гончая

Сбросить со следа щенка, возомнившего себя гончей, оказалось несложно. Хотя Бихан, к своему приятному удивлению, должен признать: этот щенок сделал куда меньше ошибок, чем от него ожидалось. Бихан сразу понял, что за ним наблюдают во время мытья, потому что чужой взгляд на себе ощущает, как прикосновение, а вот вычислить, кто именно это был, получилось не сразу — за одно только это Томаш заслуживает похвалы. Если бы Куай Лян однажды не спросил, куда после бань всякий раз пропадает их найдёныш — Бихан, возможно, до сих пор бы гадал. Он мало чем выделяется среди остальных воинов Лин Куэй, и нагло этим пользуется — эта смелость тоже похвальна, она о многом говорит. Как и то, что он не наглеет слишком. Щенок знает своё место. Но Бихану игры надоели. Даже его недавнее представление не произвело нужного эффекта, а ведь оно затевалось как раз, чтобы вывести Томаша из равновесия и, тем самым, позволить Бихану выйти победителем. Это раздражает. Щенок оказался достаточно умён и нагл, чтобы начать охоту, но хватит ли ему наглости показать на этой охоте зубы, и хватит ли ума их спрятать, когда охота кончится? Устроить засаду в хорошо известном месте проще простого, Бихан прекрасно знает убранство бань, в которых мылся с детства. К чести Томаша — он быстро понимает, что что-то не так: двигается осторожно, высматривает угрозу. Но с грандмастером ему не тягаться. Не спасает даже дымовая завеса — слишком часто Бихан выступал против неё один на один. Но так же часто и Томаш оказывался в проигрышной позиции против непредсказуемости Бихана — это научило его думать быстро, и поэтому сейчас они идут почти вровень. Почти. Подсечка, захват, ледяной кинжал у горла: Томаш перестаёт брыкаться, как только понимает, кто на него напал. — Игры кончились, Томаш. Ты знал, что этот момент однажды настанет. Потрудись объясниться, пока я милосерден. Из тела младшего уходит всякое сопротивление. Всё правильно, цени оказанную тебе благосклонность, ведь если бы Саб-Зиро хотел — он бы давно тебя убил. — Мне… Нет оправданий, грандмастер. И сразу брюхом по земле. Всё правильно. Но это не ответ. Бихан хочет услышать. — Попробуй ещё раз, пока я не передумал, — ледяное лезвие прижимается к бледной коже — Томаш сглатывает, но не вздрагивает. — Ты решил, что имеешь право преследовать своего грандмастера и нарушать его покой во время такого интимного момента, как мытьё. Чем ты себя объяснишь? — Я… Хотел полюбоваться тобой, брат. Потому что знал, что… Что большее мне недоступно. Бихан позволяет себе ухмылку. Он знал о наклонностях Томаша, как знал и о его интересе к своей персоне — трудно не заметить, когда тебе разве что в рот не заглядывают. Это казалось Бихану забавным настолько же, насколько и раздражающим, а когда он понял, что Томаш приноровился за ним подсматривать, то стало любопытно. Хотелось узнать. Сначала: то, как долго это будет продолжаться. Потом: как долго Томаш сможет выдержать прежде, чем сделает глупость и сам признается. А теперь: как далеко Томаш позволит Бихану зайти — раз уж сам он так и не признался и продолжается это до сих пор. — Полюбоваться мной, значит, — в притворной задумчивости протягивает Бихан, а потом выпускает Томаша из захвата — тот сразу же встаёт в поклон, опустив голову и почтенно сложив руки. Идеально вышколен — будь в нём кровь Лин Куэй, клан даже мог бы им гордиться. Но он всё ещё найдёныш, и навсегда им останется. — Я смиренно приму любое наказание, грандмастер. — Наказание будет, в этом можешь не сомневаться. Но сначала, — настало время узнать, Томаш, как далеко ты готов зайти ради моего внимания. — Ты уже достаточно насмотрелся на меня. Пора двигаться дальше. На мгновение Томаш замирает, а потом медленно поднимает голову, не осмеливаясь сразу заглянуть брату в лицо. Бихан не торопится пояснять свои слова, но позволяет младшему додумать самостоятельно — и тем самым выставить на показ свои самые неприглядные желания. Томаш опускается на колени. Вот, значит, как. Бихан подходит ближе, рассматривая преклонившегося перед ним брата. Вид ему определённо нравится: приятно встречать такое послушание. Приятно видеть его таким. Преданно смотрящим. Покорно ждущим. — Руки за спину. Коснёшься меня — сломаю палец. — Так точно, грандмастер. Томаш коротко облизывается, наблюдая за тем, как Бихан ослабляет пояс своих штанов и приспускает их, обнажая ещё вялый член. Стреляет взглядом вверх, будто прося разрешения. — Можно. Он аккуратно приближается к паху, и тепло его дыхания приятно скользит по нежной коже. Томаш начинает осторожно: трётся щеками, подхватывает носом яички, оглаживает губами наливающийся кровью ствол. Потом подключается язык, смазывая слюной твердеющую плоть со всех сторон, надавливая на щёлку чуть обнажившейся головки — от влажных прикосновений у Бихана по рукам бегут мурашки. Ему определённо нравится и такое старание, кровь к промежности приливает быстро — пусть найдёныш польстится. Наконец, член встаёт полностью и ложится Томашу на лицо. Бихан оттягивает младшего за волосы в сторону прежде, чем тот возьмёт в рот — и, возможно, разочарованный тихий вздох ему не послышался. Второй рукой он полностью раскрывает головку и, придерживая за основание, несколько раз проводит ей по охотно приоткрывшимся губам и выглянувшему кончику языка. — Открой. Томаш послушно раскрывает рот и вываливает язык — капелька слюны тут же срывается на подбородок. Почему-то его голод возбуждает Бихана только сильнее — он с удовольствием проскальзывает членом в горячее и влажное. Сначала заводит за щёку — та натягивается, Бихан оглаживает округлость пальцем и чувствует давление собственного прикосновения. Томаш плотнее сжимает губы, создавая необходимую узость, заглядывает в глаза — ждёт хоть какого-то одобрения. Пусть ждёт. Бихан толкается на всю длину — и глотка, пусть не с первого раза, но податливо раскрывается. Вот так — просто идеально. Вид Томаша, уткнувшегося носом в его лобок, с влажными от навернувшихся слёз глазами, но всё ещё преданно смотрящего вверх, на своего обожаемого брата — безупречен. Бихан прижимает его ещё теснее, заставляя взять ещё глубже. Томаш позволяет Бихану зайти не просто далеко — он позволяет Бихану всё. Старший использует его рот, как вещь — и он не против. Бихан таскает его за волосы, зажимает нос, не позволяя дышать, унизительно шлёпает по щекам членом — Томаш не против. Томаш мычит и стонет, заведя руки за спину, не обращая внимания на то, как сильно возбуждён сам. У него хороший рот. Пусть неумелый, зато усердный. Бихан, чувствуя, как подступает оргазм, без зазрения совести трахает этот рот по своему вкусу, не обращая внимания на покатившиеся, наконец, слёзы. Кончая, командует: — Глотай. Бихан зажимает Томашу рот, не допуская даже малейшей возможности сплюнуть, но, кажется, младший и не думал об этом. Глотка послушно сокращается. — Покажи. Томаш снова раскрывает рот, высовывает язык — всё чисто, всё проглотил, только ниточка слюны тянется от нижнего ряда зубов к верхнему и тут же обрывается. — Хорошо, — Бихан чувствует себя неожиданно удовлетворённым: достаточно, чтобы бросить щенку кость. Подтягивает штаны обратно, но не командует брату вставать. — А теперь о твоём наказании. Томаш облизывает припухшие, заалевшие губы, но, как и должен, опускает голову вниз. — Тебя ждёт кнут. За нарушение субординации — десять ударов, за демонстрацию неуважения к грандмастеру — ещё пятнадцать. Итого двадцать пять. Но, поскольку мы семья, — Бихан делает ударение на последнем слове. — Я не буду придавать огласке твой проступок и высеку тебя сам. А вот теперь Томаш напрягается. Всё правильно. Весь Лин Куэй знает, как тяжела рука Саб-Зиро, его грандмастера. — Это не всё. До тех пор, Томаш, пока наказание не совершится, ты, — Бихан давит стопой на его торчащую ширинку, заставляя поморщиться и тихо зашипеть. — К себе не прикоснёшься. Если я узнаю — а я узнаю — пальцами ты уже не отделаешься. — Так точно, грандмастер. — И ещё. — Да? — В следующий раз будь внимательнее. Свободен. Томаш встаёт, кланяется и прощается по уставу, всё так же опустив голову — надеется спрятать тонкую однобокую улыбку. Всё-таки, не сломался. Пока что. Может быть, из щенка и получится неплохая гончая.