем, — сказал он, грустно вздохнув. — Но это не значит, что ты меня потеряешь. Я буду где-то поблизости. — Но мы не сможем спать. — Ну и что? Я все равно буду тебя любить. — Да не должен ты меня любить! — я взорвалась. Лицо горело, кажется, я была фирменного цвета родного факультета. — Почему? — удивился он. — Я неразумная! Вот почему! Я хочу, чтобы ты никого себе не находил! Чтобы не было ни чьей задницы на твоей простыне, ни чьей ноги в твоем доме! — кричала я, молотя его кулачком по груди. — Я не могу требовать от тебя такого! А ты удивительно выдержан! Почему ты так долго не подходил заговорить? Я пнула ящик с ведрами для уборки. — Я знаю, почему он меня игнорировал, а почему — ты? Фред вдруг отвернулся и отошел от меня на несколько метров, практически уперевшись носом в стену небольшого закутка. — Чтобы ты от меня отвыкла. И тебе было проще прийти на этот разговор. Я знаю, что Джордж не осмелился бы. На мои глаза навернулись слезы. — Ты знал? — Если честно, — сказал он тихо, — я надеялся, что ты не придешь. Прокатилась, словно ударная волна от этих слов, тишина. — То есть, — сглотнула я, шокированная, — ты знал, что тот раз будет последним? Наш с вами… Мой с тобой? — Угу. Если можно было бы сдохнуть заживо, то, наверное, это ощущается вот так. Флешбеки той ночи, где его руки крепко держали меня на весу, руководя темпом нашего слияния, стали вдруг бесценными, но каким-то едкими, ртутными. Безысходность воспоминания душила меня и слезы лились градом. — Как бы ты ни любила меня, он тебе правильнее, — говорил Фредди, все еще не показывая своего лица. Но руки, сцепленные за спиной, нервно сжимали друг друга. — Я не буду ревновать. Вы оба — лучшее, что у меня есть. И я не приведу никого, пока ты сама мне не разрешишь. — Но это эгоистично с моей стороны! — удивилась я. — Ну и что, — он повернулся одними только плечами. — Ты все равно часть моей семьи. Я не одинок. *** Ты — мой океан. Ты — моя нежность. Джордж сидел на полу своей спальни, перебирая раскиданные листы домашнего задания. Рыжий каскад челки блестел в закатном солнечном свете, рассеянно падающем из окна. Мои кеды не оставили ни звука на ковре, порванные в беге колготки ломали идеальность этого момента, напоминая, что он реален, не выдуман мной. Я замерла в дверях, наблюдая за тем, как его аристократические кисти касаются бумаги. — Знаешь ли ты, как я умирала внутри, пока ты не появлялся? — спросила я, и он от неожиданности вскинул голову. Спрячь меня в своих руках. Останови время, пока я буду целовать твое тело по сантиметру. Дай услышать твой надрывный выдох над собой и выкрикнуть в ответ твое имя, забываясь. Джордж все понял по моему лицу. Я свободна. Он поднялся с колен и вырос надо мной во всей своей безупречности, и я запустила руки под его футболку, обжигаясь, словно раскаленной, поверхностью его кожи. Он шепнул заклинание, и металл щелкнул за моей спиной. Вжимая мое тело в себя, Джордж наклонился к моему виску, отодвинув волосы губами. — Я буду любить тебя всю ночь до утра. Пока ты не оживешь.