Жизнь за спиной

Ты спрашивала меня, кто мы друг другу. А я и себе боялась ответить на этот вопрос. Мне так хотелось сказать вслух: - Близкие люди. Но я прекрасно понимала, что у меня нет на это никакого права. Нет права на тебя, на наше будущее. – Это конец? – в ее голосе сквозит неприкрытая тоска. – А у тебя есть другие варианты? – я невесело улыбаюсь. – По-моему, здесь все предельно просто. – Это не просто, – она словно задыхается от возмущения, – это абсолютно не просто! – Я не буду любовницей, – мотаю головой, сжимая руки, лежащие на коленях, в кулаки, чтобы не чувствовать, как дрожат пальцы. – Больше не буду. Ты просто не представляешь, насколько невыносимо отпускать тебя каждый раз, понимая, что ты уходишь к нему. И знать, что у него есть все права на тебя, а у меня ничего. Ведь он теперь твой жених. А кто я? Как ты там меня представила? Коллега? – А что я должна была сказать? – хмурый взгляд исподлобья разжигает во мне злость. – Роли хотя бы «подруги» для меня не отведено? Грустная улыбка пересекает ее губы, горестно покачав головой, она упирается в подголовник. – Однажды ты сказала, что у нас нет будущего, – покусываю губу, чтобы не видеть нежные картинки воспоминаний, в которых она потягивается, лежа в моей постели, улыбается робко, смущенно прикрываясь одеялом. – Но только сейчас я поняла, что проблема даже не в том, что я женщина. А в том, что ты не видела в нем именно меня. – Ты меня больше не любишь? – по-женски жалобный всхлип вызывает во мне необъяснимое сочувствие. – Не в этом дело. Как оказывается, порой одной любви мало. Я была готова бороться со всем миром, но не с тобой. – А что ты предлагаешь? Кричать на каждом углу, что мы пара? Познакомить тебя с родителями, друзьями? Может рассказать на работе?! - ее глаза, кажется, сверкают молниями. Но за ними я вижу плохо скрываемую боль. – Я не кричала о любви к тебе, но не выдергивала ладонь из твоей руки, стоило мне увидеть кого-то из знакомых. И моя мама с самого начала знала про наши отношения. Жизнь за спиной не для меня. Знаешь, как у Снайперов – «я не готова несерьезно». – Моя мать этого не поняла бы, – она обнимает себя за плечи в попытке согреться, а я, абсолютно не отдавая себе отчета, включаю печку. – Я не готова терять общение с семьей. И друзья… как мне смотреть им в глаза? Я никогда бы так не смогла. – Я уже поняла. Но я не могу все время прятаться. Видеться украдкой, когда у тебя появится время. Я не буду третьей. Ты выбрала его. Живи с ним. – Это правильно! Я должна выйти замуж и родить ребенка! – громкий вскрик ударяет по ушам и врезается в до предела натянутые нервы. – Кому должна? – кривая, почти презрительная ухмылка пересекает мои почему-то подрагивающие губы. Молчит, отвернувшись. – Ты врешь матери, жениху, себе. Ты изменяешь ему со мной, а мне с ним. – Ты не понимаешь, каково это! Закрывать глаза, когда он касается меня и представлять твои руки. – Не понимаю, – перебиваю, не желая слушать. – Потому что я не предаю себя. Если я выбрала тебя, то притворяться с другими я не собираюсь. – Какое благородство! – едко, уязвленно. – Это не благородство, а принцип жизни. Молчим долго, мучительно, тягостно. – Иди. Тебя ждет будущий муж. Стараюсь, чтобы голос звучал ровно, но выдержка предает меня. Никогда не любила прощания. Но с ней мне пришлось этому научиться. – Если бы ты могла стать моей женой, ты бы согласилась? – не успеваю остановить желание задать вопрос, и он все же вырывается из моего рта. – К чему ты это спрашиваешь? Ты же знаешь, что это невозможно. Ее голос звучит так устало и безнадежно, что мне ее почти жаль. Карман будто гудит невесомым ощущением свернутого картона. Два чертовых билета в Аргентину. Всего на две недели. Мини-отпуск на двоих. – Просто вопрос. Согласилась бы? Она ничего не говорит, но я читаю по глазам эти невысказанные сомнения, страх потери, страх боли. И невесомое, ничуть не прикрытое вуалью сожаления «я к этому не готова». Я могла бы сказать, что мы можем улететь на другой континент, где не будет ни одной знакомой души. Убедить в том, что мы можем остаться. Что мы можем стать семьей. Такой, о какой мечтают маленькие девочки. Счастливой. Я могла бы. Да только в этом нет смысла. Она никогда бы не задумалась ни о каких вариантах. Потому что в ее будущем мне не выделено место. Я лишь ее грязный секрет. Никакой бесконечной любви, которая горела в ее глазах в наши совместные ночи, не хватит. Я воплощение ее чувственности и удовольствия, которое она любила делить со мной. Я ее нежность, трепет и страсть. Но я не та, с кем бы она пошла под венец. С кем была готова разделить жизнь. Я могла бы позлиться на судьбу за то, что родилась женщиной, и это лишило меня права на нее. Но я не могу переделывать себя под ее представления о правильном в попытке удержать. – Иди, – повторяю, не глядя на нее. – До завтра? – неуверенно произносит она, опустив пальцы на ручку двери, а я чувствую на себе ее вопросительный взгляд. Не могу не посмотреть на нее напоследок. – Я уволилась. Сегодня был мой последний день отработки. – Почему ты не сказала мне? Так и подмывает рассказать про билеты. Но теперь мою кожу будто прожигает этим чертовым приглашением, лежащим во внутреннем кармане пиджака. Аккурат напротив сердца. Приглашением, которое я так и не смогла выкинуть. Я так хотела все бросить и увезти тебя за тысячу километров отсюда. Чтобы целовать без оглядки по сторонам. Чтобы смотреть, как волны бескрайнего океана касаются твоих босых ступней. Как твои пепельные волосы сияют на солнце. Как глаза цвета моря искрятся от счастья. Я так хотела бы… но тебе это совершенно не нужно. – Тебе будет проще привыкнуть к тому, что в твоей жизни останется только жених. По ее щекам бегут слезы. Не удержавшись, стираю кончиками пальцев влагу с ее лица. А она откликается сначала мимолетно. А потом, видимо вспомнив о глухой тонировке, осмелев, прижимается щекой к ладони. Меня трясет от холода. Не отдавая себе отчета, наклоняюсь ближе и собираю губами соленые капли. – Все будет хорошо, девочка моя. По вискам долбит ехидный внутренний голосок: «Не твоя». – Я так люблю тебя, – отчаянно шепчет мне в губы, прижимается к ним, целует. Зубы скрипят от того, как я их сжимаю, пытаясь удержать слезы. Проклятые всхлипы почти срываются с губ. – Я тоже тебя люблю. Но нам этого оказалось мало, – усилием воли растягиваю губы в улыбке. – Иди домой к жениху. Я искренне желаю тебе счастья. Она пытается что-то еще сказать, но у нее не выходит. Я целую ее в щеки, лоб. И наконец оторвав себя от нее, разблокирую двери, отвернувшись к лобовому стеклу. Глухо хлопает дверь. Картинка перед глазами мутнеет. Руки яростно врезаются ребрами ладоней в руль. Снова и снова. Мотнув головой, упрямо сбрасываю повисшие на ресницах слезы. Дорога убегает далеко вперед. Выезжаю за город, останавливаясь на обочине. Где-то за табличкой «1205» или, может быть, «1206», отмеряющей километры от столицы. Замерзшие непослушные пальцы выуживают из кармана бежевый кусочек картона, украшенный золотыми буквами. Будь я в другой ситуации, обязательно пошутила бы, что оформление ужасно пошлое. Зажигалка, обычно кашляющая искрами, благостно дает мне ровный всполох пламени, чуть качающийся от моего собственного дыхания. Огонь лениво заворачивает глянцевую оболочку, оставляя обугленные следы. Чересчур сосредоточенно слежу, как, чуть шипя, скукоживаются буквы, чтобы не допустить ни одной мысли в голову. Упрямая память подсовывает ощущение плавных изгибов тела, по которым я водила руками. Губы покалывает словно от поцелуев, что она дарила мне еще вчерашним утром. Но горечь расставания, сползающая слезами по щекам, возвращает меня в реальность за секунду до того, как огонь касается кончиков пальцев. Повинуясь какому-то слепому желанию, достаю билеты, высекая из зажигалки еще несколько искр, неохотно укусивших уголок сложенного вдвое листка. Две недели нашего возможного побега от реальности, нашего мимолетного счастья и взаимной, всепоглощающей нежности обернулись хлопьями пепла, которые резкими порывами забрал прохладный вечерний ветер.